— Где вы работаете?
— В издательстве.
— А что издаете?
— Вопли отчаяния. ©

Дорогие начинающие и не очень переводчики. Однажды вам достанется текст на языке незнакомом, но, как вам кажется, легком, да и нет ничего недоступного в эпоху онлайн-словарей, как вам тоже, вероятно, кажется. Начало неплохое, но представьте, что вы персонаж производственного триллера.

Так же случайно вам может достаться не очень начинающий и, как водится, очень неприятный редактор, который по нелепому стечению обстоятельств знает этот самый иностранный язык. Не в совершенстве, нет, но достаточно, чтобы улавливать иронию и игру слов и узнавать отсылки к гик-культуре, цитаты из кино, стихов Матушки Гусыни, песен панк-рок-групп, популярных в 1990-е, пьес Шекспира и даже Евангелия от Матфея (*голосом Арамиса* так получилось). И этот самый редактор во время знакомства с вашим нетленным творчеством, заподозрив неладное, открывает оригинал охреневает и начинает стремительно черстветь душой. Потому что... (см. пункт перед «так получилось»).

Сначала вы испортите кровь редактору, который передаст раздражение по цепочке издателю, а потом они вдвоем — в известном настроении — испортят вашу и без того хлипкую карму и репутацию. *голосом поэтессы Друниной* все же люди, а не автоматы мы. Все же непростая штука — жизнь.

Свою работу я, кроме прочего, люблю за разные знакомства с неожиданными людьми и любопытными институциями. Никогда не знаешь, чем обернется встреча — сюжетом нового лишающего надежды рассказа, стендапа для узкого круга ограниченных лиц или сотрудничеством.
Вот так приехала однажды рассказывать о новых книгах в Петербург и подружилась с тамошним ВВГ в целом и критиком-редактором-книготорговцем Марсель в частности; или вот съела мягких булок и выпила чаю в Подписных, а через год мне написала прекрасная Настя из Лаборатории цифровых исследований при Пушкинском Доме и все заверте… В смысле с некоторыми книгами, к которым я имею отношение, будут работать ученые и читать их уже не как критики или просто наслаждения ради, а науки для.
В большей степени проект, о котором мне рассказали, касается детской и подростковой литературы — создается Корпус ея, сейчас там уже больше 2700 текстов. Это я так ненавязчиво напоминаю знакомым издателям — особенно подростковой прозы — что можно написать коллегам из ПушДома и обсудить сотрудничество. Но вообще корпусов несколько — с нонфиком и поэзией ребята тоже работают.
Зачем им вот это все и что такое Репозиторий открытых данных по русской литературе и фольклору, можно почитать в интервью с Кириллом Маслинским, руководителем Лаборатории.
У проекта есть тг-канал Летоисчисление @tozhe_nauka. Точно знаю, что у меня здесь есть люди, которым это интересно.

UPD по вопросам сотрудничества (тм) можно писать сразу Насте @pernikovanastya

«Есть теория, что больные, которые не получают эмоциональной поддержки, справляются даже лучше — они берут на себя всю ответственность, становятся опорой сами себе». 

Марина Кочан «Хорея» (Поляндрия No Age|Есть смысл, 2023).
Лонг седьмого сезона премии «Лицей».

Я прочитала эту книгу довольно давно и все не могла написать, хотя вспоминаю о ней на лекциях, говорила на паблик-токе в Музеоне, обсуждала с коллегами. Мне по многим причинам не близка автофикциональная проза, но я понимаю, что доля ее будет только расти пропорционально потребности по горячим следам отрефлексировать недавний опыт. Это и терапия, и срез, и маркер поколения. Ценю и немного восхищаюсь смелостью нынешних условных 30-летних открыто говорить о стигмах условных 40+-летних. Но вижу ли необходимость подсвечивать в таких текстах только это? Боюсь, нет. Это не эксгибиционизм и не новая свобода, хотя иногда и кажутся таковыми. На мой взгляд, это всего лишь метод, занятно здесь другое.

Тем временем «Хорея» яркий, написанный, к слову, хорошим образным языком, текст, который для меня отчасти рифмуется с «Одиночкой» Риты Ронжиной и «Споткнуться, упасть, подняться» Джона Макгрегора. Отец рассказчицы умер несколько лет назад от болезни Гентингтона. Молодая женщина, довольно тревожная, ждет ребенка и, разумеется, именно сейчас ей необходимо выяснить, есть ли хорея у нее. Это одна из главных, но не единственная тема. Отец был в Чернобыле, на календаре 2020-й, потенциальная возможность обнаружить у себя редкое аутоиммунное расстройство едва ли единственная проблема семьи.

Кто-то сейчас, наверное, вспомнит Тринадцать из House M.D. Но чего не было в сериале — рассказа о разрушении личности, постепенном когнитивном угасании. Подробного описания, как от дорогого тебе человека остается лишь поврежденная оболочка. Когда перед тобой в течение нескольких лет поступательно разворачивается трагедия, не надо быть ипохондриком, чтобы она оставила на тебе свой след. Обстоятельства всегда идут оптом: безумная от старческого слабоумия бабушка, обезумевшая от сжимающей горло действительности мать. Старшая сестра, деятельная, многодетная, несгибаемая, кажется человеком-стержнем в этом приюте странников. Она и есть, но, по-моему, стержень, скрученный в сжатую пружину, и ее автофикшен был бы много страшнее. Деятельные стоики, наделенные изрядным чувством юмора и непробиваемым философским оптимизмом, ломаются всегда неожиданно — но это тема другого разговора. В контексте нарратора эта нечеловеческая несгибаемость скорее раздражающий, чем воодушевляющий, фактор, но конфликта здесь нет и слава богу.

Итак, начиная с поиска простого ответа на вопрос, есть ли хорея у нее, Марина осознает, как мало знает о собственной родне, да и о самой себе тоже. Изучение себя идет параллельно взрослой жизни. Марина подробно описывает роды — и лично для меня это самая тяжелая часть книги, вам очень повезло, если с вами не обходились в родильном отделении как с тупой скотиной, стоящей на конвейере. Затем локдаун — такой далекий уже, растущий малыш — стресс сам по себе, селевой поток, размывающий привычную дорогу, встречи с родственниками, и все новые попытки выйти к себе, прежде чем пойти и сдать чертов тест, чтобы знать точный ответ.

На самом деле эта повесть еще и размышление о людях, живущих в иллюзиях и страхах собственного сочинения. Играх, в которые мы играем даже наедине с собой. То, как мы выстраиваем рисунок собственного танца с событийностью: кто-то вальсирует, кто-то крутит фуэте, кто-то раскачивается на месте.

«Но внутри я нашла уже знакомые слова, умело прячущие все увиденное, делающие его ровным, не дышащим: трагедия, война, беспрецедентная авария, зона отчуждения, истинные масштабы, боль, слезы на глазах, десятилетиями накопленный опыт, секретная обстановка, личное мужество. Эти слова — металлический саркофаг. Под ними надежно скрыты все чувства и эмоции».

Медленно и неправильно вливаясь в рабочий день, с 6 утра напеваю про «третий день с неба течет вода, очень много течет воды», параллельно рассеянно думаю о книгах, где — да, очень много течет воды. Не в смысле герои бороздят просторы™, а когда большая и малая, текучая и стоячая — и символ, и средство. По сути, метафизических, закрепленных за архетипами и прочим, вариантов не так много, но как по-разному реализуются. С авторами и слушателями литмастерских часто об этом говорим, видимо, музыкой навеяло.

Выбор случайный, в порядке вспоминаний. Например, «Выше ноги от земли» — снег, дождь, река, морось, У Миши Турбина вода в разных агрегатных состояниях как будто еще один персонаж. Понятно, у Маркеса Макондо и его дождь, который лил без малого 5 лет (по-моему, четыре года, одиннадцать месяцев и два дня), тоже всегда где-то рядом. Лимоновская «Книга воды»: фонтаны, пруды, реки, моря, даже сауны (грех не упомянуть плейлист, который составляла когда-то специально к выходу нового издания); Енисей в «Вечной мерзлоте» Ремизова; у Баррико (вот кого, не знаю, кстати ли, не люблю) тоже ведь океан — и в чем-то одноименном, и в «1900»; у Грэма Свифта «Земля воды» еще, а в ней, кроме прочего, слезы.

Тут бы еще вспомнить песню «Водовоза» авторства Лебедева-Кумача, но я и так пугаю молодежь своим сомнительным культурным бэкграундом.

I. доклад — Лицо левой литературы.
II. — Стихи и поэмы.
III. — Ответы на записки. (из программы выступления Маяковского в Нижнем)

Увидела прекрасное

По рабочей надобности перечитывала автобиографические тексты Оруэлла, написанные в 1933-37 гг. Любопытно, конечно, и немного тоскливо. Нам терять таперя неча, окромя своих оков ©

*
Речь и жаргон лондонцев очень быстро обновляются. Описанный Диккенсом и Сартисом старый лондонский диалект — с типичной, например, заменой «уэ» на «вэ», а «вэ» на «уэ» — исчез бесследно. Акцент кокни, сложившийся, насколько известно, в сороковые годы прошлого века (впервые литературно зафиксирован повестью американца Германа Мелвилла «Белый бушлат»), тоже уже переменился; сегодня мало кто скажет «райс» вместо «рейс» или «ноус» вместо «нос», что еще прочно держалось двадцать лет назад. Наряду с произношением меняется сам жаргон. В начале века Лондон буквально помешался на «рифмующем жаргоне» — всё переименовывалось стихотворными созвучиями: «нога» звучала как «скрипучая дуга», «красотка» как «под ветром лодка» и так далее. Прием был столь распространен, что попал даже на страницы романов; теперь же увлечение почти забыто. Возможно, и все приведенные мною жаргонные слова лет через двадцать исчезнут.
Ругательства также меняются — во всяком случае, следуют моде. Например, пару десятилетий назад разговору лондонского рабочего люда постоянно сопутствовал эпитет «драный».
Но, хотя литераторы по-прежнему характеризуют им сугубо пролетарскую лексику, пролетарии его давно оставили. «Драный» сегодня у лондонцев (в отличие от уроженцев Шотландии или Ирландии) употребляется лишь людьми более-менее.

*
Досуга у них хоть отбавляй — почему бы им не заняться писательством? А потому, что для писательской работы нужны не только комфорт и одиночество (добиться одиночества в пролетарских домах весьма сложно) — необходим сосредоточенный покой. Но попробуй-ка обрести душевное равновесие и волю, без которой ничего не создашь, когда над тобой черной тучей вечно висит отсутствие работы. Тем не менее человек, полюбивший книги, может хотя бы занять себя чтением. Ну а как насчет тех, кому и читать трудновато? Взять, например, шахтера, с детства занятого горняцким делом, обученного только этому и ничему иному. Ему-то, черт подери, чем заполнить свои пустые дни? Советы искать работу — чушь. Нет никакой работы, и всякому это известно. Да и нельзя искать работу ежедневно на протяжении семи лет.

*
И тогда, может быть, вся эта хмарь классовых предрассудков рассеется, и мы, тонущий средний класс — школьный учитель, полуголодный журналист-внештатник, живущая на мизерную пенсию одинокая дочь полковника, безработный выпускник Кембриджа, морской офицер без корабля, клерки, торговые агенты, трижды разоренные сельские бакалейщики, — все мы плавно опустимся еще ниже, став рабочим классом, которым, собственно, давно являемся. И, вероятно, там окажется не так ужасно, как мы боялись.
Ведь кроме безупречного произношения, терять нам, в общем-то, и нечего.

*задумчиво разглядывает обновившийся телеграм и Зоя Журналист и Виталий Контакт Бориса в кружочках*

По рекомендации брата срочно припала к почему-то упущенной в детстве небольшой повести Кира Булычева «Похищение чародея». Файл в электронной библиотеке попался, назовём это, странный, будто без корректуры. Терзаясь смутными сомнениями, решила посмотреть правообладателя и узнала его по первым строкам аннотации.
Впрочем, сначала вспомнила Лейтенанта Малдуна в исполнении Брюса Уиллиса из бессмертного слэшера «Планета страха» Роберта Родригеза и непочтительно взоржала на весь вагон.

Какой Анатолий Зверев сегодня ты?

За 10 лет дружбы мы с литкритиком, одним из самых вдумчивых книжных блогеров рунета и медиком Женей Шафферт где только ни бывали. Чаще всего семьями, иногда в довольно. странных местах. Например, вчерашняя светская жизнь в Музее AZ компенсация за наше прошлогоднее метамодернистское путешествие.

Больше фото в комментариях © Зверев очень крутой график, а еще он сочинял любопытные трактаты, писал портреты и пейзажи маслом и вел метафизические беседы с Леонардо, которого считал своим учителем. На Магистерии есть бесплатный курс лекций о нем.

Настроение нового понедельника — Жанна Агузарова до получения устойчивого сигнала из космоса (я такой старенький, что застал и такое). Удивительная история короткая: почему-то мало кто знает (ладно, большинству все равно), что «Моя молодость» это стихи Гийома Аполлинера (которого на самом деле звали Вильгельм Альберт Владимир Александр Аполлинарий де Вонж-Костровицкий) в переводе Эльги Линецкой (есть еще версии Михаила Кудинова и Беллы Ахмадулиной — все время пишу двойную «лл» в ее фамилии, корректоры ругаются).

А вспомнила и песню, и стихотворение потому, что немало утренних минут потратила на размышления, считается ли строка «ухмыльнулся портрет на стене» примером экфрасиса в литературе. Не то чтобы я такая умная и каждое утро медитирую на гипотипосисы всякие и интерполяции, но я не нарочно, просто совпало. Наверное, уже на этой неделе расскажу, почему.

Когда меня упоминают как автора книжного канала, часто теряюсь — самая регулярная рубрика все же странная музыка по понедельникам.

В поисках новых неожиданных тембров Каравайчук шел на самые экстравагантные, сумасшедшие решения. При создании музыкальной ткани фильмов он использовал и гробы (разных размеров для разнообразия тембров), и сырое мясо (по которому сам бил ладонями), и презервативы вместо сурдинок для духовых инструментов, и валенки, которыми он “глушил” струны рояля.

Раз понедельник у нас день странной музыки, время рассказать об одной пусть не массовой, но симпатичной новинке. В издательстве «ДА» @dabookpublisher выходит биография композитора Олега Каравайчука. Для меня он прежде всего — так вышло еще с детства — автор музыки к фильму «Город мастеров» (пишу сейчас, а в голове «ууумеррр прррроклятый метельщик!», сам Каравайчук в роли дядюшки Тимолле и обработанная им шотландская баллада, которую поет золотошвейка Вероника). Ну а затем уже тот самый пианист в наволочке, которого Сергей Курехин называл своим учителем.

Личность неоднозначная, ленинградская легенда, человек-мистификация — виртуоз, живущий где-то вне категорий рацио и безумия, хотя, как по мне, прекрасно осознающий, что творит и вытворяет. Книга Сергея Ландо «Олег Каравайчук. Непойманный миром» похожа на фанатский альбом: фотографии с цитатами из интервью и мимолетная, полная недомолвок и непроверенных фактов, история гениального чудака.

У биографии Олега Каравайчука, пересказанной с его слов, есть важная особенность: сам герой, классический пример “ненадежного рассказчика”. Проблема ненадежного рассказчика не в том, что он все придумал, а в том, что мы с трудом можем отличить правду от вымысла. В случае с Каравайчуком все осложняется и парадоксальными деталями его жизни в целом — некоторые эпизоды, выглядящие абсолютной выдумкой, правдивы, тогда как скучные анкетные данные могут оказаться абсолютной фантазией.

UPD пока писала этот пост и отвлеклась на работу, Егор вспомнил дивную историю.

Пока у всех рабочий вторник в разгаре, автор Даша @inomirj Бобылёва молнирует: в/на Букмейте вышел первый эпизод второго сезона книжного сериала «Магазин работает до наступления тьмы».

Давно не было СЯУ необязательных фактов. Хотя наверняка я опять последняя обо всем узнаю.

Читала недавно «Человеческое животное» Аадур Авы Олафсдоттир (Поляндрия, пер. Татьяны Шенявской) и увидела, что главная героиня рассекает на «Ладе». Минуточку, думаю, на Той Самой «Ладе»? А дальше Гугл любезно напомнил о Тресковых войнах (о них знала, но благополучно забыла: у Исландии был длительный и серьезный, вплоть до разрыва дипломатических отношений, конфликт с Великобританией из-за границ территориальных вод — в недозаблокированной Вики можно узнать подробности) и санкциях, которые страны НАТО наложили на остров, чтобы исландцы не расширяли экономическую зону. Ну ок, сказали исландцы, и предложили странам Варшавского договора махнуться: рыбу в промышленных масштабах в обмен на транспортную технику, не только «Лады», «Волги» и «Москвичи», но и тракторы всякие. В соцлагерь в 1960-70-е хлынула треска и что там еще, исландцам достались советские автомобили, даже «буханка», даже «Нива». Правда, климат предполагал, как бы сейчас сказали, некоторую кастомизацию уже на месте — например, замену бессмысленного в низких температурах тента у ГАЗ-69 и шумоизоляцию, но это уже детали. Занятен сам факт.

И чтобы дважды не вставать. В пятницу в Поляндрия.Letters снова встреча клуба «Обсудим?». Наташа @ladylibra_1410 Ломыкина зовет всех поговорить о Букеровском лауреате этого года — «Времеубежище» Георги Господинова. Я о нем уже писала, не уверена, что успею после работы, но постараюсь тоже приехать.

Ух, я завтра в 19:00 занята, а у всех желающих будет возможность в прямом эфире узнать, что Пелевин 1.0 продлил звание серийного финалиста кто же лауреат текущего сезона премии «Новые Горизонты», как известно, самой фантастической из всех литературных и самой литературной из всех фантастических.

Подробности у великого Владимирского.

На весах лежит самое беззащитное животное на земле, обнаженное и беспомощное, у него нет ни перьев, ни меха, ни чешуи, ни волосяного покрова, только пушок на голове, который пропускает синий флуоресцентный свет.
Ребенок впервые открывает глаза.
И видит свет.

Я пишу эту заметку за неделю до дня рождения моего первенца. И, как каждый раз в эти дни, меня мучают флешбэки. Одно из счастливейших событий моей жизни стало одним из тяжелейших воспоминаний. Это не хорошо и не плохо — это такая случайность, которые очень ценила бабушка главной героини книги «Человеческое животное» Аудур Авы Олафсдоттир (Поляндрия No Age @polyandria, 2023, перевод Татьяны Шенявской).

Поэтичный, завораживающий, как северное сияние, и лаконичный, как зимние пейзажи, текст начинается вступлением о том, что в Исландии каждый год выбирают самое красивое слово и однажды им оказывается «акушерка», буквально «мать света». И затем это слово повторяется десятки раз — на разных языках. Но книга на самом деле не об этом, а о переходах от света ко тьме: так полярный день сменяется полярной ночью, темнота материнской утробы появлением младенца на свет, жизнь — смертью. И это, разумеется, почти непрерывный материальный и метафизический цикл. Он непредсказуем и случаен одновременно.

В семье главной героини, названной Домхильд в честь двоюродной бабушки, одна из бездетных женщин в поколении становится акушеркой. Вот и Домхильд, которую бабушка зовет Дия, меняет (свет на тьму? тьму на свет?) теологию на медицину и идет по стопам тезки. Они очень близки, старшая и младшая, и последние годы первой проводят много времени вместе. После ухода Домхильд-старшей Дия переезжает в ее квартиру и начинает, кроме прочего, разбирать бумаги: бабушка оставила целую коробку воспоминаний, по сути, философских трактатов, записей разговоров с другими акушерками, просто несвязанных, на вкус внучки, размышлений о природе в целом и природе человеческой.

«"Я хотела путешествовать, посмотреть мир, пишет она изящным почерком, и поэтому решила поехать в Рейкьявик учиться на акушерку. Обучение продолжалось три месяца. Попутно я взяла несколько уроков танца".
Почти все акушерки, беседы с которыми моя двоюродная бабушка четверть века собирала во время своих летних отпусков начиная с 1970 года, принадлежали к поколению прабабушки, они родились в конце XIX и в начале XX века, их объединяло то, что они добирались до рожениц пешком или на лошадях. "Акушерское дело предполагает, что ты видишь мир", — говорит одна из собеседниц о своем призвании».

Сюжета на самом деле практически нет, как и в бабушкиных записях. Но это и неважно. Дия читает рукописи, вспоминает людей и их младенцев (в бабушкиной системе координат есть Человек и есть Ребенок), Домхильд и разговоры с ней, а тем временем на остров идет великий шторм, который, конечно, не в силах помешать тому, кто решил родиться в самую длинную ночь года.

Ребенку требуется два года, чтобы его словарный запас достиг пятнадцати слов. За это время кошка приносит первых котят. Намного позже человек усваивает такие слова, как стебель, еще позже — процесс, свобода и надзор, и не факт, что когда-нибудь задумывается об их значении.

Год назад я поняла, что Шевкет больше не позовет меня никуда, потому что в начале лекции я начала довольно убедительно умирать от удушья. Шевкет не испугался.
Полгода назад жестокосердная я дважды разнесла в щепы тексты его студентов и решила, что на этом все. Но нет.
Две недели назад он опять рискнул пустить меня к непуганым людям: я читала отрывок из своего романа, подозревая, что с каждой строкой Иночкин все гарантированнее теряет друга. Но не тут-то было.
В понедельник обещала рассказать об экфрасисе, но слукавила, потому что об этом расскажут яхонт души моей Шевкет и алмаз сердца моего Дима, а я снова сделаю больно всем, кто до сих пор не боится редакторов. Далее текст организаторов:

С 30 июля по 20 августа в Библиотеке имени Ю. А. Гагарина (Москва, проспект Вернадского, 109) пройдет мини-курс литературного мастерства «Экфрасис и возможные миры». Открыт набор для начинающих авторов и для тех, кто хочет совершенствовать навыки короткой прозы. Обучение очное с возможностью онлайн-подключения.
30 июля — вводная лекция «Экфрасис и художественная проза». Читает Шевкет Кешфидинов, прозаик, критик, литературовед, главный редактор сетевого издания «Культурная Хроника». Обсуждается персональное задание для каждого слушателя курса.

6 августа — встреча с Дмитрием Захаровым, писателем, журналистом, чей роман «Комитет охраны мостов» (2023) вошел в короткий список литературной премии «Большая книга». Дмитрий поделится секретами написания коротких рассказов и проведет практикум, специально подготовленный для слушателей.

13, 20 августа — практические занятия. Руководитель мастерской — Анастасия Шевченко, редактор, литературный обозреватель, прозаик, критик. Лауреат премии «Ревизор» (2022).
__________________________
Занятия будут проходить один раз в неделю по воскресеньям. Количество мест ограничено.

Для справок: keshfidinov-shevket@rambler.ru

а вот и церемония награждения лауреатов премии Новые горизонты (там пока Костю Мильчина показывают, тоже хорошо)