Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах. Приступаем.
#толще_твиттера
А.С. Байетт
Рагнарёк (ЛайвБук, перевод Ольги Исаевой)
О чем: маленькая девочка пытается совместить в уме скандинавский миф о гибели богов с окружающей ее непонятной войной взрослых людей
Зачем читать: эта книга — часть уже зачахшей, но довольно любопытной международной серии, которую в начале 2000-х запустило издательство Canongate, задолго, очень задолго до того, как пересказ и осмысление популярных мифологических сюжетов стали не просто мейнстримом, а массовой литературой и дровишками для буктока. Однако, когда затевалась эта серия «Мифы», постмодернизм был еще скорее жив, чем мертв, и участвовавшие в ней писатели – Пелевин именно для «Мифов» написал «Шлем ужаса» — с восторженной упоротостью рвали каноны и экспериментировали с форматами. Байеттовский «Рагнарёк» — это очень точный и почти академический пересказ мифа о гибели богов (Байетт не только известная писательница, лауреатка букеровской премии, но и по-настоящему выдающийся литературовед), но пересказ этот аккуратно и бесшовно совмещен с реальными, детскими воспоминаниями о подлинной гибели мира. Когда Байетт было три года, ее, как и многих детей во время второй мировой войны, эвакуировали из Лондона в сельскую местность, где она впервые прочла сборник скандинавских легенд и сказаний, и впечатления от книги наложились у нее на чувство, что и реальный мир тоже рушится, корабль, сделанный из ногтей мертвецов уже ищет ее дом, а дракон Нидхёгг с щеточкой усиков над верхней губой уже остервенело грызет корни мирового порядка. Получился филологический репортаж из ада, в котором, однако, в отличие от мира за окном, можно было найти покой и опору — потому что там мир уже погиб, и девочка знала, что жизнь не остановилась, а пошла заново.
Лиана Мориарти,
Яблоки не падают никогда (Азбука, перевод Евгении Бутенко)
О чем: у четверых взрослых детей пропадает мамочка, и им приходится самостоятельно утирать себе сопли
Зачем читать: Лиана Мориарти давно перестала писать триллеры и перешла к домашним, психологическим драмам, где нет окровавленных трупов, но есть куча скелетов в шкафах, которые в какой-то момент начинают оглушительно греметь костями. Когда Джой, недавняя и очень бодрая пенсионерка, вдруг исчезает, четверо ее очень взрослых детей вдруг понимают, что а) они не в ресурсе и жизнь их к такому не готовила и б) возможно, мама не просто ушла в ночь. Талант Мориарти как писательницы в том, что она умеет рассказывать про бытовое и ежеминутное, и рассказывать так, что об этом хочется долго и с интересом читать, и поэтому роман, который мог бы стать мрачным бдением на пепелище идеальной семьи, оказывается очень понятной и очень трогательной историей о том, что можно дожить до сорока и по-прежнему мыслить детсадовскими категориями. Четверо взрослых детей без мамочки отчаянно ищут выключатель в обступающей их тьме, кое-как склеивают разбитые сердца, разбирают на обидки свои отношения с родителями, играют в сыщиков, ссорятся и делают мизинчиками «мирись-мирись-мирись» и в итоге даже немного вырастают. Это хороший роман о том, что ничего идеального в мире не бывает — ни отношений, ни мам с папами, ни братьев и сестер — а вот любовь, какой бы она ни была, кривой, косой, слепой или безногой, в итоге всегда победит.
#толще_твиттера
А.С. Байетт
Рагнарёк (ЛайвБук, перевод Ольги Исаевой)
О чем: маленькая девочка пытается совместить в уме скандинавский миф о гибели богов с окружающей ее непонятной войной взрослых людей
Зачем читать: эта книга — часть уже зачахшей, но довольно любопытной международной серии, которую в начале 2000-х запустило издательство Canongate, задолго, очень задолго до того, как пересказ и осмысление популярных мифологических сюжетов стали не просто мейнстримом, а массовой литературой и дровишками для буктока. Однако, когда затевалась эта серия «Мифы», постмодернизм был еще скорее жив, чем мертв, и участвовавшие в ней писатели – Пелевин именно для «Мифов» написал «Шлем ужаса» — с восторженной упоротостью рвали каноны и экспериментировали с форматами. Байеттовский «Рагнарёк» — это очень точный и почти академический пересказ мифа о гибели богов (Байетт не только известная писательница, лауреатка букеровской премии, но и по-настоящему выдающийся литературовед), но пересказ этот аккуратно и бесшовно совмещен с реальными, детскими воспоминаниями о подлинной гибели мира. Когда Байетт было три года, ее, как и многих детей во время второй мировой войны, эвакуировали из Лондона в сельскую местность, где она впервые прочла сборник скандинавских легенд и сказаний, и впечатления от книги наложились у нее на чувство, что и реальный мир тоже рушится, корабль, сделанный из ногтей мертвецов уже ищет ее дом, а дракон Нидхёгг с щеточкой усиков над верхней губой уже остервенело грызет корни мирового порядка. Получился филологический репортаж из ада, в котором, однако, в отличие от мира за окном, можно было найти покой и опору — потому что там мир уже погиб, и девочка знала, что жизнь не остановилась, а пошла заново.
Лиана Мориарти,
Яблоки не падают никогда (Азбука, перевод Евгении Бутенко)
О чем: у четверых взрослых детей пропадает мамочка, и им приходится самостоятельно утирать себе сопли
Зачем читать: Лиана Мориарти давно перестала писать триллеры и перешла к домашним, психологическим драмам, где нет окровавленных трупов, но есть куча скелетов в шкафах, которые в какой-то момент начинают оглушительно греметь костями. Когда Джой, недавняя и очень бодрая пенсионерка, вдруг исчезает, четверо ее очень взрослых детей вдруг понимают, что а) они не в ресурсе и жизнь их к такому не готовила и б) возможно, мама не просто ушла в ночь. Талант Мориарти как писательницы в том, что она умеет рассказывать про бытовое и ежеминутное, и рассказывать так, что об этом хочется долго и с интересом читать, и поэтому роман, который мог бы стать мрачным бдением на пепелище идеальной семьи, оказывается очень понятной и очень трогательной историей о том, что можно дожить до сорока и по-прежнему мыслить детсадовскими категориями. Четверо взрослых детей без мамочки отчаянно ищут выключатель в обступающей их тьме, кое-как склеивают разбитые сердца, разбирают на обидки свои отношения с родителями, играют в сыщиков, ссорятся и делают мизинчиками «мирись-мирись-мирись» и в итоге даже немного вырастают. Это хороший роман о том, что ничего идеального в мире не бывает — ни отношений, ни мам с папами, ни братьев и сестер — а вот любовь, какой бы она ни была, кривой, косой, слепой или безногой, в итоге всегда победит.
Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах. Приступаем.
#толще_твиттера
Марие Ауберт
«Взрослые люди» («Поляндрия No Age», перевод Екатерины Лавринайтис)
О чем: Иде 40 лет, и у ее биологических часиков срывает кукушку — не без помощи любящих родственников.
Зачем читать: на самом деле этому крошечном роману — всего 160 страниц — не требуется привязка к какой-то конкретной стране или определенному времени. Дело тут происходит в самые обычные выходные на норвежской даче, но от перемещения дачи, скажем, в Подмосковье ничего не изменится — это вполне универсальная история о женщине, у которой к 40 годам так и не появилось какого-то социально понятного статуса. Ида не мать и не жена, все еще дочь, но уже давно не ребенок. И пока она думает о том, как бы ей половчее запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда и заморозить драгоценные яйцеклетки (которые вроде бы и не золотые, но и Ида не курочка-несушка), ее сестра с комфортом устраивается в свеженькой беременности, а родители больше думают о сестре. И никто из ее родственников в целом толком не знает, что делать с Идой, которая давно должна была уже свыкнуться с ролью незаметной незамужней тетки, а она по-прежнему клеит мужиков в тиндере и надеется на то, что ее жизнь не закончилась, а просто еще не началась. «Взрослые люди» — роман не только о неудобных женщинах, о которых то и дело спотыкается общество, но и о том, что некоторые люди взрослеют вразрез со своими же ожиданиями и в таких случаях, наверное, нужно прекратить метать икру и жить, как живется.
Тана Френч
«Фэйтфул-Плейс» («Фантом Пресс», перевод Любови Карцивадзе)
О чем: мужик понимает, что с его невестой, которая 20 лет назад вдруг исчезла безо всякого предупреждения, возможно, что-то случилось.
Зачем читать: «Дублинский цикл» Таны Френч — практически идеальная серия полицейских детективов. И ужасно жаль, конечно, что в последнее время Френч отошла от детективной беллетристики и старается написать большой плотный роман, потому что хороших детективов пишут очень мало, а у Френч в этой области настоящий талант, даже несмотря на то, что завязки ее детективных романов подчас бывают, мягко говоря, фантастическими. Например, во втором романе «Дублинского цикла» нам предлагают поверить, что два человека могут быть как две капли воды похожи друг на друга, не будучи при этом связанными никаким, даже дальним, родством. А в «Фэйтфул-Плейс» прожженному полицейскому инспектору Фрэнку Мэкки только спустя 20 лет приходит в голову мысль, что любовь всей его жизни, девушка, с которой они собирались вместе сбежать в лучшую жизнь, не пришла к нему с вещами в условленный час потому, что вообще-то попала в беду. Но это все вообще неважно, потому что Френч даже на невообразимой завязке конструирует кажущийся правдоподобным текст, и ее расследования сочетают в себе два самых важных условия хорошего детектива: во-первых, совершая нелогичные поступки, ее герои выглядят живыми людьми, а не одушевленными кусками картона, и, во-вторых, Френч очень хорошо все понимает про жанровую игру и всегда аккуратно доводит ее до конца. Для настоящего детектива очень важно, чтобы у читателя перед глазами были все подсказки, но хороший автор детективов еще и хороший фокусник, и Френч, как никто иной, умеет отвлечь внимание читателя ложными ходами и фальшивыми развязками, и в эту игру она всегда играет от души, без постмодернистского прищура, а это, знаете, уже почти утраченное искусство.
#толще_твиттера
Марие Ауберт
«Взрослые люди» («Поляндрия No Age», перевод Екатерины Лавринайтис)
О чем: Иде 40 лет, и у ее биологических часиков срывает кукушку — не без помощи любящих родственников.
Зачем читать: на самом деле этому крошечном роману — всего 160 страниц — не требуется привязка к какой-то конкретной стране или определенному времени. Дело тут происходит в самые обычные выходные на норвежской даче, но от перемещения дачи, скажем, в Подмосковье ничего не изменится — это вполне универсальная история о женщине, у которой к 40 годам так и не появилось какого-то социально понятного статуса. Ида не мать и не жена, все еще дочь, но уже давно не ребенок. И пока она думает о том, как бы ей половчее запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда и заморозить драгоценные яйцеклетки (которые вроде бы и не золотые, но и Ида не курочка-несушка), ее сестра с комфортом устраивается в свеженькой беременности, а родители больше думают о сестре. И никто из ее родственников в целом толком не знает, что делать с Идой, которая давно должна была уже свыкнуться с ролью незаметной незамужней тетки, а она по-прежнему клеит мужиков в тиндере и надеется на то, что ее жизнь не закончилась, а просто еще не началась. «Взрослые люди» — роман не только о неудобных женщинах, о которых то и дело спотыкается общество, но и о том, что некоторые люди взрослеют вразрез со своими же ожиданиями и в таких случаях, наверное, нужно прекратить метать икру и жить, как живется.
Тана Френч
«Фэйтфул-Плейс» («Фантом Пресс», перевод Любови Карцивадзе)
О чем: мужик понимает, что с его невестой, которая 20 лет назад вдруг исчезла безо всякого предупреждения, возможно, что-то случилось.
Зачем читать: «Дублинский цикл» Таны Френч — практически идеальная серия полицейских детективов. И ужасно жаль, конечно, что в последнее время Френч отошла от детективной беллетристики и старается написать большой плотный роман, потому что хороших детективов пишут очень мало, а у Френч в этой области настоящий талант, даже несмотря на то, что завязки ее детективных романов подчас бывают, мягко говоря, фантастическими. Например, во втором романе «Дублинского цикла» нам предлагают поверить, что два человека могут быть как две капли воды похожи друг на друга, не будучи при этом связанными никаким, даже дальним, родством. А в «Фэйтфул-Плейс» прожженному полицейскому инспектору Фрэнку Мэкки только спустя 20 лет приходит в голову мысль, что любовь всей его жизни, девушка, с которой они собирались вместе сбежать в лучшую жизнь, не пришла к нему с вещами в условленный час потому, что вообще-то попала в беду. Но это все вообще неважно, потому что Френч даже на невообразимой завязке конструирует кажущийся правдоподобным текст, и ее расследования сочетают в себе два самых важных условия хорошего детектива: во-первых, совершая нелогичные поступки, ее герои выглядят живыми людьми, а не одушевленными кусками картона, и, во-вторых, Френч очень хорошо все понимает про жанровую игру и всегда аккуратно доводит ее до конца. Для настоящего детектива очень важно, чтобы у читателя перед глазами были все подсказки, но хороший автор детективов еще и хороший фокусник, и Френч, как никто иной, умеет отвлечь внимание читателя ложными ходами и фальшивыми развязками, и в эту игру она всегда играет от души, без постмодернистского прищура, а это, знаете, уже почти утраченное искусство.
Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах.
#толще_твиттера
Ойинкан Брейтуэйт
«Моя сестрица — серийная убийца» (Popcorn Books, перевод Аллы Ахмеровой)
О чем: одна сестра убивает своих бойфрендов, другая — помогает замывать кровь и прятать трупы, а все вместе это размышление о том, сколько всего мы готовы простить красоте в наш век оголтелой визуальности.
Зачем читать: когда-то эта книга мелькнула в одном из длинных списков Букеровской премии, но дальше него не ушла. Вполне объяснимо, потому что Букер всегда лишь заигрывает с жанровыми и околожанровыми историями, но они редко добираются до финала, обычно уступая историям, в которых мораль и/или человеческие страдания составляют значительную жировую прослойку книги. Иными словами, Букер не терпит легковесности, а история о том, как младшая сестра убивает, а другая приходит замывать кровь и заворачивать труп в ковер, кажется с виду недостаточно серьезной, какой-то черной комедией о том, что было у стариков две дочери, красивая и старшая, и отношения у них были так себе, родом из детства, конечно же. Но постепенно своего рода растянутый нуарный анекдот оборачивается вполне себе реальной историей о том, что людей формирует не столько детство, сколько любой пережитый в детстве опыт зла и насилия, и что с лица, конечно, воду не пить, но чем красивее оно, это лицо, тем больше у него фильтров для реальности и тем чаще красота начинает равняться с правотой. Сестрица Айюла красивая, а значит, ее надо беречь; сестрица Кореде лицом не вышла, а значит, может замыть кровь и сойти за убийцу — ты виновата лишь в том, что тебя хочется отфотошопить, но в XXI веке это серьезный проступок.
Ислам Ханипаев
«Типа я» («Альпина. Проза»)
О чем: восьмилетний мужик Артур справляется с тяжелым горем при помощи вымышленного друга и вполне реальных хороших людей (без некоторого количества оленей тоже не обошлось, конечно).
Зачем читать: повесть Ханипаева часто сравнивают с романами Бакмана, и у них действительно есть одно общее важное свойство — это умение подолгу говорить о хороших людях, выстроить историю не вокруг зла, распада и тлена, а вокруг того, на чем и держится жизнь, — незаметной доброты самых обычных людей. Однако «Типа я» во многом гораздо лучше Бакмана, потому что заставляет нас снова поверить в человечность людей, которых в русскоязычной литературной традиции обычно описывают если не негативно, то достаточно снисходительно, — таксистов и алкашей, продавщиц и медсестер, школьных психологов и школьных задир, а также бабуль из маршруток и живущих в панельках мужиков. Пока Артур пытается примириться со смертью мамы и прижиться в новой семье, весь Дагестан (овершенно не идеализированный, а очень живой, с начальниками, покупающими себе золотые унитазы, и водилами маршруток, которые разговаривают примерно так: «Ругательство! Ругательство! Ругательство!») приходит ему на помощь. Артуру помогают искать папу, угощают тортом, вытирают слезы, любят, выслушивают и, самое важное, объясняют, зачем надо учиться танцевать лезгинку (ведь тогда вас заметят на свадьбе, 100%!). И хотя эта история явно не претендует на звание высокой литературы, она сейчас делает для читателя гораздо больше, чем самый интеллектуальный роман, — напоминает, что добро побеждает не сразу, а незаметно.
#толще_твиттера
Ойинкан Брейтуэйт
«Моя сестрица — серийная убийца» (Popcorn Books, перевод Аллы Ахмеровой)
О чем: одна сестра убивает своих бойфрендов, другая — помогает замывать кровь и прятать трупы, а все вместе это размышление о том, сколько всего мы готовы простить красоте в наш век оголтелой визуальности.
Зачем читать: когда-то эта книга мелькнула в одном из длинных списков Букеровской премии, но дальше него не ушла. Вполне объяснимо, потому что Букер всегда лишь заигрывает с жанровыми и околожанровыми историями, но они редко добираются до финала, обычно уступая историям, в которых мораль и/или человеческие страдания составляют значительную жировую прослойку книги. Иными словами, Букер не терпит легковесности, а история о том, как младшая сестра убивает, а другая приходит замывать кровь и заворачивать труп в ковер, кажется с виду недостаточно серьезной, какой-то черной комедией о том, что было у стариков две дочери, красивая и старшая, и отношения у них были так себе, родом из детства, конечно же. Но постепенно своего рода растянутый нуарный анекдот оборачивается вполне себе реальной историей о том, что людей формирует не столько детство, сколько любой пережитый в детстве опыт зла и насилия, и что с лица, конечно, воду не пить, но чем красивее оно, это лицо, тем больше у него фильтров для реальности и тем чаще красота начинает равняться с правотой. Сестрица Айюла красивая, а значит, ее надо беречь; сестрица Кореде лицом не вышла, а значит, может замыть кровь и сойти за убийцу — ты виновата лишь в том, что тебя хочется отфотошопить, но в XXI веке это серьезный проступок.
Ислам Ханипаев
«Типа я» («Альпина. Проза»)
О чем: восьмилетний мужик Артур справляется с тяжелым горем при помощи вымышленного друга и вполне реальных хороших людей (без некоторого количества оленей тоже не обошлось, конечно).
Зачем читать: повесть Ханипаева часто сравнивают с романами Бакмана, и у них действительно есть одно общее важное свойство — это умение подолгу говорить о хороших людях, выстроить историю не вокруг зла, распада и тлена, а вокруг того, на чем и держится жизнь, — незаметной доброты самых обычных людей. Однако «Типа я» во многом гораздо лучше Бакмана, потому что заставляет нас снова поверить в человечность людей, которых в русскоязычной литературной традиции обычно описывают если не негативно, то достаточно снисходительно, — таксистов и алкашей, продавщиц и медсестер, школьных психологов и школьных задир, а также бабуль из маршруток и живущих в панельках мужиков. Пока Артур пытается примириться со смертью мамы и прижиться в новой семье, весь Дагестан (овершенно не идеализированный, а очень живой, с начальниками, покупающими себе золотые унитазы, и водилами маршруток, которые разговаривают примерно так: «Ругательство! Ругательство! Ругательство!») приходит ему на помощь. Артуру помогают искать папу, угощают тортом, вытирают слезы, любят, выслушивают и, самое важное, объясняют, зачем надо учиться танцевать лезгинку (ведь тогда вас заметят на свадьбе, 100%!). И хотя эта история явно не претендует на звание высокой литературы, она сейчас делает для читателя гораздо больше, чем самый интеллектуальный роман, — напоминает, что добро побеждает не сразу, а незаметно.
Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах.
#толще_твиттера
Мария Бурас
«Лингвисты, пришедшие с холода» («Редакция Елены Шубиной»)
О чем: сборник ламповых историй о людях, во многом благодаря которым у нас есть «Гугл транслейт», умные колонки с Алисой, навигаторы и приблизительное представление о том, что падежей в русском языке гораздо больше, чем шесть.
Зачем читать: довольно сложно рекомендовать книгу, которая тебе скорее не понравилась, однако все мои претензии относятся к форме, а не к содержанию. О собственно лингвистике из этой книги узнать почти ничего нельзя, вся она — поток отчаянно, с любовью не отредактированного мемуарного текста, отзывов, некрологов и воспоминаний о людях, которым в 1950–1970-х годах довелось в СССР с нуля пересобирать лингвистику как науку. Если вы вдруг не учились, скажем, по учебникам Апресяна или Виноградова, эти люди довольно быстро сольются в единый образ бесконечного ученого, который пытается вылепить из хаоса структуру, когда, с одной стороны, вроде бы недавно умер Сталин, а с другой — уже выгоняют из университета за письмо в поддержку Пастернака. Но посреди этого потока неотрежиссированной, (авто)биографической речи — «Колмогорову тоже делать нечего, поэтому целые дни он со мной говорил — безумно интересно! — не помню, о чем» — постепенно проступает другая, тайная история советской, да и российской науки, которая вся кажется сформировавшейся на минном поле, зависящей от капризов людей, которым ты не подал руки, от того, скрыл ты или не скрыл в автобиографии репрессированного отца, от того, сумела ли ты вовремя понравиться условной Ахмановой, которая спасет тебя для науки от распределения в железнодорожную школу, и так далее. На месте лингвистов могли быть физики, литературоведы или метеорологи, потому что это полифоническое свидетельство ученых о том, что любую науку можно развивать в самых непростых условиях, но как же хорошо, когда никто не мешает работать.
Тейлор Дженкинс Рейд
«Семь мужей Эвелин Хьюго» (Inspiria, перевод Сергея Самуйлова)
О чем: у одной актрисы было семь мужей и одна большая любовь.
Зачем читать: когда читаешь этот роман, сразу становится понятно, отчего он стал литературной сенсацией при довольно обкатанном сюжете. Журналистка, которая мечтает прославиться, но пока пишет проходные фичерки в приблизительно интеллектуальном глянце, идет брать интервью у великой актрисы, а та рассказывает ей всю свою жизнь: от нищего детства до звездной карьеры и семи мужей, и все это хорошо подсвечено жирно воссозданной атмосферой старого Голливуда, вспышками таблоидных вырезок, скандалами, интригами, сексом, запретной, невозможной любовью и фейерверком разбитых сердец. Однако успех романа зависит не столько от самой истории, сколько от того, как безупречно она рассказана. При идеальной структуре (ни долгого вхождения, ни провисаний в динамике, ни растянутых сцен) роман еще и успешно оперирует всеми рабочими, проверенными нарративными тропами: из грязи — в князи; победа над абьюзером; трагическая смерть от болезни; тайны из прошлого; дело не в тебе, а во мне; противостояние бездушному обществу; настоящая семья — это близкие, которых выбираем мы сами; сильная женщина (не) плачет у окна. И все это обилие старых трюков не просто отлично уживается в одной истории, а еще и не мешает друг другу. «Семь мужей Эвелин Хьюго», конечно, роман-икея и роман-дошик, но иногда мало что может сравниться с дошиком по уровню жизненной необходимости, конечно.
#толще_твиттера
Мария Бурас
«Лингвисты, пришедшие с холода» («Редакция Елены Шубиной»)
О чем: сборник ламповых историй о людях, во многом благодаря которым у нас есть «Гугл транслейт», умные колонки с Алисой, навигаторы и приблизительное представление о том, что падежей в русском языке гораздо больше, чем шесть.
Зачем читать: довольно сложно рекомендовать книгу, которая тебе скорее не понравилась, однако все мои претензии относятся к форме, а не к содержанию. О собственно лингвистике из этой книги узнать почти ничего нельзя, вся она — поток отчаянно, с любовью не отредактированного мемуарного текста, отзывов, некрологов и воспоминаний о людях, которым в 1950–1970-х годах довелось в СССР с нуля пересобирать лингвистику как науку. Если вы вдруг не учились, скажем, по учебникам Апресяна или Виноградова, эти люди довольно быстро сольются в единый образ бесконечного ученого, который пытается вылепить из хаоса структуру, когда, с одной стороны, вроде бы недавно умер Сталин, а с другой — уже выгоняют из университета за письмо в поддержку Пастернака. Но посреди этого потока неотрежиссированной, (авто)биографической речи — «Колмогорову тоже делать нечего, поэтому целые дни он со мной говорил — безумно интересно! — не помню, о чем» — постепенно проступает другая, тайная история советской, да и российской науки, которая вся кажется сформировавшейся на минном поле, зависящей от капризов людей, которым ты не подал руки, от того, скрыл ты или не скрыл в автобиографии репрессированного отца, от того, сумела ли ты вовремя понравиться условной Ахмановой, которая спасет тебя для науки от распределения в железнодорожную школу, и так далее. На месте лингвистов могли быть физики, литературоведы или метеорологи, потому что это полифоническое свидетельство ученых о том, что любую науку можно развивать в самых непростых условиях, но как же хорошо, когда никто не мешает работать.
Тейлор Дженкинс Рейд
«Семь мужей Эвелин Хьюго» (Inspiria, перевод Сергея Самуйлова)
О чем: у одной актрисы было семь мужей и одна большая любовь.
Зачем читать: когда читаешь этот роман, сразу становится понятно, отчего он стал литературной сенсацией при довольно обкатанном сюжете. Журналистка, которая мечтает прославиться, но пока пишет проходные фичерки в приблизительно интеллектуальном глянце, идет брать интервью у великой актрисы, а та рассказывает ей всю свою жизнь: от нищего детства до звездной карьеры и семи мужей, и все это хорошо подсвечено жирно воссозданной атмосферой старого Голливуда, вспышками таблоидных вырезок, скандалами, интригами, сексом, запретной, невозможной любовью и фейерверком разбитых сердец. Однако успех романа зависит не столько от самой истории, сколько от того, как безупречно она рассказана. При идеальной структуре (ни долгого вхождения, ни провисаний в динамике, ни растянутых сцен) роман еще и успешно оперирует всеми рабочими, проверенными нарративными тропами: из грязи — в князи; победа над абьюзером; трагическая смерть от болезни; тайны из прошлого; дело не в тебе, а во мне; противостояние бездушному обществу; настоящая семья — это близкие, которых выбираем мы сами; сильная женщина (не) плачет у окна. И все это обилие старых трюков не просто отлично уживается в одной истории, а еще и не мешает друг другу. «Семь мужей Эвелин Хьюго», конечно, роман-икея и роман-дошик, но иногда мало что может сравниться с дошиком по уровню жизненной необходимости, конечно.
Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах.
#толще_твиттера
Вальтер Беньямин
Московский дневник (Ad Marginem, перевод Сергея Ромашко)
О чем: немецкий интеллектуал проводит в Москве конца 1920-х годов несколько морозных, хаотичных и исполненных нежного любопытства месяцев и записывает свои впечатления в дневнике
Зачем читать: дневник Беньямина примечателен в первую очередь своей непримечательностью. Это действительно дневник, на страницах которого хоть и проскакивают размышления Беньямина о советском театре, физике пространства или особенностях русской жанровой живописи 19 века, но прежде всего это, конечно, сборник мелочей и впечатлений от Москвы, где Беньямин оказался зимой 1926–1927 гг. Он ехал сюда за путевыми заметками и вроде как примерить к себе коммунизм, но дневник полон его встреч с латышской актрисой Асей Лацис, в которую он был тогда влюблен, и Москвы, переживавшей тогда очередной период внутренней амальгамации, сращивания старого и нового, и Беньямин в своих записях отражает это переменное, переменчивое, личное и городское время. Он дотошно подсчитывает Асины поцелуи и минуты близости с ней, ищет, где бы купить свечи, трет заиндевевшие окна трамваев, пытаясь понять, куда он едет и где находится, разглядывает вывески, покупает лососину и елку с ленточками в том самом «большом гастрономе» на Тверской, осознает ценность свечей перед электричеством, и незаметно для себя – но весьма считываемо для русскоязычного читателя – создает портрет города, который время снова вывернуло наизнанку, заплатами внутрь, прорехами – наружу, и который снова пытается перепридумать себя, и, главное, пережить зиму.
Анна Старобинец
Лисьи броды (Рипол-Классик)
О чем: бывший циркач, менталист, зэк и немного супергерой Максим Кронин ищет пропавшую жену и поиски приводят его в Маньчжурию, где граница между мирами – лисиц и людей, мертвых и живых – попросту исчезает.
Зачем читать: затем, что это просто очень хороший роман, какого давно не было на русском языке. Для писателя это практически смертельный номер: не просто соединить в одной истории больше пяти самых разных сюжетных линий, но и сделать так, чтобы все эти линии не заискрили несостыковками, и читатель не стал бы в них мучиться, как пресловутая старушка в высоковольтных проводах (кто не помнит этот стишок, подскажу, что старушка мучилась недолго), – это удивительное, редкое мастерство. В «Лисьих бродах», на первый взгляд, есть все для мучительного, тревожного чтения: зэки и особисты, черное безвременье последнего года войны, урановые рудники, карцерная атмосфера маленького городка, опыты над людьми, горы трупов, отрубленные пальцы и сорванные под пытками ногти. Но при этом Анне Старобинец каким-то мистическим образом удается затушевать всю эту тьму нереальной, мерцающей стилистикой немого кино, сказочностью междумирья, главами, рассказанными от лица собаки-телохранителя в конце-то концов, и вот уже история, которая могла стать очередной беспросветкой, вдруг делается волшебством и приключением, книжкой из какого-то идеального далёка, старым новым жюльверном для безнадежно выросших детей.
#толще_твиттера
Вальтер Беньямин
Московский дневник (Ad Marginem, перевод Сергея Ромашко)
О чем: немецкий интеллектуал проводит в Москве конца 1920-х годов несколько морозных, хаотичных и исполненных нежного любопытства месяцев и записывает свои впечатления в дневнике
Зачем читать: дневник Беньямина примечателен в первую очередь своей непримечательностью. Это действительно дневник, на страницах которого хоть и проскакивают размышления Беньямина о советском театре, физике пространства или особенностях русской жанровой живописи 19 века, но прежде всего это, конечно, сборник мелочей и впечатлений от Москвы, где Беньямин оказался зимой 1926–1927 гг. Он ехал сюда за путевыми заметками и вроде как примерить к себе коммунизм, но дневник полон его встреч с латышской актрисой Асей Лацис, в которую он был тогда влюблен, и Москвы, переживавшей тогда очередной период внутренней амальгамации, сращивания старого и нового, и Беньямин в своих записях отражает это переменное, переменчивое, личное и городское время. Он дотошно подсчитывает Асины поцелуи и минуты близости с ней, ищет, где бы купить свечи, трет заиндевевшие окна трамваев, пытаясь понять, куда он едет и где находится, разглядывает вывески, покупает лососину и елку с ленточками в том самом «большом гастрономе» на Тверской, осознает ценность свечей перед электричеством, и незаметно для себя – но весьма считываемо для русскоязычного читателя – создает портрет города, который время снова вывернуло наизнанку, заплатами внутрь, прорехами – наружу, и который снова пытается перепридумать себя, и, главное, пережить зиму.
Анна Старобинец
Лисьи броды (Рипол-Классик)
О чем: бывший циркач, менталист, зэк и немного супергерой Максим Кронин ищет пропавшую жену и поиски приводят его в Маньчжурию, где граница между мирами – лисиц и людей, мертвых и живых – попросту исчезает.
Зачем читать: затем, что это просто очень хороший роман, какого давно не было на русском языке. Для писателя это практически смертельный номер: не просто соединить в одной истории больше пяти самых разных сюжетных линий, но и сделать так, чтобы все эти линии не заискрили несостыковками, и читатель не стал бы в них мучиться, как пресловутая старушка в высоковольтных проводах (кто не помнит этот стишок, подскажу, что старушка мучилась недолго), – это удивительное, редкое мастерство. В «Лисьих бродах», на первый взгляд, есть все для мучительного, тревожного чтения: зэки и особисты, черное безвременье последнего года войны, урановые рудники, карцерная атмосфера маленького городка, опыты над людьми, горы трупов, отрубленные пальцы и сорванные под пытками ногти. Но при этом Анне Старобинец каким-то мистическим образом удается затушевать всю эту тьму нереальной, мерцающей стилистикой немого кино, сказочностью междумирья, главами, рассказанными от лица собаки-телохранителя в конце-то концов, и вот уже история, которая могла стать очередной беспросветкой, вдруг делается волшебством и приключением, книжкой из какого-то идеального далёка, старым новым жюльверном для безнадежно выросших детей.
Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах.
#толще_твиттера
Нелли Морозова
«Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника. ХХ век» («Иллюминатор»)
О чем: реальная история дочери «врага народа», которой любовь к чтению помогла в какой-то мере пережить арест отца и ссылку.
Зачем читать: с одной стороны, это, разумеется, очень страшная книга. Золотое и понятное детство в Таганроге, которое героиня проводит с любящими родителями сначала в веселой нищете, потом — в относительном достатке, в 1936 году начинает рассыпаться. Позолота стирается, свиная кожа террора не просто остается, а затягивает собой все большую поверхность жизни, и вот уже отец Неллечки арестован и объявлен врагом народа, а саму ее мама отправляет в Уфу к бабке — с юга в холод, из округлого завершенного мира в неизвестность. Однако все обаяние и чудо этой книги заключается в том, что это и страшная книга, и одновременно очень живая и веселая. Больше всего «Мое пристрастие к Диккенсу» напоминает кассилевскую повесть «Кондуит и Швамбрания», где Лева с Оськой прятались от наступающего на них нового времени в выдуманной книжной стране. И Нелли точно так же отгораживается от голода, неизвестности и тревоги за маму толстыми томами Диккенса, Дюма и Толстого. Так же как и «Швамбрания», мемуары Нелли Морозовой полнятся практически романными персонажами. Кулацкая дочка Мотя с огромным любящим сердцем, старая Апа, которая приняла и полюбила ссыльных дочь и мать, авантюристы — дяди Нелли, которым удалось уйти и от Ежова, и от Берии, кот Кац и козы Флавий и Юстус — ужас реальности скрадывается самой осязательностью, масштабностью текста и изображенных в нем людей, которые все-таки чаще испытывают пристрастие к Диккенсу, чем к злу.
Фрэнсис Хардинг
«Песня кукушки» (Clever, перевод Елены Измайловой)
О чем: девочка просыпается в больнице, и ее воспоминания кажутся ей одновременно своими и чужими, и весь мир кажется немного чужим и искривленным, и, возможно, в больнице проснулась не совсем она.
Зачем читать: Фрэнсис Хардинг — британская писательница, возможно попавшая к нам из мира фэйри. Ее вроде бы детские книги не то чтобы удивительно недетские, скорее, они всегда уводят читателя из мира ожидаемого в мир, который буквально на каждой странице уходит у даже очень взрослого и искушенного читателя из-под ног. Хардинг умеет собрать из привычных материалов (британские и кельтские легенды, магическое городское подбрюшье, люди и сказки по ту сторону холма, вечная детская боязнь обнаружить в себе подменыша или, того хуже, обнаружить зло в родителях) действительно страшную, странную и очень ночную историю, в которой нет ни одного предсказуемого поворота, и с каждой новой главой история становится все «страньше и страньше», все темнее и объемнее. В «Песни кукушки» снедаемая нечеловеческим голодом девочка съедает кукол и хорошие воспоминания, киноэкран становится ловушкой, а сухие листья — волосами, ножницы оказываются страшнее любого оружия, а джаз — силой, которая может склеивать миры и разрушать их. Подобной двойственности с виду детского текста, который то и дело оборачивается темным ужасом, который с читательских лет семи не выглядывал из шкафа, умеет добиваться разве что Нил Гейман (его «Коралина», пожалуй, самая верная книжная рифма к этой истории). Но Хардинг во многом безжалостнее и острее, потому что пишет не просто страшную сказку, а еще и историю взросления, которая никогда не бывает доброй.
#толще_твиттера
Нелли Морозова
«Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника. ХХ век» («Иллюминатор»)
О чем: реальная история дочери «врага народа», которой любовь к чтению помогла в какой-то мере пережить арест отца и ссылку.
Зачем читать: с одной стороны, это, разумеется, очень страшная книга. Золотое и понятное детство в Таганроге, которое героиня проводит с любящими родителями сначала в веселой нищете, потом — в относительном достатке, в 1936 году начинает рассыпаться. Позолота стирается, свиная кожа террора не просто остается, а затягивает собой все большую поверхность жизни, и вот уже отец Неллечки арестован и объявлен врагом народа, а саму ее мама отправляет в Уфу к бабке — с юга в холод, из округлого завершенного мира в неизвестность. Однако все обаяние и чудо этой книги заключается в том, что это и страшная книга, и одновременно очень живая и веселая. Больше всего «Мое пристрастие к Диккенсу» напоминает кассилевскую повесть «Кондуит и Швамбрания», где Лева с Оськой прятались от наступающего на них нового времени в выдуманной книжной стране. И Нелли точно так же отгораживается от голода, неизвестности и тревоги за маму толстыми томами Диккенса, Дюма и Толстого. Так же как и «Швамбрания», мемуары Нелли Морозовой полнятся практически романными персонажами. Кулацкая дочка Мотя с огромным любящим сердцем, старая Апа, которая приняла и полюбила ссыльных дочь и мать, авантюристы — дяди Нелли, которым удалось уйти и от Ежова, и от Берии, кот Кац и козы Флавий и Юстус — ужас реальности скрадывается самой осязательностью, масштабностью текста и изображенных в нем людей, которые все-таки чаще испытывают пристрастие к Диккенсу, чем к злу.
Фрэнсис Хардинг
«Песня кукушки» (Clever, перевод Елены Измайловой)
О чем: девочка просыпается в больнице, и ее воспоминания кажутся ей одновременно своими и чужими, и весь мир кажется немного чужим и искривленным, и, возможно, в больнице проснулась не совсем она.
Зачем читать: Фрэнсис Хардинг — британская писательница, возможно попавшая к нам из мира фэйри. Ее вроде бы детские книги не то чтобы удивительно недетские, скорее, они всегда уводят читателя из мира ожидаемого в мир, который буквально на каждой странице уходит у даже очень взрослого и искушенного читателя из-под ног. Хардинг умеет собрать из привычных материалов (британские и кельтские легенды, магическое городское подбрюшье, люди и сказки по ту сторону холма, вечная детская боязнь обнаружить в себе подменыша или, того хуже, обнаружить зло в родителях) действительно страшную, странную и очень ночную историю, в которой нет ни одного предсказуемого поворота, и с каждой новой главой история становится все «страньше и страньше», все темнее и объемнее. В «Песни кукушки» снедаемая нечеловеческим голодом девочка съедает кукол и хорошие воспоминания, киноэкран становится ловушкой, а сухие листья — волосами, ножницы оказываются страшнее любого оружия, а джаз — силой, которая может склеивать миры и разрушать их. Подобной двойственности с виду детского текста, который то и дело оборачивается темным ужасом, который с читательских лет семи не выглядывал из шкафа, умеет добиваться разве что Нил Гейман (его «Коралина», пожалуй, самая верная книжная рифма к этой истории). Но Хардинг во многом безжалостнее и острее, потому что пишет не просто страшную сказку, а еще и историю взросления, которая никогда не бывает доброй.
Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах.
#толще_твиттера
Леонид Добычин
«Город Эн» («Пальмира-Классика»)
О чем: абсурдистский дневник школьника, пытающегося осмыслить гоголевскую Россию начала XX века, но ее умом, конечно, не понять.
Зачем читать: в 1935 году роман Добычина советские критики коллективно сожгли на костре подгоравших у них художественных директив, где не было места экспериментам с расфокусировкой авторской позиции, наивному до юродивости голосу рассказчика или игре с нарративной техникой, которую, разумеется, тотчас же заклеймили нездоровой модой на формализм. Автор вскоре исчез (возможно, покончил с собой), а вслед за ним исчез для читателя и сам этот по-хорошему странный и очень современный роман о том, как сын телеграфистки, мечтающий добраться до гоголевского города Эн и подружиться там с детьми Манилова, в прилежном дневниковом стиле фиксирует обступающую его реальность — с битвой конфессий в провинциальном Двинске, с перевернувшей жизнь смертью отца и русско-японской войной, с лавками, письмами, картинками, свадьбами, родами, похоронами, учебой, экзаменовками и книгами об опасном возрасте, которые зачем-то читают взрослые. Но от традиционного бильдунгсромана на фоне мировых тектонических перемен «Город Эн» отличает голос рассказчика, который что в семь, что в пятнадцать лет воспринимает действительность во всей ее абсурдной буквальности, максимально отгораживаясь невниканием и непониманием от происходящих вокруг трагических событий. И, с одной стороны, это, конечно, очень смешно — Добычин то и дело ловко спотыкается о Гоголя и встает, — но, с другой, это, по сути, роман о заговаривании неотвратимо наступающего будущего и той травмы, которую оно тебе уже успело причинить.
Эбби Джини
«Хранители света» («Фолиант», перевод Дарьи Расковой)
О чем: женщина-фотограф приезжает на Фараллоновы острова, сгибаясь под грузом камер и непроговоренной боли, и оказывается запертой на год с чужой болью, дикой природой — и на пути к исцелению.
Зачем читать: ассоциации с шекспировской «Бурей» напрашиваются, конечно, сразу. Героиню романа зовут Миранда, и вся история разворачивается на скалистых загаженных птицами островах, где непогода, а то и буря вечно бродит где-то рядом, а само место действия — биологическая станция, где живут шестеро условных бородатых геологов, точнее, ученых с пропастью внутреннего мира, — напоминает то ли пещеру Калибана, то ли приют для навечно застрявших в башне из слоновой кости Ариэлей. Но роман Джини если что и заимствует у Шекспира, так это нотки и мотивы: ощущение магического простора и витающей в воздухе грозы, а сама история Миранды гораздо сильнее укоренена в обыденности, в банальности приключившегося с ней зла и горя. В замкнутой атмосфере станции и острова люди, изучающие птиц, рыб и куропаток, постепенно сами становятся птицами и животными, сливаясь и мимикрируя, а повествование от темной истории о том, как сложно человеку извне, да еще с собственным альбатросом на шее, встроиться в чужую, сложную иерархию, оборачивается рассказом о насилии, а затем и вроде бы необъяснимой насильственной смерти. Шекспир органично смыкается с человеческой трагедией из «И никого не стало» Агаты Кристи, драма — с детективом, а история Миранды вдруг оказывается органично вписанной в бесконечную историю женщин, переживших то же, что и она. Хороший, крепко сделанный роман о том, как природа помогает унять в себе зверя — в том числе того, что грызет тебя изнутри.
#толще_твиттера
Леонид Добычин
«Город Эн» («Пальмира-Классика»)
О чем: абсурдистский дневник школьника, пытающегося осмыслить гоголевскую Россию начала XX века, но ее умом, конечно, не понять.
Зачем читать: в 1935 году роман Добычина советские критики коллективно сожгли на костре подгоравших у них художественных директив, где не было места экспериментам с расфокусировкой авторской позиции, наивному до юродивости голосу рассказчика или игре с нарративной техникой, которую, разумеется, тотчас же заклеймили нездоровой модой на формализм. Автор вскоре исчез (возможно, покончил с собой), а вслед за ним исчез для читателя и сам этот по-хорошему странный и очень современный роман о том, как сын телеграфистки, мечтающий добраться до гоголевского города Эн и подружиться там с детьми Манилова, в прилежном дневниковом стиле фиксирует обступающую его реальность — с битвой конфессий в провинциальном Двинске, с перевернувшей жизнь смертью отца и русско-японской войной, с лавками, письмами, картинками, свадьбами, родами, похоронами, учебой, экзаменовками и книгами об опасном возрасте, которые зачем-то читают взрослые. Но от традиционного бильдунгсромана на фоне мировых тектонических перемен «Город Эн» отличает голос рассказчика, который что в семь, что в пятнадцать лет воспринимает действительность во всей ее абсурдной буквальности, максимально отгораживаясь невниканием и непониманием от происходящих вокруг трагических событий. И, с одной стороны, это, конечно, очень смешно — Добычин то и дело ловко спотыкается о Гоголя и встает, — но, с другой, это, по сути, роман о заговаривании неотвратимо наступающего будущего и той травмы, которую оно тебе уже успело причинить.
Эбби Джини
«Хранители света» («Фолиант», перевод Дарьи Расковой)
О чем: женщина-фотограф приезжает на Фараллоновы острова, сгибаясь под грузом камер и непроговоренной боли, и оказывается запертой на год с чужой болью, дикой природой — и на пути к исцелению.
Зачем читать: ассоциации с шекспировской «Бурей» напрашиваются, конечно, сразу. Героиню романа зовут Миранда, и вся история разворачивается на скалистых загаженных птицами островах, где непогода, а то и буря вечно бродит где-то рядом, а само место действия — биологическая станция, где живут шестеро условных бородатых геологов, точнее, ученых с пропастью внутреннего мира, — напоминает то ли пещеру Калибана, то ли приют для навечно застрявших в башне из слоновой кости Ариэлей. Но роман Джини если что и заимствует у Шекспира, так это нотки и мотивы: ощущение магического простора и витающей в воздухе грозы, а сама история Миранды гораздо сильнее укоренена в обыденности, в банальности приключившегося с ней зла и горя. В замкнутой атмосфере станции и острова люди, изучающие птиц, рыб и куропаток, постепенно сами становятся птицами и животными, сливаясь и мимикрируя, а повествование от темной истории о том, как сложно человеку извне, да еще с собственным альбатросом на шее, встроиться в чужую, сложную иерархию, оборачивается рассказом о насилии, а затем и вроде бы необъяснимой насильственной смерти. Шекспир органично смыкается с человеческой трагедией из «И никого не стало» Агаты Кристи, драма — с детективом, а история Миранды вдруг оказывается органично вписанной в бесконечную историю женщин, переживших то же, что и она. Хороший, крепко сделанный роман о том, как природа помогает унять в себе зверя — в том числе того, что грызет тебя изнутри.
Расскажу все-таки про короткий список Букеровской премии, которая меня в эти дни, конечно, мало интересует, и не только по понятной всем причине, но и потому, что в нынешнем году Букер вышел осторожным и скучноватым – каждой твари по паре, и, с одной стороны, это вполне хорошо: нет перевеса американцев, второй год подряд вспоминают, не спохватываясь, о том, что в доминионах есть приличная литература (победивший в прошлом году Галгут был идеален, наконец, удостоились внимания шри-ланкийские авторы, стилистически совершенный Арудпрагасам в прошлом году, бойкий Карунатилака в этом) и не забывают старичков, чтобы не вышло как с великой Берил Бейнбридж, которая так и умерла букеровской невестой, горька, невенчана, хотя, если честно, Алану Гарнеру надо было давать Букера за Owl Service, ну и пусть, что она детская. (Если вы не читали, очень советую, у нас она переведена как «Служба сов», и еще возьмите детям серию Alderley Tales, у нас ее переводила Марина Бородицкая, так что сами понимаете: «Камень из ожерелья Брисингов» и «Луна в канун Гомрата», а если интернет меня не обманывает, то еще поищите его «Элидор» в переводе Демуровой. И взрослым отдельно рекомендую егог мемуар об английском деревенском детстве Where Shall We Run To?)
Но, так вот, с другой стороны, это очень шаблонный букер, примерно 80 процентов книг были в прогнозах аналитиков, опять остались за бортом большие имена (Сент-Джон Мандел, Янагихара, Франзен: что бы там ни говорили, «Перекрестки» – это действительно редкого масштаба и таланта роман, последний гудбай окончательно умершего на днях 20 века), и вообще в этом году слишком видно, что основной принцип отбора романов такой: «Этому дала, этому дала и Шри-Ланку не забыла», и в итоге получился среднестатистический Букер: в целом все хорошо, а по отдельности – все уже было.
Но, так вот, с другой стороны, это очень шаблонный букер, примерно 80 процентов книг были в прогнозах аналитиков, опять остались за бортом большие имена (Сент-Джон Мандел, Янагихара, Франзен: что бы там ни говорили, «Перекрестки» – это действительно редкого масштаба и таланта роман, последний гудбай окончательно умершего на днях 20 века), и вообще в этом году слишком видно, что основной принцип отбора романов такой: «Этому дала, этому дала и Шри-Ланку не забыла», и в итоге получился среднестатистический Букер: в целом все хорошо, а по отдельности – все уже было.
Так вот, какие книги в итоге вошли в короткий список:
Small Things Like These
Written by Claire Keegan
Экономный рождественский роман о неотвратимости добра. Он очень простой, и, поскольку, права на его перевод пока что купить невозможно, рискну кратко его пересказать.Там речь о мужике по имени Билл Ферлонг, у которого все хорошо, насколько это возможно в темные времена. Кругом голод, безработица, ирландские восьмидесятые, а у него есть стабильная работа (он торгует углем и дровами), крепкая семья, нормальные дети, и все, в общем, ничего, пока он не сталкивается в местном монастыре с девочкой, над которой там явно издеваются. Монастырь этот – прачечная Магдалины, погуглите, это такая сеть приютов, куда сплавляли девушек, забеременевших без брака. Там они фактически оказывались в рабстве, детей у них отбирали или дети умирали, в общем, это были такие концлагеря для грешниц. И вот, единожды увидав неприкрытое зло, Билл не может его развидеть, в канун Рождества, ночью, возвращается в монастырь и, понимая, на что он себя обрекает, все-таки забирает оттуда эту босую малолетнюю Марию, у которой отняли Христа, и ведет ее к себе домой по тихим улицам в сиянии рождественских звезд,
Невероятно хороший роман, конечно, если что в шорт-листе и заслуживает Букера, то это вот он.
Glory
Written by NoViolet Bulawayo
Крепкая и очень коммерческая история, один из самых стремительных ретеллингов Оруэлла, появившихся после того, как его наследие перешло в PD. Фактически это «Скотный двор», но только про диктатуру и восстание в Зимбабве с вкраплениями современной американской истории: хорошо, понятно, со всех сторон в тренде.
Treacle Walker
Written by Alan Garner
Про Гарнера сказала выше – тоже был бы уместный и давно причитающийся ему Букер, по совокупности заслуг, скорее, чем непосредственно за эту книгу, где он опять мешает реальность с английским местечковым лором, очередная история про любимый им Чешир, очередная сказка – на этот раз и для взрослых.
The Trees
Written by Percival Everett
Драйвовый, по-черному смешной и довольно неплохой роман о расизме: с виду детективный нуар, но у каждого белого трупа рядом оказывается черный, количество трупов растет, один труп как будто все время не меняется, в общем, на самом деле, это сатира на полицейский произвол в США, очень понятная, но все равно очень читабельная. Права на перевод не продают.
The Seven Moons of Maali Almeida
Written by Shehan Karunatilaka
Очень сложный в исполнении, но структурно очень простой роман, который, в общем-то, реально весь суммирован в аннотации. Мужика-фотографа убили, и у его призрака есть неделя, чтобы показать друзьям, где находятся фотографии, обличающие режим и зверства гражданской войны. Но все это красиво обставлено, с экскурсами в историю Шри-Ланки, щедрой дозой местных легенд и магического реализма.
Oh William!
Written by Elizabeth Strout
Есть две хороших американских писательницы, которых судьи по очереди включают в списки: Энн Тайлер и Элизабет Страут, в этом году – очередь Страут.
Small Things Like These
Written by Claire Keegan
Экономный рождественский роман о неотвратимости добра. Он очень простой, и, поскольку, права на его перевод пока что купить невозможно, рискну кратко его пересказать.
Glory
Written by NoViolet Bulawayo
Крепкая и очень коммерческая история, один из самых стремительных ретеллингов Оруэлла, появившихся после того, как его наследие перешло в PD. Фактически это «Скотный двор», но только про диктатуру и восстание в Зимбабве с вкраплениями современной американской истории: хорошо, понятно, со всех сторон в тренде.
Treacle Walker
Written by Alan Garner
Про Гарнера сказала выше – тоже был бы уместный и давно причитающийся ему Букер, по совокупности заслуг, скорее, чем непосредственно за эту книгу, где он опять мешает реальность с английским местечковым лором, очередная история про любимый им Чешир, очередная сказка – на этот раз и для взрослых.
The Trees
Written by Percival Everett
Драйвовый, по-черному смешной и довольно неплохой роман о расизме: с виду детективный нуар, но у каждого белого трупа рядом оказывается черный, количество трупов растет, один труп как будто все время не меняется, в общем, на самом деле, это сатира на полицейский произвол в США, очень понятная, но все равно очень читабельная. Права на перевод не продают.
The Seven Moons of Maali Almeida
Written by Shehan Karunatilaka
Очень сложный в исполнении, но структурно очень простой роман, который, в общем-то, реально весь суммирован в аннотации. Мужика-фотографа убили, и у его призрака есть неделя, чтобы показать друзьям, где находятся фотографии, обличающие режим и зверства гражданской войны. Но все это красиво обставлено, с экскурсами в историю Шри-Ланки, щедрой дозой местных легенд и магического реализма.
Oh William!
Written by Elizabeth Strout
Есть две хороших американских писательницы, которых судьи по очереди включают в списки: Энн Тайлер и Элизабет Страут, в этом году – очередь Страут.
Thebookerprizes
The Booker Prize 2022 | The Booker Prizes
Shehan Karunatilaka has won the Booker Prize 2022
Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах.
#толще_твиттера
Сельма Лагерлеф
«Морбакка» (Black Sheep Books, перевод Нины Федоровой)
О чем: полусказочная автобиография одной из самых известных сказочниц мира, из которой мы в том числе узнаем, что у гуся Мартина, с которым путешествовал Нильс, на самом деле была очень трагичная судьба.
Зачем читать: это не совсем автобиография в прямом, структурном смысле этого слова — скорее, беллетризованное воспоминание о детстве, перемноженное на воспоминания об ушедшем времени и семейные истории, которые передавались из поколения в поколение, пока Лагерлеф не надставила ими тоненькое полотно собственной жизни. Из семейных легенд и детских воспоминаний, подернутых пеленой долгой болезни, Лагерлеф пишет своего рода роман о большой семье лейтенанта Лагерлефа, живущей в несколько лукоморной вермландской глуши, в усадьбе под названием Морбакка. Роман о всех его чадах и домочадцах, который постепенно складывается из нянькиных баек и старушечьих сказок. Как и в любой автобиографии, здесь есть место дробной россыпи важных для узкого мира событий: первое путешествие к морю и поездка в город, описание быта большой усадьбы, строительство коровника, разговоры с нянькой — события эти совершенно плавным, незаметным образом перемещаются в зону сказочного, потустороннего, где водяной действительно может навести морок на прабабку, а от тяжелой болезни девочку исцеляет птица. Лагерлеф в «Морбакке» дает нечто противоположное магическому реализму — превращает литературу в жизнь, волшебство в обыденность, полностью стирая границы между реальностью и романностью. Это, конечно, история сказочной жизни — в том смысле, что ее автор никогда не делала различий между жизнью и выдумкой.
Алан Беннет
«Непростой читатель» (издательство Ольги Морозовой, перевод Валентины Кулагиной-Ярцевой)
О чем: королева Англии обнаруживает в себе страсть к чтению и перестает думать об Англии.
Зачем читать: после смерти Елизаветы II интернет запестрел подборками книг, в том числе художественных, в которых королеву Великобритании, не слишком-то считаясь с этикетом и монаршими (потенциальными) чувствами, весело вставляют в разного рода сюжеты — и это, разумеется, неудивительно. Британская королевская семья — Кардашьяны сентиментального человека — давно превратилась в своего рода увлекательное включение из другой видовой реальности: что там панда Жуй? Что там Меган? И т. д., и т. п. В 2007 году английский драматург Алан Беннет (более британский и снобский юмор, чем у него, найти сложно) написал объяснительную новеллеттку о том, как стены медийного зоопарка мешают королеве заниматься даже таким простым делом, как чтение. Ее книги пытаются взорвать (угроза безопасности), отправить не по адресу (иначе она опять будет читать вместо того, чтобы открывать консервный завод), сделать политическим инструментом (пусть читает нон-фик о политике вместо Макьюэна) или попросту сожрать и обслюнявить (это уже корги). И посреди этого немигающего этикетного безумия королева потихоньку превращается в обычную восьмидесятилетнюю женщину, которая познала всю прелесть клетчатого пледика и Диккенса и поняла, что слишком много всего упустила, пока открывала консервные заводы. Это, разумеется, притча, пьеска-моралите, но еще и удивительно непривычная книга о том, что главу государства можно вставить в довольно злую сатирическую зарисовку, а она все равно — и совершенно искренне — выйдет живым, веселым и думающим человеком.
#толще_твиттера
Сельма Лагерлеф
«Морбакка» (Black Sheep Books, перевод Нины Федоровой)
О чем: полусказочная автобиография одной из самых известных сказочниц мира, из которой мы в том числе узнаем, что у гуся Мартина, с которым путешествовал Нильс, на самом деле была очень трагичная судьба.
Зачем читать: это не совсем автобиография в прямом, структурном смысле этого слова — скорее, беллетризованное воспоминание о детстве, перемноженное на воспоминания об ушедшем времени и семейные истории, которые передавались из поколения в поколение, пока Лагерлеф не надставила ими тоненькое полотно собственной жизни. Из семейных легенд и детских воспоминаний, подернутых пеленой долгой болезни, Лагерлеф пишет своего рода роман о большой семье лейтенанта Лагерлефа, живущей в несколько лукоморной вермландской глуши, в усадьбе под названием Морбакка. Роман о всех его чадах и домочадцах, который постепенно складывается из нянькиных баек и старушечьих сказок. Как и в любой автобиографии, здесь есть место дробной россыпи важных для узкого мира событий: первое путешествие к морю и поездка в город, описание быта большой усадьбы, строительство коровника, разговоры с нянькой — события эти совершенно плавным, незаметным образом перемещаются в зону сказочного, потустороннего, где водяной действительно может навести морок на прабабку, а от тяжелой болезни девочку исцеляет птица. Лагерлеф в «Морбакке» дает нечто противоположное магическому реализму — превращает литературу в жизнь, волшебство в обыденность, полностью стирая границы между реальностью и романностью. Это, конечно, история сказочной жизни — в том смысле, что ее автор никогда не делала различий между жизнью и выдумкой.
Алан Беннет
«Непростой читатель» (издательство Ольги Морозовой, перевод Валентины Кулагиной-Ярцевой)
О чем: королева Англии обнаруживает в себе страсть к чтению и перестает думать об Англии.
Зачем читать: после смерти Елизаветы II интернет запестрел подборками книг, в том числе художественных, в которых королеву Великобритании, не слишком-то считаясь с этикетом и монаршими (потенциальными) чувствами, весело вставляют в разного рода сюжеты — и это, разумеется, неудивительно. Британская королевская семья — Кардашьяны сентиментального человека — давно превратилась в своего рода увлекательное включение из другой видовой реальности: что там панда Жуй? Что там Меган? И т. д., и т. п. В 2007 году английский драматург Алан Беннет (более британский и снобский юмор, чем у него, найти сложно) написал объяснительную новеллеттку о том, как стены медийного зоопарка мешают королеве заниматься даже таким простым делом, как чтение. Ее книги пытаются взорвать (угроза безопасности), отправить не по адресу (иначе она опять будет читать вместо того, чтобы открывать консервный завод), сделать политическим инструментом (пусть читает нон-фик о политике вместо Макьюэна) или попросту сожрать и обслюнявить (это уже корги). И посреди этого немигающего этикетного безумия королева потихоньку превращается в обычную восьмидесятилетнюю женщину, которая познала всю прелесть клетчатого пледика и Диккенса и поняла, что слишком много всего упустила, пока открывала консервные заводы. Это, разумеется, притча, пьеска-моралите, но еще и удивительно непривычная книга о том, что главу государства можно вставить в довольно злую сатирическую зарисовку, а она все равно — и совершенно искренне — выйдет живым, веселым и думающим человеком.
«...– Начиная с седьмого таера у нашего лендлорда есть одна замечательная услуга. Называется «задержка памяти». Выборочное забвение. Вы доплачиваете, чтобы не помнить каких-то деталей своей жизни...
– Забываете полностью?
– Нет, в том-то и дело. Подсознание все помнит, и вы остаетесь самим собой. Но на сознательном уровне вы не тревожитесь. Сильно помогает, когда у вас в прошлом много... Ну, сцен борьбы и насилия. Поставил задержку – и все уходит. Живешь в настоящем. Совесть не беспокоит. Получаешь радость от простых бытовых мелочей. Вы так не пробовали?
– Нет, – сказал шейх, – слышал про это, но не планирую... Пока. Я горжусь своими спецоперациями. А вы о чем-то жалеете?
– Да нет, – ответил кукуратор, – не то что жалею, а... Ну, это как бы новая чистая жизнь. Свежая страница каждый день. Но дорого. Очень дорого».
Виктор Пелевин. Transhumanism Inc.
– Забываете полностью?
– Нет, в том-то и дело. Подсознание все помнит, и вы остаетесь самим собой. Но на сознательном уровне вы не тревожитесь. Сильно помогает, когда у вас в прошлом много... Ну, сцен борьбы и насилия. Поставил задержку – и все уходит. Живешь в настоящем. Совесть не беспокоит. Получаешь радость от простых бытовых мелочей. Вы так не пробовали?
– Нет, – сказал шейх, – слышал про это, но не планирую... Пока. Я горжусь своими спецоперациями. А вы о чем-то жалеете?
– Да нет, – ответил кукуратор, – не то что жалею, а... Ну, это как бы новая чистая жизнь. Свежая страница каждый день. Но дорого. Очень дорого».
Виктор Пелевин. Transhumanism Inc.
В каком-то давнем году я, еще будучи студенткой, прослушала лекцию Александра Гаврилова о российском книгоиздании, где он, помимо прочего, рассказывал, что в 90-е какой-то издатель (не помню уже, какой) завез на книжную ярмарку ящик водки и немедленно ушел в запой.
И это, резюмировал Гаврилов, многое говорит нам о состоянии российского книгоиздания тех времен.
Так вот, мне кажется, что сейчас это один из рабочих вариантов существования, второй – пока что пытаться работать и вот хотя бы написать про нового Пелевина. Я пока выбрала второй. Пока.
«В общем, это правда почти обычный, всегдашний Пелевин, для которого сюжет — дело десятое. Сам KGBT+ признается, что контентные подсказки ему подала нейросеть, и это тоже валерьяночная, утешительная часть того Пелевина, которого мы привыкли читать в прошлой жизни. Любой его сюжет выглядит как контентная подсказка нейросети, и, даже если он, скажем, в следующем году (ну, помечтать-то пока еще можно) напишет о том, как квадролабиальный рептилоид открывает нейрогонный шепоток в спину и начинает записывать меняющие реальность анпакинг-видео, любой последующий набор слов, букв и абырвалгов будет совершенно неважен. Потому что тексты Пелевина — ровно то, что он хочет нам сказать в конкретный момент, пролетая мимо на колесе сансары.
А в этот раз, если уж совсем кратко, Виктор Олегович учит нас дышать на четыре, выдыхать на восемь. И, как вы понимаете, если это самый полезный совет, который человек, прозревший будущее, может нам дать, то будущее это выглядит не очень».
И это, резюмировал Гаврилов, многое говорит нам о состоянии российского книгоиздания тех времен.
Так вот, мне кажется, что сейчас это один из рабочих вариантов существования, второй – пока что пытаться работать и вот хотя бы написать про нового Пелевина. Я пока выбрала второй. Пока.
«В общем, это правда почти обычный, всегдашний Пелевин, для которого сюжет — дело десятое. Сам KGBT+ признается, что контентные подсказки ему подала нейросеть, и это тоже валерьяночная, утешительная часть того Пелевина, которого мы привыкли читать в прошлой жизни. Любой его сюжет выглядит как контентная подсказка нейросети, и, даже если он, скажем, в следующем году (ну, помечтать-то пока еще можно) напишет о том, как квадролабиальный рептилоид открывает нейрогонный шепоток в спину и начинает записывать меняющие реальность анпакинг-видео, любой последующий набор слов, букв и абырвалгов будет совершенно неважен. Потому что тексты Пелевина — ровно то, что он хочет нам сказать в конкретный момент, пролетая мимо на колесе сансары.
А в этот раз, если уж совсем кратко, Виктор Олегович учит нас дышать на четыре, выдыхать на восемь. И, как вы понимаете, если это самый полезный совет, который человек, прозревший будущее, может нам дать, то будущее это выглядит не очень».
Пж
Встань и иди: каким получился новый роман Виктора Пелевина KGBT+
В издательстве «Эксмо» вышел девятнадцатый роман Виктора Пелевина KGBT+ — квинтэссенция сразу всех пособий о том, как добиться успеха, приправленная «аутентичными древними психотехниками, применение которых позволит пережить нашу великую эпоху с минимальным…
Сегодня перестала работать моя почта на @storytel.com, и, хоть сейчас это уже даже не беда, а так, бедочка, мне все равно хочется сказать огромное спасибо всем нашим пользователям, которые были с нами, как выяснилось, до самого конца. Я не думаю, что книги могут спасти мир или сделать кого-то лучше, но пока еще верю в то, что они могут немного уберечь нас от реальности, стать стеной или дверью – выходом или входом.
Ну и несмотря на то, что шведский Storytеl нас покинул, я бы хотела напомнить, что русская команда осталась – и мы обязательно что-то придумаем.
Если вам нужно связаться со мной по рабочим вопросам, пишите, пожалуйста, на azavozova@everbook.ru, для всего остального есть почта zavozova.drugoe@gmail.com
Ну и несмотря на то, что шведский Storytеl нас покинул, я бы хотела напомнить, что русская команда осталась – и мы обязательно что-то придумаем.
Если вам нужно связаться со мной по рабочим вопросам, пишите, пожалуйста, на azavozova@everbook.ru, для всего остального есть почта zavozova.drugoe@gmail.com
Толще твиттера pinned «Сегодня перестала работать моя почта на @storytel.com, и, хоть сейчас это уже даже не беда, а так, бедочка, мне все равно хочется сказать огромное спасибо всем нашим пользователям, которые были с нами, как выяснилось, до самого конца. Я не думаю, что книги…»
«…А потому я точно знаю только одно – никогда раньше будущее не казалось мне таким непознанным: никогда я так остро не чувствовал утекающий песок в часах, быстрокрылую лихорадку времени. Неизвестную, нежеланную, не нами выбранную силу». (Донна Тартт, «Щегол»)
Дорогие переводчики и переводчицы, поздравляю вас с этим днем переводчика и желаю следующего.
Дорогие переводчики и переводчицы, поздравляю вас с этим днем переводчика и желаю следующего.
Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах.
#толще_твиттера
Аласдер Грей
Ланарк. Жизнь в четырех книгах (Азбука, перевод Людмилы Бриловой и Сергея Сухарева)
О чем: культовый шотландский роман, который дежурно сравнивают с «Улиссом», но на самом деле сравнить его можно разве что с загадочной историей штеко будланутого бокра.
Зачем читать: в 2009 году перевод этого действительно шотландского the романа уже выходил у нас, но прошел не очень замеченным, возможно потому, что несколько горячечная фантасмагоричность отдельных его частей-книг – местами и впрямь кажется, что ты читаешь прилежную запись чужого гриппозного сна – плохо ложится на внешнюю стабильность, ощущение устойчивости мира. Но вот когда мир накреняется, и грань между реальностью и абсурдом начинает потихоньку расплываться, творящееся в романе тихое безумие уже не кажется таким уж безумным. В четырех книгах с прологом и эпилогом, которые идут в совершенно произвольном порядке (роман начинается с третьей, эпилог появляется на четыре главы раньше конца и так далее), на самом деле спрятана внешне довольно понятная история: две внутренние книги – это такой типичный роман взросления художника в атмосфере свинцовых шотландских восьмидесятых, две рамочные книги – путешествие его альтер его по имени Ланарк по миру, который мог бы выдумать Кафка, если бы он, проснувшись однажды утром после беспокойного сна, обнаружил, что превратился в Оруэлла. Ланарк оказывается в городе, где люди иногда исчезают, где есть странное протестное движение, которое никто не воспринимает всерьез, где есть кино, кафе и веселые компании, но совсем нет дневного света, где можно прыгнуть в каменный рот и оказаться в Институте, где из саламандр добывают центральное отопление, а тебя могут (или не могут) вылечить от превращения в дракона. Это, конечно, трушный, прилежный постмодернизм, игра с читателем, развинчивание привычной структуры романа и так далее, но главы, в которых Ланарк пытается понять абсолютно убедительную для всех, кроме него, систему с поеданием людей и обязательной ходьбой только в одну сторону, иногда кажутся правдоподобнее тех, где действие происходит в более реальном мире.
Элин Хильдебранд
Лето 1969 (МИФ. Проза)
О чем: в семье проблемы, но за лето все как-то решается
Зачем читать: Элин Хильдебранд специализируется на сезонных романах. Она своего рода Пелевин отпускника: каждый год к лету, (а когда и к лету, и к Рождеству) выдает примерно один и тот же роман в превосходных декорациях Нантакета, с нотками океанической соли в воздухе и всяческим томлением в груди. Романы, кстати, хорошие. Хорошие, потому что не претендуют на то, чтобы быть чем-то большим – иными словами, это пляжное чтиво, которое и задумывалось как пляжное чтиво. В «Лете 1969» мать потихоньку спивается, потому что сын уехал воевать во Вьетнам, старшая замужняя дочь сидит на кухне, босая и беременная и думает, почему именно этим закончилась ее блестящая академическая карьера, средняя дочь протестует и влюбляется, но хуже всех младшей, потому что она подросток и у нее вот-вот начнутся месячные. К этому нужно добавить довольно мерзкую бабушку и семейные тайны, атмосферу маленького городка, где многие с удовольствием ненавидят друг друга, потому что больше нечем заняться и ощущение того, что лето все исправит. Скандалы забываются, дети рождаются, с любимыми не расстаются, месячные начинаются. И только ближе к концу неприятной, слишком больной для нынешнего времени ноткой звучит письмо, конечно же, выжившего сына из Вьетнама, где он пишет маме, что он хочет быть героем и дальше убивать проклятых коммунистов – эх, сынок, хочется сказать ему, на что же ты потратил свое лето?
#толще_твиттера
Аласдер Грей
Ланарк. Жизнь в четырех книгах (Азбука, перевод Людмилы Бриловой и Сергея Сухарева)
О чем: культовый шотландский роман, который дежурно сравнивают с «Улиссом», но на самом деле сравнить его можно разве что с загадочной историей штеко будланутого бокра.
Зачем читать: в 2009 году перевод этого действительно шотландского the романа уже выходил у нас, но прошел не очень замеченным, возможно потому, что несколько горячечная фантасмагоричность отдельных его частей-книг – местами и впрямь кажется, что ты читаешь прилежную запись чужого гриппозного сна – плохо ложится на внешнюю стабильность, ощущение устойчивости мира. Но вот когда мир накреняется, и грань между реальностью и абсурдом начинает потихоньку расплываться, творящееся в романе тихое безумие уже не кажется таким уж безумным. В четырех книгах с прологом и эпилогом, которые идут в совершенно произвольном порядке (роман начинается с третьей, эпилог появляется на четыре главы раньше конца и так далее), на самом деле спрятана внешне довольно понятная история: две внутренние книги – это такой типичный роман взросления художника в атмосфере свинцовых шотландских восьмидесятых, две рамочные книги – путешествие его альтер его по имени Ланарк по миру, который мог бы выдумать Кафка, если бы он, проснувшись однажды утром после беспокойного сна, обнаружил, что превратился в Оруэлла. Ланарк оказывается в городе, где люди иногда исчезают, где есть странное протестное движение, которое никто не воспринимает всерьез, где есть кино, кафе и веселые компании, но совсем нет дневного света, где можно прыгнуть в каменный рот и оказаться в Институте, где из саламандр добывают центральное отопление, а тебя могут (или не могут) вылечить от превращения в дракона. Это, конечно, трушный, прилежный постмодернизм, игра с читателем, развинчивание привычной структуры романа и так далее, но главы, в которых Ланарк пытается понять абсолютно убедительную для всех, кроме него, систему с поеданием людей и обязательной ходьбой только в одну сторону, иногда кажутся правдоподобнее тех, где действие происходит в более реальном мире.
Элин Хильдебранд
Лето 1969 (МИФ. Проза)
О чем: в семье проблемы, но за лето все как-то решается
Зачем читать: Элин Хильдебранд специализируется на сезонных романах. Она своего рода Пелевин отпускника: каждый год к лету, (а когда и к лету, и к Рождеству) выдает примерно один и тот же роман в превосходных декорациях Нантакета, с нотками океанической соли в воздухе и всяческим томлением в груди. Романы, кстати, хорошие. Хорошие, потому что не претендуют на то, чтобы быть чем-то большим – иными словами, это пляжное чтиво, которое и задумывалось как пляжное чтиво. В «Лете 1969» мать потихоньку спивается, потому что сын уехал воевать во Вьетнам, старшая замужняя дочь сидит на кухне, босая и беременная и думает, почему именно этим закончилась ее блестящая академическая карьера, средняя дочь протестует и влюбляется, но хуже всех младшей, потому что она подросток и у нее вот-вот начнутся месячные. К этому нужно добавить довольно мерзкую бабушку и семейные тайны, атмосферу маленького городка, где многие с удовольствием ненавидят друг друга, потому что больше нечем заняться и ощущение того, что лето все исправит. Скандалы забываются, дети рождаются, с любимыми не расстаются, месячные начинаются. И только ближе к концу неприятной, слишком больной для нынешнего времени ноткой звучит письмо, конечно же, выжившего сына из Вьетнама, где он пишет маме, что он хочет быть героем и дальше убивать проклятых коммунистов – эх, сынок, хочется сказать ему, на что же ты потратил свое лето?
Нобелевскую премию по литературе получает французская писательница Анни Эрно за храбрость и клиническую точность, с которой она вскрывает истоки отчужденности и коллективные ограничения личной памяти.
И, конечно, я вместе со всеми поздравляю прекрасное издательство No Kidding Press, сотрудники, а точнее, вдохновители которого формируют каталог, ориентируясь на свой личный вкус и определенное, точное видение того, что они хотят издавать – и именно поэтому лауреаты премий и вообще интересные литературные находки (вроде недавно вновь выстрелившей по всему миру Дитлевсен) оказываются у них до того, как их отметят жюри и критики. Если вы еще ничего не читали из того, что издает No Kidding Press, я рекомендую в первую очередь совершенно безграничную в своей ярости Виржини Депант и советую оформить предзаказ на Клариси Лиспектор (я бы сказала, что это классика бразильского авангарда, но Лиспектор интереснее и больше любых определений) и автобиографию Дженет Уинтерсон «Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?»: историю взросления поперек условностей, но в компании с Джейн Остен.
no-kidding.ru
Подписка на книги. Седьмой сезон
Подписка на книги No Kidding Press: Хети, Краус, О'Халлоран, Хау
Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах.
#толще_твиттера
Лорри Мур
«Птицы Америки» («Подписные издания», перевод Татьяны Боровиковой)
О чем: сборник рассказов об изжоге, вызванной жизнью.
Зачем читать: с одной стороны, сейчас довольно непросто читать рассказы о людях, недовольных своей мирной жизнью и глядящих на нее через пупок, — потому что все их внутренние терзания, все их тщательное перекапывание обыденности вызывает скорее зависть, чем адекватное сопереживание. Когда актриса из открывающего рассказа «Готова на все» томится в дешевой гостиничке в ожидании хоть какой-нибудь жизни, болтает по телефону с лучшим другом и знакомится в баре с мужиком, несмотря даже на то, что он одет в пончо, сложно, конечно, понять, что же ее так не устраивает-то. Но тут вот какое дело: Лорри Мур — по-настоящему большая писательница, и в ее простых, с виду заурядных слепках с жизней потерявшихся в себе людей, нет никакого высокомерия, зато есть то, что ценится сейчас на вес золота, — жалость, сострадание и любовь. В самом лучшем, на мой взгляд, рассказе «Не то что некоторые» есть замечательная сцена: дочь путешествует вместе с матерью (огромной говорливой мамашей, которая вечно ест ей мозг и знает, как лучше) по Ирландии и вдруг застает ее в уязвимом состоянии, жалкую, беспомощную. Видит в ней человека — и исполняется любви. И в такие моменты «Птицы Америки» становятся своего рода гербарием со сбереженным прошлым, калейдоскопом человечности — мелкой, жалкой, погруженной в себя, дующей туда, где бо-бо, играющей в осточертевшие шарады с семьей и оплакивающей котика, — в общем, чем-то вроде машины времени.
Александра Маринина
«Тьма после рассвета» («Эксмо»)
О чем: майор Гордеев ищет пропавших детей в Москве 1982 года, а по телику еще не отплясало «Лебединое озеро», и элиты волнуются за свой доступ к дефициту. Feat. юная Настя Каменская.
Зачем читать: несмотря на то что Маринина проводит явные параллели между эпохой позднего СССР с его заболоченной и одновременно удивительно зыбкой атмосферой и нашим временем — даже так: использует то время, чтобы высказаться об этом, и не то чтобы оптимистично, — сейчас сложно найти более утешительное чтение, чем ее новый роман. Его уже окрестили ретро-детективом, но у этого поджанра сложился некий ореол сусальности, которого совсем нет в «Тьме после рассвета». Зимой 1982 года люди стоят в очередях за тем, что «выкинули», заклеивают поехавшие колготки лаком для ногтей, бухают на работе, потому что в ресторан просто так не попадешь, заискивают с продавцами и товароведами и поклоняются директорам универмагов. За майором Гордеевым, ведущим расследование о пропавших детях, неотступно следует кагэбэшник, который вместо того, чтобы ловить настоящих преступников, ищет клепающих самиздат очкариков и так далее. Но внутри этого привычного ада запрятан не менее привычный крепкий детектив, та самая узнаваемая Маринина, которая по-прежнему хорошо держит цепочку сюжета. Ее сыщики по-прежнему умеют работать ногами, опрашивать свидетелей, цепляться за тонкие ниточки и действовать во имя идеи. И даже Настя Каменская, которая появляется тут почти мельком, уже мало внимания обращает на быт, питается бутербродами, увлечена циферками и статистикой и живет с кормящим ее Чистяковым. В общем, это просто очень приличный детектив «как раньше», в который можно провалиться на вечер — что по нынешним временам уже роскошь.
#толще_твиттера
Лорри Мур
«Птицы Америки» («Подписные издания», перевод Татьяны Боровиковой)
О чем: сборник рассказов об изжоге, вызванной жизнью.
Зачем читать: с одной стороны, сейчас довольно непросто читать рассказы о людях, недовольных своей мирной жизнью и глядящих на нее через пупок, — потому что все их внутренние терзания, все их тщательное перекапывание обыденности вызывает скорее зависть, чем адекватное сопереживание. Когда актриса из открывающего рассказа «Готова на все» томится в дешевой гостиничке в ожидании хоть какой-нибудь жизни, болтает по телефону с лучшим другом и знакомится в баре с мужиком, несмотря даже на то, что он одет в пончо, сложно, конечно, понять, что же ее так не устраивает-то. Но тут вот какое дело: Лорри Мур — по-настоящему большая писательница, и в ее простых, с виду заурядных слепках с жизней потерявшихся в себе людей, нет никакого высокомерия, зато есть то, что ценится сейчас на вес золота, — жалость, сострадание и любовь. В самом лучшем, на мой взгляд, рассказе «Не то что некоторые» есть замечательная сцена: дочь путешествует вместе с матерью (огромной говорливой мамашей, которая вечно ест ей мозг и знает, как лучше) по Ирландии и вдруг застает ее в уязвимом состоянии, жалкую, беспомощную. Видит в ней человека — и исполняется любви. И в такие моменты «Птицы Америки» становятся своего рода гербарием со сбереженным прошлым, калейдоскопом человечности — мелкой, жалкой, погруженной в себя, дующей туда, где бо-бо, играющей в осточертевшие шарады с семьей и оплакивающей котика, — в общем, чем-то вроде машины времени.
Александра Маринина
«Тьма после рассвета» («Эксмо»)
О чем: майор Гордеев ищет пропавших детей в Москве 1982 года, а по телику еще не отплясало «Лебединое озеро», и элиты волнуются за свой доступ к дефициту. Feat. юная Настя Каменская.
Зачем читать: несмотря на то что Маринина проводит явные параллели между эпохой позднего СССР с его заболоченной и одновременно удивительно зыбкой атмосферой и нашим временем — даже так: использует то время, чтобы высказаться об этом, и не то чтобы оптимистично, — сейчас сложно найти более утешительное чтение, чем ее новый роман. Его уже окрестили ретро-детективом, но у этого поджанра сложился некий ореол сусальности, которого совсем нет в «Тьме после рассвета». Зимой 1982 года люди стоят в очередях за тем, что «выкинули», заклеивают поехавшие колготки лаком для ногтей, бухают на работе, потому что в ресторан просто так не попадешь, заискивают с продавцами и товароведами и поклоняются директорам универмагов. За майором Гордеевым, ведущим расследование о пропавших детях, неотступно следует кагэбэшник, который вместо того, чтобы ловить настоящих преступников, ищет клепающих самиздат очкариков и так далее. Но внутри этого привычного ада запрятан не менее привычный крепкий детектив, та самая узнаваемая Маринина, которая по-прежнему хорошо держит цепочку сюжета. Ее сыщики по-прежнему умеют работать ногами, опрашивать свидетелей, цепляться за тонкие ниточки и действовать во имя идеи. И даже Настя Каменская, которая появляется тут почти мельком, уже мало внимания обращает на быт, питается бутербродами, увлечена циферками и статистикой и живет с кормящим ее Чистяковым. В общем, это просто очень приличный детектив «как раньше», в который можно провалиться на вечер — что по нынешним временам уже роскошь.
Forwarded from Правила жизни
Каждый понедельник литературный критик Анастасия Завозова рассказывает о двух книгах: для серьезного, вдумчивого чтения и чтобы отвлечься в разных литературных мирах.
#толще_твиттера
Стивен Фрай
Как творить историю (Фантом Пресс, перевод Сергея Ильина)
О чем: неудачливый аспирант и физик-профессор решают отправиться в прошлое, чтобы не дать родиться Гитлеру, но вернувшись в подправленное будущее, невольно начинают желать ему здоровья
Зачем читать: к сожалению, Стивен Фрай уже давно не пишет романов. В какой-то момент он перешел от художественной литературы к мемуаристике и дисциплинарному нон-фикшену, а затем стал популяризатором и объяснятором заложенного во всех нас древнегреческого культурного кода, умело оседлав фешенебельную волну ретеллингов, на которой до сих пор катается половина тиктока. Но, несмотря на то, что с каждым годом его книги становятся все популярнее, а не наоборот, мне, как читателю, все равно не хватает того Стивена Фрая, который в свое время написал четыре совершенно непочтительных и стилистических безупречных романа — «Лжец», «Гиппопотам», «Как творить историю» и «Теннисные мячики небес» — где хорошо дозированный юмор, а точнее, умение Фрая выстроить фразу так, чтобы поднять настроение всем перфекционистам, сочеталось с прямо-таки нормально выстроенным сюжетом. Поэтому я не могу не отметить переиздание, на мой взгляд, самого лучшего романа Стивена Фрая. «Как творить историю» вроде бы окучивает давно навязший в зубах альтернативно-исторический сюжет широкой попаданческой литературы: что будет, если помешать Гитлеру стать Гитлером? Что будет, если Гитлера не будет? Но, несмотря на то, что ответ известен, роман Фрая интересен не только своей основной трактовкой вечных вопросов о том, что есть зло и что есть зло массовое. Помимо всего прочего, он предлагает подумать о том, откуда берется желание творить историю — особенно, когда ты сам конкретному себе не можешь сотворить нормальную, выносимую жизнь.
Элли Гриффитс
Дневники незнакомца (Феникс, перевод Натальи Гладневой)
О чем: преподавательница литературы и специалистка по творчеству Р.М. Холланда, известного автора страшных рассказов, находит труп в школе, ну и дальше все вообще как в книжках.
Зачем читать: У Элли Гриффитс вообще-то есть очень успешная и бойкая серия детективов про Рут Гэллоуэй, классную тетку, гика в области археологии и торфяных болот, которая все время оказывается втянутой в расследования убийств, хотя вообще-то ей больше всего хочется полежать дома с котиками и книжечкой. А «Дневники незнакомца» — первый роман в сравнительно новой серии Гриффитс, которую можно отнести к разряду «книжки-калоришки», где детективная часть провисает, зато с горкой наложено атмосферы, требующей не только клетчатого пледа, но и корзину печенья, и литр какао. История про старинную школу, которая как-то связана с семейной тайной автора хорроров, явно списанного с великого М.Р. Джеймса, уютный октябрьский осенний вечер, в который начинается этот детектив, загадочные дневники, вкрапления псевдовикторианских страшилок в текст, призраки и необъяснимые записки, — все это очень вытягивает довольно неуклюжий сюжет, где убийцу в последний момент буквально достают как кролика из шляпы. Такие истории вполне объяснимо прокисают к весне, но осенью буквально спасают, хотя, возможно, все дело в печенье.
#толще_твиттера
Стивен Фрай
Как творить историю (Фантом Пресс, перевод Сергея Ильина)
О чем: неудачливый аспирант и физик-профессор решают отправиться в прошлое, чтобы не дать родиться Гитлеру, но вернувшись в подправленное будущее, невольно начинают желать ему здоровья
Зачем читать: к сожалению, Стивен Фрай уже давно не пишет романов. В какой-то момент он перешел от художественной литературы к мемуаристике и дисциплинарному нон-фикшену, а затем стал популяризатором и объяснятором заложенного во всех нас древнегреческого культурного кода, умело оседлав фешенебельную волну ретеллингов, на которой до сих пор катается половина тиктока. Но, несмотря на то, что с каждым годом его книги становятся все популярнее, а не наоборот, мне, как читателю, все равно не хватает того Стивена Фрая, который в свое время написал четыре совершенно непочтительных и стилистических безупречных романа — «Лжец», «Гиппопотам», «Как творить историю» и «Теннисные мячики небес» — где хорошо дозированный юмор, а точнее, умение Фрая выстроить фразу так, чтобы поднять настроение всем перфекционистам, сочеталось с прямо-таки нормально выстроенным сюжетом. Поэтому я не могу не отметить переиздание, на мой взгляд, самого лучшего романа Стивена Фрая. «Как творить историю» вроде бы окучивает давно навязший в зубах альтернативно-исторический сюжет широкой попаданческой литературы: что будет, если помешать Гитлеру стать Гитлером? Что будет, если Гитлера не будет? Но, несмотря на то, что ответ известен, роман Фрая интересен не только своей основной трактовкой вечных вопросов о том, что есть зло и что есть зло массовое. Помимо всего прочего, он предлагает подумать о том, откуда берется желание творить историю — особенно, когда ты сам конкретному себе не можешь сотворить нормальную, выносимую жизнь.
Элли Гриффитс
Дневники незнакомца (Феникс, перевод Натальи Гладневой)
О чем: преподавательница литературы и специалистка по творчеству Р.М. Холланда, известного автора страшных рассказов, находит труп в школе, ну и дальше все вообще как в книжках.
Зачем читать: У Элли Гриффитс вообще-то есть очень успешная и бойкая серия детективов про Рут Гэллоуэй, классную тетку, гика в области археологии и торфяных болот, которая все время оказывается втянутой в расследования убийств, хотя вообще-то ей больше всего хочется полежать дома с котиками и книжечкой. А «Дневники незнакомца» — первый роман в сравнительно новой серии Гриффитс, которую можно отнести к разряду «книжки-калоришки», где детективная часть провисает, зато с горкой наложено атмосферы, требующей не только клетчатого пледа, но и корзину печенья, и литр какао. История про старинную школу, которая как-то связана с семейной тайной автора хорроров, явно списанного с великого М.Р. Джеймса, уютный октябрьский осенний вечер, в который начинается этот детектив, загадочные дневники, вкрапления псевдовикторианских страшилок в текст, призраки и необъяснимые записки, — все это очень вытягивает довольно неуклюжий сюжет, где убийцу в последний момент буквально достают как кролика из шляпы. Такие истории вполне объяснимо прокисают к весне, но осенью буквально спасают, хотя, возможно, все дело в печенье.
Мы с Ирой добирались во Франкфурт разными маршрутами, я – всего лишь через Дубай, с потерянной пересадкой, покупкой новых билетов и ночлегом в Милане у коллеги (русская команда Storytel за эти годы и вправду стала абсолютно семейненькой), но зато меня без вопросов пустили в Италию. Ах, эти маленькие радости.