Вот потому, что вы говорите то, что не думаете, и думаете то, что не думаете, вот в клетках и сидите. ©

Немного структурализма на нашем канале. Пятничная book of calm сегодня — «Свобода» Зигмунта Баумана. Вообще где я и где британские социологи, но, обсуждая со слушателями антиутопии, часто вспоминаю доступно разобранный Бауманом «Паноптикон» Иеремии Бентама — проект идеального пенитенциарного заведения (зацените список: не только тюрьма, но работный дом, сумасшедший дом, дом призрения, лазарет, школа, etc).

Необязательный факт: идею проекта Бентаму подал братец Сэмюэль, инженер-механик, который побывал у самого Потемкина, собирался помочь ему наладить хозяйство (те самые деревни, ага), но Потемкин отвлекся на русско-турецкую кампанию, а Сэмюэль Бентам, поглядев на это дело в древнерусской тоске, уехал домой, все еще обдумывая поселение, в котором дома и мастерские кольцом окружали бы площадку в центре которой стояла бы вышка с прорабом.

Так вот, Бауман. Не сообщает ничего революционного или неспорного, декларируя свободу как систему отношений, а не встроенную потребность. Но как-то это отчаянно-утешительно на грани чтения Оруэлла. Потому что по Бауману свобода — это привилегия и власть. Все эти манипулятивные символические практики интеллектуалов, надзор над надзирателями и тд.

Паноптикон интересуется не тем, что люди думают, – но лишь тем, что они делают. Идеологическое доминирование, культурная гегемония, индоктринация или как бы еще ни назывались попытки добиться духовной зависимости, – все это в контексте паноптикона показалось бы неуместной и неоправданной причудой. Никого не заботит, станут ли заключенные все то, что они делают, делать в конце концов еще и охотно, – лишь бы они это делали.

Когда пару месяцев назад я делала подборку наших любимых произведений Фолкнера, Ася @UmiGame вдруг выдала гениальную идею сделать подборку наших любимых произведений Уайлдера! Так как он числится среди моих любимых писателей, за идею я с благодарностью ухватилась. Итак, Торнтон Уайлдер: романист, драматург, эссеист и просто красавчик, писатель с настолько разнообразными интересами, что иногда сложно поверить, что это все написал один и тот же человек. А вот и наш личный Уайлдер-топ:

Books in my hands @booksinmyhands

Heaven's My Destination (1935) «К небу мой путь» («Небо – моя обитель»). Это роман о странноватом продавце учебников Джордже Браше, который будто живет в мире, ограниченном теми самыми учебниками, что он продает. Странным образом он олицетворяет Америку своего времени, путешествуя со своим чемоданчиком по самым разным городам и весям. Сам Уайлдер, будто вторя Флоберу, писал: “Джордж Браш - это же я!”

Заметки панк-редактора @UmiGame

The Bridge of San Luis Rey (1927) «Мост короля Людовика Святого» – детектив, в котором предмет расследования не столько гибель пяти очень разных людей, сколько их прижизненный моральный экзистанс. Что, если добрый или злой нрав никак не влияет на направление кары Господней? Отвечает монах-францисканец Юнипер (Перу, XVIII век). Роман, написанный на исходе ревущих 1920-х, получил Пулитцеровскую премию. Перевод великого Голышева — все премии моего сердца.

Read*teach*crossstitch @read_teach_crossstitch

Our Town (1938) «Наш городок» – чудесная пьеса, где без лишней сентиментальности автор помогает понять, что по-настоящему важно. Спойлер: ничего, потому что мы все всё равно умрём.

ttvanna @ttvanna13

The Skin of Our Teeth (1942) «На волосок от гибели» – пьеса-фантасмагория с библейским подтекстом, в которой одна и та же семья (Адам, Ева, Лилит, Каин, Азура - разумеется, с новыми англоязычными именами) переживает поочерёдно ледниковый период, всемирный потоп и войну. Пир для любителей автора и его излюбленных приёмов: тут есть и постановщик, подбирающий "новых" актёров, вместо "отравившихся" накануне спектакля; и хор из сестер-муз, поющих рождественские гимны во время ледникового периода под аккомпанемент Гомера; актёры, которые выходят "за рамки своей роли" и "внезапно" отказываются играть ту или иную сцену, потому что "помнишь вчера ты переборщил в этой сцене и чуть не задушил партнёра"

Марселизация @marcellus_live

The Woman of Andros (1930) «Женщина с Андроса» для меня сейчас – о поиске покоя и воли внутри себя, потому что снаружи – на всём белом свете – не только счастья нет, но и всего остального недостаточно. Героиня – любимейший мой тип персонажа: человек, что собрал рожей все плевки судьбы, – и сохраняет при этом вид цветущий и беззаботный. Остальные герои вслед за ней совершают самое восхитительное преступление, самую немыслимую дерзость: остаются собой и не делают зла. Красивое, грустное, но в то же время невероятно утешительное чтение.

Королева в восхищении @koroleva_v_voshischenii

The Cabala (1926) «Каббала» – текст-сюрприз, в котором абсолютно все совы не то, чем кажутся. Так, современное обернется вечным, реализм - мистикой, а сатирический роман нравов – проникновенным романом взросления. После «Каббалы» вы, возможно, решите, что и Нил Гейман уже не тот, ибо не все его идеи так уж оригинальны.

В прошлых подборках были наши любимые произведения Айрис Мердок и Уильяма Фолкнера.

Традиционное настроение понедельника Black Hole Sun, релиз вышел в мае, почти 30 лет назад, но всегда вспоминаю об этой песне к середине августа. Говорят, это такой трибьют Криса Корнелла ушедшему в апреле 1994 года Курту Кобейну, а для меня это символ ежегодного некоторого разочарования в летней версии себя — «ничего не добилась, да и не очень старалась» (потому что у многих преподавателей со стажем, да и не только у нас, год обычно начинается в сентябре, и внутренний счетчик подведения итогов работает безотказно).

Но как бы там ни было, мы все еще видим то, что хотим, а не то, что нам показывают. У коллег из «Альпины Паблишер» на этот счет есть милая «Анатомия заблуждений. Большая книга по критическому мышлению», которую написал Никита Непряхин. Ее содержание хорошо иллюстрирует диаграмма когнитивных искажений. Не знаю, чем нормальные семьи на досуге занимаются, мы всем коллективом часто ищем у себя проклятие знания, эффект велосипедного сарая и, конечно, мою любимую ошибку техасского стрелка. Хотя сегодня дело вот к полудню, а я с 6 утра страдаю прокрастинацией — что тоже метакогнитивное искажение, а не «завтра, завтра, не сегодня —так лентяи говорят».
А еще к книге есть клевые стикеры, в комменты брошу.

Подумала тут, что давно не было ссылок на разные хорошие рассказы. Вчера после лекции задним умом вспомнила о нескольких, в том числе о «Вредителе» Веркина. Вообще в «Урале» (9/2004) было опубликовано два рассказа Эдуарда Николаевича, но этот — один из моих самых прелюбимых.

Юсупов осторожно и очень медленно, миллиметр за миллиметром, просунул голову в приоткрытую дверь, посмотрел направо, потом налево. В раздевалке как всегда никого не было, и тогда Юсупов просочился внутрь, потихоньку, чтобы не поскользнуться на мокром кафеле, прокрался к душевой и прислушался. Из спортзала доносились дебильные свистки физкультурника и визг прыгающих через коня девочек, все было в порядке. Юсупов ухмыльнулся натренированной (две недели перед зеркалом) улыбкой злодея и принялся за дело.

Пора уже тег какой-то завести, типа #новостикультурныхдрузей.

Ребята из @dostoevsky_cws молнируют: CWS (aka Creating Writing School) исполняется 8 лет. Даже сделали специальную страницу под это дело — там этапы большого пути, разные плюшки-подарки-скидки.
Словом, крутите барабан!

От себя добавлю, что несколько моих друзей и коллег учились/учатся или преподавали/преподают в разных мастерских CWS. Сама я была guest star на курсе детлита, а в последний день нынешнего лета иду как эксперт на питчинг выпускников романного курса.

Можно по-разному относиться к школам творческого письма — не все становятся гениями-лауреатами, но не все и стремятся: для кого-то это терапевтическая письменная практика, для кого-то возможность получить базу без глубокого теорпогружения, кому-то по кайфу попасть в закрытое дружное сообщество, для иных это все сразу. Так лично я, кстати, оказалась в объединении детских писателей Панголин, хотя и писатель не детский, и не училась ни в лите, ни на каких-то курсах, а , как все самозванцы, сразу начала проводить мастер-классы и читать лекции.

В эфире нерегулярная рубрика «опять не влезло в лекцию». В телефоне болтается фотография, которую я сделала пару лет назад в библиотеке им. Братьев Гримм. Обратите внимание на написание имени (привет, уильямоконечники и вильямоконечники).

Точно уже вспомню, но Мопассан, которого чаще всего связывают с «Милым другом» и «Пышкой», то ли вернул моду на рассказы, то ли оседлал правильную волну, но он и правда был известен как крутой новеллист, несмотря на несколько романов в портфеле. Ну и, как тот же Бирс, уважал неожиданные финалы. Возможно, не такие шокирующие. Но по тем временам (1880-е) и этого было довольно.

Рассказ «В море» я вспоминала на пресс-показе «Снегиря», еще подумала тогда, что Хлебников и Мещанинова ушли от прямого цитирования «Трех минут молчания» Владимова, но неожиданно близко подошли к Мопассану и его рыбакам, обладателям незатейливых моральных установок и магического мышления, людей при этом решительных и неочевидно храбрых. Понятно, притягиваю сейчас, но, если вы уже видели фильм (немного писала и о нем, и о романе) и читали «В море», поймете о чем я. На первый взгляд обманчиво безыскусно, но несколько ярких деталей порядком встряхивает восприятие бытовухи, бегунок в которой легко скользит от скотства к преодолению и обратно.

Рассказ небольшой, найдите время при случае.

Тем временем самая фантастическая из литературных, etc премия «Новые Горизонты» объявила начало Одиннадцатого сезона.
Что изменилось? Добавилась международная номинация — иноязычные произведения, переведенные на русский язык.
В состав жюри вошел победитель Десятого сезона Алексей Сальников, вернулся критик и мой любимый фудблогер Константин Мильчин, а также присоединились обозреватель и главред медиа «БИЛЛИ» дорогой Максим Мамлыга и энциклопедист и критик Александр Лукашин. Писатель и журналист Вадим Нестеров остался на прежнем месте. Возглавляет жюри Андрей Василевский, главред «Нового мира».
Подробнее на обновляющейся странице нового сезона. Ну и ура, конечно.

Через неделю буду в Екатеринбурге на фестивале «Красная строка», поэтому таким неочевидным образом пятничная book of calm сегодня часть романа, действие которого происходит на Урале, правда, в других местах.
Неожиданным порывом призналась в симпатии к повести «Оба берега реки», ставшей романом «Географ глобус пропил». Я действительно считаю главы о сплаве непутевого Служкина с «отцами» по Ледяной одним из лучших текстов Алексея Иванова.

... кажется, когда Иванов говорит о любви, он имеет в виду не только сложную химию привязанности одних человеков к другим. Это о любви к тому, что ты делаешь и где ты живешь. Любви трудной, неблагодарной, несправедливой, любви «ангелической», как алкоголизм другого популярного персонажа. Любви, одновременно похожей на преподавание экономической географии, когда ты на самом деле биолог, а с детства вообще любил литературу и Высоцкого. Любви к захватывающим дух вечным мерзлым пейзажам по обе стороны потока.

Народ потихоньку волнуется, ну ладно киносубботу и необязательный воскресный факт пропустила, но настроение понедельника-то где?!
А у меня просто какой-то бесконечный рабочий полдень. Но яниумирла! Мне сейчас нельзя останавливаться, а надо, как Алисе у Кэрролла, бежать вдвое быстрее.

Кроме перечисленных Додиных черт, в характере его есть ещё одна черта: он — страшный приобретатель. Черта эта тайная, он не высказывает её. Но увидев, например, какой-нибудь красивый дом, шепчет себе под нос: «Хочу, чтобы дом был мой». Лошадь ли он увидит, первый ли снежок, выпавший на дворе, или приглянувшегося ему городового, Додя, шмыгнув носом, сейчас же прошепчет: «Хочу, чтобы лошадь была моя; чтобы снег был мой; чтобы городовой был мой».

Рыночная стоимость желаемого предмета не имеет значения. Однажды, когда Додина мать сказала отцу: «А знаешь, доктор нашёл у Марины Кондратьевны камни в печени», — Додя сейчас же прошептал себе под нос: «Хочу, чтобы у меня были камни в печени».

Славный, бескорыстный ребенок.

Библиотека малой прозы проекта о 1920-30 г. г. Тогда @togdazine опубликовала рассказ «Блины Доди». Аркадий Аверченко.

Необязательный факт. Мы с любимым автором-сатириком земляки, когда-то я больше 20 лет прожила через несколько домов от того, в котором было его знаменитое кабаре «Гнездо перелетных птиц», позже возрожденное в эмиграции. В юности мне нравилось самонадеянно и пафосно считать, что ехидным, чувством юмора и нежностью к малой форме мы оба обязаны породившему нас порывистому месту.

На мой вкус он изумительный: по-хорошему злой и абсурдный, но не нарушающий границы разумного. Аверченко написал сотни рассказов, фельетонов, статей и очерков, работал с Тэффи и Сашей Черным. Сто лет прошло, а изменилось так мало.

Глядите-ка, что затевается! Когда-то Костя @milchin записывал лихие и беспощадные подкасты, мною очень уважаемые, а завтра проведет трансляцию в канале Букмейта и будет демонстрировать (или все же пропагандировать 🤔) бороду.

ФФВ (спецрепортаж для фанатов рубрики)
В воскресенье еду из литмастерской. Устала так, что даже читать не могу, рассеянно наблюдаю жизнь (нет, на этот раз не пою). Приткнувшийся слева пьяненький дяденька лет 40 с преувеличенным интересом изучает интерактивную карту метро, водит пальцем по станциям, прокладывает маршруты, бормоча под нос названия, но довольно быстро устает, поворачивается, заглядывает мне в лицо, как чайка из мема, и включает режим «смолток»:
— Скажите, а вы кофе перед ЭКГ пьете?
Хотела сказать, что и с коньяком-то по утрам не определилась, но это слишком сложная фраза для такой длинной рабочей недели. Нет, говорю.
— А я выпил. Хотел запах водки перебить, плохо получилось?
— Ну не очень, да.
— А вы тоже с работы? — киваю, мол, тоже. — А кем работаете?
Мозг из выпадающего списка выбирает наименее понятное:
— Продюсером.
— А что делаете?
— Продюсирую.
Вздыхает:
— А я писатель.
С мысленным «кругом станки» умеренно удивляюсь глазами. Он продолжает:
— Вчера написал рассказ о первой любви. Автофикшен. Так расстроился, что пошел дерябнул. Сердце заболело. Ну, записался на ЭКГ, а надо было на работу... — горестный жест ладошкой.
Уже чувствуя себя Мастером, вломившимся в палату Ивана Бездомного, начинаю тосковать, дяденька заключает:
— Решил, в общем, не писать. Это ж никакого здоровья не хватит.
До Планерной едем в философском молчании.

Объявлен шорт-лист конкурса профессионального мастерства «Ревизор».
Благодарим вас, дорогие читатели и дорогие коллеги, за вашу поддержку!
В номинации «Издательство года» в финале «Альпина.Проза»
В номинации «Главный редактор» — Татьяна Соловьева («Альпина.Проза») и Лана Богомаз («Альпина Дети»)
В номинации «Чтение XXI века» — «Веранда «Альпины»»

Победители будут объявлены 29 августа.

ШТОШ. На сегодня вот то, что известно о моем расписании на фестивале Красная Строка в Екатеринбурге (на самом деле это расписание некоторых авторов Альпина.Проза и АНФ, я так, рядом посидеть, вопросы позадавать, но вдруг кто в Екб и соскучился):

26 августа Лекторий 1. 11:30. Маргарита Ронжина. Одиночки и одинокие. Встреча с автором.
26 августа Лекторий 2. 14:45. Александра Шалашова. Когда колокольчик уже звенит. Разговор с поэтом и певицей о том, как музыка работает с литературой и наоборот.
26 августа Лекторий 3. 17:30 Камилл Ахметов. «125 лет кинодраматургии». Презентация книги.

26 августа 18:00 Уральский центр развития дизайна. Спиддейтинг, что бы это ни значило. Обо всех написано, кто они, обо мне — что влюблю всех в современную литературу. Регистрируйтесь и приходите, научу вас прозу любить. Но обратите внимание: опоздаю минут на 10, потому что буду вести встречу с Камиллом.

26 августа Лекторий 3 (но это не точно) 19:30 «Эйфория и меланхолия». Лично расскажу, что нового у нас вышло и планируется.
27 августа Лекторий 2. 13:45. Хелена Побяржина. Память детства и детская память — неисторическая проза в контексте исторических событий. Встреча с автором
27 августа Лекторий 2. 14:45. Рагим Джафаров. Соло на смартфоне. Можно ли написать роман, имея под рукой только телефон? Беседа.
27 августа Лекторий 2. 16:45. Марго Гритт. Столкновение с реальностью. Не женская и не фантастическая литература: презентация сборника малой прозы «Вторжение».

Давно не было фото из категории «упало на голову». Потянулась за другой совсем, но с полки на меня свалились сразу две книги любимого автора: самая старая и самая новая.
Я, конечно, люблю цитату из ДФ: «Редактор – человек, который переписывает с мудацкого на человеческий», но мы-то с абыем знаем, что редакторы и человеки бывают очень разные. А сегодня перед отъездом допиливала сразу срочную редактуру и срочный же материал, параллельно вспоминая персонажей классики, померших от чахотки, и почему-то думала цитатой из Шамилева дебюта Rucciя (он же «ТатУдар»): «Многия знания осложняют работу гипофиза».

Редактор Ира @knigi_melicenta Епифанова напомнила картинку, которую я когда-то подрезала у переводчика Лены @sidiperevody Николенко.
Про всевышний август, к слову, тоже цитата — из песни Лето группы Операция Пластилин, у которой я только эту песню-то и знаю.

Решила все же добить подписчиков танцем и рассказать о случайном открытии. Кое-кто знает, что стеллаж с книгами, которые нужны по работе в текущий момент, и теми, что читаю-для-себя, у меня справа от рабочего места. Тома на полках плотно упиханы, некоторые лежат на стоящих и часто падают, когда я тяну какую-то из тисков. Книги постоянно ротируются. Так, собственно, рубрика и появилась.
Так вот. Когда на меня сразу два Шамиля Шаукатовича рухнули, я подумала, что огромный двухтомный Веркинский «снарк снарк» из пухлого офсета был в похожей ситуации, по ощущениям, легче. И решила проверить. У весов незначительная погрешность, но в данном случае не критично.
Что получилось? «Татарский удар» 440 гр, а «До февраля» 478 гр. Гений из шорта Большой Книги-2023 — 720+777 гр. Хм, хм, подумала я. Внезапный феномен Веркина проявился и в том, что он — опять же — казался легче и «Справочника издателя», который тоже на меня падал. Что ж, Веркин по-прежнему 720+777 гр, а самый старший Мильчин — 1290 гр.

Я бы продолжила сравнивать экспериментальные группы с контрольной, но семья решила, что сколько бы классик ни весил в граммах, удар не обошелся без последствий, и лишила лабораторию оборудования, умыкнув весы, когда я прицеливалась к полному двухтомному собранию черновиков «Мастера и Маргариты».