***
На встрече в гимназии рассказываю младшим школьникам, какой путь проходит книга от рукописи до собственно печатного артефакта. Третьеклашки: а какие бывают редакторы, а кто выбирает иллюстрации, а вы пишете книги? а о чем?
Четвероклассники (знают жизнь): а как делают выплаты авторам и на какой процент (sic!) они могут рассчитывать, а сколько получают писатели, а почему вы решили стать редактором, это прямо вот хорошая работа?

***
(провела дивное утро в такси — два с половиной беспрерывных часа по красному маршруту Химки-почти Одинцово, затем еще полтора обратно уже по желтому)
— Масянь, как съездила?
— Ты знаешь, отлично: первый таксист музыку не слушал и молчал, потому что всю дорогу шуршал шоколадкой, как в театре, второй под нос напевал что-то на корейском, кажется, но фоново, никто не дергал, половину романа по дороге прочитала, поработала.
Дети:
— А чо-чо, Ксю? Где это она была?
— В пробках стояла. Лишь бы к людям не выходить и слушать тишину.

***
Приезжаю с работы, ложусь на диван с лэптопом, чтобы еще немного поработать. Дочище:
— Мадам, вы же собирались передохну‌ть, почему легли передо‌хнуть?
Сынище, вчера весь вечер крахмаливший уши, пока я читала онлайн-лекцию, с совершенно моей интонацией:
— Потому что нарратив не коррелирует с контекстом.

Простите, я всё о своём

Сегодня Четверг-да-не-тот — детский день на канале, но я немного захлебываюсь в суете повседневности и сама уже не торт. Зато вечером модерирую прямой эфир в Вк и разговор во многом будет о детстве: обсуждаем книги «Мелкий принц» Бориса Лейбова и «Камни поют» Александры Шалашовой.

Борис Лейбов пишет на редкость поэтичную прозу, похожую одновременно на мелодию и на нежный набросок углем на пленэре. Казалось бы, снова детство-отрочество-юность, проза поколения околосорокалетних, все это. Но это все это такой же эстетический подорожничек на сердце.
И если у Бориса автобиографическая повесть и десяток милых рассказов, Сашин автофикциональный еще текст впереди, а сегодня затронем ее последний по времени роман — с притопленным в рефлексии вымышленного персонажа фантдопущением, текст о внутреннем альтернативном СССР от автора, который, в отличие от нас с Татьяной Тимаковой, редактором Бориса, реальный СССР не застал. Думаю, разговор будет занятный. Приходите послушать и задать вопросы.

Дорогие, смотрите, какая тематическая резиденция от Школы литературных практик намечается в Доме творчества Переделкино. По ссылке подробности проекта на карточках и условия опен-колла для подачи заявок.
О людях помогающих профессий пишут даже не со скрупулезной, а просто достоверностью не так часто. Возможно, потому, что не все представляют как работают НКО. А здесь получится разом и узнать, и написать.

Внимательно читайте условия. Когда соискатели присылают не имеющий к заявке никакого отношения текст, рецензенты стремительно черствеют душой. Нет, я не участвую в отборе в этот раз, это из наболевшего.

я за такое буду банить
сказал разгневанный вадим
а все спросили за какое
и приготовились писать
© Похабыч

Настроение понедельника — Stayin' alive как рингтон злодея-консультанта. Я знаю, что два или три человека соскучились и волнуются, где я и что со мной, но пока что срочно разгребаю все, что нельзя отложить на после зимних или майских. Будут какие-то сторонние рецензии еще, подборка Прочтения и попытка подбить книжные итоги, но позже.

Пока у меня перерыв на кофе, вынесу из комментария инсайт, в котором на самом деле утвердилась довольно давно, читая многочисленные современные опубликованные и нет тексты, сгенерированные многочисленными «женщина тоже человек»-авторами (не обязательно мужчинами, кстати). Их коллективная главная героиня выглядит и действует как дева в беде, но не архетипическая, а Гадя Петрович Хренова — потерянная, но не сдавшаяся после заносов судьбы, в отличие от мамы, месяц отдыхавшей на курортах Краснодарского края. Мужика ей надо хорошего (и Гаде, и маме), потому что несмотря на все достижения феминизма в частности и цивилизации в целом коллективная Гадя — волчица и самка, иногда с Птибурдуковым, чаще всего без, но это в любом случае супротив женской природы, ведь Гадя «втайне мечтает о простом женском счастье» (да, это цитата, простите). Но не исключаю, что я просто не ЦА, потому что вот уже без малого 45 лет как женщина, но мечтаю только выспаться.

Дорогие авторы, не надо так. Лучше работать над насмотренностью, начитанностью, стилем, расширением активного словаря и как можно реже употреблять фразу «мое творчество», к которой ехидному рецензенту немедленно хочется пристегнуть эпитет «яшмовое».

Рейвер спросил панка…

В наш #новогодний_онлайн_бар заглянула панк-редактор Ася Шевченко. Присоединяйтесь к беседе о блогинге и музыке!

Нам не дано предугадать, etc
Помню, иронизировала над некоторыми авторами и их редко обновляемым сетом гастрольных историй.
ТАК ВОТ. За пару недель (не приходя в сознание в сердце рабочего декабря) дала 4-5 интервью и везде рассказывала о себе одно и то же. Не так. Одними и теми же фразами. Я о себе не вру — это плюс, у меня пластинку заело — то минус.

Владимир Сорокин «Наследие» (CORPUS @Corpusbooks, 2023)
С Сорокиным, по счастью, все не так, как с ежегодной забавой «Будет ли новый роман, который никто не ждет, но все обсудят», поэтому завершение трилогии, начатой в позапозапозапрошлой жизни, еще в 2010 году, действительно ждали многие, в том числе я. Нет, я не собиралась плакать на платформе 9 ¾ , расставаясь с любимыми героями, но испытала сложный гибрид сожаления с облегчением, когда, вздохнув, будто оттолкнувшись от перрона, из времени сновидений во время эмпирическое ушел дочитанный мною третий роман о докторе Гарине.

Густовато начала, да? Созвучно ощущениям. С одной стороны, добрый друг заранее предупредил, что будет жестоко до беспощадности. С другой, ожидаемо: новые трюки разучивает тот, у кого старые плохо триггерят чувствительного читателя. Но к такому уровню, чуть более прямолинейно, чем стоило, разворачивающему метафору омерзительности любого насилия (<уестествляют> всех, но крепчают единицы — все как в жизни) я была не слишком готова в этом декабре. ШТОШ. Автор все еще никому ничего не должен.

Тем временем сквозь постапокалиптический снег мчится транссибирский экспресс, напоминающий и пресловутый «столыпин», и эшелон на Самарканд, и поезд из вшитой в начало предложения аллюзии на графический роман и экранизацию, и состав из моего любимого южнокорейского истерна «Хороший, плохой, долбанутый» (где поезд — там нападение, ясно как гриб на горизонте). Топливо его — человеческие останки. Пассажиры его, по сути, такие же куски мяса, но еще мыслящие, следовательно, существующие.

Сексуализированное — типичное сорокинское, кого мы обманываем, — насилие, которым в этот раз перепропитано непередаваемое умение автора цепко держать читателя за хоботок, затопило каждый байт происходящего. Но это не бессюжетное безумие ради эскалации затупленных рецепторов, а вполне объяснимый логикой переход на этап отмирания старого, дающего жизнь новому. И это новое не обязано быть светлым, добрым и разумным. Что посеяли, напоминает Владимир Георгиевич с несколько навязчивой назидательностью, то и получите.

Чего у нашего маргинального классика не отнять: если в предыдущей части две неформатные дамы совокупились с протагонистом не так чтоб по зову сердца, а потому что часики тикают, в третьем романе наследники Гарина предстанут в количествах — две пары еще более неформатных, чем их матери, близнецов. И детишки эти (на самом деле молодые взрослые, двое типичные вырожденцы, двое скорее благородные (ну как благородные, мы все еще играем по правилам автора) дикари) так ловко перескакивают из ткани сновидений в ткань мифического, читая о сиблингах в случайно найденной книге и возникая из дымки на горизонте, что это убаюкивающее переключение регистров немного нивелирует уровень низведения человеческого куда ниже дна, в которое стучит животное.

Почему меня так тянет в мифы, хотя 13–14 лет назад все начиналось с «Метели» и всеми прилагающимися прозрачными отсылками на русскую классику™? Сорокин уравновешивает хаос постъядерной бывшей России космосом, возложенным на плечи гигантов, которых будет обсуждать кружок любителей литературы новой формации в предпоследней части «Наследия». Достанется Булгакову, обэриутам и эмоционалистам, фронтовикам и шестидесятникам, будет непременный кивок наставнику — Мамлееву и пренебрежительный укор инвалидизированной цензурой прозе, словом, традиция закольцована, шпильки выпущены. Но православного доктора все еще, как и во втором романе, втаскивает на следующий этап мифический Ворон, перезапуская цикл времени после очередного конца света. Время по Сорокину в этом смысле обычный уроборос: его архетипический бог умирает, воскресая в собственном потомстве. И если в моем внутреннем кинотеатре до этого были Пон Джун Хо и Пак Чхан Ук без купюр, монтировать финал позвали Терри Гиллиама. В общем, персонажи третьей части пришли к счастливому финалу.
Если кто-то читает ушами, у Строк @stroki_mts аудиоверсия, начитанная Михаилом Горевым, и, ЕМНИП, он не впервые читает тексты Сорокина и делает это чудо как органично.

Рассказ по вторникам
Нет, я не забыла. Братик вчера снова вытащил из ноосферы мой выбор и в пяти постах разместил рассказ, о котором хотела написать я.
Поэтому, простите, сегодня мой и даже не рассказ, а так — небольшая заметка, которая год назад вошла в новогодний выпуск «Юности».
Из никому не нужных итогов 2023: опубликовала три рассказа — один в толстяке, два в сборниках, сдала издательству четвертый. С моими скоростями суперурожайно.

(и про итоги года, простите)

Иду к своему диаметру как Красная шапочка у Гарри Бардина, только без пирога, но с песней про подмосковные вечера. Особенно драматично, на мой вкус, мне удается фраза «если б знали вы, как мне дороги», когда я то пытаюсь не съехать с огромного сугроба в лужу неизвестной глубины, то качусь по матовому черному льду, спаявшемуся с асфальтом. Посреди небольшого озерца стоит по колено в черной воде женщина в розовом лыжном комбинезоне и орет на звонящий телефон. Пытаясь обойти и лужу, и экспрессивную лыжницу, невольно подслушиваю (тут я как восьмилетний герой Ислама Ханипаева):
— ПЛОХИЕ СЛОВА. ПЛОХИЕ СЛОВА. МНОГО ПЛОХИХ СЛОВ. — Интонация резко меняется. —Добрый вечер. Вы позвонили фасилитатору позитивных коммуникаций Алине. Слушаю вас! ЧТО? ПЛОХИЕ СЛОВА. В ПЛОХОЕ СЛОВО СЕБЕ СВОЙ ТАРИФ ЗАСУНЬ!

На перекрестке долго не зажигается зеленый. У будки «Ремонт обуви» стоит огромный дядька с розовым принцессовым мешком для обуви на спине и гудит что-то в окошко. Звонит телефон, он берет трубку, долго слушает, зачем отвечает:
— Никого я не забыл. Вон колготки напяливает. — Нажимает отбой, неторопливо гудит в окошко: — Ладно, пойду, опять Даньку забыл, надо шоколадку ему, чтоб не сдал моей. Нет у тебя? — Трогает меня за рукав. — Девушка, у вас шоколадки нет? — У меня нет. Дядька, горестно: — Все, сука, на пэпэ сидят. Поэтому злые.

Ищу вагон попустыннее, нахожу, сажусь у окна, включаю книжку. Рядом плюхается кто-то, шуршащий, как рукава пуховика, трущиеся о болоньевое туловище.
— Меня к тебе небеса послали, — сообщает вкрадчивый голос. Жалею, что не могу дыхнуть огнем или хотя бы серой. Посланник небес, похожий на артиста Кононова в роли Нестора Петровича, продолжает: — теперь ты спасена.
Откладываю книги, собираю ладони в адья мудру:
— Видишь, — говорю, — это знак моим братьям. Они уже идут за тобой.
Посланник ушуршивает в следующий вагон.
И это я еще не пела!