📘 За долгую историю платонизма в Платоне видели предшественников самых разных философских направлений, однако философом-прагматистом до недавних пор ему быть не приходилось. Для них, начиная с Чарлза Пирса, Платон как раз воплощает собой то «метафизическое» направление в философии, которое было слишком обеспокоено реальным положением дел в мире -- в то время как философия должна заниматься решением практических задач.

Тем не менее в недавней (2010) книге Why Plato Wrote Даниэл Аллен берется показать, что всю философскую деятельность Платона направляла именно прагматическая установка. Снимая Платона с метафизического пьедестала, она называет его «циничным» прагматиком (с. 20-22) — не усматривая, правда, в этом ничего плохого. Просто Платон понимал, что социальные изменения зависят от наших убеждений, и прикладывал усилия к тому, чтобы через тексты на эти убеждения повлиять. Для Платона, как утверждает исследовательница, идея не должна быть истинной в метафизическом смысле, чтобы быть истинной с точки зрения прагматики — то есть способной порождать _правильные_ социальные и политические изменения.

Развивая эту мысль, она утверждает, что Платон рассматривал письменные тексты как средство воздействия на необразованное большинство, которое не может участвовать в диалектических беседах (с. 28). Через философский текст это большинство впитает правильные представления, и жизнь станет лучше. Чтобы это произошло, философ не только должен измышлять (πλάττειν) «прагматически эффективные» символы, но и заботиться об их «интернализации» (с. 35, 48).

Но афинские головы в надежных руках: сам-то философ, конечно, держит взгляд на метафизической истине. Внедряя в умы своих читателей «метафизически неточные» представления, он сначала проверяет их на «прагматическую корректность» (с. 56).

Сами платоновские диалоги — пример такого «благородного обмана» (с. 75). Например, симптомы отравления цикутой в «Федоне» не соответствуют действительности (о чем мы, кстати, уже писали на канале): здесь и в других местах Платон создает достойный подражания образ, который должен стать двигателем политических изменений (с. 76).

Одним словом, Аллен делает из Платона предприимчивого политического активиста, которому важно не столько просвещение сограждан, сколько их правильная «перенастройка». Задача, требующая от автора большого воображения, как отмечали рецензенты.

Однако вопросу о том, «зачем» писал Платон, посвящена лишь первая часть книги. Во второй части Аллен берется показать, как изменился политический дискурс под его влиянием. Об этом — через неделю. #книги

✏️ С небес на землю?

Даже людям, далеким от античности, приходилось слышать, что Сократ свел философию с небес на Землю, то есть от исследования натурфилософских вопросов обратился к исследованию вопросов этических.

Источник этой формулировки -- Цицерон, пятая книга "Тускуланских бесед": Socrates autem primus philosophiam devocavit e caelo et in urbibus conlocavit et in domus etiam introduxit et coegit de vita et moribus rebusque bonis et malis quaerere.

Сама историографическая схема, однако, гораздо старше Цицерона: мы находим ее, например, в так называемой "автобиографии" Сократа в "Федоне", а также у Ксенофонта в "Меморабилиях": "Он не рас­суж­дал на темы о при­ро­де все­го, как рас­суж­да­ют по боль­шей части дру­гие; не касал­ся вопро­са о том, как устро­ен так назы­вае­мый филосо­фа­ми кос­мос и по каким непре­лож­ным зако­нам проис­хо­дит каж­дое небес­ное явле­ние..."

Оппозиция между досократовским "натурализмом" и сократовским "гуманизмом" даже в античности не была бесспорной. Уже у Аристотеля мы находим конкурирующий нарратив, согласно которыму новаторство Сократа касалось не столько содержания философии, сколько ее метода. В "Метафизике" I.6 Аристотель говорит о том, что Сократ "первым обратил свою мысль на определения", что стало предпосылкой для формирования платоновской теории идей. Идеи – последние в ряду "причин", рассматриваемых в первой книге "Метафизики". Фигура Сократа, таким образом, обеспечивает преемство между Платоном и предшествующей традицией.

Подробнее о том, как разные способы рассказывать историю античной философии влияли на наполнение термина "досократики", можно прочитать в книге Андре Лакса "The Concept of Presocratic Philosophy" -- и в нашей рецензии на эту книгу. #книги

Сегодня в рубрике #книги — The Historiography of Philosophy (OUP, 2022). Это курс лекций известного историка античной философии Майкла Фреде (1940-2007), прочитанный им в Оксфорде в 1989-1990 гг. и изданный посмертно.

Подход Фреде к историко-философским жанрам решительно отличается от того, что предлагает Ричард Рорти. Статья Рорти «Историография философии: четыре жанра» переведена на русский язык и хорошо изучена, так что сегодня редкий студент не знает, что реконструкция бывает «историческая» и «рациональная», и что доксография — это плохо, а «история духа» — хорошо. Проблема с «четырьмя жанрами» Рорти в том, что их на самом деле пять: в качестве бонуса предлагается не вполне философская «интеллектуальная история», которая при ближайшем рассмотрении оказывается родственницей исторической реконструкции. Кроме того, как указывали критики Рорти, его понимание «доксографии» достаточно однобоко.

У Фреде жанров всего три: это доксография, историческая история философии и философская история философии. Из них полезными он признает первые два, наилучшим — второй, а последний отвергает как вредный и тенденциозный. С этим подходом русскоязычный читатель уже мог ознакомиться благодаря хрестоматии под редакцией М.Н. Вольф «Философия и ее история: дискуссии» (2021), куда вошел перевод одной из статей Фреде. Но в лекциях подобное деление обосновано с бОльшим размахом. Особую прелесть этой теоретической схеме придают авторские ремарки об отдельных историко-философских работах, например критика «психологизма» у Йегера или неожиданная характеристика Оуэна как «доксографа». (Интересно, что в Послесловии Джонатан Барнз решительно оспаривает схему Фреде).

Мы не будем пересказывать все лекции, тем более, что там всего 230 страниц. Но заметим одну важную, хотя и не новую, мысль. Фреде связывает возникновение современной истории философии с жанром, который получил развитие в середине XVII в. Среди наиболее ранних представителей этого жанра он упоминает Historia philosophica (1655) Георга Хорна и The History of Philosophy (1655) Томаса Стенли, а среди наиболее известных — Historia critica philosophiae (1742–1744) Якоба Брукера. Хотя авторы этих трудов имели представление об историческом развитии в философии, ими руководил не интерес к этому развитию как к таковому, а представление о том, что философские мнения, о которых они сообщают, сохраняют свою философскую значимость. В этом отношении, по мнению Фреде, историографы XVII и отчасти еще XVIII вв. наследуют античной доксографической традиции.

Обращение к «доксографическим» трудам XVII-XVIII вв. как к истокам современной истории философии у Фреде очень важно (хотя его оценки не всегда бесспорны, о чем мы расскажем как-нибудь в другой раз).

Известно, что Гегель в «Лекциях по истории философии» вовсе отказал Брукеру в историчности, а вслед за ним так же поступил неокантианец Виндельбанд, назвав сочинение Брукера «сборником курьезов» (потом, правда, Рорти назовет самого Виндельбанда доксографом, это у них вроде забавы такой).

Положительную оценку заслуг Брукера можно найти у французского философа Виктора Кузена (1792–1867) в Cours de philosophie. По словам Кузена, Брукер является отцом современной истории философии в той же мере, в которой Декарт — отец современной философии.

Заслуги Брукера признает и современный итальянский исследователь Г. Пиайя, который также указывает на влияние картезианского проекта на становление историко-философского жанра. По его словам, рационализм приводит к «затмению» традиционной доксографии, как она еще представлена у Стенли и Хорна, и сам Брукер — проявление нового, гораздо более критичного по отношению к источникам, подхода.

Кстати, шесть томов «Критической истории философии» Брукера — около 6000 страниц — ✨написаны на прекрасной латыни✨. #bruckerus