Внешне обе разновидности болиголова очень похожи. Болиголов пятнистый (названный из-за красновато-бурых пятен на стебле) растет практически везде - на лесных опушках, обочинах дорог и полей. Болиголов водяной (или просто цикута) предпочитает места более влажные - берега болот и рек, луга. Если болиголов пятнистый встречается по всей Европе, то болиголов водяной преимущественно в Восточной Европе и в северных районах Западной.
Оба растения ядовиты, но в разной степени. Пятнистый болиголов относят к токсинам второго типа (он очень ядовит, но травятся им реже из-за неприятного и отпугивающего «мышиного» запаха), а возможность выздоровления при грамотном и своевременном лечении весьма велика. Водяной же болиголов относится к токсинам первого типа, это одно из самых ядовитых растений в Европе: все его части опасны и травятся им из-за того, что он имеет приятный запах, сходный с запахом пастернака или сельдерея, а листья его очень похожи на петрушку.
Какое-то время считалось, что именно болиголовом водяным был отравлен Сократ, быстро и безболезненно. Однако симптомы, которые врачи более позднего времени наблюдали у отравившихся им людей и животных, совершенно не походили на сказанное о последних минутах жизни Сократа в платоновском «Федоне». Платона даже подозревали в неточном описании: невольном (по незнанию, ибо он не присутствовал при смерти Сократа и сделал свое описание с чужих слов) или же намеренном (поскольку он исключил из описания смерти Сократа неприятные и неизбежные физиологизмы,  вызванные отравлением - рвоту, пену изо рта и пр., сохранив тем самым приукрашенное свидетельство о смерти благородного человека).
Ученые между тем выяснили, что оба растения обладают разными отравляющими веществами. В случае с болиголовом пятнистым отравление происходит из-за содержащегося в нем алкалоида кониина - яда, который вызывает т.н. «восходящий паралич», сопровождающийся полной потерей чувствительности и подвижности частей тела (от нижних конечностей до диафрагмы) и завершающийся удушьем. Человек умирает, как правило, от паралича и удушья и часто в полном сознании.
При отравлении болиголовом водяным (цикутой) смерть причиняется  сильнейшим ядом  - цикутосином: человек умирает за считанные минуты, а смерти предшествуют тошнота, рвота, колики в низу живота, утрата способности передвигаться и реагировать на происходящее. 
Как видно из «Федона», симптомы приближающейся смерти Сократа более соответствуют симптомам отравления болиголовом пятнистым: сначала у Сократа немеют ноги, затем парализующий холод «ползет» выше по телу. Сократ, не торопясь, сообщает о своем состоянии собеседникам и дает распоряжения Критону о необходимых посмертных обрядах, после чего умирает. 
Кроме этого и другие обстоятельства свидетельствуют в пользу «виновности» болиголова пятнистого: именно он был широко доступен в Греции, тогда как болиголов водяной - растение более северных широт. Диоскорид упоминает о его «тяжелом запахе» и добавляет, что самый «убойный» болиголов растет на Крите, в Мегарах и Аттике (4.79). Аристофан подтверждает в «Лягушках»,что болиголовом травились уличенные в неверности замужние дамы (Ra 1050). Геракл там же советует его Дионису как легкий вариант трансфера в Аид  и Дионису он не нравится из-за неприятного ощущения холода в ногах (126). Теофраст подтверждает, что употребление даже небольшого количества сока κώνειον, полученного из истолченных корня и стебля , «вызывает легкую и быструю смерть» (9.8.3). Платон обращает внимание, что эффективность отравляющего зелья зависит не только от концентрации болиголова (служитель в тюрьме говорит, что зелья истолкли ровно столько, сколько достаточно для наступления смерти), но и возраста, физического и эмоционального состояния узника (Сократа просят не перевозбуждаться при разговоре, иначе приготовленная смесь не сработает и экзекуцию придется проводить дважды, а то и трижды).

То, что в зависимости от пропорции болиголов становится ядом или лекарством, видно у Диоскорида: в сыром виде он смертельно опасен, но, высушенный на солнце и истолченный, становится основой для лекарств против опоясывающего лишая и рожистого воспаления кожи. Таких полезных свойств водяной болиголов, в отличие от пятнистого, не имеет. И противоядий, кроме немедленного промывания желудка, к нему нет. Отравляющее же действие пятнистого болиголова - «холодного» по своей природе может быть отменено неразбавленным подогретым вином. И как тут снова не вспомнить платоновского Сократа, который в «Лисиде» (219е) задает вопрос: разве человек, который более всего любит своего сына, в случае, если бы последний выпил болиголов (κώνειον πεπωκότα), не ценил бы выше всего вино, которое может спасти сыну жизнь? Таким образом, и Сократа могла бы спасти чаша доброго вина, но у сократовского даймона да и у самого Сократа было другое мнение на счет сложившейся ситуации.

🌼 Продолжаем наши летние древнегреческие чтения: в этот вторник читаем басню Эзопа о трусливом охотнике и лесорубе из сборника Ephodion.

🌼 Встречаемся в Zoom 25.06 в 18.00 по ссылке. Включите, пожалуйста, камеру, если планируете активно участвовать в работе семинара. Встреча проходит на древнегреческом (объясняем текст на языке оригинала), грамматика и лексика на уровне ур. 13 учебника Athenaze. Если вы пропустили прошлую встречу, то можно пройти по ссылкам и посмотреть презентацию и конспект занятия. #fabulae_aesopi

🌼 Латинские чтения на этой неделе снова пройдут в четверг, 27 июня. Встречаемся в 18:00 по ссылке.

🌼 Будем читать читать историю о царе Миносе, который умудрился разгневать родного дядю, Нептуна.

🌼 Включите, пожалуйста, камеру, если готовы читать и отвечать на вопросы.

До встречи! #fabulae_syrae

Уайльд и античность
      
У меня самые простые вкусы — я всегда довольствуюсь самым лучшим».

Оскар Уайльд (1854-1900) учился в Королевском колледже Портора в Эннискиллене. Он ненавидел спорт и математику, но обожал литературу. В старших классах он почти полностью сосредоточился на изучении классиков. Соученики вспоминали: «плавная красота его устных переводов в классе из творений Фукидида, Платона и Вергилия незабываема… Мы считали, что учится он хорошо, но не блестяще. Но в выпускном классе он поразил всех на экзамене на классическую медаль, с легкостью превзойдя нас всех в чтении наизусть греческой пьесы («Агамемнон»)».
Сам Уайльд вспоминал: «Знания приходили ко мне через удовольствия - думаю, так они всегда и приходят... . Почти в шестнадцать лет мне начали открываться чудо и красота жизни Древней Греции. Казалось, я вдруг увидел белые фигуры, отбрасывавшие пурпурные тени на раскаленные от солнца палестры: «Стайки обнажённые юношей и девушек, - вспомни слова Готье, - движутся на темно-синем фоне, словно на фризе Парфенона». Из любви к Древней Греции я начал жадно читать древнегреческих авторов, и чем больше читал, тем больше меня это поглощало:

«О, сколь золотые часы были у нас,
Когда сидели мы рядом,
Когда белые одежды хора
Колебались волнами в воздухе прозрачном;
Вот котурны ступают величаво
По насыщенным строкам ямба,
И рокочущий анапест
Клубится, словно пар, над гробницей».

…в выпускном классе Порторы …был заложен фундамент полученного мною классического образования. …насколько себя помню, я любил отождествлять себя со всеми выдающимися героями, о которых читал, но в пятнадцать-шестнадцать лет я с удивлением заметил, что с Алкивиадом или Софоклом мне отождествлять себя легче, чем с Александром Македонским или Цезарем. Книжная жизнь начала интересовать меня больше, чем реальность...
…Ученым меня сделало очарование греческих букв и удовольствие, которое я получал, изучая древнегреческие жизнь и философию. Я полюбил древнегреческий идеал и обрел глубокие познания в языке в Тринити-Колледже благодаря штудиям с Махаффи и Тайреллом…»
В 1874-м году Оскар Уайльд получил золотую медаль за успехи в изучении греческой филологии. В том году тема сочинения звучала так: «Фрагменты греческих комических поэтов» (под редакцией Майнеке). В том же году он получил стипендию для изучения классической филологии в Колледже Магдалины в Оксфорде.
…В 1877-м году он сопровождал профессора Махаффи в длительной поездке по Греции. …Эта поездка в Грецию в двадцать три года подтвердила взгляды на жизнь, которые у него уже сформировались  …По словам Оскара, больше всего удовольствия во время поездки в Рим он получил бы от лицезрения греческих богов, героев и героинь греческой истории на алтарях Ватикана. Он предпочел бы Богоматери Скорбящей Ниобею, и им обеим предпочел бы Елену Троянскую. Он заявлял, что почитание скорби должно уступить место почитанию красоты.

(Ф.Харрис. Оскар Уайлд. Его жизнь и исповедание. Пер.О.Брагиной).

Смотрите, сколько всего интересного в новом номере журнала «Шаги»!

— https://steps.ipub.press/issues/2024/2?fbclid=IwZXh0bgNhZW0CMTEAAR0-w5t7vVJFG4LiEmX1e1PooPdJ7rweA6sENqpRFTy0pvV47X50kbEG054_aem_5N3CD1swG8UbP-c2Oc8QNA

...я вероятно, знал бы латынь так же хорошо, как и французский, если бы латынь не служила оправданием моего школьного заключения и унижения.

Бернард Шоу (1856-1950), современник и земляк Уайльда, тоже не особенно жаловал школу со всей её муштрой. И если для Уайльда оправданием его "бессмысленных" школьных лет стали знакомство с древними языками и любовь к ним, то для Шоу они же стали символом бессмысленности всей системы школьного образования в Великобритании.  В своём "Трактате о родителях и детях" (1910), своего рода манифесте о необходимости нового подхода к воспитанию детей и реформирования системы образования, он делится воспоминаниями о своём неудачном школьном опыте.
"В школе я начал с довольно полного знания латинской грамматики в детском смысле, то есть я был способен повторить все парадигмы;.. учитель никогда не просил меня это делать, потому что знал, что я могу, и поэтому посвятил себя тому, чтобы ловить мальчиков, которые не могли этого, пока я, наконец, не забыл большую часть того, что знал. Но когда прогресс имел место, что это значило? Сначала это означало Цезаря, с перспективой того, что по овладении Цезарем придется сесть за Вергилия... Я предпочитал Цезаря, потому что его утверждение, что Галлия разделена на три части, хотя и не интересное и не истинное, было единственным латинским предложением, которое я мог перевести с листа: поэтому чем дольше мы торчали на Цезаре, тем больше я был доволен...
... Моя школа делала только слабую видимость того, что преподает что-либо, кроме латыни и греческого. Когда я пошел туда совсем маленьким мальчиком, я знал много латинской грамматики, которой меня научил за несколько недель мой дядя в частном порядке. Когда я провел в школе несколько лет, этот же дядя осмотрел меня и обнаружил, что конечным результатом моего обучения было то, что я забыл то, чему он меня научил, и не выучил ничего другого. До сих пор, хотя я все еще могу склонять латинские существительные и повторять некоторые старые парадигмы старым бессмысленным способом, потому что их ритм прилип ко мне, я еще ни разу не видел латинской надписи на могиле, которую я мог бы перевести полностью. Из греческого я могу расшифровать, пожалуй, большую часть греческого алфавита. Короче говоря, что касается классического образования, я второй Шекспир. Я могу читать по-французски так же легко, как и по-английски; и под давлением необходимости я могу использовать некоторые обрывки немецкого и немного оперного итальянского; но этому меня никогда не учили в школе. Вместо этого меня учили лжи, бесчестному подчинению тирании, грязным историям...
... Чудовищно заставлять ребенка изучать латынь, греческий или математику на том основании, что они являются незаменимой гимнастикой для умственных способностей. Это было бы чудовищно, даже если бы это было правдой; ибо нет такого труда, который нельзя было бы навязать ребенку или взрослому под тем же предлогом;... но остается фактом, что незнание латыни, греческого и математики закрывает людям некоторые карьеры. Языки, даже мертвые, имеют свою пользу; и, как кажется многим из нас, математика имеет свою пользу. Их всегда будут изучать люди, которые хотят их изучать; и люди всегда будут хотеть изучать их, пока они имеют какое-то значение в жизни: действительно, потребность переживет их важность: суеверие нигде так не сильно, как в области устаревших приобретений. И они никогда не будут плодотворно изучаться людьми, которые не хотят изучать их ни ради них самих, ни для использования в необходимой работе. Нет более строгого учителя, чем опыт; и все же опыт не может научить там, где нет желания учиться".

город Зютфен в Нидерландах, как и все приличные средневековые города, имел городскую стену, которая, со временем став ненужной, частично была разобрана, а частично обрушилась сама, оставив на память несколько башен и ворот.

возле одной из этих башен, на месте, когда-то занятом городской стеной, горожане построили гимназию, где преподавали греческий и латинский. решено было в качестве символа торжественного единения старой и новой жизни этого места дать школе табличку с надписью, на которой вместо скучного "здесь была стена" выгравировали цитату из первой книги Энеиды:

🏛 о fortunati, quorum iam moenia surgunt

🏗 о счастливцы, чьи стены уже возвышаются

у Вергилия, Эней произносит эти слова, с горькой завистью глядя на стены Карфагена и мечтая о будущем строительстве Рима, порученном ему богами. но в нашем пространстве эта фраза приобретает другое значение, и стены из настоящих становятся метафорическими: ведь если раньше величием и гордостью города были стены, теперь это его образованные горожане.