Почему «Постмодернизм, эспрессо и депрессия».
Иногда ужасно хочется рассказать об остром чувстве текстуальности всего сущего. Мировосприятие как считывание системы знаков — моё нормальное состояние с тех пор, как бабушка научила меня читать и писать. Четыре неполных года всё же рано с методической точки зрения, но достаточно, чтобы начать воспринимать текст как кодировку объективной реальности.
Я до сих пор кончиками пальцев помню ощущение абсолютной магии, когда кучка графических символов вдруг обретает объём и превращается в, скажем, мысленную кошку. Или наоборот — видишь кота, коряво пишешь «кеша». А когда старичок-сиамец уйдёт на радугу и начнёт выцветать в короткой детской памяти, стоит открыть блокнотик и он выскочит, как живой, из написанных букв.
Со временем всё, что я видела и чувствовала, преображалось в текст — хотелось фиксировать не только прошлое, настоящее и постигнутое, но и возникающее само собой в голове. Хватать и запечатывать в строки, как лето, закупоренное волшебником Брэдбери в бутылки. Правда, пришлось вдогонку научиться держать это в себе. Если стихи близким кругом худо-бедно воспринимались необязательной, но неопасной подростковой дуростью, проза, выплёскивающаяся за края школьных сочинений, уже отдавала потенциальной шизофренией или алкоголизмом в перспективе. Движение текста в сообщающихся сосудах «чтение» и «письмо» выравнивалось не естественным давлением, а общественным мнением. Впрочем, по моим терпеливым меркам недолго. Читать я люблю, а не писать я не могу.
Несмотря на все попытки жить нормальной™ взрослой жизнью, мир для меня по-прежнему — порядок знаков и символов, которые я, слава богу, могу и хочу переставлять местами, убирать и добавлять, декодируя и составляя длинные цепочки, преображённые в слова
С эспрессо всё понятно. Кофе — энергия, которую я перерабатываю в текст. А текстом зарабатываю на жизнь. Есть в этом что-то от мастерской по изготовлению золотых рыбок под брендом Аурелиано Буэндиа.
С депрессией ещё предстоит разбираться. Не потому, что и у меня есть модный (после алкоголизма и шизофрении, конечно. Родители, привет!) креаклодиагноз. А потому, что самоирония не всегда покрывает ущерб. Хотя текст, чужой и собственный, давно уже терапия. Письменные практики успели пережить как восход, так и сумерки в массовом интернет-сознании.
Впрочем, если не ошибаюсь, иронический взгляд, лишенный наивности, не что иное как постмодернизм, по мнению великого Умберто Эко.
Вообще я долго могу так продолжать, когда стих находит. Но на самом деле просто люблю, когда слоги укладываются в гармоничный ряд. «Постмодернизм, эспрессо и депрессия» — немного ямба на нашем канале.
Иногда ужасно хочется рассказать об остром чувстве текстуальности всего сущего. Мировосприятие как считывание системы знаков — моё нормальное состояние с тех пор, как бабушка научила меня читать и писать. Четыре неполных года всё же рано с методической точки зрения, но достаточно, чтобы начать воспринимать текст как кодировку объективной реальности.
Я до сих пор кончиками пальцев помню ощущение абсолютной магии, когда кучка графических символов вдруг обретает объём и превращается в, скажем, мысленную кошку. Или наоборот — видишь кота, коряво пишешь «кеша». А когда старичок-сиамец уйдёт на радугу и начнёт выцветать в короткой детской памяти, стоит открыть блокнотик и он выскочит, как живой, из написанных букв.
Со временем всё, что я видела и чувствовала, преображалось в текст — хотелось фиксировать не только прошлое, настоящее и постигнутое, но и возникающее само собой в голове. Хватать и запечатывать в строки, как лето, закупоренное волшебником Брэдбери в бутылки. Правда, пришлось вдогонку научиться держать это в себе. Если стихи близким кругом худо-бедно воспринимались необязательной, но неопасной подростковой дуростью, проза, выплёскивающаяся за края школьных сочинений, уже отдавала потенциальной шизофренией или алкоголизмом в перспективе. Движение текста в сообщающихся сосудах «чтение» и «письмо» выравнивалось не естественным давлением, а общественным мнением. Впрочем, по моим терпеливым меркам недолго. Читать я люблю, а не писать я не могу.
Несмотря на все попытки жить нормальной™ взрослой жизнью, мир для меня по-прежнему — порядок знаков и символов, которые я, слава богу, могу и хочу переставлять местами, убирать и добавлять, декодируя и составляя длинные цепочки, преображённые в слова
С эспрессо всё понятно. Кофе — энергия, которую я перерабатываю в текст. А текстом зарабатываю на жизнь. Есть в этом что-то от мастерской по изготовлению золотых рыбок под брендом Аурелиано Буэндиа.
С депрессией ещё предстоит разбираться. Не потому, что и у меня есть модный (после алкоголизма и шизофрении, конечно. Родители, привет!) креаклодиагноз. А потому, что самоирония не всегда покрывает ущерб. Хотя текст, чужой и собственный, давно уже терапия. Письменные практики успели пережить как восход, так и сумерки в массовом интернет-сознании.
Впрочем, если не ошибаюсь, иронический взгляд, лишенный наивности, не что иное как постмодернизм, по мнению великого Умберто Эко.
Вообще я долго могу так продолжать, когда стих находит. Но на самом деле просто люблю, когда слоги укладываются в гармоничный ряд. «Постмодернизм, эспрессо и депрессия» — немного ямба на нашем канале.
Заметки панк-редактора pinned «Почему «Постмодернизм, эспрессо и депрессия». Иногда ужасно хочется рассказать об остром чувстве текстуальности всего сущего. Мировосприятие как считывание системы знаков — моё нормальное состояние с тех пор, как бабушка научила меня читать и писать. Четыре…»
Голоса в моей голове – это люди, встреченные и выдуманные, персонажи недонаписанных рассказов и недовыдуманных книг.
Это лысый парень, торгующий мороженым неподалёку от места моей бывшей работы. У него было семь бандан – по одной на каждый день. Я несколько раз в неделю ходила к нему за своим плодово-ягодным, не потому, что люблю мороженое или имела романтический интерес, просто с ним было интересно болтать, он – коллега – когда-то окончил РГФ, а ещё знал массу пикантных историй из жизни скандинавских богов. Однажды на его месте оказалась грубоватая тётка размытых средних лет – Гена ушёл пировать в Вальхаллу. Глиобластома.
Это моя далёкая пра-пра-пра, которая то ли была грузинкой, то ли согрешила с каким-то князьком (а мы знаем, что в благославенном краю что ни джигит, то князь). Семейная молва донельзя размазала её образ вместе со смутной легендой, оставив некий флёр и лёгкие пузырьки родственных смешков. Впрочем, согласно Губерману, у каждой интеллигентной девочки должна быть такая пра, чтобы как-то оправдать свой иногда вырывающийся из-под контроля нрав.
Это почти все мои бывшие, скопом и по отдельности. Кое-кто из них опасался, что однажды наткнётся где-то на желчный рассказик или ядовитое эссе и узнает в незадачливом протагонисте себя. И, наверное, не зря.
Это старенький не то турок, не то караим, торгующий специями и пряностями на городском рынке. Завидев меня, он почему-то говорит несколько слов на не знакомом мне наречии, потом горестно вздыхает «ничего вы, молодёжь, о старых днях и обычаях не знаете» и отсыпает мне стаканчик куркумы и зиры из контейнеров с плотно притёртой крышкой – не из коробки на общем развале, выцветающем на южном солнце. Учитывая элегантную зеленцу моей кожи, совсем неюжные серые глаза с тёмным ободком радужки, невнятного рыже-буро-пепельного оттенка волосы и прямой, стремящийся к бесконечности нос, я никак не могу принадлежать его народу. Но, возможно, он видит во мне что-то такое, что сразу не хочется верить, будто дедок спятил. Хочется сделать его суфием и волшебником, уже тысячу лет сидящим на перевёрнутом пластмассовом ящике для стеклянных бутылок и приторговывающим вечностью вперемешку с приправами в старомодных газетных конвертиках.
Это мальчик Пётр, родившийся в волшебном мире, лишённый хоть каких либо уникальных способностей. Вокруг столько историй о необычных детях в нормальных условиях, Пути Героя и Предназначениях, что Пётр просто не мог не появиться и нерешительно зависнуть в пространстве и времени. Пётр уже попал в повесть, но ещё не нашёл издателя.
Это мои бывшие ученики и коллеги, сёстры и братья по оружию всенародного образования. Солдаты, дошедшие до конца квеста в битве, которая стала для меня последней.
Это Город, люди Города, стены Города и его Море, запертое в бетонные тиски, как и я в своей меланхолии.
Это кто угодно, только не я. Однажды я написала свою историю и так в неё вжилась, что когда всё пошло наперекосяк, у меня не хватило духу переписать финал. И я всё ещё малодушно жду голову, в которой зазвучит и мой голос. Своей я больше не доверяю.
2017 г.
Это лысый парень, торгующий мороженым неподалёку от места моей бывшей работы. У него было семь бандан – по одной на каждый день. Я несколько раз в неделю ходила к нему за своим плодово-ягодным, не потому, что люблю мороженое или имела романтический интерес, просто с ним было интересно болтать, он – коллега – когда-то окончил РГФ, а ещё знал массу пикантных историй из жизни скандинавских богов. Однажды на его месте оказалась грубоватая тётка размытых средних лет – Гена ушёл пировать в Вальхаллу. Глиобластома.
Это моя далёкая пра-пра-пра, которая то ли была грузинкой, то ли согрешила с каким-то князьком (а мы знаем, что в благославенном краю что ни джигит, то князь). Семейная молва донельзя размазала её образ вместе со смутной легендой, оставив некий флёр и лёгкие пузырьки родственных смешков. Впрочем, согласно Губерману, у каждой интеллигентной девочки должна быть такая пра, чтобы как-то оправдать свой иногда вырывающийся из-под контроля нрав.
Это почти все мои бывшие, скопом и по отдельности. Кое-кто из них опасался, что однажды наткнётся где-то на желчный рассказик или ядовитое эссе и узнает в незадачливом протагонисте себя. И, наверное, не зря.
Это старенький не то турок, не то караим, торгующий специями и пряностями на городском рынке. Завидев меня, он почему-то говорит несколько слов на не знакомом мне наречии, потом горестно вздыхает «ничего вы, молодёжь, о старых днях и обычаях не знаете» и отсыпает мне стаканчик куркумы и зиры из контейнеров с плотно притёртой крышкой – не из коробки на общем развале, выцветающем на южном солнце. Учитывая элегантную зеленцу моей кожи, совсем неюжные серые глаза с тёмным ободком радужки, невнятного рыже-буро-пепельного оттенка волосы и прямой, стремящийся к бесконечности нос, я никак не могу принадлежать его народу. Но, возможно, он видит во мне что-то такое, что сразу не хочется верить, будто дедок спятил. Хочется сделать его суфием и волшебником, уже тысячу лет сидящим на перевёрнутом пластмассовом ящике для стеклянных бутылок и приторговывающим вечностью вперемешку с приправами в старомодных газетных конвертиках.
Это мальчик Пётр, родившийся в волшебном мире, лишённый хоть каких либо уникальных способностей. Вокруг столько историй о необычных детях в нормальных условиях, Пути Героя и Предназначениях, что Пётр просто не мог не появиться и нерешительно зависнуть в пространстве и времени. Пётр уже попал в повесть, но ещё не нашёл издателя.
Это мои бывшие ученики и коллеги, сёстры и братья по оружию всенародного образования. Солдаты, дошедшие до конца квеста в битве, которая стала для меня последней.
Это Город, люди Города, стены Города и его Море, запертое в бетонные тиски, как и я в своей меланхолии.
Это кто угодно, только не я. Однажды я написала свою историю и так в неё вжилась, что когда всё пошло наперекосяк, у меня не хватило духу переписать финал. И я всё ещё малодушно жду голову, в которой зазвучит и мой голос. Своей я больше не доверяю.
2017 г.
Те, кто видит меня редко или до этого только в интернете, удивляются при встрече, что я ниже, чем выгляжу. Обычно отшучиваюсь фразой Шерлока «Для этого нужно хорошее пальто и невысокий друг», что звучит ещё смешнее, когда рядом Таня, в сравнении с которой я эдакий изысканный жираф (большие уши, томный взгляд, бесконечная шея в вечном наклоне и тяжёлый корпус на тонких надломленных ногах). Но дома именно я такой друг внушительного на моём фоне мужа, поэтому там почти никто не сомневается, что я маленькая и иногда даже по южным меркам щуплая.
Мой пушкинский рост (167 см) будто живёт своей жизнью, растягиваясь и сжимаясь в зависимости от локации, и влияет на то, что я готова транслировать миру в текущем состоянии. Любопытно, ведь на материке и на острове я действительно часто ощущаю себя двумя разными людьми. Высокая я уверена в себе, легка и стремительна, общительна и доброжелательно расслаблена. При этом она всегда куда-то бежит, стараясь между работой успеть припасть к любимым картинам или новым экспозициям как Антей к матери-земле, смотаться в какой-нибудь парк для пофотографировать непонятно что, дерзит вслух больше обычного, выглядит, по словам целого одного иностранца, совершенно по-европейски и за пару недель пытается прожить жизнь, оборванную после цепочки юных выборов, сделанных в пользу любимых людей. У высокой меня есть собственная комната и даже игрушечный муми-тролль для засыпания.
Сжатая в пружину я постоянно ставит под сомнение всё, что видит и слышит – прежде всего, у себя в голове. Она медлительна, молчалива, из дома неторопливо выходит только по делам, одета так же, как высокая, но там, где она живёт, почти не осталось иностранцев, а местным или всё равно, или они молчаливо порицают несколько андрогинных женщин со стрижкой политкаторжанина. Маленькая я иногда читает в шкафу, работает в кухне под столом и занимается йогой где придётся – квартирный вопрос.
Иногда мне хочется знать, где настоящая я и какого я роста. Но если додумать эту мысль до конца, можно случайно вызвать тектонический сдвиг. Ни одна из нас к этому не готова и вряд ли уже однажды будет.
Мой пушкинский рост (167 см) будто живёт своей жизнью, растягиваясь и сжимаясь в зависимости от локации, и влияет на то, что я готова транслировать миру в текущем состоянии. Любопытно, ведь на материке и на острове я действительно часто ощущаю себя двумя разными людьми. Высокая я уверена в себе, легка и стремительна, общительна и доброжелательно расслаблена. При этом она всегда куда-то бежит, стараясь между работой успеть припасть к любимым картинам или новым экспозициям как Антей к матери-земле, смотаться в какой-нибудь парк для пофотографировать непонятно что, дерзит вслух больше обычного, выглядит, по словам целого одного иностранца, совершенно по-европейски и за пару недель пытается прожить жизнь, оборванную после цепочки юных выборов, сделанных в пользу любимых людей. У высокой меня есть собственная комната и даже игрушечный муми-тролль для засыпания.
Сжатая в пружину я постоянно ставит под сомнение всё, что видит и слышит – прежде всего, у себя в голове. Она медлительна, молчалива, из дома неторопливо выходит только по делам, одета так же, как высокая, но там, где она живёт, почти не осталось иностранцев, а местным или всё равно, или они молчаливо порицают несколько андрогинных женщин со стрижкой политкаторжанина. Маленькая я иногда читает в шкафу, работает в кухне под столом и занимается йогой где придётся – квартирный вопрос.
Иногда мне хочется знать, где настоящая я и какого я роста. Но если додумать эту мысль до конца, можно случайно вызвать тектонический сдвиг. Ни одна из нас к этому не готова и вряд ли уже однажды будет.
Иногда я сбегаю погулять по центру Москвы. Сама, без спутников и цели, в любую погоду, просто куда несут ноги. И, надеюсь, знакомые и друзья уже перестали обижаться, что я ни с кем не хочу делить эту встречу. Только я и моя Москва. Город, к которому я припадаю в отчаянии и радости. Который меня успокаивает и бодрит, наполняет спокойной уверенностью в себе и почти не объяснимым, искрящим как газировка, оптимизмом.
И так же важно, как увидеться, — записать. Хотя это непросто. Я иду, мои шаги отталкивают землю, заставляя вертеться нашу слегка барахлящую планету, а слова уже толпятся на выходе, толкаются локтями, требуют свободы. Но сначала город, его переулки, проспекты, памятные таблички на стенах, кафешки с забавными названиями, барбершопы в старинных зданиях, трамвайчики и любимая станция метро (мне кажется, уже все знают, какая).
С Чистых прудов на Покровку, а затем куда выведет. Маленькие ритуалы — поглазеть на афишу «Современника» и поразглядывать животных на доме Вашкова. «Булошная» на перекрестье с Лялиным переулком — абсолютно коммерчески, но чрезвычайно мило. Здесь меня вообще многое умиляет, будто этот древний по моим островным меркам город — плод фантазии моей, творение рук моих, вечный движитель мыслей и ощущений, созданный специально для меня, живорождённый моими непрожитыми юными дорогами.
Это может быть совсем неочевидно, но в Москве я всегда вспоминаю бабушку и дедушку — они любили столицу, приезжали часто и в неуютном августе 91-го взяли меня с собой. Мне кажется, _эта_ Москва полюбилась бы дедушке не меньше той. Когда я бухтела, что грязный серый город, в котором лето похоже на наш октябрь, никаких струн во мне не задел, он обещал, что однажды я услышу свою Москву, увижу то, что мне близко, пойму то, что только мне заметно.
И так некстати в голове «ах, Александр Сергеевич, милый». Ведь эта осень ни в коем случае не последняя. Не для нашего романа с Москвой. Однажды я приехала сюда разводиться. Нет, это начало скверной книги, конечно. Я приехала, чтобы в 2000 км от дома решить, что делаю дальше и с кем. Я жила здесь месяц, работала больше обычного, созванивалась с детьми и котом, потом вдруг поняла, что не хочу выбирать. И вернулась к мужу, который с тех пор чутко понимает моё настроение «пора в Москву» и буквально вышвыривает из квартиры в аэропорт, когда я выказываю все тревожные симптомы острого дефицита любимых локаций. Он знает, что я не разрываюсь между ним и главным городом моей жизни, а могу быть собой, когда есть это равновесие: мои полюса, мой город на севере и мой мужчина на юге.
Моя Москва, в которой совсем наверняка невозможно жить, но так полногрудно, свежемысленно, сердцеуспокоительно понаезжать, чтобы работать набегами и отпрашиваться у самой себя: А Ася выйдет? А сбросьте Асю, прислоните к Бульварному кольцу, откатите её до заводских настроек. В Москве она своя собственная, цельная, влюблённая просто в факт бытия.
И так же важно, как увидеться, — записать. Хотя это непросто. Я иду, мои шаги отталкивают землю, заставляя вертеться нашу слегка барахлящую планету, а слова уже толпятся на выходе, толкаются локтями, требуют свободы. Но сначала город, его переулки, проспекты, памятные таблички на стенах, кафешки с забавными названиями, барбершопы в старинных зданиях, трамвайчики и любимая станция метро (мне кажется, уже все знают, какая).
С Чистых прудов на Покровку, а затем куда выведет. Маленькие ритуалы — поглазеть на афишу «Современника» и поразглядывать животных на доме Вашкова. «Булошная» на перекрестье с Лялиным переулком — абсолютно коммерчески, но чрезвычайно мило. Здесь меня вообще многое умиляет, будто этот древний по моим островным меркам город — плод фантазии моей, творение рук моих, вечный движитель мыслей и ощущений, созданный специально для меня, живорождённый моими непрожитыми юными дорогами.
Это может быть совсем неочевидно, но в Москве я всегда вспоминаю бабушку и дедушку — они любили столицу, приезжали часто и в неуютном августе 91-го взяли меня с собой. Мне кажется, _эта_ Москва полюбилась бы дедушке не меньше той. Когда я бухтела, что грязный серый город, в котором лето похоже на наш октябрь, никаких струн во мне не задел, он обещал, что однажды я услышу свою Москву, увижу то, что мне близко, пойму то, что только мне заметно.
И так некстати в голове «ах, Александр Сергеевич, милый». Ведь эта осень ни в коем случае не последняя. Не для нашего романа с Москвой. Однажды я приехала сюда разводиться. Нет, это начало скверной книги, конечно. Я приехала, чтобы в 2000 км от дома решить, что делаю дальше и с кем. Я жила здесь месяц, работала больше обычного, созванивалась с детьми и котом, потом вдруг поняла, что не хочу выбирать. И вернулась к мужу, который с тех пор чутко понимает моё настроение «пора в Москву» и буквально вышвыривает из квартиры в аэропорт, когда я выказываю все тревожные симптомы острого дефицита любимых локаций. Он знает, что я не разрываюсь между ним и главным городом моей жизни, а могу быть собой, когда есть это равновесие: мои полюса, мой город на севере и мой мужчина на юге.
Моя Москва, в которой совсем наверняка невозможно жить, но так полногрудно, свежемысленно, сердцеуспокоительно понаезжать, чтобы работать набегами и отпрашиваться у самой себя: А Ася выйдет? А сбросьте Асю, прислоните к Бульварному кольцу, откатите её до заводских настроек. В Москве она своя собственная, цельная, влюблённая просто в факт бытия.
Для меня не характерны эмоциональные синусоиды, но после поездок похмелье по возвращении неизбежно. Опускаются руки, невозможно и будто не о чем писать, негде выпить хорошего кофе и съесть чего-то экзотического, кроме как в собственной кухне. Чада и домочадца требуют проценты, набежавшие на супружеско-родительский долг.
Я съеживаюсь до размера города, который окончательно стал мне тесен и душен лет 25 назад, очень стараюсь не переносить обиду на тех, кто прикопал меня в этой гавани, замыкаюсь в глухом почти-отчаянии и стараюсь не уйти в него с головой. Но параллельно замечаю, что будто слепну и глохну, забываю всё, что знаю, ассимилирую в толпу и покрываюсь, как виноградина, липким южным налётом невежественной ленцы и неспешности. Почему все считают южан темпераментными? Солнце и приморская влажность стреножат нрав, обуздывают амбиции и замедляют рефлексы.
Гейман когда ещё высказал сто раз до него переваренную мысль о том, что куда ни едешь, себя берёшь с собой. Себя я нахожу где угодно, но не дома. Я начинаюсь за пределами острова и заканчиваюсь под табличкой «начало отстоя» на стоянке междугородних троллейбусов в Симферополе.
Я съеживаюсь до размера города, который окончательно стал мне тесен и душен лет 25 назад, очень стараюсь не переносить обиду на тех, кто прикопал меня в этой гавани, замыкаюсь в глухом почти-отчаянии и стараюсь не уйти в него с головой. Но параллельно замечаю, что будто слепну и глохну, забываю всё, что знаю, ассимилирую в толпу и покрываюсь, как виноградина, липким южным налётом невежественной ленцы и неспешности. Почему все считают южан темпераментными? Солнце и приморская влажность стреножат нрав, обуздывают амбиции и замедляют рефлексы.
Гейман когда ещё высказал сто раз до него переваренную мысль о том, что куда ни едешь, себя берёшь с собой. Себя я нахожу где угодно, но не дома. Я начинаюсь за пределами острова и заканчиваюсь под табличкой «начало отстоя» на стоянке междугородних троллейбусов в Симферополе.
етижи-пассатижи! пробовала тут прикрутить реакции и комментарии к постам (а канал у меня не только радиовещательный, но и площадка для экспериментов), получилось. Теперь можно писать письма и присылать рисунки и поделки по появившемуся адресу
Иногда я записываю ощущения сразу. Иногда отодвигаю, чтобы убедиться, что они такие же острые, как в момент, когда я их испытала.
А иногда просто не хватает слов. Как вчера, когда утром, как обычно, встала (уже затемно, и пол в кухне ледяной, и птиц в клетке на подоконнике похож на меховой шарик), выпила первый кофе и, по Яснову, вложилась собственной душой в заметки на полях чужого текста. Затем приняла душ — а это уже чувственное удовольствие: упругие огненные струи, запах геля, скраб, массирующий кожу, полотенце, масло для кожи.
Потом пешком в центр, на йогу — по дороге наблюдать и впитывать, то и дело отвлекаясь от книги. Была интенсивная, но такая хорошая и полноценная практика, что немного притупились боли – в этом году всё на разрыв и они тоже вернулись, троекратно усиленные, иногда совсем невмоготу, до отупления. Перестало вдруг ныть запястье, хотя делали бакасану. Голова стала лёгкая и ясная. Как будто наконец подали кислород – свободно и немного головокружительно.
Затем всё ещё сонный, залитый бледноватым осенним солнцем Город. Словно на его белые улицы кто-то опрокинул чай с лимоном — столько свежести и радости. Хороший кофе, наши почти-чеширские коты с их неявными улыбками, одиночество и весь этот джаз из наушников прямиком в душу. И такая вдруг наполненность. Чувствую себя как бутыль, доверху наполненная медленным, густым, как оливковое масло, счастьем.
Здесь и последние лет двадцать я редко нащупываю в себе это состояние. Столько безадресной любви ко всему сущему и неживому, любви, струящейся во все стороны, всепринимающей и безусловной любви я не излучала очень давно. Я в принципе не способна на такие глубокие полнокровные эмоции. Даже влюблённая и беременная. Поэтому каждый раз меня это удивляет и немного пугает. Сплин и депрессия в этом смысле быстрые углеводы, на усвоение сиюминутной радости уходит больше сил, а результат не такой явный.
Для меня важно фиксировать эмоциональный опыт — так с юности раскачиваю куцый диапазон. С одной стороны, лучше понимаю себя, с другой, надо что-то вытаскивать из памяти в чёрные дни. С третьей, неистребимое желание увеличить путь нервного импульса, чтобы из синопсов дальше, в текст — так я пойму, что это всё настоящее, заземлюсь.
А иногда просто не хватает слов. Как вчера, когда утром, как обычно, встала (уже затемно, и пол в кухне ледяной, и птиц в клетке на подоконнике похож на меховой шарик), выпила первый кофе и, по Яснову, вложилась собственной душой в заметки на полях чужого текста. Затем приняла душ — а это уже чувственное удовольствие: упругие огненные струи, запах геля, скраб, массирующий кожу, полотенце, масло для кожи.
Потом пешком в центр, на йогу — по дороге наблюдать и впитывать, то и дело отвлекаясь от книги. Была интенсивная, но такая хорошая и полноценная практика, что немного притупились боли – в этом году всё на разрыв и они тоже вернулись, троекратно усиленные, иногда совсем невмоготу, до отупления. Перестало вдруг ныть запястье, хотя делали бакасану. Голова стала лёгкая и ясная. Как будто наконец подали кислород – свободно и немного головокружительно.
Затем всё ещё сонный, залитый бледноватым осенним солнцем Город. Словно на его белые улицы кто-то опрокинул чай с лимоном — столько свежести и радости. Хороший кофе, наши почти-чеширские коты с их неявными улыбками, одиночество и весь этот джаз из наушников прямиком в душу. И такая вдруг наполненность. Чувствую себя как бутыль, доверху наполненная медленным, густым, как оливковое масло, счастьем.
Здесь и последние лет двадцать я редко нащупываю в себе это состояние. Столько безадресной любви ко всему сущему и неживому, любви, струящейся во все стороны, всепринимающей и безусловной любви я не излучала очень давно. Я в принципе не способна на такие глубокие полнокровные эмоции. Даже влюблённая и беременная. Поэтому каждый раз меня это удивляет и немного пугает. Сплин и депрессия в этом смысле быстрые углеводы, на усвоение сиюминутной радости уходит больше сил, а результат не такой явный.
Для меня важно фиксировать эмоциональный опыт — так с юности раскачиваю куцый диапазон. С одной стороны, лучше понимаю себя, с другой, надо что-то вытаскивать из памяти в чёрные дни. С третьей, неистребимое желание увеличить путь нервного импульса, чтобы из синопсов дальше, в текст — так я пойму, что это всё настоящее, заземлюсь.
Сегодня в меня прилетит немного ненависти. но я решила подбить традиционные итоги года, как больше 10 лет делала в жж
Девиз года: ничего не добился, но и не сильно хотел
Фраза года: хороший был год, я хотя бы не умер (хотя начались осложнения после перенесенного ковида, а до конца года еще 9 дней)
События года:
Уволилась из языкового центра, в который впервые пришла в 2003 году.
Саныч перешел в среднюю школу, Ксю сдала Starters
Нашла идеального мастера, которая не падает в обморок от фразы «вот здесь можно обрить наголо, а тут пусть останется челка»
Купили кофемашину
Проехали с другом по Тавриде, видела Крымский мост
Вырвалась в Москву в конце сентября – практически отпуск
Заставила одну часть фейсбука сплетать пальцы ног, другую – открывать холодильник лицом. Множества совпали в некоторых случаях.
Начала заниматься практиковать йогу дома
Написала три вступительных статьи к разным сборникам — но по договору об отчуждении авторских прав об этом узнаете только вы
Внезапно стала самозанятой и получила цифровую подпись.
(рубрика «бумеранг судьбы») Смирилась со светлыми концами и в итоге была редактором нескольких романов.
Провела десятка полтора устных и письменных интервью. Несколько прямых эфиров с детскими писателями. Юбку колобку, потому что много знакомых некнижных людей узнали о существовании книжных. И никто не верит, что мне – интроверту тащемта – это дается не так легко. И вообще, люди, перестаньте уже путать интровертов с социофобами – мы не не умеем общаться, мы в коммуникации отдаем энергию, а не черпаем, после каждой встречи восстанавливаясь довольно долго.
В самоизоляции жила такой бурной социальной жизнью, что за четыре месяца наобщалась больше, чем за три недели в обычной декабрьской Москве, когда приезжаю на нонфик.
Тяжело болела осенью, затем, для верности, к началу декабря подцепила ковид.
Сбывшаяся мечта: колькина — он с 2008 года требовал, чтобы я уволилась.
Печаль года: ну, собственно, аккуратно 31 декабря 2019 слегла со скарлатиной, которая не самым очевидным образом осложнилась пневмонией, а уже через пару месяцев, пока я разгребала осложнения, нас накрыла пандемия и жизнь схлопнулась почти у всех. Хотя мы до локдауна похоронили планы.
Внезапно года: оторвала от себя работу, на которой провела больше 15 лет. Выспалась. Посмотрела больше фильмов и сериалов, чем за всю жизнь.
Урок года: контрол-фрикам не везет
Разочарование года: долго объяснять, но в год, когда я уговорила Колю оторваться от корней, нас заперли по шкафам в локдауне. И с тех пор многое пошло по звизде
Удача года: с другой стороны, если бы не пандемия, не знаю, решилась бы уволиться или нет
Удивление года: в целом, с учетом ухода в фриланс, самоизоляция прошла относительно неплохо, так что даже неловко в этом признаваться
Фраза года: хороший был год, я хотя бы не умер (хотя начались осложнения после перенесенного ковида, а до конца года еще 9 дней)
События года:
Уволилась из языкового центра, в который впервые пришла в 2003 году.
Саныч перешел в среднюю школу, Ксю сдала Starters
Нашла идеального мастера, которая не падает в обморок от фразы «вот здесь можно обрить наголо, а тут пусть останется челка»
Купили кофемашину
Проехали с другом по Тавриде, видела Крымский мост
Вырвалась в Москву в конце сентября – практически отпуск
Заставила одну часть фейсбука сплетать пальцы ног, другую – открывать холодильник лицом. Множества совпали в некоторых случаях.
Начала заниматься практиковать йогу дома
Написала три вступительных статьи к разным сборникам — но по договору об отчуждении авторских прав об этом узнаете только вы
Внезапно стала самозанятой и получила цифровую подпись.
(рубрика «бумеранг судьбы») Смирилась со светлыми концами и в итоге была редактором нескольких романов.
Провела десятка полтора устных и письменных интервью. Несколько прямых эфиров с детскими писателями. Юбку колобку, потому что много знакомых некнижных людей узнали о существовании книжных. И никто не верит, что мне – интроверту тащемта – это дается не так легко. И вообще, люди, перестаньте уже путать интровертов с социофобами – мы не не умеем общаться, мы в коммуникации отдаем энергию, а не черпаем, после каждой встречи восстанавливаясь довольно долго.
В самоизоляции жила такой бурной социальной жизнью, что за четыре месяца наобщалась больше, чем за три недели в обычной декабрьской Москве, когда приезжаю на нонфик.
Тяжело болела осенью, затем, для верности, к началу декабря подцепила ковид.
Сбывшаяся мечта: колькина — он с 2008 года требовал, чтобы я уволилась.
Печаль года: ну, собственно, аккуратно 31 декабря 2019 слегла со скарлатиной, которая не самым очевидным образом осложнилась пневмонией, а уже через пару месяцев, пока я разгребала осложнения, нас накрыла пандемия и жизнь схлопнулась почти у всех. Хотя мы до локдауна похоронили планы.
Внезапно года: оторвала от себя работу, на которой провела больше 15 лет. Выспалась. Посмотрела больше фильмов и сериалов, чем за всю жизнь.
Урок года: контрол-фрикам не везет
Разочарование года: долго объяснять, но в год, когда я уговорила Колю оторваться от корней, нас заперли по шкафам в локдауне. И с тех пор многое пошло по звизде
Удача года: с другой стороны, если бы не пандемия, не знаю, решилась бы уволиться или нет
Удивление года: в целом, с учетом ухода в фриланс, самоизоляция прошла относительно неплохо, так что даже неловко в этом признаваться
Еда года: научилась готовить яйцо-пашот (смейтесь-смейтесь)
Книга года: поскольку читаю еще больше обычного, сложно выделить, что понравилось БОЛЬШЕ ВСЕГО. О книгах то здесь, то в инстаграме рассказываю, сейчас обдумываю, как решить с площадкой и надо ли, потому что устав от фудфотографии, зентаглов и челленджей юзеры бросились в книгоблогинг, не хочется пополнять ряды (хотя я писала о прочитанных книгах в интернете, когда это еще не было мейнстримом). По верхам (не в порядке важности, а в порядке вспоминания то, что зацепило за что-то личное и не отпускало. Хотя наверняка что-то упустила, но, как вольный стрелок, в фейсбуке и инсте я точно пишу только о том, что имело значение. И если какая-то книга вам из моей хроники попадалась, значит, на мой взгляд, годная.
Нил Стивенсон «Взлет и падение ДОДО»
Шамиль Идиатуллин «Последнее время»
Ксения Букша «Чуров и Чурбанов»
Делия Оуэнс «Там, где раки поют»
Валерий Печейкин «Злой мальчик»
Алексей Поляринов «Риф»
Дмитрий Захаров «Кластер»
Светлана Сачкова «Люди и птицы»
Юлия Симбирская «Заяц на взлетной полосе»
Комикс про Боуи – Боуи: звездная пыль, бластеры и грезы эпохи луны
Сюзанна Кларк «Пиранези»
Ю Несбё «Королевство»
Терри Пратчетт «Полный атлас Плоского мира»
Кино года:
Фильмы: Knives Out, Gentlemen, 21 years: Quentin Tarantino, Stoker, Palm Springs, the Guard (2011 да, все давно, я только прошлой зимой), Он и Она (mr&mme Adelman), Прекрасная эпоха (La Bell Epoque), the Trial of the Chicago 7
Сериалы Daredevil, Good wife, Обычная женщина, Miracle Workers, Normal People, Killing Eve, Why women kill, The Umbrella Academy, Sex Education, а вот Undoing не знала, включать или нет, начали за здравие, кончили кое-как
Книга года: поскольку читаю еще больше обычного, сложно выделить, что понравилось БОЛЬШЕ ВСЕГО. О книгах то здесь, то в инстаграме рассказываю, сейчас обдумываю, как решить с площадкой и надо ли, потому что устав от фудфотографии, зентаглов и челленджей юзеры бросились в книгоблогинг, не хочется пополнять ряды (хотя я писала о прочитанных книгах в интернете, когда это еще не было мейнстримом). По верхам (не в порядке важности, а в порядке вспоминания то, что зацепило за что-то личное и не отпускало. Хотя наверняка что-то упустила, но, как вольный стрелок, в фейсбуке и инсте я точно пишу только о том, что имело значение. И если какая-то книга вам из моей хроники попадалась, значит, на мой взгляд, годная.
Нил Стивенсон «Взлет и падение ДОДО»
Шамиль Идиатуллин «Последнее время»
Ксения Букша «Чуров и Чурбанов»
Делия Оуэнс «Там, где раки поют»
Валерий Печейкин «Злой мальчик»
Алексей Поляринов «Риф»
Дмитрий Захаров «Кластер»
Светлана Сачкова «Люди и птицы»
Юлия Симбирская «Заяц на взлетной полосе»
Комикс про Боуи – Боуи: звездная пыль, бластеры и грезы эпохи луны
Сюзанна Кларк «Пиранези»
Ю Несбё «Королевство»
Терри Пратчетт «Полный атлас Плоского мира»
Кино года:
Фильмы: Knives Out, Gentlemen, 21 years: Quentin Tarantino, Stoker, Palm Springs, the Guard (2011 да, все давно, я только прошлой зимой), Он и Она (mr&mme Adelman), Прекрасная эпоха (La Bell Epoque), the Trial of the Chicago 7
Сериалы Daredevil, Good wife, Обычная женщина, Miracle Workers, Normal People, Killing Eve, Why women kill, The Umbrella Academy, Sex Education, а вот Undoing не знала, включать или нет, начали за здравие, кончили кое-как
В этом году я впервые:
— вела прямые эфиры в инстаграме
— писала вступительные статьи к книгам, которые выйдут в бумаге
— увидела московскую осень
— занималась йогой в парке и дома
— сварила яйцо-пашот
— участвовала в проекте изоизоляция, косплея Макдауэлла в Заводном апельсине, Ван Гога в ушанке и бабушку с картин Васи Ложкина
— была в Старбаксе (случайно выяснила, что кофе здорового человека там тоже варят).
— с учетом весеннего карантина и всего прочего, с февраля до середины ноября прошла 2 931 600 шагов
— выспалась
Ну, собственно, в этом году немодно подводить итоги и жаловаться на тяжёлую жизнь. Но у меня и в прошлом не было поездок не по работе, из-за всяких там сложностей в самоизоляции после инсультов-операций-перелома ноги я и дольше дома сидела. Кризис этот тоже не первый. Слово бзсхднст складывать из букв п ж а о тоже умею с детства. Мне, наверное, должно быть стыдно, но бывали годы много хуже, несмотря ни на что.
— вела прямые эфиры в инстаграме
— писала вступительные статьи к книгам, которые выйдут в бумаге
— увидела московскую осень
— занималась йогой в парке и дома
— сварила яйцо-пашот
— участвовала в проекте изоизоляция, косплея Макдауэлла в Заводном апельсине, Ван Гога в ушанке и бабушку с картин Васи Ложкина
— была в Старбаксе (случайно выяснила, что кофе здорового человека там тоже варят).
— с учетом весеннего карантина и всего прочего, с февраля до середины ноября прошла 2 931 600 шагов
— выспалась
Ну, собственно, в этом году немодно подводить итоги и жаловаться на тяжёлую жизнь. Но у меня и в прошлом не было поездок не по работе, из-за всяких там сложностей в самоизоляции после инсультов-операций-перелома ноги я и дольше дома сидела. Кризис этот тоже не первый. Слово бзсхднст складывать из букв п ж а о тоже умею с детства. Мне, наверное, должно быть стыдно, но бывали годы много хуже, несмотря ни на что.
Люблю значки. Особенно с муми-троллями и со смешными надписями. Этот у меня на спортивном рюкзаке, а стал Девизом года
2020-03-01 22-36-52.JPG
41.3 KB
Нашла старое фото. Как тебе такое, Илон Бьянк (if you know what I mean)
🔥1
Подумала вот о чем. Оказавшись не то чтоб совсем на улице после того, как разом обрубила собаке хвост и уволилась за три дня до объявления строгого карантина, я вдруг стала бережнее относиться к себе и разборчивее — к работе, за которую берусь. Впервые за много лет я стала отказываться от того, что было поперек горла, но зато деньги. Выходит, с апреля занимаюсь только книгами и всем, что с этим связано. И работы стало даже больше, при этом нет ощущение, что меня перемололи в тупой мясорубке, а затем плюнули сверху. И на 99% даже неназываемое издательство уважаемое меня сильно радует и развлекает, кроме того, что мы на гонорары вчетвером до сих пор живём. Читать книги и получать за это зарплату — разве не мечта? Даже с учетом нюансов и светлых концов.
Пелевина я и так бы читала, наверное, но тут раньше многих, до того, как разнесли по сети что да как. А НС мне даже по-своему понравилось (простите). Если бы не работа, неизвестно когда дошла бы до дивного Печейкина и до Рифа Поляринова, потому что Центр тяжести мне казался сыроватым, а Почти 2 кг слов провокационными и спорными. Японские детективы тоже ведь благодаря работе. Русский перевод Бесед о музыке. Полный Атлас Плоского Мира.
И возможность писать о классиках и про классику – в планах на будущий год много статей впереди, я это с универа люблю еще. С детскими издательствами было несколько милых проектов. Да даже светлые концы, ну. Столько незамутненной радости от них, хоть я и ёрничаю. Если срастется еще пара проектов, в которые как бы позвали, но как бы ничего не понятно, можно будет сказать, что к 40 годам жизнь наконец-то более-менее удалась.
Пелевина я и так бы читала, наверное, но тут раньше многих, до того, как разнесли по сети что да как. А НС мне даже по-своему понравилось (простите). Если бы не работа, неизвестно когда дошла бы до дивного Печейкина и до Рифа Поляринова, потому что Центр тяжести мне казался сыроватым, а Почти 2 кг слов провокационными и спорными. Японские детективы тоже ведь благодаря работе. Русский перевод Бесед о музыке. Полный Атлас Плоского Мира.
И возможность писать о классиках и про классику – в планах на будущий год много статей впереди, я это с универа люблю еще. С детскими издательствами было несколько милых проектов. Да даже светлые концы, ну. Столько незамутненной радости от них, хоть я и ёрничаю. Если срастется еще пара проектов, в которые как бы позвали, но как бы ничего не понятно, можно будет сказать, что к 40 годам жизнь наконец-то более-менее удалась.
*робко набрасывает*
В прошлом году я, как дурачок, спросила, почему все подводят итоги десятилетия в 19-м году, а не 20-м. И мне, кажется, объясняли. Помню аргумент про «во-первых, это красиво».
А в этом декабре даже «итоги года» стало ругательством.
В прошлом году я, как дурачок, спросила, почему все подводят итоги десятилетия в 19-м году, а не 20-м. И мне, кажется, объясняли. Помню аргумент про «во-первых, это красиво».
А в этом декабре даже «итоги года» стало ругательством.