Вообще понятно, что все мои знания о квантовых запутанностях и всяком прочем квантовом лежат в области шуток о котах, суперпозициях, принципах локальности и немного вокруг романа «Взлет и падение Д.О.Д.О.». Но вот Павел Подкосов ерунды не посоветует, например.

Сегодня мой и не мой день одновременно. Не люблю фразу о том, что бывших не бывает. Но когда ты некоторым образом из династии, видимо, запускается что-то встроенное, как бы ни сопротивлялся. Конечно, мы тогда все Бел Кауфман цитировали по поводу и без. Но когда я стала из-себя-выведущим редактором, чаще всего вспоминала: «Учитель должен быть одновременно актером, полицейским, ученым, тюремщиком, родителем, инспектором, рефери, другом, психиатром, учетчиком, руководителем и воспитателем, судьей и присяжным, властителем дум и составителем отчетов, а также великим магистром Классного журнала». Потому что довольно часто снова чувствую себя классным руководителем: контролируй, задави срыв и/или истерику в зародыше, успокой, выслушай, утешь, надави, защити, отчитай и снова успокой, выслушай, утешь. И не забудь повиниться (твои люди это ТВОЯ ответственность — главный урок той жизни), отчитаться, заполнить техстраницы и кучу таблиц.

Первый урок я провела в марте 1999-го года. Пришла на педпрактику, а учитель-куратор тяжело заболел. И едва восемнадцатилетняя я на полтора месяца осталась наедине с 38 второклашками. И справилась — мне предложили работу. Я осталась. Училась, паралельно ещё на паре работ, потом английский и литературу преподавала в средних классах. Затем схантили меня в языковой центр, оттуда уходила рожать, думала — все, но вернулась уже (случайно) злодеем-консультантом по ITSM (манипулирование тремя ресурсами: люди, процессы, IT), вписалась в организацию конференций. Училась, параллельно ещё на паре работ 2.0. Потом выгорела наконец и ушла, а сторонние проекты стали основными — только книжными. Я ведь никогда не хотела в педагогику, только в литературу. Это все даже не прошлая жизнь, а чужая, будто подсмотренная во сне.

Каждый раз, готовясь к гостевой лекции или семинару, бурчу «больше никогда». И почти всегда соглашаюсь снова. Потому что всю жизнь мне поразительно везет на людей: коллег, собеседников, студентов, слушателей. Хотя я так-то интроверт и мизантроп.

С Днём учителя всех причастных.

Автобиография Агаты Кристи нравилась даже тем, кто не читал ее детективы. В РЕШ тем временем выходит биография дамы Агаты, написанная Александром Ливергантом, известным экспертом в области английской литературы, переводчиком, литературоведом, главредом культовой в иных кругах «ИЛ». И знаете, это очень симпатичное, воодушевляющее и утешающее чтение. Человечно о человеке, а не пафосно о памятнике. Книга скоро появится в продаже, редакции спасибо за радость прочитать и рассказать об этом немного.

Когда Терри Прачетт уже закончил карьеру журналиста-новостника, но еще не начал карьеру автора бестселлеров, ему пришлось поработать пресс-секретарем в энергетике, где он занимался атомными станциями.

В этот период (начало восьмидесятых) англичане относились к безопасности АЭС с большим скепсисом, и особенно им не нравилась практика перевозить бочки с радиоактивными отходами по железной дороге. Дальнейшие события показывают абсолютное превосходство пиара ушедшей эпохи над современными методами: для демонстрации полнейшей надежности цисцерн, перевозящих радоактивные отходы, их в прямом эфире выложили на рельсы и протаранили старым локомотивом с тремя вагонами, несущимся на скорости 100 миль в час. Поезд развалился на куски, цисцерны остались целы - ну и Терри Прачетт был одним из организаторов этой Operation Smash Hit.

1984 год здорового человека - когда Терри Прачет пускает поезда под откос во имя атомной энегетики.

А если кто-то соскучился по моим фефектам фикции и/или до сих пор не знает о канале Панголин читает, скорее туда: там я, сбиваясь и подвисая, озвучиваю хоррор 0+ Десять вкусненьких учителей.

Сегодня день рождения Фланна О'Брайена и мы с коллегой не можем не напомнить о дивном издании У Плыли-Две-Птицы в переводе Шаши Мартыновой. Главный герой, как и я, может годами не выбираться из кровати. Он считает себя невероятным остроумцем и пишет довольно мутный роман, персонажи которого начинают играть по своим правилам.
Это безумная и веселая постмодернистская интеллектуальная игра с потрясающим аппаратом (расположенным в конце тома, что тащемта немного издевательство над неэрудированными в области ирландской мифологии и истории читателями типа меня). Издан Подписными Изданиями прекрасными.

У Фонаря появился тг-канал. Это важный, нужный, очень крутой проект. Его делают прекрасные книжные люди, знать и любить которых большая гордость и радость для меня.

Ближайший Фонарь пройдёт в Нижнем Новгороде 15 октября.

Максим Мамлыга пишет об апокалиптической распродаже в Издательстве Яромира Хладика. К его (близким мне) рекомендациям добавлю еще книгу Екатерины Андреевой о соцреализме и эссе Ольги Седаковой.
И очень мне дизайн нравится. Сама бы такой для своих книг предлагала, но есть нюанс.

Том Голд всегда очень жизненный

Элоа Одуэн-Рузо «Подставь крыло ветру»
Ай фил дат пейн ©

Новости безудержного оптимизма.

NB Я пока не знаю, будет ли там Нигма, но, ебж, как литобозреватель, редактор и проджект, господи прости, менеджер двух — если поспеют к ярмарке — книг в других издательствах, очевидно, появлюсь.

Upd Нигма будет. А значит, новинки и моих серий в том числе. И клёвая классика.

Внезапное, хотя я точно знала, что моим фаворитам не дадут.
Впрочем, то же «Событие», изданное в No kidding press, очень о выборе и страхе. А премию Анни Эрно дали как раз за «мужество и клиническую остроту, с которыми она раскрывает корни, отчужденность и коллективные ограничения личной памяти»

Истинно так. No kidding press классные

И, раз уж мы сегодня о Нобелевке да о Нобелевке, выступлю последний раз и замолчу на сегодня (это не точно).

В этом году часто думала о Кадзуо Исигуро. Вообще самый мой любимый текст — Остаток дня (пер. Владимира Скороденко), но чаще вспоминаю притчу Погребенный великан (пер. Мария Нуянзина). Там всю книгу можно на цитаты разобрать, но одна из моих любимых: «Это стыд так укорачивает им память или просто страх?»

Мне кажется, это одна из тех вещей, которую тоже неплохо время от времени перечитывать. Ее мотив, как ни парадоксально, тот же, что в Остатке дня, Кларе и Солнце, даже в Не отпускай: что мы видели, что мы пережили, что мы запомнили и что происходило на самом деле.

так и хочется ответить, мол, чувак, я всю жизнь этими вопросами терзаюсь.

Нет, я не фанат Кодзимы и Ридуса и не понимаю хайпа вокруг death stranding. И вообще последний раз играла во время первой беременности во второй Fallout (культовый среди меня), а игровой ноутбук года три назад отдала подросшему старшему сыну. Что почему-то не мешает мне знать подробности геймдева чуть больше, чем хочу. Но не могу не отметить, что сюжеты некоторых игровых вселенных разрабатываются, опираясь на какие-нибудь вполне книжные каноны и законы. Думаю, специалисты объяснят лучше. Ну и игры по литературным вселенным всегда как бы идеологически и коммерчески оправданное продолжение разговора о полюбившихся героях и сеттинге.

Или вот написанный в 1991 году очень неплохой «Принц Госплана» Пелевина мало того что книга с первым упоминанием оборотня в погонах Саши Лапина, так еще и полноценное прохождение первой платформы Prince of Persia в доютьюбные времена.

Ну и контрольный. Когда меня спрашивают, как заставить ребёнка полюбить читать и бросить компьютер в пользу книг, я заливисто смеюсь отвечаю вопросами: зачем? и Чем, по-вашему, запойное чтение отличается от запойного гейминга? Совмещать, к слову, реально. Ну и вообще слово «заставить» что-то из категории «сейчас прикажу излупить тебя плётками, и ты полюбишь меня как миленькая».

Что наша жизнь, в общем. Мне на самом деле плакат понравился, а почему-то снова на броневик вскарабкалась. Профдеформация в конце больнично-рабочей недели.

Неделя одиночества и страха на нашем канале (на самом деле просто совпало). Утром обсуждали с подругой книги о безумии, перешли на триггеры, запускающие распад личности или, напротив, помогающие собрать волю в кулак, и я снова вспомнила поразившую меня в юности «Голубку» Патрика Зюскинда, на фоне которой «Парфюмер» мне казался уже не таким интересным, когда вышел. Читала лет 20 назад в каком-то паленом пересказе с кучей ошибок, а затем уже в переводе Эллы Венгеровой в издании Азбуки-классики, если не ошибаюсь.

Ионатан пережил немало бед: родители во время Второй мировой войны попали в концлагерь, мальчика забрал к себе дядя, дальше началось какое-то бледное существование с цепочкой неурядиц и неудачным браком, и вот мы встречаем уже зрелого одинокого мужчину пятидесяти с лишним лет, который трудится охранником банка в Париже образца1984 года. Ионатан практически в традиции чеховских персонажей живет свою скучную маленькую жизнь в неудобной каморке, и обладание собственным сортиром для него главный признак свободы. И вот уединение каморки нарушает голубка. Просто птица, беспардонно вторгшаяся в личное пространство, нагадившая, накидавшая перья — словом, возмутившая покой. Она стала последней каплей, олицетворяя «хаос и агонию». И настолько взволновала Ионатана, что это событие выбило его из колеи на весь день, заставив переночевать в отеле и переосмыслить прежние годы, а главное — страхи.

Здесь, при известном желании, можно найти немало занятных мотивов: страх смерти, вытеснение травмирующих воспоминаний, соломинку, переламывающую хребет верблюду, ощущение свободы и границ, гнетущее одиночество и тд. Рассказ небольшой, читается быстро. Мне кажется, Зюскинд мастер именно таких зарисовок — с концентрированным сюжетом и ненатужным психологизмом, выраженным в нескольких выразительных мазках.

Если кто-то не читал, спойлерить не стану. Все в целом жизненно и даже не трагично. А вспоминаю «Голубку» часто из-за ощущения, которое Ионатан испытывал в течение того дня, начавшегося с птицы. Мне кажется, я нередко наблюдаю такое и у себя, и у окружающих:
«Теперь он хотел страдать. Чем больше, тем лучше. Страдание его устраивало, оно оправдывало и усиливало его ненависть и ярость, а ярость и ненависть в свою очередь усиливали страдание, потому что они все больше волновали его кровь и выдавливали все новые волны пота из пор его кожи. Лицо было залито влагой, с подбородка и волос на затылке капало, рант фуражки резал вздувшийся лоб. Но ни за что на свете он не снял бы фуражку, даже на самый короткий момент. Она должна была оставаться на голове, как крышка на паровом котле, железным обручем сжимать виски, пока голова не лопнет. Он не хотел делать ничего, чтобы облегчить свои страдания. Он стоял совершенно неподвижно, час за часом».

Ну и пятничная история. В былые времена развлекалась вбросами в запрещенной сети дурацкими постами, разжигая треды на сотни комментов. Надо же нам с френдами было как-то сбрасывать стресс. И вот однажды мы с моей подачи обсуждали странные фобии. Для затравки, как мелочь в шляпе уличного музыканта, была моя вполне искренняя история: не люблю городских голубей, считаю их разносчиками инфекции и вообще неприятными и неопрятными. Но на самом деле боюсь, что какой-нибудь такой пернатый крыс полетит, как дурак, как они это умеют — внезапно и нелогично — и вонзится мне в глаз.
— Согласитесь, очень нелепая и неэстетичная смерть: с птицей в глазу, — написала я и светски поинтересовалась: — а какие фобии у вас, дорогие?
Конечно, все очень воодушевились и начали делиться знаниями о голубях, которые при всем желании не могут вонзиться в глаз даже невезучей мне, и вообще милые и символы чего-то там, как тебе не стыдно. Объяснениями, что такое фобия в клиническом смысле и бытовом, ты не понимаешь, как тебе не стыдно. Подозрениями (справедливыми), что я тролль и мне скучно, как тебе не стыдно. Впрочем, рассказами о фобиях тоже делились. Ровно два года назад это было. Хорошие были времена. Чумные всего лишь.

Не без тревоги всматриваюсь, но вдруг будет так же неплохо, как первый.

Удивительно много было разговоров о притчах и одиночестве эти дни. Затем я вспомнила «Голубку» Зюскинда и старый милый фильм «Деликатесы» — странным образом тоже о Париже, а утром села работать и яндекс.музыка внезапно подтянула песню, которую пели Zaz и Тиль Линдеманн (обоих знаю, конечно, но не слушаю). Надо вплести в этот венок дебют вундеркинда и потомственного домового, продолжающего династию прозаиков писателя Элоа Одуэна-Рузо «Подставь крыло ветру», тем более что это притча, она французская, по-своему лиричная и очень мне понравилась:
...По сути, Одуэн-Рузо переплавил ощущения, очевидно пережитые во время недавнего локдауна, не в историю о людях, запертых в бутылке карантина, а в притчу о культуре замалчивания, подавлении агрессии, социальных поглаживаниях, человечности и надежде. В аннотации книга заявлена как история о феномене социальной жестокости. Не буду оспаривать, но для меня это история об остаточной сердечности, что ли. Вечный разговор о том, что делает человека человеком: одним из немногих животных, убивающих ради удовольствия, или одним из немногих животных, способных на сострадание без привязки к генетическому коду.

Ну и напомню об упомянутом выше фильме «Деликатесы» 1991 года, лет 25 назад я смотрела его как «Мясную лавку». Если не ошибаюсь, это дебют режиссера, снявшего «Амели», в касте знакомые лица, а звуковой и видеоряд в целом намекают, во что все выльется. Это кино, полное такого же веселого философского безумия как и культовая «Амели», но я посмотрела его раньше, поэтому и впечатлило оно меня больше.
В постапокалиптическом мире, разумеется, проблемы с белком и эмпатией. Поэтому, когда будете селиться в гостевой дом с мясной лавкой на первом этаже, будьте осторожны: возможно смена постояльцев напрямую коррелирует с подачей ужина. Но вообще это довольно сентиментальный, по-своему стильный и ироничный фильм о любви без особых физиологических подробностей.