Еду в Переделкино, по рабочей надобности читаю один там текст о дискретной магии книг, делаю пометки. Рядом мужчина лет 50 тычет девушке лет 20 смартфоном в лицо и энергично, с эмфатическими паузами, убеждает:
— Вот смотри, есть же нормальные профессии: горноспасатель, пожарный, кинолог в конце концов!
Девушка монотонно отбивается:
— Я же сказала: уже подала документы в библиотеку.

Стоило сказать, что музыка понедельника — самая регулярная рубрика, как, забурившись в работу, забыла поделиться настроением. А тем временем Валя, идеолог подкаста Стивен КНИГ и затеи «Не перевелись ещё», собрала венок книжных Насть и задалась вопросом, как давно Асей стала я.

Давным-давно, в миоцене, в моей далёкой-далёкой юности можно было плюнуть в столб и случайно попасть в Настю. В училище нас было пятеро только в группе, кажется. На практике, в вузе, на работе, везде — в количествах. «Анастасия Сергеевна я», — приходилось уточнять, отвечая на вопрос, которая я из Анастасий. Ни почему-то сложная для большинства даже условно грамотных взрослых фамилия, ни имя-отчество особо не помогали, поэтому постепенно, лет 20 назад, ответ редуцировался в аббревиатуру АСя. Хотя родня звала, кхм, не скажу как, а муж — Масяней.

Как говорил наш физрук: один <фиг>, ты все равно отзываешься, поэтому я реагирую и на Асю, и на Настю почти одинаково. В этом «почти» все раздражение детства, накопленное во время телевизионных повторов фолк-хоррора «Морозко», Настьку-змеюку-подколодную не выношу, просто ассоциативный ряд у военно-морских советских людей скудный: тебя либо с этой убогой связывают, либо без запроса грозят пальцем и поют про «Неси меня олень в свою страну оленью». Или просят голосом Юрия Антонова, чтобы песня не кончалась, — но это реже. Не та страна оленья, в общем.

Но в целом Ася Шев тексты пишет, Анастасия Шевченко с ними работает. Иногда наоборот. И ту, и другую нередко называют Настей. А то и Аней. Один <фиг>, она все равно отзывается.

«Бархатная кибитка» — это метатекст, объединяющий московское детство, поездки в пахнущий раскаленным на солнце ореховым листом Коктебель, путешествие в социалистическую Прагу, тексты, созданные для философского корпуса «Пустотный канон» группы «Инспекция “Медицинская герменевтика”», маминых знакомцев и папиных знакомиц, историю псевдонима Пепперштейн, красное солнце Олимпиады, всю эту ушедшую натуру и вечные ценности. Одновременно это и увлекательное путешествие по волнам памяти, и захватывающий тур в призрачные миры Павла Пепперштейна. Киносеанс вне временно-пространственного континуума. История с горьковатым ароматом можжевеловой веточки и привкусом морской соли.

На сайте Альпины опубликовали мой материал о «Бархатной кибитке» Павла Пепперштейна. Трогательный и, как всегда, закрученный в ракушку текст, балансирующий на грани всего возможного: здравого смысла, мифологизации образа Автора, ностальгии и реальных обстоятельств. Это Пепперштейн, которого я полюбила в эпоху нарядной и чуть скандальной премьеры «Мифогенной любви каст». И которого люблю до сих пор, хотя последние по времени рассказы, написанные в соавторстве с нейросетью, мне не понравились.

Совсем забыла рассказать! Уже в эту субботу очередной Благотворительный «Фонарь». Теперь на юге Москвы, в Коммунарке. Все важные подробности традиционно в канале маркета.

Давно не было рубрики с необязательными фактами!
СЯУ (ладно, на Пикабу прочитала), что великий философский номер Потому что гладиолус (в честь которого мы назвали нашего безвременно почившего шинша), скорее всего, пародия на эпизод Что? Где? Когда?

Канал что-то последнее время больше рупор отраслевых и дружеских новостей, чем дорогой дневничок. Но повод есть.
Неделю назад читала лекцию о творческом письме, студенты спрашивали про автофикшн, его особенностях и где учиться. Это немного не моя область профессиональных и читательских интересов, посоветовала ребятам Школу литературных практик — Женю Некрасову, Евгению Вежлян, Оксану Васякину. И, конечно, Наташу Калинникову из CWS. Курс Наташи осенью, а вот мастер-класс уже 21 августа. Все подробности ВОТ.

Вчера был День книголюба, говорят. В процессе неистового делания книг успела пополнить свою коллекцию серии «Руслит» издательского проекта «А и Б» Ильи Бернштейна.

Илья умеет особенно много гитик, например, это он сделал «Снег Мариенбурга», о котором рассказывала тут недавно. Но именно эта серия примечательна крутыми послесловиями с комментариями самого Ильи Бернштейна, Олега Лекманова и Романа Лейбова, а равных им в переказах во многом скорбной летописи литературной истории ХХ века не так уж много в нашем поле.

Вот потому, что вы говорите то, что не думаете, и думаете то, что не думаете, вот в клетках и сидите. ©

Немного структурализма на нашем канале. Пятничная book of calm сегодня — «Свобода» Зигмунта Баумана. Вообще где я и где британские социологи, но, обсуждая со слушателями антиутопии, часто вспоминаю доступно разобранный Бауманом «Паноптикон» Иеремии Бентама — проект идеального пенитенциарного заведения (зацените список: не только тюрьма, но работный дом, сумасшедший дом, дом призрения, лазарет, школа, etc).

Необязательный факт: идею проекта Бентаму подал братец Сэмюэль, инженер-механик, который побывал у самого Потемкина, собирался помочь ему наладить хозяйство (те самые деревни, ага), но Потемкин отвлекся на русско-турецкую кампанию, а Сэмюэль Бентам, поглядев на это дело в древнерусской тоске, уехал домой, все еще обдумывая поселение, в котором дома и мастерские кольцом окружали бы площадку в центре которой стояла бы вышка с прорабом.

Так вот, Бауман. Не сообщает ничего революционного или неспорного, декларируя свободу как систему отношений, а не встроенную потребность. Но как-то это отчаянно-утешительно на грани чтения Оруэлла. Потому что по Бауману свобода — это привилегия и власть. Все эти манипулятивные символические практики интеллектуалов, надзор над надзирателями и тд.

Паноптикон интересуется не тем, что люди думают, – но лишь тем, что они делают. Идеологическое доминирование, культурная гегемония, индоктринация или как бы еще ни назывались попытки добиться духовной зависимости, – все это в контексте паноптикона показалось бы неуместной и неоправданной причудой. Никого не заботит, станут ли заключенные все то, что они делают, делать в конце концов еще и охотно, – лишь бы они это делали.

Когда пару месяцев назад я делала подборку наших любимых произведений Фолкнера, Ася @UmiGame вдруг выдала гениальную идею сделать подборку наших любимых произведений Уайлдера! Так как он числится среди моих любимых писателей, за идею я с благодарностью ухватилась. Итак, Торнтон Уайлдер: романист, драматург, эссеист и просто красавчик, писатель с настолько разнообразными интересами, что иногда сложно поверить, что это все написал один и тот же человек. А вот и наш личный Уайлдер-топ:

Books in my hands @booksinmyhands

Heaven's My Destination (1935) «К небу мой путь» («Небо – моя обитель»). Это роман о странноватом продавце учебников Джордже Браше, который будто живет в мире, ограниченном теми самыми учебниками, что он продает. Странным образом он олицетворяет Америку своего времени, путешествуя со своим чемоданчиком по самым разным городам и весям. Сам Уайлдер, будто вторя Флоберу, писал: “Джордж Браш - это же я!”

Заметки панк-редактора @UmiGame

The Bridge of San Luis Rey (1927) «Мост короля Людовика Святого» – детектив, в котором предмет расследования не столько гибель пяти очень разных людей, сколько их прижизненный моральный экзистанс. Что, если добрый или злой нрав никак не влияет на направление кары Господней? Отвечает монах-францисканец Юнипер (Перу, XVIII век). Роман, написанный на исходе ревущих 1920-х, получил Пулитцеровскую премию. Перевод великого Голышева — все премии моего сердца.

Read*teach*crossstitch @read_teach_crossstitch

Our Town (1938) «Наш городок» – чудесная пьеса, где без лишней сентиментальности автор помогает понять, что по-настоящему важно. Спойлер: ничего, потому что мы все всё равно умрём.

ttvanna @ttvanna13

The Skin of Our Teeth (1942) «На волосок от гибели» – пьеса-фантасмагория с библейским подтекстом, в которой одна и та же семья (Адам, Ева, Лилит, Каин, Азура - разумеется, с новыми англоязычными именами) переживает поочерёдно ледниковый период, всемирный потоп и войну. Пир для любителей автора и его излюбленных приёмов: тут есть и постановщик, подбирающий "новых" актёров, вместо "отравившихся" накануне спектакля; и хор из сестер-муз, поющих рождественские гимны во время ледникового периода под аккомпанемент Гомера; актёры, которые выходят "за рамки своей роли" и "внезапно" отказываются играть ту или иную сцену, потому что "помнишь вчера ты переборщил в этой сцене и чуть не задушил партнёра"

Марселизация @marcellus_live

The Woman of Andros (1930) «Женщина с Андроса» для меня сейчас – о поиске покоя и воли внутри себя, потому что снаружи – на всём белом свете – не только счастья нет, но и всего остального недостаточно. Героиня – любимейший мой тип персонажа: человек, что собрал рожей все плевки судьбы, – и сохраняет при этом вид цветущий и беззаботный. Остальные герои вслед за ней совершают самое восхитительное преступление, самую немыслимую дерзость: остаются собой и не делают зла. Красивое, грустное, но в то же время невероятно утешительное чтение.

Королева в восхищении @koroleva_v_voshischenii

The Cabala (1926) «Каббала» – текст-сюрприз, в котором абсолютно все совы не то, чем кажутся. Так, современное обернется вечным, реализм - мистикой, а сатирический роман нравов – проникновенным романом взросления. После «Каббалы» вы, возможно, решите, что и Нил Гейман уже не тот, ибо не все его идеи так уж оригинальны.

В прошлых подборках были наши любимые произведения Айрис Мердок и Уильяма Фолкнера.

Традиционное настроение понедельника Black Hole Sun, релиз вышел в мае, почти 30 лет назад, но всегда вспоминаю об этой песне к середине августа. Говорят, это такой трибьют Криса Корнелла ушедшему в апреле 1994 года Курту Кобейну, а для меня это символ ежегодного некоторого разочарования в летней версии себя — «ничего не добилась, да и не очень старалась» (потому что у многих преподавателей со стажем, да и не только у нас, год обычно начинается в сентябре, и внутренний счетчик подведения итогов работает безотказно).

Но как бы там ни было, мы все еще видим то, что хотим, а не то, что нам показывают. У коллег из «Альпины Паблишер» на этот счет есть милая «Анатомия заблуждений. Большая книга по критическому мышлению», которую написал Никита Непряхин. Ее содержание хорошо иллюстрирует диаграмма когнитивных искажений. Не знаю, чем нормальные семьи на досуге занимаются, мы всем коллективом часто ищем у себя проклятие знания, эффект велосипедного сарая и, конечно, мою любимую ошибку техасского стрелка. Хотя сегодня дело вот к полудню, а я с 6 утра страдаю прокрастинацией — что тоже метакогнитивное искажение, а не «завтра, завтра, не сегодня —так лентяи говорят».
А еще к книге есть клевые стикеры, в комменты брошу.

Подумала тут, что давно не было ссылок на разные хорошие рассказы. Вчера после лекции задним умом вспомнила о нескольких, в том числе о «Вредителе» Веркина. Вообще в «Урале» (9/2004) было опубликовано два рассказа Эдуарда Николаевича, но этот — один из моих самых прелюбимых.

Юсупов осторожно и очень медленно, миллиметр за миллиметром, просунул голову в приоткрытую дверь, посмотрел направо, потом налево. В раздевалке как всегда никого не было, и тогда Юсупов просочился внутрь, потихоньку, чтобы не поскользнуться на мокром кафеле, прокрался к душевой и прислушался. Из спортзала доносились дебильные свистки физкультурника и визг прыгающих через коня девочек, все было в порядке. Юсупов ухмыльнулся натренированной (две недели перед зеркалом) улыбкой злодея и принялся за дело.

Пора уже тег какой-то завести, типа #новостикультурныхдрузей.

Ребята из @dostoevsky_cws молнируют: CWS (aka Creating Writing School) исполняется 8 лет. Даже сделали специальную страницу под это дело — там этапы большого пути, разные плюшки-подарки-скидки.
Словом, крутите барабан!

От себя добавлю, что несколько моих друзей и коллег учились/учатся или преподавали/преподают в разных мастерских CWS. Сама я была guest star на курсе детлита, а в последний день нынешнего лета иду как эксперт на питчинг выпускников романного курса.

Можно по-разному относиться к школам творческого письма — не все становятся гениями-лауреатами, но не все и стремятся: для кого-то это терапевтическая письменная практика, для кого-то возможность получить базу без глубокого теорпогружения, кому-то по кайфу попасть в закрытое дружное сообщество, для иных это все сразу. Так лично я, кстати, оказалась в объединении детских писателей Панголин, хотя и писатель не детский, и не училась ни в лите, ни на каких-то курсах, а , как все самозванцы, сразу начала проводить мастер-классы и читать лекции.

В эфире нерегулярная рубрика «опять не влезло в лекцию». В телефоне болтается фотография, которую я сделала пару лет назад в библиотеке им. Братьев Гримм. Обратите внимание на написание имени (привет, уильямоконечники и вильямоконечники).

Точно уже вспомню, но Мопассан, которого чаще всего связывают с «Милым другом» и «Пышкой», то ли вернул моду на рассказы, то ли оседлал правильную волну, но он и правда был известен как крутой новеллист, несмотря на несколько романов в портфеле. Ну и, как тот же Бирс, уважал неожиданные финалы. Возможно, не такие шокирующие. Но по тем временам (1880-е) и этого было довольно.

Рассказ «В море» я вспоминала на пресс-показе «Снегиря», еще подумала тогда, что Хлебников и Мещанинова ушли от прямого цитирования «Трех минут молчания» Владимова, но неожиданно близко подошли к Мопассану и его рыбакам, обладателям незатейливых моральных установок и магического мышления, людей при этом решительных и неочевидно храбрых. Понятно, притягиваю сейчас, но, если вы уже видели фильм (немного писала и о нем, и о романе) и читали «В море», поймете о чем я. На первый взгляд обманчиво безыскусно, но несколько ярких деталей порядком встряхивает восприятие бытовухи, бегунок в которой легко скользит от скотства к преодолению и обратно.

Рассказ небольшой, найдите время при случае.

Тем временем самая фантастическая из литературных, etc премия «Новые Горизонты» объявила начало Одиннадцатого сезона.
Что изменилось? Добавилась международная номинация — иноязычные произведения, переведенные на русский язык.
В состав жюри вошел победитель Десятого сезона Алексей Сальников, вернулся критик и мой любимый фудблогер Константин Мильчин, а также присоединились обозреватель и главред медиа «БИЛЛИ» дорогой Максим Мамлыга и энциклопедист и критик Александр Лукашин. Писатель и журналист Вадим Нестеров остался на прежнем месте. Возглавляет жюри Андрей Василевский, главред «Нового мира».
Подробнее на обновляющейся странице нового сезона. Ну и ура, конечно.

Через неделю буду в Екатеринбурге на фестивале «Красная строка», поэтому таким неочевидным образом пятничная book of calm сегодня часть романа, действие которого происходит на Урале, правда, в других местах.
Неожиданным порывом призналась в симпатии к повести «Оба берега реки», ставшей романом «Географ глобус пропил». Я действительно считаю главы о сплаве непутевого Служкина с «отцами» по Ледяной одним из лучших текстов Алексея Иванова.

... кажется, когда Иванов говорит о любви, он имеет в виду не только сложную химию привязанности одних человеков к другим. Это о любви к тому, что ты делаешь и где ты живешь. Любви трудной, неблагодарной, несправедливой, любви «ангелической», как алкоголизм другого популярного персонажа. Любви, одновременно похожей на преподавание экономической географии, когда ты на самом деле биолог, а с детства вообще любил литературу и Высоцкого. Любви к захватывающим дух вечным мерзлым пейзажам по обе стороны потока.

Народ потихоньку волнуется, ну ладно киносубботу и необязательный воскресный факт пропустила, но настроение понедельника-то где?!
А у меня просто какой-то бесконечный рабочий полдень. Но яниумирла! Мне сейчас нельзя останавливаться, а надо, как Алисе у Кэрролла, бежать вдвое быстрее.

Кроме перечисленных Додиных черт, в характере его есть ещё одна черта: он — страшный приобретатель. Черта эта тайная, он не высказывает её. Но увидев, например, какой-нибудь красивый дом, шепчет себе под нос: «Хочу, чтобы дом был мой». Лошадь ли он увидит, первый ли снежок, выпавший на дворе, или приглянувшегося ему городового, Додя, шмыгнув носом, сейчас же прошепчет: «Хочу, чтобы лошадь была моя; чтобы снег был мой; чтобы городовой был мой».

Рыночная стоимость желаемого предмета не имеет значения. Однажды, когда Додина мать сказала отцу: «А знаешь, доктор нашёл у Марины Кондратьевны камни в печени», — Додя сейчас же прошептал себе под нос: «Хочу, чтобы у меня были камни в печени».

Славный, бескорыстный ребенок.

Библиотека малой прозы проекта о 1920-30 г. г. Тогда @togdazine опубликовала рассказ «Блины Доди». Аркадий Аверченко.

Необязательный факт. Мы с любимым автором-сатириком земляки, когда-то я больше 20 лет прожила через несколько домов от того, в котором было его знаменитое кабаре «Гнездо перелетных птиц», позже возрожденное в эмиграции. В юности мне нравилось самонадеянно и пафосно считать, что ехидным, чувством юмора и нежностью к малой форме мы оба обязаны породившему нас порывистому месту.

На мой вкус он изумительный: по-хорошему злой и абсурдный, но не нарушающий границы разумного. Аверченко написал сотни рассказов, фельетонов, статей и очерков, работал с Тэффи и Сашей Черным. Сто лет прошло, а изменилось так мало.

Глядите-ка, что затевается! Когда-то Костя @milchin записывал лихие и беспощадные подкасты, мною очень уважаемые, а завтра проведет трансляцию в канале Букмейта и будет демонстрировать (или все же пропагандировать 🤔) бороду.