Я уже об этом писал, но не грех повторить. Изданная нашим издательством книга «ПГТ Диксон» Виктора Меламеда, первая часть романа «ПГТ Диксон. Трилогия», тоже изданного нами, вошла в шорт-лист премии «Дар». Лауреата, насколько я понимаю, объявят уже скоро. А пока его не объявили, идёт читательское голосование. Каждый голос стоит 10 евро (можно больше), все собранные деньги пойдут авторам. Ну и вот, призываю вас проголосовать за нашего Витю, книга очень крутая. Проголосовать можно по ссылке.
Премия «Дар»
ПГТ Диксон
Шорт-лист премии «Дар» 2025: «ПГТ Диксон» – книга Виктора Меламеда. Издательство книжного магазина «Бабель», Тель-Авив, 2023.
Про премию «Дар», которая объявила лауреата (Мария Галина, у неё прекрасная книга, поздравляем! [Мария только что отказалась от премии]), мы поговорим завтра, а пока — вот так будет выглядеть книга Александра Горбачёва про Егора Летова (издательство «Выргород»), которую я очень жду.
Выйдет в течение месяца, у нас будет так быстро, как сможем. Ждите теперь, как я.
Выйдет в течение месяца, у нас будет так быстро, как сможем. Ждите теперь, как я.
Два слова о первом сезоне литературной премии «Дар». Я не знаю, лучшая ли книга получила премию, но «Возле войны» Марии Галиной — книга очень крутая и важная. Я знаю, что наш номинант — Виктор Меламед — «болел» за Галину. Я, понятно, «болел» за Витин «ПГТ Диксон», прекрасно понимая, что эта слишком авангардная, экспериментальная и ни на что не похожая книга вряд ли получит награду — я очень рад и тому, что она была замечена и попала в шорт-лист, и я благодарен Илье Кукулину и Полине Осетинской, отдавшим ей свои голоса в финальном голосовании. А мы будем продолжать.
Несколько фотографий с прошедшей в берлинском «Бабеле» при абсолютном аншлаге презентации изданной нами книги Генриха Киршбаума «Революция терпения. Беларуский бриколаж» (модератор — прекрасная Ярослава Ананко). Книга крутейшая, спрашивайте у нас и везде.
Одно из главных поэтических переживаний последнего времени случилось у меня во время выступления Динары Расулевой, когда она читала стихи, смешивая татарский, русский, английский и, кажется, немецкий, объясняла строение этих стихов и их смысл и вообще раскрывала, насколько это возможно, болезненный процесс обретения собственного языка – не в смысле «поэтического», а самого настоящего, бытового, разговорного. Перформанс Динары был посвящён прорастанию этого языка буквально сквозь кожу, сквозь биографию и воспоминания.
Первая опубликованная проза Динары – только что вышедшая повесть с прекрасным названием «Травмагочи» – говорит примерно об этом, но совсем иначе. Её главная героиня, Диляра, живёт в, так сказать, параллельном Берлине – удивительной среде обитания, чем-то похожей на ту, в которой обитали Колен и Хлои из «Пены дней»: одежда из человеческой кожи стонет, пельмени говорят, а сама Диляра работает заместительницей Смерти – ничего особенного, работа как работа, хотя иногда тяжело. По условиям контракта Диляра стирает собственную память, так что трудится на этой работе столько, сколько себя помнит, буквально. Однако в какой-то момент она, не справившись с отсутствием прошлого, начинает придумывать / перепридумывать / «вспоминать» собственное прошлое, смерти близких, детство, радости и обиды, и в какой-то момент начинает говорить на языке, которого не знает – «не знает». Такая история.
Поразительным образом Динара, работая над этой тончайшей выделки книгой, перепридумывает навязший в зубах автофикшн. Оказывается, о собственных травмах – настоящих, невыдуманных, совпадающих с непережитой травмой целого народа, лишённого собственного языка и собственного прошлого, – можно писать увлекательную сюжетную прозу, изобретательную, с остроумными диалогами и узнаваемыми деталями.
Расулева перемешивает русский, татарский и английский языки, прозу и поэзию, и пишет шокирующий жёсткий текст об обретении собственной идентичности. Неожиданная и очень сильная книга, которую, что немаловажно, крайне интересно читать. На наших глазах рождается совершенно новая литература. Настоятельно рекомендую.
Издательство SHELL(F).
Первая опубликованная проза Динары – только что вышедшая повесть с прекрасным названием «Травмагочи» – говорит примерно об этом, но совсем иначе. Её главная героиня, Диляра, живёт в, так сказать, параллельном Берлине – удивительной среде обитания, чем-то похожей на ту, в которой обитали Колен и Хлои из «Пены дней»: одежда из человеческой кожи стонет, пельмени говорят, а сама Диляра работает заместительницей Смерти – ничего особенного, работа как работа, хотя иногда тяжело. По условиям контракта Диляра стирает собственную память, так что трудится на этой работе столько, сколько себя помнит, буквально. Однако в какой-то момент она, не справившись с отсутствием прошлого, начинает придумывать / перепридумывать / «вспоминать» собственное прошлое, смерти близких, детство, радости и обиды, и в какой-то момент начинает говорить на языке, которого не знает – «не знает». Такая история.
Поразительным образом Динара, работая над этой тончайшей выделки книгой, перепридумывает навязший в зубах автофикшн. Оказывается, о собственных травмах – настоящих, невыдуманных, совпадающих с непережитой травмой целого народа, лишённого собственного языка и собственного прошлого, – можно писать увлекательную сюжетную прозу, изобретательную, с остроумными диалогами и узнаваемыми деталями.
Расулева перемешивает русский, татарский и английский языки, прозу и поэзию, и пишет шокирующий жёсткий текст об обретении собственной идентичности. Неожиданная и очень сильная книга, которую, что немаловажно, крайне интересно читать. На наших глазах рождается совершенно новая литература. Настоятельно рекомендую.
Издательство SHELL(F).
Можно, мне кажется, сколько угодно говорить о том, как надоел современный автофикшн, пережёвывающий разнообразные, в основном семейные, травмы (и я так говорю), но есть два «но». Первое — в отсутствие в русскоязычной литературе традиции автофикшна в том виде, в котором эта штука есть в литературе западной, детская/семейная/гендерная травма оставалась непроговоренной, так что, как только правила изменились, новая литература ломанулась в открытые ворота и правильно сделала. И второе — события последних лет оставили новую и глубокую рану в сердцах и головах думающих людей, и если война, начатая фашистской Россией в Украине, может и должна порождать пока лишь чувство вины и глубочайшего стыда и попытку помочь украинцам по мере собственных сил и возможностей, то обвал собственных жизней уже вполне способен претендовать на осмысление. При этом современные книги на тему жизненных, так сказать, изменений пока ещё можно пересчитать по пальцам полутора рук, и появление каждой новой хочется отслеживать. Так что — вот, пожалуйста, «Написано в Западном Берлине» Ларисы Муравьёвой.
Книга Муравьёвой — подробное и болезненное описание её, вместе с безымянным мужем, бегства сначала из России в Израиль (с обязательными в этой истории взаимными непониманиями с государственными структурами), а потом, уже без мужа, в Германию, и снова от войны. В Израиле жарко, непривычно и тесно, в Германии более комфортно и понятно, — и кажется, что никакого конфликта между этими двумя частями нет. Но Берлин встречает героиню плакатами про «Фри Палестайн», новые университетские коллеги несут эту же модную херню, и всё бы ничего, но героиня «Написано в Западном Берлине» душой остаётся в Израиле, простите мне патетический слог. Лишившись одной родины и не в силах полюбить вторую, она продолжает начинать каждое утро с новостей, теперь уже с двух войн, а телефон разрывается от сигналов тревоги. Почему бы его не отключить? Потому что в Израиле осталась родня, или потому что там теперь тоже находится кусочек разбитого сердца?
«Написано в Западном Берлине» — книга о потере собственной страны, собственного города, собственной среды обитания. И о войне, которая навсегда — наверное, уже навсегда — будет с тобой. Это очень важная книга — и как документ, и как одна из первых попыток с помощью слов осознать, что происходит со всеми нами. Муравьёва, филолог и специалист по тому самому автофикшну, обходится без присущих жанру соплей, она пишет жёсткую и безжалостную, в том числе и к себе, прозу. А что до излишней литературоцентричности — это не она такая, это мы все такие.
Издательство SHELL(F)
Книга Муравьёвой — подробное и болезненное описание её, вместе с безымянным мужем, бегства сначала из России в Израиль (с обязательными в этой истории взаимными непониманиями с государственными структурами), а потом, уже без мужа, в Германию, и снова от войны. В Израиле жарко, непривычно и тесно, в Германии более комфортно и понятно, — и кажется, что никакого конфликта между этими двумя частями нет. Но Берлин встречает героиню плакатами про «Фри Палестайн», новые университетские коллеги несут эту же модную херню, и всё бы ничего, но героиня «Написано в Западном Берлине» душой остаётся в Израиле, простите мне патетический слог. Лишившись одной родины и не в силах полюбить вторую, она продолжает начинать каждое утро с новостей, теперь уже с двух войн, а телефон разрывается от сигналов тревоги. Почему бы его не отключить? Потому что в Израиле осталась родня, или потому что там теперь тоже находится кусочек разбитого сердца?
«Написано в Западном Берлине» — книга о потере собственной страны, собственного города, собственной среды обитания. И о войне, которая навсегда — наверное, уже навсегда — будет с тобой. Это очень важная книга — и как документ, и как одна из первых попыток с помощью слов осознать, что происходит со всеми нами. Муравьёва, филолог и специалист по тому самому автофикшну, обходится без присущих жанру соплей, она пишет жёсткую и безжалостную, в том числе и к себе, прозу. А что до излишней литературоцентричности — это не она такая, это мы все такие.
Издательство SHELL(F)
Ушёл Джордж Гуницкий, создатель «Аквариума» и великий абсурдист.
***
На Большой Монетной
И на Малой
И на Средней
И на никакой
На загруженной задроченной Садовой
И на Невском возле трёх колонн
Всюду город
Тот или который
Лица рожи лужи да дожди
Если долго – больше лучше завтра
Если снова – будет кое-как
За мостом Таврической деревни
Фонари аптеки и огни
Умирать опять пойдём на остров
Вниз Невы пробросим пятачок
На Суворовском углу резвятся чайки
И Растрелли вдоль по Кирочной поёт
Не торопится
Он знает что успеет
***
На Большой Монетной
И на Малой
И на Средней
И на никакой
На загруженной задроченной Садовой
И на Невском возле трёх колонн
Всюду город
Тот или который
Лица рожи лужи да дожди
Если долго – больше лучше завтра
Если снова – будет кое-как
За мостом Таврической деревни
Фонари аптеки и огни
Умирать опять пойдём на остров
Вниз Невы пробросим пятачок
На Суворовском углу резвятся чайки
И Растрелли вдоль по Кирочной поёт
Не торопится
Он знает что успеет