Je t'inventerai
Des mots insensés
Que tu comprendras

Основная история лакановского психоанализа крутится вокруг желания.

Не спешите хмыкать и думать о желании как о чем-то доступном. Думать о желании предлагается в контексте фрустрации и лишения, а также в логике соблазна на желание, что исходит из другого. Как ἄγαλμα, драгоценность, которая находится всегда в другом. Коротко — младенцу изначально нужен кто-то, чтобы чего-то захотеть (жить, например).

Все могло бы казаться простым, если бы не сумрачное разведение желания и потребности. Потребность тоже исходит от другого, но уже часто в зеркальной логике или в логике требования — тебе это надо. Думая, что мы хотим, машину, квартиру, денег, знаний, иногда мы хотим удовлетворить то нечто, что лежит в социуме и конституирует его; общество и благо, которые диктуют, как правильно наслаждаться чем бы то ни было.

Желание же всегда сталкивается с невозможностью. Но фантасмагорично выходит, что иногда можно желать саму невозможность, лелеять, восторгаясь ею,
помня о невозможности идеального звука, невозможности идеальной складки, невозможности идеальных слов, обращенных к тебе.
Одновременно желая этих невозможных слов, обращенных к тебе.

Кто же запретит невозможность?

Одна из любимейших песен, все же в исполнении Бреля

🎶 Ne me quitte pas — Jacques Brel

Мысли вслух

Вчера, так сложилось, меня спросили, почему я перестала слушать подкасты.
Одно время слушала, да, последний год — нет.


Первый момент, наверное, в том, что с эпохой подкастов и ютуб-блогов, когда любой может сесть и записать, мы стали забывать, что устная речь, ораторство — это великое искусство. Пожалуй, то искусство, что в разы сложнее речи письменной.
Устную речь тяжелее сделать живой и метафоричной, потому что это, как правило, подразумевает бóльшую начитанность и адекватную чувственную реакцию. Если это диалог, то от собеседника, помимо прочего, требуется такт, выдержка и интерес к этому другому, что по ту сторону; тут уже не получится заключить все либидо в свои слова и в свою картинку.

Второй момент — музыкальность языка говорящего. Раньше были школы радио, где людей учили говорить. Говорение, красивое говорение, — это работа с голосом, дыханием, ритмом, тембром. Это пение, это медитация, это Демосфенов труд оттачивания дикции и призвуков.

Иногда я думаю, что, возможно, нужны театры в школах для того, чтобы учить юных людей красиво говорить — ставить голос, развивать диафрагму с помощью движения, преподносить информацию устно — сначала заученную, затем экспромт.

Иначе в геометрической прогрессии будет расти низкосортный устный контент, от которого хочется отмахнуться разом. Как со сладким, сначала — побольше и послаще, до отвала, а потом отвергаешь, изрыгаешь обратно все, до той поры, пока рецепторы не придут в норму, чтобы различать тонкие оттенки хорошего шоколада или изысканного десерта.

А пока что поделюсь в который раз видео с Наумом Клейманом, который, как написал человек в комментарии, «в этом виртуальном пространстве посадил уютный, светлый, цветущий Сад его любви и отношения к жизни».

«Эта вечность скоро кончится»

“Mujer saliendo del psicoanalista” (Woman leaving psychoanalyst)
Remedios Varo, 1960

Па-рам-па-Пам 🎶🌸

Пассажир: Безобразие!
Что за безобразие? Мы же опоздаем на станцию!
Паровозик: Да, ну и что ж… Но если мы не увидим первых ландышей, то мы опоздаем на всю весну!

Мальчик-пассажир: Он здесь! Вот он.
Паровозик: Тихо. Тихо.
Пассажир: Ну что ж это такое? Мы же совсем опоздаем!
Паровозик: Да. Но если мы не услышим первых соловьёв, то мы опоздаем на всё лето!

Пассажир: А почему сейчас стоим?
Паровозик: Рассвет!.. каждый рассвет единственный в жизни!

Пассажир: Ехать пора. Ведь мы опоздаем.
Паровозик: Да. Но если мы не увидим рассвет, мы можем опоздать на всю жизнь!

🎶Nick Cave & The Bad Seeds — O Children

М.Д. Мистер Дарси

— After all this time?
— Always!

Слышала версии, будто мужчина как Мистер Дарси — «романтический плод воображения женщины», то есть плод Джейн Остин, ничего больше.
Если подумать, ведь любой рожденный на свет мужчина когда-то был «романтическим плодом воображения женщины», более глубинный вопрос — что есть мужчина?, но это отступление, которое может и, наверное, должно вызвать несогласие.

Итак, спустя много лет я пересмотрела «Гордость и предубеждение», версию с Кирой Найтли и Мэтью Макфайденем.
Вновь отступление: “Pride and prejudice” была первой полноценной книгой, которую я прочитала на английском, на втором или третьем курсе. Знаковая. Пробиралась сквозь слова, отчаивалась, вновь перечитывала, как же тут не перечитывать, если “you bewitched my body and soul”.

Что меня поразило 18-летнюю, уже помню смутно, что поразило меня сейчас, помимо прочих очевидных прелестей вроде манер, богатства и Поступков для Лиззи, — Мистер Дарси знатно косячил (что очень по-человечески) и так же по-человечески он дал женщине время — время полюбить.

Ходят слухи, будто условные женщины хотят, чтобы их «добивались». Применительно к любви мне же никогда не нравились слова, где есть корни на -бой.

На мой скромный взгляд, Мистер Дарси не «добивался» Лиззи, мистер Дарси ее «полюбил» (не на месяц или полгода, а душой) и предоставил пространство и время без поспешных выводов, в то время как в ней зарождалась путающая и пугающая саму ее нежность, что обитает в пространстве звуков и красок, в утреннем пробуждении на границе сна и яви.
Нежность, которая сама по себе изящнее любви.
Мужчины часто мыслят с позиции любви, благодарности и страсти, женщины же порой мыслят аморфными категориями — тепла и света.
Та примечательная сцена, где Елизабет разглядывает тонкую, драпированную вуаль на мраморной статуе под бледно-желтым лучом, заканчивается полувздохом.
Он полюбил ее не-за-что и за все одновременно. Она же полюбила его где-то внутри себя.

Когда смотришь на героиню Киры Найтли, вспоминаются эти бесконечные два шага навстречу, 10 шагов — от, один взгляд — к, остальная сотня — мимо, один день — да, раз в пять лет на целый год — нет.
Тем не менее, она была прозрачна в своих горяченных словах “you were the last man in the world whom I could ever be prevailed upon to marry”,
и еще более искренна в
“I could easily forgive his pride, if he had not mortified mine.”

Самым трогательным в Мистере Дарси, помимо абсолютной человеческой косячности, сейчас мне видится его неизменность: “My affections and wishes are unchanged, but one word from you will silence me on this subject for ever."

Неизменность вкупе с тем пробуждением, о котором поет Брель как о старом вулкане, который считали потухшим, но он словно выжженные земли, что дают больше зерна, чем в самый лучший апрель.

На что следует очаровательное от автора: though she could not look, she could listen.

Доброго понедельника!

🎶Queen — You take my breath away