В январе по давней среди меня традиции читаю книги из категории «спите лежа, ешьте ртом» в разделе «если хочешь идти — иди, если хочешь забыть — забудь». Выбираю случайным порядком. Обычно о них не пишу.
Но народ должен знать ©
Например, попалась методичка «Единственный навык, который имеет значение. Как читать быстрее, больше запоминать и усваивать любые знания». Она выбила каждую клетку моего персонального шит-бинго, особенно в районе неведомого «парафовея» и друга его «фовея» (желтое пятно, по версии переводчика. Только оно вроде бы макула, а фовеа это углубление в этой зоне, но, допустим, я не офтальмолог, а вовсе даже девочка-гуманитарий и наверняка чего-то попутала, тем более что о фовеальном зрении читала в прошлом веке еще, как раз занимаясь вопросами динамического чтения). А вот на «таблицах Шульца» взоржала уже вслух.
Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Бомборе и (научной) редактуре. Вернее, отсутствии ея.

Я — акварель, а она легко смывается

Аудур Ава Олафсдоттир «Отель “Тишина”» (Поляндрия No Age, 2021, пер. Татьяны Шенявской)
После «Человеческого животного» стало очевидно, что нелинейные меланхоличные тексты Олафсдоттир мне созвучны. В Букмейте случайно выпал этот, на пару часов выдернув меня из внутреннего плана. И история о человеке, который хотел умереть, но вдруг начал жить, удивительным образом удачно встроилась в каникулы, традиционно перелившиеся в больничный еще накануне праздников.

Йонас Эбенезер, несмотря на отсылку к Диккенсу, человек не злой и несчастный, потому что как бы неуместный. Ему под пятьдесят, вот-вот уйдет вслед за своим иссякшим разумом старенькая мать — Гудрун старшая. Гудрун средняя, жена, на пороге развода сообщает Йонасу, что Гудрун Лотос, дочь, не от него вовсе. Он как бы все еще сын, муж и отец, но, в то же время, как бы исчерпал себя в этих ипостасях. А самого Йонаса в Йонасе нет.

Он набивает татуировку, берет дрель и какие-то еще инструменты и уезжает в растерзанную недавней войной маленькую страну, где никто не говорит на его языке и мало кто знает английский. До этого Йонас искал себя в собственных дневниках, что вел в юности, в разговорах с дочерью и бродящей в угасающем сознании матерью, беседах с другом и наблюдениях за окружающими. Он словно всю жизнь готовился умереть и все отвлекался от удобного момента, чтобы покончить с собой.

Осталось ли что-то в этой жизни, что может меня удивить? Людская злоба? Нет, человеческую жестокость я познал сполна. Людская доброта? Нет, я повстречал достаточно много добрых людей, чтобы верить в человека. Красота бескрайнего простора, которая открывается с горной вершины, многослойный ландшафт, гора за горой, синева на синеве всех возможных оттенков? Бесконечные черные пески и сверкающая шапка ледника на востоке, очертания тысячелетнего сна, который медленно движется, как под оргстеклом? Все это мне уже знакомо.

Но попав туда, где насилие и смерть стали обыденностью, Йонас наконец увидел мир таким, какой он есть — без философских надстроек: горе, разруха, табуированные темы и заминированный лес. И тогда, помогая местным нехитрыми ремонтными делами и наполнив день житейскими смыслами, Йонас становится частью этой безыскусной картины, кусочком древней мозаики. А там и экзистенциальные вопросы решатся сами. Потому что вливаясь в среду, все равно не забывай, откуда ты.

В этом тексте нет ни снега, ни лапника, ни рождественских огней. Но вышло почти святочно — с сиротой, неприкаянностью, переоценкой прежнего опыта и ровным теплым светом не обещающей иллюзорного счастья надежды.

Первая book of calm этого года
Ирина Лейк «День между пятницей и воскресеньем» (Дом историй @domistorii, 2023)
Несколько сплетенных судеб фрагментами выхватываются из темноты. Персонажи то молоды и наивны, полны сил и надежд, то состоявшиеся зрелые люди с некоторым статусом и пухлыми медкартами.
И вдруг понимаешь, что эта нелинейность похожа на восприятие одной из героинь — у Лидии Андреевны деменция, ее жизнь тоже не течет ровно, а проливается каждый раз в новом месте решета ее угасающей памяти по воле сбойнувшего и потому капризного разума. Каждую субботу Лидия Андреевна рвется «на аэродром» и измученная неровным темпераментом пожилого, но очень любимого человека семья раз за разом подыгрывает, пытаясь понять, что запускает этот единственный точный процесс в уже навсегда неисправном организме. Уж не на ровном ли месте дурит бабуля. Спойлер: нет.

На самом деле эта линия не единственная. Здесь в количествах деструктивные семьи, невзгоды, родные по духу, чужие по крови и те, кто почти безропотно несет каждый свой крест и пару безбилетников сверху. Все как в жизни: за каждой судьбой беда-другая. Все как в вальсе: и раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три, потому что пренебречь, вальсируем: даже когда тебе сильно за шестьдесят, никто не запретит наконец начать жить собственную жизнь так, как хочешь, где и с кем хочешь.
И словно специально этот роман, в котором столько боли и трагедий, написан легко, чуть мелодраматично. Простой — но не простоватый — ритм, условно счастливый финал и получившие по заслугам негодяи это то, чего так не хватает порой, когда ищешь свою книжечку умиротворения.

Ирина Лейк, переводчик серии о Саше и Маше (что Йип и Йанеке у Анни Шмидт), на которой росли мои — и наверняка ваши — дети, и той самой шокирующей «Тирзы», автор забавных нежных сказок, написала большой и милый взрослый роман.
С нее я начала знакомство с русскоязычной линейкой «Дома историй», в которой хочу примерно все и очень жду в цифре.

И снова book of calm, потому что «Дураков нет» (Фантом-пресс, @phantombooks, 2023, пер. Юлии Полещук) даром что рождественско-новогодняя история, Ричард Руссо в целом автор для долгих выходных и неторопливых вечеров.

Салли (на самом деле Дональд Салливан, но так, кажется, его только один человек и называет) уже шестьдесят, а сам он будто застрявший в безвременье балбес, немного задира, непутевый и неприкаянный. Вроде не бездельник и мог бы жить, но даже для такого захолустья, как Норт-Бат, у Салли все через выхлопную трубу: ни толкового заработка, ни семьи, зато проблем в избытке, придурковатый друг, плутоватый работодатель (эпитеты взаимозаменяемы), чудаковатая хозяйка, у которой он снимает комнату, потому что спалил прежний дом, и раздувшееся, нестерпимо ноющее колено. Но вы не подумайте чего: Салли добряк, просто внимание его рассеянно как неуверенный свет осеннего солнца — легко соскальзывает, не задерживаясь долго. Когда ты живешь в Норт-Бате, все самое интересное происходит в преуспевающем городке по соседству. А здесь тебе достались одни полоумные старухи да дряхлеющие неудачники, вот и приходится развлекаться. Это сейчас кое-кто назвал бы Салли безобидным в целом троллем, но в 1984 он просто шубутной дядька, у которого за плечами столько бед, что горожане прощают ему дурацкие шуточки, длинный язык и не менее длинный нос, который они периодически обнаруживают в своих делах. Впрочем, здесь все и так друг у друга на виду. И вроде бы ничего не происходит, но Салли умудряется баламутить родимое болото, а окружающие ему не без удовольствия помогают.

Руссо пишет так, что даже прохиндеи у него симпатичные, даже агрессивная, пропавшая в дебрях своего древнего безумия старушка Хэтти вызывает болезненное сочувствие. Здесь нет ни одного счастливого человека, но каждый старается нести свою так-себе участь с достоинством. Хотя бы потому, что все на виду, да еще и Салли в любой момент появится и как начнет причинять медвежью заботушку, никаких аптечек и полицейских предписаний не хватит.

Хорошее, добавить нечего.

Кто-то должен был пошутить эту кино-шутку, ну пусть это буду я.

А также кроссворд и колонка юмора ©

Читаю «Балконы...», вспомнила, что писала о своих, из детства, в первый год переезда, а потом перенесла эссе сюда из запрещенной сети.

Редко иду поперек намеченного плана чтения, но Наталья @ladylibra_1410 Ломыкина рекомендовала детектив, потенциально закрывающий фанатскую потребность в новой истории о Харри Холе, и я решила рискнуть. Открыла Строки @stroki_mts и два часа как в тумане.

Кармен Мола «Цыганская невеста» (Синдбад @sindbad_publishers, 2023. Пер. Татьяны Ильинской)
С одной стороны, читателя ждет базовый набор: харизматичная главная героиня с давней трагедией, абсурдно жестокие и запутанные преступления, семейные ценности и непременный финал с эффектом Зейгарник и прицелом на продолжение. С другой, держать внимание в таких текстах задача непростая, а тут все получилось. Читается стремительно.

Инспектор Элена Бланко ездит на красной «Ладе», любит караоке, граппу и секс на одну ночь. Но это вечерами; днем она расследует смерть убитой за две недели до свадьбы молодой женщины, чья сестра погибла схожим образом 8 лет назад. А преступник тем временем давно осужден и кто б, кроме него и полицейских, знал подробности ритуально обставленного убийства. Убитые еще и цыганки по отцу: нет ли тут расизма, мести, чего-то особого, присущего закрытым обществам?
Триллер, понятно, насыщен деталями не для высокочувствительных читателей. Для меня роман чуть переполнен диалогами и концентрированным действием и, на мой вкус, ему не хватает интерлюдий с описаниями и чуть более проработанного психологизма, но не думаю, что авторы, работающие под псевдонимом Кармен Мола, ставили себе цель исследовать темные стороны, а не создать бодрый классический процедурал. И это у них как раз вышло отлично. А еще дополнительная звезда за шестидесятилетнюю айтишницу, язык не поворачивается бабусей назвать, но прям ролевая модель.

Настроение понедельника Cage the elephant и cold cold cold, потому что снаружи - 26°, а внутри нет отопления, и даже мысли становятся замедленными, как мой черепах Гавриил (названный на самом деле в честь писателя Маркеса), который в холодной воде начинает впадать в спячку и зловеще зависает в паре сантиметров от дна, пока кто-то не заметит, что в акватере неисправен обогреватель.

Любовь не знает времени, а надежда не имеет конца, а вера не знает границ, лишь знание и незнание привязаны ко времени и к границам.

На каникулах выяснили с Таней Cоловьевой, что одновременно перечитываем к выходу «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса (пер. Софьи Фридлянд) — книга вот-вот приедет из типографии.
Впервые читала, как многие, лет в 17-18. Она не изменила мою жизнь, но Грасс одним из первых вел меня к страшному через абсурдное такой уверенной рукой, что многое запомнилось. Это история Оскара Моцерата, благословленного клоуном-лилипутом, предсказавшим катастрофу; Оскара, который в три года дал слово не расти и сдержал его; Оскара, чей голос губителен для витрин, но беззвучен для тех, кому стоило бы прислушаться к нему; умелого, но ненадежного рассказчика Оскара, для которого санитар по дружбе протащил пачку честной бумаги в психушку, где Оскар, не скрывая стыдных деталей, расскажет, как все было на самом деле в бывшем Вольном городе Данциге в первой половине ХХ века. Пугающее параллелями и одновременно утешительное чтение — необъяснимая магия всякого великого текста.

Open-call

Уважаемые авторы, НАТЕ открывает приём заявок в 9 номер ✍🏻

Что можно прислать?
• прозу (рассказы и пьесы, а также повести и романы с синопсисами): дедлайн — 30 января 23:59 Мск
• поэзию, литературоведческие статьи, рецензии, эссе: дедлайн — 25 февраля 23:59 Мск
Подробности — на сайте

✉️ Ответы на заявки в 8 номер пришлём сегодня до конца дня. Восьмой номер выйдет в 20-х числах января.

#Нате_авторам

Рассказ по вторникам

О «Квадратурине» Сигизмунда Кржижановского напомнила Алина Моисеева все в том же дивном интертексте «Балконы: почему они у нас такие», который растягиваю вечерами как хороший сериал.
Сам Кржижановский, писавший примерно 100 лет назад, долго оставался в тени (что, вероятно, позволило ему дожить до 1950 года), хотя был дружен с тем же Булгаковым и появился в его «Театральном романе» в качестве автора стремительной малой прозы. Та же эпоха, что обэриуты, та же абсурдная манера, что у Вагинова, — но скорее темная, кафкианская. Коммунальная столица (и сложное ехидство) почти булгаковская: «Я поднял брови и так и не опускал за все время пребывания в Москве» (это из «Тринадцатой категории рассудка»).

Хотя язык, конечно, особый. Образы как будто нанесены широкими жестами, полной детализации нет — разве фрагментами самое яркое, но представляется происходящее довольно живо. Чем-то похоже на графику Юрия Анненкова, если угодны параллели. Словом, такой типичный Серебряный век. Ну и как фантаст лично мне напоминал Свифта, когда читала его в начале-середине 2000-х.
Это настоящее имя, хотя звучит оно как псевдоним или так, будто автор мистифицирует, преподносит себя героем Гоголя или Салтыкова-Щедрина. У Кржижановского короткие концентрированные тексты, по-хорошему безумные, даже пугающие. Конечно, после упоминания у Алины захотелось перечитать, посмотрела в библиотеках (в Букмейте есть) — каждая вторая аннотация о «русском Борхесе». В целом да.

«Квадратурин» рассказывает об уплотнении наоборот. Сутулину, обладателю настолько маленькой комнаты, что ее уже не разграничить перегородками, чтобы впустить в коммуналку еще жильцов, незнакомец дает некую субстанцию. «Квадратурин», нанесенный на плоскую поверхность, заставляет пространство расширяться, увеличивая его квадратуру. Сутулин вымазывает на свою восьмиметровую каморку весь тюбик, но вещества не хватает на потолок, а тем временем комната начинает меняться и, конечно, менять восприятие хозяина. Но и это достижение сомнительного свойства.

Сначала был короткий сон, потом разбудило чувство какой-то неловкости. Подоткнув плотнее одеяло, Сутулин заснул опять, и снова то же неприятное ощущение безопорности впуталось в сон. Он поднялся на ладони и свободной рукой провел вокруг себя: стены не было. Чиркнула спичка. Ну да: он дунул на огонек и охватил руками колени, так что локти чуть хрустнули. "Растет, проклятая, растет". Стиснув зубы, Сутулин сполз с кровати и, стараясь не шуметь, осторожно придвинул сначала передние, потом задние ножки кровати вслед уползающей стене. Слегка знобило. Не зажигая больше света, он пошел искать в углу на гвозде пальто, чтобы укрыться теплее. Но на стене крюка на вчерашнем месте не было, и несколько секунд нужно было шарить по стене, пока руки не наткнулись на мех. После этого дважды в ночь, длинную и тягучую, как боль в виске, Сутулин прижимался головой и коленями к стене, засыпая, и, проснувшись, снова возился у ножек кровати. Проделывая это механически беззлобно и мертво, он, хотя вокруг еще было темно, старался не раскрывать глаз: так лучше.

Мой Рубинштейн это «Лестница существ» и «Знаки внимания», точный, хлесткий и ехидный комментарий по любому поводу.
Больше не здесь.

Так, раз появилась спустя почти неделю молчания, надо обозначиться ©.
Я жива, относительно здорова и пока в энергосберегающем режиме. Переживаем с коллегой аномальные морозы и кризис отопительного сезона, но продолжаем читать и работать. Берегите себя, не теряйте нас.