И в пандан предыдущему посту (на самом деле не совсем) ссылка на еще одну маленькую, но все же милую антологию новогодних сказок, опубликованных на blueprint @theblueprintru. Понятно, что какой год — такие сказки, да и условно взрослое волшебство редко обещает счастливый финал. Но по меньшей мере прочитать еще один текст любимого автора/авторов — чем не сюрприз под елкой в дождике и прочей мишуре.
А авторы замечательные: Вера Богданова @wordsnletters, Наталия Осояну @magie_bizarre, Ася Володина @ne_turgenevskaya, Уна Харт @tellmeasto, Карина Шаинян, Люба Макаревская, Ксения Букша и внезапный василек в ромашках — Алексей Сальников.

Особенность проекта: каждый день открывается доступ к очередному тексту и пока можно прочитать только четыре — они не слишком объемные. Идеально для тех, кто, как и я, бродит от аномально высокой к ненормально низкой температуре мозга и не в силах одолеть крупную форму.

Поскольку я решила, что сегодня пятница и днем рассказала о новом будущем, то вот еще одна традиционная book of calm и старое прошлое: викторианская эпоха, пансионат для благовоспитанных юных леди, строгие нравы, страдания и напасти, джин из консервной банки… что? А, да. Вы все правильно поняли: однажды не слишком благовоспитанная воспитанница школы мисс Саламанки в наказание за сквернословие была отправлена разбирать мусор. И, просеивая содержимое баков, нашла новомодную консерву — такую, знаете, с ключиком, с помощью которого сворачиваешь жестяную крышку в свиток, а внутри обнаруживаешь рядок сардинок. Только Мэйв таким макаром достался джинн. Опытный читатель сразу догадается, что не все так просто с этими джинновскими тремя желаниями — по законам жизни и литературы мало кто знает, чего хочет на самом деле и поскольку история скорее подростковая, то в финале все птички по жердочкам, враг покаран, добро победило, моралите подведет черту. Но автор не настолько не любит своих читателей, опытных и не очень, чтобы скармливать им пустышку.

Поначалу, конечно, все довольно в парадигме со всеми нужными отсылками на их/наше британское все — Диккенса. Но потом оказывается, что главной героине не обязательно быть таким вот ужасным сорванцом (тм) и вызывать зубовный скрежет у окружающих. И окружающие не хуже и не лучше, чем о них думает Мэйв — они просто другие, а ей бы научиться присматриваться к людям. Джинн, к слову, тоже парень темпераментный и не так чтоб добродушный, но после банки кто из нас был бы котиком:
«Джинн заметался, растягиваясь и строя рожи, дергая щеками и разбрасывая в стороны руки.
Словно его тело было слеплено из глины, и теперь, после заточения в жестянке, он пытался придать себе правильную форму. Ох и свирепым на вид оказался этот дьявол!
Кожа пестрела зелеными и серыми пятнами, по телу шла рябь, словно волны по океану в грозу.
Колючие белые брови нависали над зеленоватыми рыбьими глазами, которые сердито посверкивали. Невероятно нелепые усы — седые и длинные, завивающиеся кольцами, — свисали ниже подбородка. Огромная голова была круглой и лысой, как бильярдный шар.
Он выглядел злобным. Злобным и древним. Возможно, древнее Лондона, а ведь тот восходил к самим римлянам! Однако старческой дряхлости в нем не было ни на унцию: большие зеленые
мускулы бугрились силой, хотя вместо ног у него курился лишь дым».

Здесь есть все для классической (кстати, раз речь о диккенсовских вайбах, то вполне рождественской) истории: сиротки (оторва, тугодум и скромница), неприятные однокашники и непременный буллинг, равнодушные взрослые и неколебимая иерархия ценностей, скорее наследующих традиции, чем здравых, волшебные приключения и чудесные надежды. Но Джули Берри говорит о неудобном — в том числе о вечном «ты же девочка», и эксплуатации, и о том, какие мы есть и какими нас видят другие. И какими мы хотим видеть их.

Лена Николенко @sidiperevody перевела сказку «Три желания Мэйв» для Эксмо и написала послесловие к русскому изданию, немного рассказав читателям-подросткам о том, что диккенсовские вайбы это не только размягчение черствых сердец, но и детский труд на потогонках, бесправие сирот любого пола и — в большинстве — женщин, вообще атмосфера такая себе, несмотря на безудержный технологический рост. Особенно когда ты женский человек любого возраста.
Словом, к истории Эбенезера Скруджа этой зимой я бы посоветовала добавить историю Мэйв из школы мисс Саламанки. Как ни крути, но этой сиротке тоже пришлось пересмотреть приоритеты, чего не случилось бы, не повстречай она джинна Мермера на одной из лондонских помоек.

Первая рабочая новость этого года: мы с писателью Романовской почти закончили второй том Захолустья и наметили скелет финальной части трилогии. Работаем мы как-то так:

Убийца не садовник! (производственная пиеса)

Писатель Р: Когда будем ловить убийцу? А кто у нас убийца, кстати?
Редактор Ш: это дело на одну гайвань. *заваривает чай, придумывает, на кого спихнуть убийство; придумывает, как подтащить к персонажу модус операнди, с которым жалко расстаться*
Писатель Р: <!> О! О!
Редактор Ш: *сыто улыбаясь, допивает свой те гуаньинь ван*

Дети редактора (вынужденные слушать, как мать пользуется голосовым набором, чтобы не печатать, пока возится с чайной станцией):
— Что это было, Дринкинз?
— Мама и Лара работают над детской книгой о любви, добре и взаимовыручке.

В комментариях кто-то упомянул «Мобильник» Михаила Бутова, а я сразу вспомнила уже не очень свежую историю. Тогда даже канал хотела переименовать в «пошла в поход и оказалась в сумасшедшем доме», но поленилась.

Раздаю давние долги и наконец рассказываю о романе Екатерины Манойло «Отец смотрит на запад».
Коротко не получилось.

Субботняя кинорекомендация сегодня — Приходи на меня посмотреть, наша любимая с мужем рождественская сказка по пьесе Надежды Птушкиной «Пока она умирала» (только изначально это водевиль в трех частях и герои старше). В юности фильм казался мне довольно смешным, но последние лет десять кажется скорее грустным, потому что взрослый опыт зудит, заглушая забавные реплики, заслоняя лукавую улыбку Янковского, вытесняя волшебство.
Но все же есть в этом что-то неуловимо щемящее, ускользающее и какое-то безусловно доброе. На то и Рождество с Новым годом.

Во-первых, это красиво
Во-вторых, забавно, абстрактно, безумно и невыносимо печально одновременно.
В-третьих, во многом искусство ради искусства, если вы знаете, чего ждать от Мартина Макдонаха, который снова поставил на дуэт Фаррелл+Глисон, и снова выиграли все.
Вымышленный ирландский остров, начало 1920-х, крошечное коммьюнити сосредоточено не на Гражданской войне, а на конфликте давних друзей. И вот эта вечная тема «А чо он?!» с оттенками чуть вывернутого нервами наружу особого чувства собственного ирландства настраивает на неожиданно медитативный лад.

В общем, Банши Инишерона скорее арт-объект, чем заявленная чёрная трагикомедия. Но и трагикомедия тоже.

Upd и немедленно перечитал Инголдзби

Сегодня день рождения Дэвида Боуи, который, я уверена, не ушел шесть лет назад, а просто улетел на свою планету. Нет повода не вспомнить внезапный летний лонгрид о Зигги Стардасте в моей жизни.

Понедельничное настроение сегодня Red right hand Ника Кейва. А история короткая: вообще «багровая десница» это вроде как из Мильтона цитата, но в случае Bad Seeds смысл зеркален отсылкам к книге Бытия. Накануне как раз переписывались с коллегой и она упомянула вдруг мой давний реферат, из которого лично я помню уже только название «Гендерная дихотомия как опция бинарной оппозиции в поэме Джона Мильтона "Потерянный рай"» и то, что писала его, слушая альбом Let love in.

Мне друзья как раз подписку на МирФ на этот год подарили. Вдруг у вас есть такие же друзья — кампанию продлили до конца месяца

Читая «Богоматерь Нильскую», не могла отделаться от ощущения давящей тревоги. Действие происходит в начале 1970-х, до геноцида тутси еще чуть больше 20 лет, но настроения уже лет 10 как обозначены и, например, презрительное расчеловечивающее «иньензи» (тараканы) уже звучит. Держа в уме историю резни в Руанде, невозможно не думать о том, что смешливые воспитанницы католического лицея, обсуждающие прическу учителя французского, покупающие косметику, переживающие первую менструацию и первые гормональные бунты, обыкновенные, в общем-то, девчонки обречены по умолчанию.
Что-то похожее было, когда обсуждали «Город Брежнев» Шамиля Идиатуллина. В большинстве пользователи считали, что у романа счастливый финал. И только один там злобный карлик (я) нудно бубнил, что у Турика и прочих щенков, переродившихся в волчат, уже отведавших первую кровь, при их исходниках счастливого финала не будет — на горизонте 1990-е. Счастливый финал здесь как свадебный вальс на палубе «Титаника».

Еще из любопытных книжных новостей. В конце января выходит книга «За пределами безумия. Опыт шести бардо». Здесь надо понимать, что текст написан буддийским учителем, поэтом и прочая, подробности по ссылке. Над переводом работала Шаши Мартынова @inner_ireland, а редактировал, понятно, Макс Немцов @spintongues. В Фантом-пресс, кстати, ждем его версию «Сигарет» Хэрри Мэтьюза — что не только хорошо, но и наконец-то!

Пятница, 13-е, канун старого Нового года и традиционная book of calm. Сегодня книга, что еще только готовится к выходу. Авторский сборник страшноватых и утешительно медитативных сказок Евгении Некрасовой @bigfolkcreaturehere. Немного рассказала о нем на странице РЕШ.

Утро. Дочь светски в пустоту:
— О, у мамы профессиональный праздник сегодня — День печали.
Сын:
— Может, печати?
— Когда как.

С праздником, коллеги!

Субботнее кино сегодня — уже довольно старенькие и все равно милые Сломанные цветы от Джармуша.
Немолодой уже и еще довольно прыткий персонаж по имени Дон, очевидный меланхолик и душнила, из внезапной розовой (важно!) анонимки выясняет, что у него есть 18-летний сын. Сосед Дона — в душе Шерлок Холмс, по накалу энтузиазма слесарь-интеллигент Полесов — обнаруживает в прошлом Дона четыре (всего-то!) бывшие пассии, у которых можно что-то уточнить по поводу отпрыска и вообще. И Дон отправляется по волнам памяти.

Очередной фильм о пути к себе через дорожное приключение, причем авторы задачу ни зрителю, ни главному герою не облегчают, оставляя всех на распутье. Роль писалась под Билла Мюррея, но забавный Джеффри Райт и великолепные гранд-дамы пусть и в эпизодах, но поимели свою долю заслуженной славы — все же Гран-при в Каннах.
А еще там отличный саундтрек, написанный Мулату Астатке, отцом эфиопского джаза.

Писатель Р. расписывает издательские перспективы редактора Ш.

Оказывается, я почти неделю не появлялась.
Яниумирла. Просто, как ни смешно и странно, до сих пор болею и нет сил на осмысленное.

Пытаюсь потихоньку вернуться в нормальную жизнь и первым делом возвращаю настроение понедельника. Когда я пишу свое, часто представляю себя группой Elbow в ролике Red: стоят, меланхолично наблюдают за горящим домом и погорельцами и одновременно поют об этом же.

Я не только редачу, но и часто пишу под музыку, а однажды набросала синопсис и поэпизодник повести, опираясь на последовательность песен в одном там альбоме одной там группы, — летела в командировку, книга закончилась, лэптоп доставать было лень, а в приложении для прослушивания оффлайн был только этот плейлист, вот и заняла себя на пару часов. Повесть забросила, а группу иногда слушаю до сих пор.

На днях милый сердцу автор напомнил про мем о внутреннем богомоле писателя, появившийся из одной моей публикации двухлетней давности. С Зямой я, кстати, до сих пор иногда разговариваю.
_______
Заведу мысленного богомола, красивого как цветочек, назову Замиокулькас (Зяма для своих), но никому не скажу. Мысленный богомол это как внутренний Инкерман, последнее прибежище утомлённого разума.

Стану четверговыми вечерами пить улун, смотреть на Зяму и тихонько рассказывать ему свою жизнь. Семья будет думать, что мать совсем рехнулась, или демонов вызывает, или то и другое вместе. А богомол ничего думать не будет, он будет покачивать инопланетной своей башкой и голосом моего военно-морского отца участливо бормотать: «ых, Настюха, всё-то у тебя через жопу».

Я, конечно, буду обижаться, мол, хоть ты меня, Зяма, пожалей. Я девочка, которая толком ещё не выжила, а уже в 40 лет начала новую жизнь, хотя вот она, старая — на пальце болтается, как сброшенная шкурка геккона. Сама не отвалится никак, рвануть больно, вот и таскаю с собой — она лёгкая, только смотрится стремновато.

А Зяма однажды потрёт лапкой о лапку и устало скажет: «Ты мужняя-детная-пожилая женщина, мысленного, блин, богомола в честь суккулента назвала и сидишь второй час льёшь ему в метафизические уши о тяготах, а могла бы редактуру сдать, статью начать или роман продолжить». Плюнет в сердцах и уйдёт в отражение вывески алкомаркета в мутном от чада дорожных работ окне.

Тут должен быть какой-нибудь символизм или хотя бы моралите для скруглённого финала. Но у меня сплошные дедлайны и ни одного суккулента. И дети утопили Алевтину*, спасённую из пасти СаввыИгнатьича. Жаловаться некому, разве что мужу, который считает, что у всех писателей внутренний богомол набекрень, тут в Инкерман не ходи. Ну, или в <запрещённую сеть>, он всё стерпит, главное, не нарушать норм сообщества.

* в 2021 году у нас была венерина мухоловка Алевтина, но она не вынесла конкурентной борьбы с Саввой за подоконник.

Клара Дюпон-Моно «Адаптация» (Поляндрия No Age, 2022) — перевела Валентина Чепига

В семье, где уже есть мальчик и девочка младшего школьного возраста, рождается особенный ребенок: малыш слеп и практически неподвижен, он никогда не сможет держать головку, но уже умеет плакать и улыбаться, у него чрезвычайно развиты слух и обоняние. Летопись изменений, случившихся с появлением нового ребенка, рассказывают камни — молчаливые свидетели того, как рождаются, живут, постоянно проходят адаптацию к самим себе и умирают такие непрочные и недолговечные люди.

Страна нуждалась в сильных, работящих людях. Слабым места не оставалось. Для них мало что было предусмотрено. Школы закрывали перед ними двери, транспорт не был оборудован, дороги казались непроходимыми. Страна не знала, что для некоторых людей лестница или ступеньки превращаются в горную дорогу, в земляной вал или в пропасть.

Врачи отмерили малышу не более трех земных лет, но он прожил около десяти. О том, как по-разному прошли эти десять лет, камни рассказывают сначала с точки зрения старшего сына, а затем младшей дочери. Сверхчувствительный старший отдает всего себя малышу и у него ничего не остается для других. Уязвленная крахом прежней беззаботной жизни младшая не выносит вечного младенца, не способного даже повернуть голову в сторону заинтересовавшего его звука, но в последствии именно она оказывается единственным взрослым — тем самым, по Эрику Берну, —что возьмет себя в руки и, следуя скрупулезному плану, соберет семью по осколкам после давно ожидаемой, но все равно подкосившей всех трагедии. Роман завершается главой «Последний ребенок» и это очень важное звено: последнее дитя в поколении, поздний сын, собирающий образ прежнего малыша по чужим воспоминаниям. Этот новый малыш — воплощение несбывшихся страхов — любим всеми и любит всех, но он несколько замкнут больше на пространство и всех созданий, больших и малых, чем на людей. Он тепло и ровно, как весеннее солнце согреет всех, кто попадет под его сияние, и делает последнюю страницу этой летописи светлой, исполненной надежды.

«Почему твои подруги, Марта, Роза и Жанин, не осуждают меня?» — «Потому что они грустные. 
А грустные люди никого не судят». — «Ерунда. 
Я знаю много грустных и злых людей». — «Это несчастные люди. Но не грустные».

Несмотря ни на что, грустные лица — не сразу, на это уйдут годы, — осветятся первыми робкими улыбками. Потому что мы адаптируемся к переменам, к счастью, даже к горю. Это защитный механизм, не дающий большинству из нас необратимо сгореть до тла внутри себя.

«Адаптация» — небольшой, чуть более 160 страниц, но важный и многокомпонентный текст, написанный без заигрываний и нарочитого давления на болевые точки. Тема культуры общения с людьми особенными и тема внутренних выборов окружающих их условно нормальных людей вместе и по отдельности поднимаются все чаще, но книг в этой нише до сих пор не так много. В пару к этой я бы посоветовала почитать «Мама, ау. Как ребенок с аутизмом научил нас быть счастливыми» Марии Дубовой (Самокат, 2020) и Машин блог в запрещенной сети: честно и без спекуляций она рассказывает о своей повседневности, о муже Диме, старшем Яше с тяжелым аутизмом и младшей Даше, которая, по Машиным словам, добавила радость в их жизнь. Когда вы прочитаете обе книги и познакомитесь с Дубовыми, вы поймете, что я имела в виду.

Перевела «Адаптацию» Валентина Чепига — она же работала над «Подставь крыло ветру» Элоа Одуэна-Рузо и «Пьющие ветер» Франка Буиса.

Как всегда у взрослой Поляндрии @polyandria дивное оформление и нетривиальный подход к выбору текста. Очень жду новые книги из коллаба с проектом «Есть смысл» @smyslshop, думаю, будет что-то пронзительное и сделанное с умом и любовью.