Крутая новость — в «Альпине» выходит считавшийся утерянным, но найденный в архиве Розановой роман Эдуарда Лимонова «Москва майская», написанный в Париже в середине восьмидесятых и рассказывающий о Москве конца шестидесятых (и о её обитателях). Очень, очень жду, теперь и вы ждите.
Мы сделали это — снова пишу про новинки нашего издательства — мы сделали это! Только что пришла из типографии книга профессора Фрайбургского университета Генриха Киршбаума «Революция терпения. Беларуский бриколаж», в которой осмысляется этика и поэтика беларуских событий 2020-2021 годов. Это очень крутая книга — собрание эссе, позволяющее не разобраться даже, а именно понять, что же происходило в Беларуси во время протестов, в которые мы все так верили.
И — да, мы не смогли выбрать обложку, так что выпустили книгу в двух, одна — Виктора Меламеда, вторая — Ильи Скубака и Яны Шварц.
Приходите!
И — да, мы не смогли выбрать обложку, так что выпустили книгу в двух, одна — Виктора Меламеда, вторая — Ильи Скубака и Яны Шварц.
Приходите!
Галопом по Европам.
Если всё пойдёт по плану, что в последнее время не всегда получается, то 4-6 апреля мы будем в Берлине, представлять на книжной ярмарке Bebelplatz наше издательство, везём много книг, в том числе и самые новинки, и участвуем в программе: в субботу. 5 апреля, утром на нашем стенде (номер 20) Максим Д. Шраер подпишет свою новую книгу стихов «Война», а 6 апреля, в воскресенье, в пять Виктор Меламед и Генрих Киршбаум представят свои книги «ПГТ Диксон. Трилогия» и «Революция терпения. Беларуский бриколаж». Кроме того, в субботу, 5 апреля, мы принимаем участие в мероприятии с названием «Открытый питчинг книг. Болевые точки: как писать о современной России так, чтобы это читали во всём мире», самим интересно.
А потом, 8 апреля, во вторник, в венском «Бабеле» тоже поговорим о нашем издательстве и его планах на будущее.
Прямо европейская гастроль. Будем очень всем рады!
Если всё пойдёт по плану, что в последнее время не всегда получается, то 4-6 апреля мы будем в Берлине, представлять на книжной ярмарке Bebelplatz наше издательство, везём много книг, в том числе и самые новинки, и участвуем в программе: в субботу. 5 апреля, утром на нашем стенде (номер 20) Максим Д. Шраер подпишет свою новую книгу стихов «Война», а 6 апреля, в воскресенье, в пять Виктор Меламед и Генрих Киршбаум представят свои книги «ПГТ Диксон. Трилогия» и «Революция терпения. Беларуский бриколаж». Кроме того, в субботу, 5 апреля, мы принимаем участие в мероприятии с названием «Открытый питчинг книг. Болевые точки: как писать о современной России так, чтобы это читали во всём мире», самим интересно.
А потом, 8 апреля, во вторник, в венском «Бабеле» тоже поговорим о нашем издательстве и его планах на будущее.
Прямо европейская гастроль. Будем очень всем рады!
Константин Сотонин, культуролог и философ, автор удивительной теории зудов и интерпретатор Сократа (надеюсь, все читали его прекраснкю книгу «Сократ. Введение в косметику», а если нет — не откажите себе в удовольствии), был так же родителем одной из самых красивых утопических идей ранних двадцатых — идеи философской клиники. Если сильно упрощать, то он придумал (не первым, конечно) использовать философию в медицинской практике, а именно — для лечения недовольства, не путать с неудовольствием: неудовольствие свойственно личностям в отношении чего-то конкретного, в то время как недовольство — понятие абстрактное, ни на что конкретно не направленное, тем не менее мешающее жить и трудиться. Именно для лечения последних и нужен врач-философ. В остальном здесь всё как принято — обследование, постановка диагноза, выбор лечения: «Для врача-философа единственной самоцелью является радостность или спокойствие личности».
С диагностикой тут довольно понятно, особенно спустя сто лет: «Недовольство есть психическое состояние эмоционального характера, существенными чертами которого являются: угнетённое состояние духа; чувство неудовольствия от большинства окружающих объектов и безразличие к остальным; отсутствие или малое количество радостных переживаний, их быстрое исчезание и замена обычным угнетённым состоянием...» И так далее, говоря по-нашему — депрессия (в брошюре «Идея философской клиники» Сотонин много места уделяет классификации недовольства, от иррационального неудовольствия от физической боли, через бред и галлюцинации, к переутомлению организма; отдельно Сотонин выделяет эротическое недовольство — примерно безответная любовь, недовольство социального и интеллектуального происхождения в смысле отрицательной оценки своего и вообще человеческого бытия, плюс скука, то есть не приобретённое, а изначальное отсутствие интересов).
В качестве терапии Сотонин предлагает эстетическое воздействие на больного и различные другие воздействия, включая гипноз. Но главное — философская диететика, то есть терапевтический образ жизни недовольного, имеющий целью устранить недовольство, перестройка всего миросозерцания пациента разными средствами, от психологического воздействия до диеты и снотворных или успокоительных средств, а так же философского лечения, то есть психотерапии, при некоторых диагнозах — внебрачные отношения, онанизм и так далее— просто и понятно (на самом деле всё значительно серьёзнее и подробнее, с детальным, хоть и предельно сжатым, описанием недовольств и способов их лечения, скажем, интеллектуальное недовольство лечится просвещением, а внушённое — обратными внушениями).
«Идею философской клиники» Сотонин написал в 1922 году, спустя два года он стал одним из идеологов НОТ — научной организации труда (основанной, в том числе, на преодолении недовольств — или зудов — как главном способе достижения счастья индивидуума и, как следствие, полном его включении в труд на благо общества). Большевикам потребовалось примерно пять лет, чтобы осудить утопию Сотонина, назвать её «чуждой философией» и «полубезумным бредом» и посадить философа на три года, сломав ему жизнь: после освобождения он работал инженером-химиком, в начале сороковых исследовал местность для основания новых химических заводов, провалился в прорубь и умер от туберкулёза в 1944 году. Место его погребения традиционно неизвестно. Излечить общество ему не удалось.
Спустя сто лет после первой публикации книга издана казанским издательством «Смена».
С диагностикой тут довольно понятно, особенно спустя сто лет: «Недовольство есть психическое состояние эмоционального характера, существенными чертами которого являются: угнетённое состояние духа; чувство неудовольствия от большинства окружающих объектов и безразличие к остальным; отсутствие или малое количество радостных переживаний, их быстрое исчезание и замена обычным угнетённым состоянием...» И так далее, говоря по-нашему — депрессия (в брошюре «Идея философской клиники» Сотонин много места уделяет классификации недовольства, от иррационального неудовольствия от физической боли, через бред и галлюцинации, к переутомлению организма; отдельно Сотонин выделяет эротическое недовольство — примерно безответная любовь, недовольство социального и интеллектуального происхождения в смысле отрицательной оценки своего и вообще человеческого бытия, плюс скука, то есть не приобретённое, а изначальное отсутствие интересов).
В качестве терапии Сотонин предлагает эстетическое воздействие на больного и различные другие воздействия, включая гипноз. Но главное — философская диететика, то есть терапевтический образ жизни недовольного, имеющий целью устранить недовольство, перестройка всего миросозерцания пациента разными средствами, от психологического воздействия до диеты и снотворных или успокоительных средств, а так же философского лечения, то есть психотерапии, при некоторых диагнозах — внебрачные отношения, онанизм и так далее— просто и понятно (на самом деле всё значительно серьёзнее и подробнее, с детальным, хоть и предельно сжатым, описанием недовольств и способов их лечения, скажем, интеллектуальное недовольство лечится просвещением, а внушённое — обратными внушениями).
«Идею философской клиники» Сотонин написал в 1922 году, спустя два года он стал одним из идеологов НОТ — научной организации труда (основанной, в том числе, на преодолении недовольств — или зудов — как главном способе достижения счастья индивидуума и, как следствие, полном его включении в труд на благо общества). Большевикам потребовалось примерно пять лет, чтобы осудить утопию Сотонина, назвать её «чуждой философией» и «полубезумным бредом» и посадить философа на три года, сломав ему жизнь: после освобождения он работал инженером-химиком, в начале сороковых исследовал местность для основания новых химических заводов, провалился в прорубь и умер от туберкулёза в 1944 году. Место его погребения традиционно неизвестно. Излечить общество ему не удалось.
Спустя сто лет после первой публикации книга издана казанским издательством «Смена».
Что-то сказал поэту и журналисту Александру Дельфинову про наше издательство для его текста о Берлинской книжной ярмарке, в которой мы участвуем (на картинке не наши книги, но внутри есть и мы). А выдающуюся книгу Дельфинова «Смирнов пытается вспомнить», изданную нами, вы можете купить у нас и во всех «Бабелях» мира.
DW
Ярмарка в Берлине собрала русскоязычные издательства
Более 30 русскоязычных издательств собрала берлинская книжная ярмарка. DW рассказывает о том, почему их расцвет за пределами России - примета военного времени.
В среду, 9 апреля, в берлинском «Бабеле» — презентация изданной нами книги Виктора Меламеда «ПГТ Диксон», первая часть которой вошла в шорт-лист премии «Дар». Экспериментальная проза такого накала, что порой становится больно. Книга о насилии, инакости, любви и войне, о нас с вами. Предисловие (два предисловия) написала Линор Горалик. Приходите, если вы в Берлине, не пожалеете.
У моего любимого беларуского издательства «Мяне няма» (Варшава) есть боевой товарищ «Лысы чэрап», выпускающий неформатные для этого издательства, но от того не менее беларуские книги. А у меня есть традиция — в автобусе, мчащемся от одной европейской столицы к другой, читать книги ставших уже родными беларусов. На днях как раз прочитал две, про одну позже, про другую — сейчас.
«Крестик» Сергея Кравченко («Забыть в электричке», вот тут я про неё писал) — ни что иное как записные книжки, грустные и смешные, как любые писательские записные книжки, в меру откровенные — потому что всё же предназначенные для печати — записки и выписки наблюдательного, едкого, остроумного человека (все три этих качества хорошо видны и в первой книге), который в основном задумывается об одиночестве — том самом, простите, экзистенциальном, — взаимном непонимании, окружающем абсурде. Очень странно, но эта тоненькая книжка напомнила мне любимого «Снеговика» Вадика Королёва — там тоже за смешным абсурдом и лиричностью лирического героя скрывается ощущение совершеннейшего какого-то слишком шумного одиночества, присущего, так сказать, нам всем. Тем и живём.
«Думаю, иногда стоит просто идти домой».
Издательство «Лысы чэрап».
«Крестик» Сергея Кравченко («Забыть в электричке», вот тут я про неё писал) — ни что иное как записные книжки, грустные и смешные, как любые писательские записные книжки, в меру откровенные — потому что всё же предназначенные для печати — записки и выписки наблюдательного, едкого, остроумного человека (все три этих качества хорошо видны и в первой книге), который в основном задумывается об одиночестве — том самом, простите, экзистенциальном, — взаимном непонимании, окружающем абсурде. Очень странно, но эта тоненькая книжка напомнила мне любимого «Снеговика» Вадика Королёва — там тоже за смешным абсурдом и лиричностью лирического героя скрывается ощущение совершеннейшего какого-то слишком шумного одиночества, присущего, так сказать, нам всем. Тем и живём.
«Думаю, иногда стоит просто идти домой».
Издательство «Лысы чэрап».
Когда я был мал и знал всё, что знал, я ходил в одно там ЛИТО, и однажды парень из нашей группы, фамилию не помню, прочитал лирический, пронизанный светлой грустью собственный рассказ, в котором описание романтических похождений героев чередовались с техническими описаниями работы лифта. Странным образом я вспомнил этот рассказ — и ещё «теоритические» мультидисциплинарные изыскания Сергея Курёхина, — читая книгу Игоря Савченко «Доказательство», выпущенную издательством «Лысы чэрап».
Савченко, прежде всего, — важный беларуский фотограф (а ещё дайвер, экс-инженер и человек, у которого с одной выставки как-то исчезла работа — из серии «Невидимое»!). Писать тексты он начал ещё в девяностые, и вот в книге «Доказательство» собраны его тексты разных лет, объединённые совершенно концептуалистской идеей — на четырёхстах страницах они имитируют научно-исследовательские статьи на разные темы, от оптики до языкознания. В какие-то — справедливости ради, частые — моменты эти тексты вполне могут сойти за настоящие, пока не вспоминаешь, что принадлежат они перу одного человека.
«Доказательство» — уникальный в своём роде и при том совершенно курёхинский литературный проект, доведённый до абсолюта. В принципе, можно попытаться нанизать эти поразительные тексты на более или менее единую и сюрреалистическую идею об отсутствии общего языка и взаимном категорическом непонимании, царящем между людьми. Но можно и не нанизывать, а просто восхищаться виртуозной мистификацией. Ну, или верить, что всё оно так и было — и есть.
Издательство «Лысы чэрап».
Савченко, прежде всего, — важный беларуский фотограф (а ещё дайвер, экс-инженер и человек, у которого с одной выставки как-то исчезла работа — из серии «Невидимое»!). Писать тексты он начал ещё в девяностые, и вот в книге «Доказательство» собраны его тексты разных лет, объединённые совершенно концептуалистской идеей — на четырёхстах страницах они имитируют научно-исследовательские статьи на разные темы, от оптики до языкознания. В какие-то — справедливости ради, частые — моменты эти тексты вполне могут сойти за настоящие, пока не вспоминаешь, что принадлежат они перу одного человека.
«Доказательство» — уникальный в своём роде и при том совершенно курёхинский литературный проект, доведённый до абсолюта. В принципе, можно попытаться нанизать эти поразительные тексты на более или менее единую и сюрреалистическую идею об отсутствии общего языка и взаимном категорическом непонимании, царящем между людьми. Но можно и не нанизывать, а просто восхищаться виртуозной мистификацией. Ну, или верить, что всё оно так и было — и есть.
Издательство «Лысы чэрап».
Долгое время писавший под псевдонимом и покончивший с собой в возрасте сорока одного года Мишель Бернанос, сын автора знаменитого «Дневника сельского священника» Жоржа Бернаноса, написал небольшую повесть «Мёртвая гора жизни» в мае 1963 года всего за девятнадцать дней. И это одна из самых странных книг, что мне доводилось читать.
Короче, главный герой повести (перевод Елены Бородиной), по ошибке попавший в команду отправляющегося в дальнее плавание галеона, едва не на первых страницах книжки попадает в почти безвыходное положение, но, спустя пару страниц, понимает, что это были лишь цветочки. Его, юного юнгу, решают окунуть в воду в рамках командной инициации, и почти убивают — спасает его немолодой корабельный повар, который до финала остаётся его ангелом-хранителем. Буквально в следующей главе океан погружается в мёртвый штиль, а команда — в кровожадное безумие, сначала убивая, а потом и поедая друг друга. Этот кровавый макабр и составляет первую часть книги.
Вторая её часть, написанная в стилистике старомодной антиутопии, повествует о спасённых юнге и поваре, путешествующих по странной красной и чудовищно жаркой земле, населённой поедающими всё живое растениями, кланяющимися деревьями и каменными фигурами, секрет которых раскроется на последних страницах. Ничего, понятное дело, хорошего на этих страницах тоже не произойдёт,и даже звёзды, еженощно меняющие собственное положение, не помогут выбраться из этой земли, выжженной красным солнцем.
Я так до конца и не понял, что это — воплощённый в словах ПТСР, заработанный автором во время Второй мировой войны, или фантазия на тему сошествия в ад и потери даже намёка на надежду (впрочем, одно другому не мешает). Предельно сжатый и наполненный не всегда расшифровываемыми символами, этот текст открыт к многочисленным интерпретациям.
Перед началом чтения следует так же знать, что эту книгу, которую критики называли поэмой в прозе, высоко ценит Джефф Вандермеер, а он плохого не посоветует.
Издательство «Найди лесоруба».
Короче, главный герой повести (перевод Елены Бородиной), по ошибке попавший в команду отправляющегося в дальнее плавание галеона, едва не на первых страницах книжки попадает в почти безвыходное положение, но, спустя пару страниц, понимает, что это были лишь цветочки. Его, юного юнгу, решают окунуть в воду в рамках командной инициации, и почти убивают — спасает его немолодой корабельный повар, который до финала остаётся его ангелом-хранителем. Буквально в следующей главе океан погружается в мёртвый штиль, а команда — в кровожадное безумие, сначала убивая, а потом и поедая друг друга. Этот кровавый макабр и составляет первую часть книги.
Вторая её часть, написанная в стилистике старомодной антиутопии, повествует о спасённых юнге и поваре, путешествующих по странной красной и чудовищно жаркой земле, населённой поедающими всё живое растениями, кланяющимися деревьями и каменными фигурами, секрет которых раскроется на последних страницах. Ничего, понятное дело, хорошего на этих страницах тоже не произойдёт,и даже звёзды, еженощно меняющие собственное положение, не помогут выбраться из этой земли, выжженной красным солнцем.
Я так до конца и не понял, что это — воплощённый в словах ПТСР, заработанный автором во время Второй мировой войны, или фантазия на тему сошествия в ад и потери даже намёка на надежду (впрочем, одно другому не мешает). Предельно сжатый и наполненный не всегда расшифровываемыми символами, этот текст открыт к многочисленным интерпретациям.
Перед началом чтения следует так же знать, что эту книгу, которую критики называли поэмой в прозе, высоко ценит Джефф Вандермеер, а он плохого не посоветует.
Издательство «Найди лесоруба».
В связи с тем, что мои любимые друзья Миша Калужский и Наташа Конрадова подарили мне на день рождения крошечную и совершенно неизвестную мне книжку Александра Тарасова-Родионова «Трава и кровь. Линев», изданную в Ленинграде в 1926 году, а меня хлебом не корми, но дай почитать что-нибудь, изданное в Ленинграде в 1926-м или где-то рядом, я полез рыться в сети и обнаружил много чего интересно.
Этот самый Тарасов-Родионов был непростым парнем. Он прошёл всю Гражданскую, участвовал в аресте атамана/генерала Краснова, о чём последний написал в воспоминаниях, и даже, кажется, принимал некоторое участие в аресте царской семьи (про это ещё стоит почитать) (в отдельной скобке – а вы знали, что Краснов номинировался на Нобелевскую премию мира по литературе? я не знал, про это тоже надо почитать). Был участником подавления Кронштадтского восстания. Сергей Есенин называл его «настоящим художником» – правда, известно это лишь со слов самого Тарасова. Тарасов-Родионов был активным участником РАПП, а до того участвовал в создании литературного объединения «Октябрь» (Артём Весёлый и, например, Юрий Либединский, чьи ранние тексты я очень ценю). Дискутировал с Троцким, сразу – еще в двадцатые – приняв сторону Сталина. Бойд пишет, что во время командировки в Берлин Тарасов-Родионов уговаривал Набокова вернуться в Советскую Россию (не уговорил, но, кажется, именно из повести Тарасова «Линев» Набоков взял фамилию для одного из персонажей «Дара»). Ну, и так далее, там ещё много всего. Начиная с 1937 года Тарасова-Родионова активно травили в прессе, 27 апреля 1938 года арестовали по обвинению в шпионаже, 3 сентября писатель приговорён и в тот же день расстрелян на страшной «Коммунарке»
Книжка, к слову, хорошая – очередное переизобретение языка, а ещё восстание Чехословацкого корпуса, Тюмень, соперничество американских и французских шпионов, обязательные для ранней советской литературы описания природы, название прекрасно, а первая фраза вполне могла бы встать в один ряд лучших первых фраз мировой литературы, составленный моим любимым другом Арменом Захаряном: «Крестьяне деревни Вершневой упорно утверждают, что Линев похоронен на опушке бора, вблизи просёлочной дороги, на берегу Пышмы». Очень хочу теперь её переиздать (после того, как её автора расстреляли, ни одной его книжки не переиздавали (кроме – в 1990-м – его дебютной и самой известной повести «Шоколад», написанной на основе реальных событий – Тарасов-Родионов как раз служил следователем в военном трибунале; к слову, «Шоколад» сравнивали с «Жизнью и гибелью Николая Курбова», но повесть Эренбурга вышла позже), особенно эту и другие, тоже про Гражданскую войну, теперь и их надо читать), но переиздать не просто так, а с обширным историческим комментарием, и даже знаю, кого мечтаю позвать комментировать. Но до этого момента ещё надо дотянуть, что, прямо скажем, с каждым днём становится всё сложнее.
Этот самый Тарасов-Родионов был непростым парнем. Он прошёл всю Гражданскую, участвовал в аресте атамана/генерала Краснова, о чём последний написал в воспоминаниях, и даже, кажется, принимал некоторое участие в аресте царской семьи (про это ещё стоит почитать) (в отдельной скобке – а вы знали, что Краснов номинировался на Нобелевскую премию мира по литературе? я не знал, про это тоже надо почитать). Был участником подавления Кронштадтского восстания. Сергей Есенин называл его «настоящим художником» – правда, известно это лишь со слов самого Тарасова. Тарасов-Родионов был активным участником РАПП, а до того участвовал в создании литературного объединения «Октябрь» (Артём Весёлый и, например, Юрий Либединский, чьи ранние тексты я очень ценю). Дискутировал с Троцким, сразу – еще в двадцатые – приняв сторону Сталина. Бойд пишет, что во время командировки в Берлин Тарасов-Родионов уговаривал Набокова вернуться в Советскую Россию (не уговорил, но, кажется, именно из повести Тарасова «Линев» Набоков взял фамилию для одного из персонажей «Дара»). Ну, и так далее, там ещё много всего. Начиная с 1937 года Тарасова-Родионова активно травили в прессе, 27 апреля 1938 года арестовали по обвинению в шпионаже, 3 сентября писатель приговорён и в тот же день расстрелян на страшной «Коммунарке»
Книжка, к слову, хорошая – очередное переизобретение языка, а ещё восстание Чехословацкого корпуса, Тюмень, соперничество американских и французских шпионов, обязательные для ранней советской литературы описания природы, название прекрасно, а первая фраза вполне могла бы встать в один ряд лучших первых фраз мировой литературы, составленный моим любимым другом Арменом Захаряном: «Крестьяне деревни Вершневой упорно утверждают, что Линев похоронен на опушке бора, вблизи просёлочной дороги, на берегу Пышмы». Очень хочу теперь её переиздать (после того, как её автора расстреляли, ни одной его книжки не переиздавали (кроме – в 1990-м – его дебютной и самой известной повести «Шоколад», написанной на основе реальных событий – Тарасов-Родионов как раз служил следователем в военном трибунале; к слову, «Шоколад» сравнивали с «Жизнью и гибелью Николая Курбова», но повесть Эренбурга вышла позже), особенно эту и другие, тоже про Гражданскую войну, теперь и их надо читать), но переиздать не просто так, а с обширным историческим комментарием, и даже знаю, кого мечтаю позвать комментировать. Но до этого момента ещё надо дотянуть, что, прямо скажем, с каждым днём становится всё сложнее.
Обращаюсь к книжным критикам и/или блогерам, которые меня читают.
Коллеги, если вы хотите писать про книги нашего Издательства книжного магазина «Бабель» — напишите нам, и мы обеспечим вас книжками. Координаты — в «шапке» профиля.
Чмоки всем, кто в этом чате.
Коллеги, если вы хотите писать про книги нашего Издательства книжного магазина «Бабель» — напишите нам, и мы обеспечим вас книжками. Координаты — в «шапке» профиля.
Чмоки всем, кто в этом чате.