Регулярный подкаст сегодня вот о чем.

На Букмейте есть лекции Олега Лекманова о «Мастере и Маргарите» и Булгакове (это из блока о довоенной советской литературе — отдельными файлами на Букмейте (я не все нашла, но, может, плохо смотрела) или целым курсом на Магистерии)

На Арзамасе тоже есть что почитать и послушать: курс Мариэтты Омаровны Чудаковой, статья о коммуналке, материал о том, чем вдохновлялся МАБ и тд.

Ну и вместо подкаста: коллеги из Вимбо @Vimbo_audiobooks записали в прошлом году аудиоспектакль с Ксенией Раппопорт, Максимом Сухановым, Григорием Перелем, Алексеем Кортневым, Алексеем Багдасаровым (он еще и режиссер), другими известными прекрасными актерами. Просто праздник, какой-то.

Хотя МиМ не самая моя любимая вещь Булгакова, я считаю этот текст важным и смыслообразующим. Для меня его мрачноватая ехидная магия в каком-то смысле мой личный белый кит, но без негативной коннотации. Поэтому обязательно пойду завтра в ГМИРЛИ. Там будет встреча, открывающая цикл бесед в книжном клубе «Литература настоящего», — Юрий Сапрыкин и Михаил Шапошников поговорят о «Мастере и Маргарите». Дискуссия начнется в 19:00, это бесплатно, но нужна регистрация. Подробности в канале Альпина.проза. Тот случай, когда на работу как на праздник.

Город Чагинск так просто не отпускает тех, кто в нем побывал. На первый взгляд кажется, что он умирает: ветшают здания, уезжают и пропадают люди. Но его жители знают, какую силу таит в себе это место, и сколь дорого придется заплатить человеку, влезшему в его тайны.
Дилогия Эдуарда Веркина «снарк снарк» похожа на длинный мистический сериал с элементами детектива. 

Многослойный, вязковатый с непривычки, наполненный причудливыми метафорами, ехидными отсылками, меткими наблюдениями, ироническими сценками и дискретными приветами коллегам по писательской ниве, гибрид детективного, мистического и канонического провинциального романа похож на это громоздкое предложение. Но тем не менее читается проза Веркина легко, незаметно втаскивая читателя в сюжет, как бесконечная лента в визуальной соцсети: ничего не понятно, но дико занятно.

О переплетении жанров внутри провинциального романа и о том, почему Веркин – трикстер от мира литературы, – в рецензии редактора и литературного обозревателя Аси Шевченко.

#рецензия

Копятся подростковые книги для обзоров — постараюсь два-три раза в месяц о них рассказывать. Пусть будет Четверг-да-не-тот.

То, что я живу с бабой Ёгой, меня не удивляло. Как может удивлять жизнь? Ты в детстве просто ее живешь и все. Не задумываешься. Сказка — так сказка. Ну а что?

Маръа Малми «На моем зеленом лице все написано» (Белая ворона @albuscorvusru, 2023) — книга победитель издательского конкурса, сама Маръа побывала в финалах «Книгуру» и «Коры». И это чертовски заслуженно, потому что автор владеет одинаково хорошо и словом, и читательским вниманием. И не льет сироп на острые углы.

Сима в Финляндии с пяти лет. У него была русская мама и финский отчим, хотя роднее его поди сыщи. Есть еще Рупла (на самом деле Саня), Пушкин (да, тот самый) и позже появится Елена (прекрасная вполне). Почему мама была? Когда Симе было девять, она утонула. Тело так и не нашли, но через пять лет в доме Симы и его отца, спасателя Койвунена, завелась речная тварь — видимо, вылезла из стока в душевой кабине.
На самом деле это не ужастик и не сказка. Это жизнь подростка, в словах и ощущениях переданная чертовски точно. Разве что цитаты из советского кино, которыми в 2018 году сыплет Сима, меня смутили, но а) мои дети тоже ими сыплют, это культурный код семьи, б) Рупла мог нахвататься от русскоязычных родителей, Сима цепанул. Маръа передает темп речи и такие же дерганые, противоречивые поступки и чувства человека, который уже не совсем дитя, но и до взрослого не дотянул. Ему хочется быть грубым и решительным, но он болезненно трогательный и чуть просвечивает розовым, как оттопыренное ухо на беспощадном июльском солнце. Потому что чужая страна, проблемы в семье и вообще первая любовь.

А она наклонилась и поцеловала. И подула. И нос сморщила:
— О-о, мыться не пробовал, Сима?
Я тогда стал размером с желудь. Лежал на асфальте среди других желудей и боялся пошевелиться. Шептал про себя: возьми меня в ладошку. Подуй еще.

Но подняться все же пришлось.

Почему зеленое лицо? Все объяснят. Это важная деталь. Маркер инаковости.

Номер два

Теперь об очных встречах (простите, жители не этой нашей столицы), это все места, куда я не успеваю, но старательно слежу за анонсами, зато кому-то пригодится.

Напомню, что мы с Альпиной.Проза, Полкой и «Мастером и Маргаритой» сегодня в 19:00 в ГосЛитМузее на Зубовском. Не совсем для подростков, просто служебным положением пользуюсь.

31 октября одни отмечают Хэллоуин, другие Самайн, у физиков День темной материи, у лириков Международный день экономии, а издательства «Абрикобукс» @apricotbooks презентация книги Леши Олейникова в кафе Ex:libris, зловещая музыка и (инсайд от автора) «Будем про греческие физиологи разговаривать и Каталог гор и морей, про каркодилов и пантеру, подобную Христу».

В пространстве Letters @polyandrialetters — московском филиале издательства Поляндрия @polyandria Мария Ныркова — та самая, что написала «Залив терпения», в субботу 11 ноября проведет первое занятие курса для подростков «Учимся сочинять истории», второе занятие через две недели, на сайте можно посмотреть программу.

А 12 ноября там же моя подруга и коллега Оля Лишина, прозаик, поэт, преподаватель, автор повести «Сияй!» и (со)автор песен группы «Мельница» вместе с психологом Светланой Филяевой проведут встречу книжного клуба по повести «Синяя птица».

Тем временем вчера ночью были объявлены результаты премии Андрея Белого. Тот редкий случай, когда знаком с текстами лауреатов всех номинаций, кроме собственно «прозы».

Я не только в день памяти Михаила Давидовича вспоминаю его взрослый цикл, самый мой любимый и созвучный. Три года без Яснова. Беда.
По ссылке все «Двенадцать. Стихи».


2
Бросил писать, потому что понял нелепость
этих защитных стен. Как ни строил крепость,
она уже не спасала от передряг.
Тут-то и объявился незримый враг:
предательство. Долго не мог понять, кто предал, — он ли, его ли?
Вдруг очутился в бескрайнем поле.
Трижды пытался — бороться, смириться, забыться,
но страница
оставалась нетронутой. Комкал ее. И ком
в горле стоял колом.

6
Бросил писать, потому что схватился сдуру
за халтуру: редактуру и корректуру.
Было уже не до славы, но хотя бы побыть на плаву.
Ринулся в прозу. Месяц за месяцем мучил главу
повести, так и застрявшей на первых страницах.
Вскоре халтуры прибавилось. Разве что ночью приснится
зыбкое нечто, влекущее нечто, — казалось, вот-вот…
Сон исчезал. И манили аванс и расчет.
Правил. Писал на полях. Относился с душой.
Но поля были собственностью. Чужой.

Подруга говорит, когда ты напишешь, что сегодня был спокойный день и не пошутишь по этому поводу, я пойму, что тебя взломали. Можете не сомневаться, это я. Правда, не о книгах.
Сегодня было ужасное утро, я снова в электричке — возвращаюсь из поездки, которая выглядела так: приехала из области в столицу, вышла, узнала, что надо ехать обратно, пошла на платформу, с которой поезд идет домой; думаю свои грустные мысли и, чтобы отвлечься, крахмалю уши. Заодно заметками с прошлых поездок поделюсь, чтобы дважды не вставать.

Сзади энергичный мужской голос:
— ...нет-нет эти мухоморы не трогай, опять неправильно приготовишь! Для супа тебе нужны подберезовики, в крайнем случае чернушки. — замолкает, очевидно, что болтает по телефону. — А вот у нас в тайге грибы можно косой косить... (дальше я отвлеклась, но там все равно на грибниковском)... и тогда из гриба выходят все черви за один раз. Нет, это станцию объявили, я же в электричке. В смысле, ты не догадалась. Нет, это не жена. Ну станцию объявили же. ЛЕНА! — замолкает.

Парни слева:
— Пойми, чувак, каждое движение должно доставлять боль. В этом жизнь и в этом смысл!
(ай фил дат пейн, бро)
Девушка напротив, помогая себе жестами:
— Заказала на вайлдбериз вибратор. Ну что-то размер неудобный, рука устает, он нагревается и пластиком воняет, надо высокое что-то, а то суп по всем стенам...
Подруга рядом, приглушенно:
— Кать, блендер, что ли?
Катя:
— А я как сказала?
Парни слева, вежливым хором:
— Вибратор.

Замотанное по брови дитя неопределенного пола лет четырех, перекрикивающее «купила мама Леше отличные галоши» из планшета:
— Мама, это зима? Это зима, мама? Зима, да? Прямо вот зима? Мама? Мама, да, зима? Зима, мама, да? — и так от Останкино до Левобережной.
Хочется спросить, какие седативы принимает эта дивная женщина, монотонно кивающая своему ребенку, постукивая длиннющим ногтем по дисплею выключенного смартфона. Ну или она знает, какие мухоморы для супа правильные.

Подсаживается дядечка, густо пропитанный одеколоном такой убойной силы шипра всей этой части земного шара, что у меня мгновенно наливается красным нос так, что приподнимаются очки, и хлещут слезы из глаз, накрашенных по праздничному поводу для поездки. Понимая, что такой сегодня день, уже не пересаживаюсь — все равно выходить через 2 минуты, а я напротив дверей. Дядечка с льдистым, как у Рутгера Хауэра, взглядом заводит нараспевную речь, как будто мы с ним персонажи Коваля:
— Вы, девушка не печальтесь. Природа-то, она ведь мудра. Глупым меньше по жизни тягот достается, а умные через это страдают — они всяко на многое способны. Если досталось, бог даст сил на претерпевание. А ума достаёт ведь и так. Но поплачьте, слезы шлаки выводят и думы недобрые.

Не хочется быть умной. Хочется ткнуться лбом в надпись «не прислоняться», бить в нее, как в мишень, повторяя: это зима, да? зима? Зима это, да?
Но мне уже выходить.

Великая К.А. Терина опять нарисовала меня

Пятница повела себя непотребно и выступила как полноценный понедельник на острове Невезения. Поэтому я тоже смухлюю. Помните, конечно, историю о том, как Киз получил за рассказ «Цветы для Элджерона» премию «Хьюго», а за одноименный роман — «Небьюлу» (у меня нет сил перепроверять, если напутала, старшие товарищи поправят). Вот так у меня вышло с «Комнатой Вагинова» Антона Секисова.

Однажды этот текст уже был пятничной book of calm — но как аудиосериал на Букмейте, а сегодня на сайте вышел мой материал о бумажной книге, потому что роман получил премии моего сердца минимум дважды. Еще и недописанная полнокровная рецензия болтается в заметках: в ней я, как герои «Комнаты Вагинова», блуждаю между остранением и абсурдом, вспоминаю о новом варварстве, доминантах кэмпа и отсылках на подвал Клегга, — словом, обо всем, что не влезло в релиз, и, полагаю, добавлю что придумается по дороге. Так что это дело далеко не на одну трубку.

...вообще создается ощущение, что все герои обитают в лимбе — том, что у режиссера Нолана в его многоуровневых снах, а не том, что первый круг ада по Данте (впрочем, не точно и это). Не зря же хозяйка прямо указывает Сене на иллюзорность происходящего: «А вы знали, что человек видит сны круглосуточно, даже когда не спит? Просто разум их подавляет».

Давно не было киносуббот.
Поскольку мы семья высокой культуры и интеллектуального быта (нет), сегодня мостик между прибытием Марти МакФлая и Хэллоуином — The Frighteners, комедийный ужастик Питера Джексона с Майклом Джей Фоксом в главной роли. Немудрящий набор клише из готического канона и отсылок на знаменитые хорроры, чуть затянутая экспозиция, музыка в стиле «плохие дядьки идут на дело», наивные шутки, милая предсказуемость (комментарий старшего) и слабовато прописанный катарсис героя (дополнение от младшей). До киноэпопеи «Властелин колец» оставалось 5 лет.
Самое то в конце тяжелой недели.

Сегодня Всемирный день борьбы с инсультом — день, о котором мне хотелось бы знать с другой стороны, но что есть то есть.

Я все не соберусь развернуто поговорить о том, как пишут об этом в худлите, если речь не идет о пожилом или хотя бы относительно возрастном персонаже.
Мне было 20. С тех пор у меня кривая улыбка, чуть скрюченные пальцы левой руки, прокаченный по поводу внешности дзен и проблемы с качеством жизни, казалось бы, не связанные с нарушением кровообращения напрямую. И таких, как я, до сих пор часто считают воплощенным фантдопущением. Инсульт это же про стариков.
Но это проблема даже не медицины, а ментальности, позднего обращения к врачам, необращения вообще, непонимания проблемы, неумения распознать.

О своем опыте я писала совсем немного и вдруг обнаружила необоримую трусость превратить его хотя бы в повесть. Хотя ношусь с темой невидимой инвалидности много лет.
В прошлом году в Поляндрии вышла важная книга Джона Макгрегора «Споткнуться, упасть, подняться».

А на сайте АНФ опубликовали статью о профилактике инсульта.

Берегите себя и тех, кто рядом.

Мария Ныркова «Залив терпения» — третья книга совместного проекта Поляндрии No Age @polyandria и @smyslshop. На Букмейте есть аудиоверсия, начитанная Анастасией Великородной, ее голосами говорят персонажи «Кожи» Жени Некрасовой.

Я редко читаю автофикшен не по работе и в целом, в силу профессиональных и личных интересов, чаще обращаюсь к другим жанрам. Но с этой книгой у меня вышло как с «Хореей» Марины Кочан — в ней есть поэзия и история. Хотя, конечно, иной раз хотелось здесь пригладить, там притушить — откровенность и эмоциональность других меня утомляют, но это чаще не об авторах, а о моих предпочтениях и, снова профессиональных, установках.

Маша, подчеркнуто юная в своем розовом плаще и розовых кроссовках, назначена семьей быть самой старшей: она летит на Сахалин, чтобы продать квартиру и обрубить последнюю связь рода с этим поразительным и многотрудным островом. И эта поездка, как часто бывает с такими делами, становится экзистенциальным путешествием к себе, своим корням, своим страхам и родине, о которой уже столько сказано, которая не мать и не мачеха и никому не обещала ею быть. Родина — даже если и родственница, — хозяйка, пустившая тебя на постой, а там как повезет.

Маша впитывает Сахалин как океаническую влагу и параллельно рассказывает истории своей семьи, снимает их как груз с натруженных плечей нескольких поколений: умерла в младенчестве, репрессирован, убит бандитами, убит медным парами, убиты землетрясением, умер, умерла, умерли, умирает, угасает. И в этом, как ни странно, много жизни, но много и страхов, которые Маша поборет, если в ней есть силы на проговаривание вслух с вплетением личного, общечеловеческого, с отсылками на всегда современного Чехова и разных повременных поэтов. Мария Ныркова сама поэт с ее тюленями, гладкими, как слезы, гниющими досками счастий и крепко стянутыми илом деревяшками бед.

И не такая уж внезапная параллель от меня: Маша это такая девушка Сирень из веркинского «Острова Сахалин» — смелое дитя, попавшее в чуждый мир по надобности, но бывшее там по неясному сердечному зову, исследующее себя, свою любовь, свою родину, которой не принадлежит, свое право покинуть этот край, зажмурив детские глаза, а открыв уже взрослые.

уязвимо движется мир по рельсам своим. по своей орбите. сопротивление доле — это ведь неестественно для мировой гармонии. если бы закон физики обладал сознанием — если бы солнце само выбирало как и когда — если бы у правила было столько же воли, сколько есть у меня, — мы никогда бы не настали.
я чувствую, что порабощена.
я чувствую, как порабощена.

Настроение понедельника и история.
Какой понедельник — такое остальное.
Обдумывая обзор нового романа Кати Манойло, слушала Sidsel Endresen и почти случайно набросала небольшую, но страшную подборку книг с голосами тех, чье тело вынужденно потеряло границы и перестало ощущаться собственным. В каких-то насилие и объективация — магистральная тема, в каких-то проходит по самому краю как часть бытования там, где скот ценнее женщин и детей или где ты виновата по умолчанию, просто надев юбку. И даже в вымышленных мирах такие истории — реконструкция имевшего место в реальности. В приведенных ниже текстах героини не то чтоб исправили мир, но попробовали преломить парадигму. Не уверена, что получилось у всех. Не уверена, что получится при нас.

Я не проводила исследование, взяла лежащее на поверхности сбивчивой памяти. Возможно, в списке не самые очевидные книги. Возможно, вам кажется, что чего-то не хватает, — воля ваша, но у меня вышло так.

Екатерина Манойло «Ветер уносит мертвые листья» (Альпина.Проза, 2023)
Марго Гритт «Вторжение» (Альпина.проза, 2022)
Алексей Поляринов «Центр тяжести» (Альпина.Проза, 2023)
Евгения Некрасова «Кожа» (Попкорн, 2022)
Мириам Тэйвз «Говорят женщины» (Inspiria, 2023)
Элизабет Уитмор «Валентайн» (Inspiria, 2021)
Виолен Беро «Как звери» (Поляндрия No Age, 2022)
Наталья Илишкина «Улан Далай» (РЕШ, 2023)
Шамиль Идиатуллин «Последнее время» (РЕШ, 2020)
Виктор Ремизов «Вечная мерзлота» (Альпина.Проза, 2021)
Вера Богданова «Сезон отравленных плодов» (РЕШ, 2022)
Сьон «Скугга-Бальдур» (Городец, 2022)
Юхани Карила «Охота на маленькую щуку» (Livebook, 2022)

Хэллоуин, Самайн, но Рассказ по вторникам по расписанию

Общее место писать «на самом деле Рэй Брэдбери был не только фантастом». Но он и правда на самом деле был еще и фантастом. Как прозаик Брэдбери начинал с готики, находясь под большим влиянием Йейтса (из которого, как из букета для Бубликова, дергал цитаты на названия) и Эдгара Аллана По (за что молодого автора поругивали наставники). И кроме детства, закупоренного в истории о Гринтауне, у Брэдбери и нуарные детективы есть, и забавный цикл о семейке, вроде Адамсов («Из праха восставшие»), и ехидные заметки о современниках, и милые стихи. И роман о Хэллоуине тоже — наверное, братья Дафферы перечитывали его, приступая к сценарию первого сезона «Очень странных дел».

Выбирая рассказ для вторника, я зависла, разрываясь между моим самым любимым «И все-таки наш», каноническим «И грянул гром», постапокалиптическим «Будет ласковый дождь» (страшный мультик моего детства, на ютьюбе есть — производство «Узбекфильм», что отдельно любопытно), философским «Здесь могут водиться тигры» (есть и такой советский мульт, что тоже добавляет нюансов), еще несколькими, для которых у меня закончились эпитеты. Поэтому остановилась на стареньком «Крошка-убийца» (Хэллоуин потому что).

Погуглила за вас. Рассказ был написан в начале 1940-х, затем были две журнальные версии и еще одна — для сборника «Темный карнавал». Переводов тоже несколько, я впервые читала в середине 1990-х не помню, чей. В оригинале Small Assassin — поэтому в некоторых изданиях «Маленький убийца». Текст малость перекликается с другой историей Брэдбери — «Вельд» (читала в переводе Льва Жданова), тоже хэллоуинской вполне. Она сначала называлась The World the Children Made.
В первом рассказе речь скорее о постродовой депрессии и принятии родительства как такового, во втором — предупреждение о темной стороне прогресса и о том, что, взрослея, дети меняют приоритеты и переназначают тех, кто для них авторитетнее. Многие люди проходят этот таймлайн одинаково: сначала утроба матери как маленькая вселенная (и теоретический младенец подсознательно ненавидит ее за то, что исторгла в шумный, яркий, холодный и чуждый мир, а матери, к слову, некомфортно, что ее тело ей больше не принадлежит и рождение одного человека нередко конец другого (во многих смыслах):

Кесарево сечение дало жизнь ребенку и чуть было не лишило Алису жизни. Она винит ребенка в своем предсмертном состоянии и в пневмонии. Она путает причину и следствие и сваливает вину за свои беды на самый удобный объект. Господи, да все мы так делаем! Мы спотыкаемся о стул, и проклинаем его, а не нашу неловкость. Если мы промазали, играя в гольф, то ругаем клюшку, мячик, неровную площадку. Или неприятности в бизнесе, мы обвиняем бога, погоду, судьбу, но только не самих себя. Я могу повторить тебе только то, что говорил раньше: люби ее. Духовный покой и гармония — лучшее лекарство. Найди способ продемонстрировать ей свои чувства, придай ей уверенность в себе. Помоги ей понять, какое невинное и безобидное существо ребенок. Убеди ее, что ради ребенка стоило рискнуть жизнью. Пройдет время, все уляжется, она забудет о смерти и полюбит ребенка.

), затем есть значимый взрослый или несколько, потом появляются ровесники и/или нечто абстрактное, сотворенный кумир. Например, виртуальная реальность, вытесняющая материальную. Здесь могло быть рассуждение в духе «Черного зеркала» о всяких запрещенных сетях и социальном капитале, но это и так очевидно. С уточнением, что оба рассказа были написаны в середине прошлого века.

Ребенок не может жить без привязанностей. Вы с женой позволили этой комнате, этому дому занять ваше место в их сердцах. Детская комната стала для них матерью и отцом, оказалась в их жизни куда важнее подлинных родителей. Теперь вы хотите ее запереть. Не удивительно, что здесь появилась ненависть.

В общем, как говорили в моем детстве, приятных вам кошмариков.

Татьяна Мастрюкова «Приходи вчера» (РОСМЭН @rosman_books, 2023)

«…а вдоль дороги мертвые с косами стоят. И тишина…»
Таня Мастрюкова среди меня главный местный специалист по фолк-хоррору. У нее вышло уже несколько подростковых книг, но «Приходи вчера» стоит особняком в этой линейке, потому что это как раз коллекция быличек, которые Таня собирала во время своих фольклорных экспедиций и отчасти использовала в текстах. Не сюжетные страшилки, привычные поклонникам предыдущих романов, а именно доработанные и сопровожденные комментариями автора личные истории — воспоминания, семейные предания, странные случаи. Как бы почти тру-хоррор, потому что люди в большинстве верят глазам своим, а глаза видели такое, что впору вызывать не собаку с милицией, а скорую психиатрическую.

Механизмы психики, помогающие сконструировать такие воспоминания, разные: у кого-то магическое мышление, кто-то пытается объяснить себе чудовищность происходящего или несчастный случай с близким человеком (как родители обвиняемых в теракте подростков из романа Дмитрия Захарова «Комитет охраны мостов»), у кого-то высокая чувствительность и развитое воображение. А еще былички рассказывали детям, чтобы те без надобности не совались куда не надо — это действеннее просто сказок, потому что апеллирует не к традиции, а к личному. Помните байки, которыми обмениваются мальчики у костра, когда к ним присоединяется охотник в рассказе «Бежин луг» Тургенева? Словом, это еще и способ безопасно прожить некий опыт. Научение через развлечение. (В этом месте должен быть трек АИГЕЛ «Тебе кажется»).

Она нехотя выползла из-под пледа и, шурша по паркету шерстяными носками, решительно закрыла дверь в комнату. Щелкнула замком и проверила, дернув за ручку. Дверь не шелохнулась.
И тут прямо за ее спиной, у левого уха — она даже почувствовала дуновение воздуха на своей щеке — раздался сухой смешок, и, холодея, она услышала вкрадчивый голос:
— Наконец-то! Вдвоем ведь нам гораздо лучше…

В хорошей компании рассказала на Прочтении об одной из книг, напугавших меня за последние пару лет. Поскольку редакция поставила задачу выбрать текст, в котором ужасает именно реальное, а не вымышленное, я поняла, что мой личный топ состоит из десятка-полутора. Но, например, о «Комитете охраны мостов», «Ветер уносит мертвые листья», «Говорят женщины», «Ру. Эм», «Суть вещи» и нескольких других текстах, я еще буду писать развернуто (спойлер для редакторов: я скоро все сдам, честно-честно), а про книгу братика уже писала и не раз, решила ограничиться «До февраля» Шамиля Идиатуллина.
А подборка годная — некоторые книги выбрала бы и сама.

Сама не смогу поехать из-за накопившегося, но расскажу, вдруг кому-то будет интересно.
4 ноября в любимом Доме творчества Переделкино фестиваль жанровой переводческой литературы: ярмарка отличных издательств и дискуссии со спикерами, которых всегда приятно слушать — Александрой Борисенко, Екатериной Доброхотовой-Майковой, Василием Владимирским и еще много кем, подробнее Переделкинском пенале.

Я сейчас русскоязычного предсказуемо читаю и редактирую больше, чем переводного, но все равно слежу по мере сил за профессиональными событиями. Почему-то многим даже книжным людям кажется, что знать язык равно суметь перевести книгу. А потом «ой, чего-то книга какая-то не очень». Ну и, раз я уже митингую с броневика, это опять о том, что переводчиков нужно и важно упоминать. Они переносят поэтику и смыслы, и часто, если не резонируют с ожиданиями читателя, остаются крайними. А если текст оказывается не просто читабельным, но ладно скроенным и ловко сшитым, то это просто толмач солонку передал. Ну да, ну да.

Ну и снимать стигмы с жанров тоже полезно. Пусть расцветает всяк цветок.