Пятница и традиционная book of calm, о которой обещала рассказать еще до того, как она получила Международный Букер — Георги Господинов «Времеубежище» (Поляндрия No Age @polyandria, 2023, пер. Наталии Нанкиновой).

Этот пост я хотела начать шуткой-самосмейкой о том, что 14 июня был день рождения Алоиса Альцгеймера, но все опять забыли. Но потом вспомнила, что Господинов тоже вспоминает этот анекдот в своем остроумном и поэтичном романе о попытке использовать память как убежище. Ведь речь идет о людях с деменцией. Но на самом деле не только о них.

«Прошлое — это ведь не только то, что с тобой случилось, но и то, что ты всего лишь себе придумал».

Вообще об этой книге довольно сложно рассказывать — она похожа на структурированный, но все же сон. Начинается почти как андерсоновский «Отель “Гранд Будапешт“», во всяком случае, что-то такое мне слышится. Затем продолжается почти как «La belle époque» Николя Бедоса. И есть в этом всем немного Линча, но, может, в менее мрачной эстетике.

Дрейфующий по миру болгарин средних лет, то и дело пускаясь в воспоминания (так и хочется сказать: о советском детстве), прибивается к некой клинике, возвращающей прошлое, — амбициозному проекту, связанному с лечением болезни Альцгеймера. Пациентов буквально погружают в атмосферу их юности, скрупулезно воссоздав интерьеры середины прошлого столетия.

«Все больше людей страдало болезнью Альцгеймера и потерей памяти. Согласно статистике, каждые три секунды в мире у кого–то обнаруживается деменция. Только зарегистрированных случаев — пятьдесят миллионов, а через тридцать лет эта цифра возрастет втрое. С увеличением продолжительности жизни это неизбежно. Все старели, пожилые мужчины приводили в клинику жен, или, наоборот, старушки в бриллиантах приводили своих спутников, которые с неловкой улыбкой спрашивали, в каком городе они сейчас находятся. Иногда сын или дочь привозили обоих родителей — те держались за руки и не могли вспомнить лиц своих детей»

В какой-то момент болезнь начинает молодеть, управляющие клиники — протагонист и его персональный доктор Фауст по имени Гаустин — продумывают возможность устроить на чердаке локации, восстанавливающие 1970-80-е. А потом уже и здоровые люди готовы платить огромные деньги, чтобы сбежать от реальности туда, где, как им кажется, они уже испытали все лучшее. Даже если это были эпизоды жизни в тоталитарном государстве.

Господинов пишет о социалистической Болгарии, но цитирует Бродского, вспоминает о плакате с Высоцким на стене детской. Он перемежает настоящее с прошлым, а реальное с иллюзорным — все это сродни спутанному сознанию, в котором реконструкция сбойнула, и уже непонятно, что придумывается, а что действительно вспоминается. Мозг, как мы знаем, ненадежный рассказчик.

Читая «Времеубежище», я снова думала о ти-джеинге, хотя, по факту, никто не собирался менять будущее, потому что никто не хотел будущего, все хотели в прошлое. И примерно в этом месте мне отчаянно не хочется проводить параллели, но они неизбежны, верно?

Я так-то зимой официально объявила о разводе с подростковой литературой, но сказать проще, чем сделать: и редактировать продолжаю, и лекции читаю, и в семинарах участвую, и об издательствах и книгах по дружбе часто рассказываю — при разводе друзей делить не пришлось потому что. И не только о книгах.
Вот у «Самоката», например, есть онлайн-проект — как раз для тех, кто не может попасть в Домик Самоката на очные встречи и мастер-классы. Мне кажется, многим будет интересно знать, что у Александры Зайцевой в конце июня открывается мастерская для подростков по написанию остросюжетной прозы.
Саша — лауреат Крапивинки, дважды финалист Книгуры, автор повестей «Я, не я, Жанна», «Соль», «Девочке в шаре все нипочем», «Мы встретили зло» и в общем я устала перечислять, все клевое. Саша прекрасный рассказчик, она историю многотрудного заселения в гостиницу и прогулки по ВДНХ может как триллер рассказать — проверено на мне.

Но это еще не все. Чуть позже, уже в начале июля, Нина Дашевская приглашает подростков в Книжный клуб. Обсуждать книги с Ниной — это почти то же счастье, что обсуждать с ней что-то другое. О том, какая она крутая (не только музыкант, дважды лауреат и много раз финалист Книгуры), я тут часто рассказываю — мои любимые вещи «День числа Пи», «Поиск звука» и «Я не тормоз», но так-то их намного больше. Иногда мне кажется, если Нина будет читать вслух телефонный справочник, все будут слушать так же завороженно, как ее истории.

Подробности у коллег на сайте или в телеге @ateliersamokat. И тут я едва не впервые в жизни выступаю как тру-блогер, потому что сейчас напишу на блогерском: скидка 15% по промокоду «DRUSYA».

Киносуббота, пока я о ней опять не забыла!
Вчера упоминала «Прекрасную эпоху» Бедоса, но я уже о любимом у него кино рассказывала.
Все думала, какие еще есть реваншистские фильмы об играх с памятью и попытках переписать прошлое, чтобы изменить будущее. По здравом размышлении почти все печальные повести об этом, поэтому сегодня внезапно Иллюзионист с Нортоном и Джаматти.

Для кого-то история о том, что терпение и труд все перетрут, для кого-то — о том, что не всегда прохиндеи остаются безнаказанными, но иногда все же остаются, смотря на стороне которого из прохиндеев лично вы, кто-то любит про любовь и Нортона, кому-то близки порядком отфотошопленные костюмированные мелодрамы. Я уже не помню, из каких ностальгических соображений этот фильм пересматриваем мы с мужем. Но он не так уж и плох, даже остроумен по-своему.

Сначала видела у Насти @drinkread, затем у Дины @bookranger. Решила, что ничего не вспомню, но…

Первая книга, купленная на свои деньги, —
Не книга, а журнал по вязанию — «Сандра», экстра-выпуск, летняя мода 1995, да, #вяжутнетолькобабушки. Но книгу, уже в 1998-м, на первом курсе, — англо-русский словарь Мюллера. И сборник Пелевина «Жизнь насекомых» (там, собственно, была «Жизнь насекомых» и любимый навек великий «Омон Ра»).

Первая книга с автографом автора —
Здесь, наверное, надо уточнять, знакомого лично или закорючка анонимному читателю. Потому что первых у меня тьмы и тьмы: с кем-то дружу, с кем-то работаю, кто-то моим детям что-то передал. Вторых, кажется, один — попросила у Григория люблю-не-могу Михайловича Кружкова. Расписался на биографии Кэрролла, пока я ему рассказывала, что он кумир переводческой и поэтической моей юности и вообще человечище.
Ну и пусть будет еще «Тубагач» Шамиля Идиатуллина: абый к нам на стенд в какой-то другой, уже сильно позапрошлой, жизни на нонфике в ЦДХ сам принес, сам подписал, сам подарил (все хвастаются, а я чо).

Первая книга, которую я выиграла, —
В уютной жжешечке. Задала вопрос Людмиле Васильевой-Гангнус, той самой, что «Азбука вежливости». Эту книгу мне и прислали.

Первая книга, которую я украла, —
Таких нет, но о книге, которую кто-то стырил из библиотеки до меня, рассказывала уже.
Зато мои уносили только в путь, и я считаю, что если читают — уже хорошо. Все на пользу. Вообще относительно легко с бумажными расстаюсь.

Кстати, первые книги, которые я вытащила из макулатуры на школьном хоздворе —
Году в 1995 или 1996, «Мертвая зона» Кинга в советском еще издании: переводы Таска, Володарского и, боюсь соврать, Васильева, что ли (сборник, а там заглавный, несколько купированный, если память не изменяет, роман, обожаемая «Корпорация “Бросайте курить”», «Карниз», «Поле боя» и какие-то еще рассказы, уже не помню, честно) и два сборника со взрослыми рассказами Кира Булычева «Летнее утро» и «Обозримое будущее». А еще «Сумеречный Джек» Желязны, внутри были собственно Джек, «Этот бессмертный» и «Бог света». И это была любовь. И номер ИЛ с Кингом там тоже был, год не помню.

Первая книга, с которой начался мой интерес к современной литературе —
Ну вот собственно с Пелевина в середине 1990-х все и началось, только с номера «Химии и жизни» и рассказов, а не книги. Ну и великой «Водонапорной башни», которую прочитала не помню уж где.

А первые книги, с которых начался мой интерес к литературе как феномену не только для погружения, но для профессионального занятия, — это «Боевые дни» Николая Олейникова и «Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля. Я с несвойственной мне кристальной ясностью памяти и абсолютной уверенностью могу сказать с точностью до поздней осени 1987 года, что именно тогда решила заниматься детлитом, и спустя 10 лет действительно начала изучать вопрос. Правда, как педагог. А вот вторым, филологическим, образованием обязана как раз советской библиотеке фантастики и тем самым книгам из макулатуры. Так что книгами я бы занялась в любом случае, но если бы не Макар Свирепый и не Леня с Оськой, не провела бы столько лет в детской и подростковой литературе. А если бы не ПВО, может, не начала бы писать сама.


Ну и первая книга в канале —
Вообще я в телеге с самого ее начала, с 2016, что ли, года, а канал завела в 2017, и он назывался, кхм, «Мама не матерится» — о нем почти никто не знал, просто собирала в одном месте так и оставшиеся постами в запрещенной сети заметки для будущей, так и не написанной, книге о моих детях. Потом все это удалила, о книгах писала под настроение в запрещенной же сети и для разных ресурсов, в том числе и как литафроамериканец (часть колонок редакторов современной зарубежки и кое-какие тексты все о том же Пелевине — мои, так получилось).
А сюда, уже не помню зачем, в 2020 году пульнула заметку о постковидном 1 сентября с привязкой к «Тринадцатой любви Марины» Сорокина. О книгах, фильмах, вопросах вселенной и вообще писать регулярно не собиралась, но выросло что выросло.

Когда осенью мы едва не потеряли Савву, многие спрашивали, нужны ли деньги. Но мы тогда справились — лечение было очень дорогое и долгое, но постепенное. А теперь помощь очень нужна. Не нам. Но это близкий мне человек из наших, книжных. Если есть желание и возможность, помогите Саше и маленькому щенку, пожалуйста.

Однажды у меня случился затык: надо было срочно придумать, как персонаж умер, но при этом чтобы нелепо и максимально неостросюжетно, а реальные истории знакомых не хотелось привязывать. И ноосфера, ухмыльнувшись, подтащила небольшое издание от @admarginem —дополненные Открытки с того света.
Эти краткие заметки, переданные автором от первого лица последние мгновения перед тем, как свет в конце туннеля сузится в точку и исчезнет насовсем, не вполне о танатосе, а скорее о предпроживании эмоционального опыта. Поэтичное принятие неизбежного через ощущения того, кто уже там.

Персонаж в итоге подавился орешком из кедрового латте (упс! Пришлось подтащить невыдуманную историю, случившуюся с бывшем мужем знакомой), а о Франко Арминио иногда вспоминаю со светлой благодарностью.

В какой-то момент я решил, что могу стать важным человеком. Я почувствовал, что смерть дает мне отсрочку. Тогда я с головой окунулся в жизнь, как ребенок, запустивший руку в чулок с рождественскими подарками. Потом настал и мой день. Проснись, сказала мне жена. Проснись, все повторяла она.

Настроение понедельника и удивительная история сегодня Stairway to Heaven, о которой недавно вспомнила в связке с паранойей и парейдолией.

Казалось бы, при чем тут профиль Троцкого в пионерском значке? Не так чтоб очевидна моя ассоциация, но Led Zeppelin (и не только их) однажды обвинили в сатанизме, потому что если прослушать «Лестницу в небо», промотав пленку задом наперед, можно услышать вполне адресные призывы. Словом, доктор, откуда у вас такие картинки. Хотя привязка к трипу, который в тексте чуть более очевиден, если знать контекст, тоже из репертуара герменевтики.

А на видео внезапно Фрэнк Заппа и Айк Уиллис образца 1988 года и в таком разрешении, что можно в обоих и Троцкого увидеть, и Будулая в молодости, и солиста группы «Песняры», и физрука Александра Григорьевича из моей школы, которую я окончила, кстати, сегодня, но ровно 25 лет назад.

Я как раз думала о своем любимом Оскаре Вау, но почему-то решила, что его кто-то выберет, и Паша не обманул ожиданий, а radost сочла менее экзотичной, чем нигерийский Улисс. И как славно в итоге вышло (см. следующий пост).

Сегодня утром отправила в дружеский чатик яниумирла-селфи и, глядя на себя, как обычно, мысленно пропела: «Я не был согласен на это лицо, но что-то внутри оказалось сильней». А поскольку это строчка из «Музея мадам Тюссо» НС, мгновенно вспомнила «Кроху» британского драматурга Эдварда Кэри (Эксмо, 2019, пер. Олега Алякринского).

Это по-своему остроумная и вполне в диккенсоновском духе история об уродливой, но смышленой и потому преуспевшей крошке Мари из Эльзаса, чудом попавшей в Версаль, а затем, после цепочки удивительных, порой кошмарных, событий, на склоне лет оказавшейся скульптором, открывшим первую галерею восковых фигур на Бейкер-стрит в Лондоне, позднее ставший музеем ее имени.

Если вы хотя бы по верхам знаете какие-то факты из биографии мадам Тюссо, уже на первых страницах поймете, что автор м-м-м мифологизирует жизнь Анны-Марии Гросхольц, превращая ее историю в занятный срез эпохи — по мере взросления с кем только она ни сталкивается, повидав и Французскую революцию и всякое по мелочам, познакомившись даже с одним из будущих президентов США. В этом «Кроха» одновременно и похожа, и не похожа на «Форреста Гампа» (и книжного, и киношного). Персонаж объединяет поворотные точки, ключевых персоналий и знаковые локации, но делает это больше для развлечения, чем просвещения.

Книга небольшая — буквально на вечер выходного. В бумажной версии карандашные зарисовки — тоже как бы сделанные рукой Мари. Возможно, роману не хватает глубины, но Кэри с лихвой компенсирует условность зрелищными деталями, иногда довольно макабрическими, из-за чего легко вспоминается, что он автор того самого эдгароалланопошного «Заклятия дома с химерами», который, если не ошибаюсь, «Мир Фантастики» когда-то включил в номинацию хоррор-книг года лет 7–10 назад. Но я, признаться, больше запомнила наивные и жутенькие авторские иллюстрации.

«Слово намного выразительней того, что оно объясняет». Лин Хеджинян

О моем трепетном отношении к русскому авангарду знают даже те, кому это триста лет не сдалось. Тем временем, пока я буду в Архангельске, у москвичей есть возможность 23 июня вечером сходить в Центр Гиляровского на лекцию о языковом письме Лин Хеджинян.

В «Носороге» года три назад выходила ее автобиография «Моя жизнь». Но впервые я читала о ней в журнале «Нового литературного обозрения», пройдя по ссылке совершенно неочевидным образом — искала что-то об Андрее Белом, а попала на американских новаторов. Речь о главах из книги «Ленинград», в которой Хеджинян выступила соавтором. Только представьте: русский авангард 1920-30-х внахлест с американским образца 1970-х, удивительный культурный перенос языковых опытов. Звучит безумно, но на деле завораживает математически ювелирной точностью формы, соотнесенной с экспериментальным содержанием. Словом, невероятное. Даже если читать в переводе, потому что перетащить это из англоязычного поля в русскоязычное — занятие, требующее некоторого самоотречения, как по мне.

Лекцию вот об этом всем в целом и творческом методе Лин Хеджинян в частности прочитает филолог Владимир Фещенко, в/на Киберленинке есть его статьи, в том числе и о линвоцентричной поэзии. Вот здесь бесплатная регистрация.

А вот тут можно почитать те самые фрагменты из «Ленинграда» (перевод Ивана Соколова). И один из моих любимых текстов Хеджинян — «Склоны» (перевод Аркадия Драгомощенко).
Ну и вообще языковое письмо — это такие дивные бездны, в которые хочется погружаться долго, буде в распоряжении (не)много свободного времени.

Подвезли новости от петербургского «Фонаря», где партнерами выступают Прочтение и Поляндрия No Age. Сама в этот же день веду другое мероприятие в Москве (об этом позже), но кто давно меня читает, знает наверняка: независимо от локации «Фонарь» это концентрированная любовь, мобильное место силы, припав к которому, некоторое время еще живешь чуть лучшей жизнью, чем получается обычно.

Мы с коллегой с утра поработали, потом отпраздновали Международный день йоги, сейчас снова поработаем, вечером проведем лекцию, и после он останется присматривать за семьей, а я устремлюсь кормить комаров в белую ночь под предводительством @bookzombie.
Такое вот летнее солнцестояние в этом году.