#sketch #soukoku

:||🩸

—Чуя, приди в себя. Наши судьбы не должны закончиться здесь, потому что нам суждено—

—

Им было суждено пройти через груду дерьма, чтобы в самом конце осознать насколько каждый из них дорожил другим.
Всякий раз - всё, как по выученному сценарию: жертвовали собой, убивали миллионы людей и разрушали город вдребезги.
Всё это, только чтобы глаза напротив горели так же ярко, как конец этого света, а руки, так часто бывшие по локоть в крови, обжигали кожу своей теплотой.
Всё - ради своей судьбы.

Им было суждено переехать в большой дом загородом, где с террасы открывался прекраснейший пейзаж на всю Йокогаму. Они любили сидеть там с утра пораньше за свежеиспечёнными Чуей блинчиками и разговаривать обо всём, пока Накахара в одном хаори курил сигариллы с вишневым вкусом, позволяя Дазаю сделать одну-две затяжки из своих рук. А по вечерам, эти двоя, заключенные в объятия, вальяжно попивали дороге вино и говорили о том, какой же до одури красивый вид открывается на закате, глупо пялившись друг на друга и имея в виду совершенно не город.
Недалеко был пляж, куда они часто ходили гулять, держась за руки, много целуясь и соревнуясь в «блинчиках» на воде.
«А ты говоришь, что я совсем не умею готовить, глупый Чиби!» - восклицал Дазай при своем выигрыше, на что рыжеволосый недовольно хмурился, называя его дураком и утягивал за собой вдоль моря.
Чуя был в полном восторге от этого места, так как на берегу всегда было много собак. Саму клялся, что еще не раз отдал бы всё, лишь бы видеть эту очаровательную улыбку чаще. После этого он стал более лояльно относится к предложению завести щенка, даже будучи пугливым насчет такого существа Дазай думал о том, что сейчас самое время, чтобы сделать его чиби-мафию счастливой.
Их увлечениям тоже было место. Они взяли дом с большой гостиной, чтобы оборудовать небольшую библиотеку, которую так давно хотел заиметь Дазай, и не менее просторным погребом, чтобы у Чуи было достаточно пространства для своей коллекции.
Кухня тоже была вместительной и даже если Осаму был одним из тех, кто скорее подожжёт её, чем сделает что-нибудь сносное - он обожал их совместную готовку. Правда это больше походило на кулинарный хаос: двое постоянно кидались продуктами, смеялись, обмазывая мукой и соусом друг-друга, а потом, оба разгоряченные, придавались нежности прямо на месте готовки, из-за чего вся еда часто сгорала к чертям. Никто не придавал этому значения - для них больше не было тревог, которые могли хоть как-то отвлечь от самого важного человека рядом.
Им было суждено узнать какого это - жить нормальной жизнью и не бояться, хотя бы какое-то время, что вселенная заберет всё, что у них осталось.

—

Звук выстрела эхом разнесся по всему зданию. Хлестнувшая из ран кровь заметно испачкала пол и стены, а обмякшее тело так и продолжало смотреть на парня, который только что совершил непоправимое.

—Хаха, наконец-то, я так долго этого жда—

||

tag's: #soukoku; #sketch; #au!beast

Его комната была полна зеркал, их холодный блеск насмешливым огнём опаляет опухшие глаза. В них лунным серебром отражаются беззвучные слёзы, медленно стекающие по щекам. Человек в отражении покачивает ногой, продолжая что-то лениво писать в своём блокноте. Дазай не может отвести взгляд от книги за его спиной – она влечёт к себе, забивает собой разум шуршанием страниц, обещает даровать столь желанное долго и счастливо. Книга может исполнить любое желание. Книга может уничтожить всё.

— Верни его...

Голос тихий, сорванный. Слова обдирают горло, обжигают язык – после затяжной истерики говорить ужасно больно. Дазай сбился со счёта, который раз проживает этот момент – он перестал считать ещё на восемьдесят девятом перезапуске. Сколько раз он проваливал свою миссию? Сколько раз мужчина в бежевом плаще одаривал его презренным взглядом? Сколько раз он слышал фразу "Ты снова облажался"? Сколько раз он умирал?

Человек в зеркале громко захлопывает свой блокнот, крутя между пальцев механическое перо. Ласково улыбается ему.

— Вернуть? — насмешливо тянет отражение, чей голос ничем не отличается от звона разбивающегося стекла. — Что именно ты хочешь, чтобы я вернул?

Дазай тяжело дышит, прижимает к круги колени, игнорируя боль в сломанных рёбрах. На его рубашке расцветаю алые бутоны, по груди стекают густые капли крови. Нос неприятно щекочет металлический запах, что смешивается со смрадом свалки. Слёзы не останавливаются, они продолжают течь, даже несмотря на то, что тело Дазая находится на грани обезвоживания. Он бы уже давно потерял сознание, но никто ему это не разрешал.

— Верни его...

— Ты ведь сам всё только усложняешь, — отражение разочаровано качает головой, поднимаясь со стула. Медленно движется в сторону, переходит из одного зеркала в другое, из второго в третье, из третьего в четвёртое – он делает это до тех пор, пока не оказывается у Дазая за спиной. — Какого чёрта ты сидишь здесь и бесишь меня, если должен быть у его дома?

— Верни его... — потеряно повторяет Дазай. Его тело дрожит от смеси страха и отчаяния, ощущая на себе весь гнев человека в бежевом. Он не знает, что с ним сделают за неповиновение, за сорванный в самом начале сценарий, но ему так невыносимо плохо. — Я всё сделаю, только верни его...

Звук удара. Оглушающий звон прямо над головой. Осколки осыпаются Дазаю на голову, некоторые из них царапают кожу, впиваются в тело. Человек тяжело дышит, что-то шипит себе под нос – Дазай его не слышит, но не понимает, причина в том, что тот говорит слишком тихо, или в том, что в его ушах всё ещё звонит – переходя в соседнее зеркало. Следует долгая минута молчания – Дазай едва успевает разомкнуть губы, как его сразу же перебивают.

— В этом мире, — нежный шёпот бьёт по нервам сильнее, чем град пуль. — Чуя тебе не принадлежит. Ты можешь сколько угодно скулить, чтобы я вернул его, но этого не случится. Он останется с Одасаку, чтобы охранять и защищать его.

Дазай переводит взгляд с книги на человека, смотрит на него своими пустыми глазами.

— Я не буду подчиняться тебе, — упрямо заявляет он. — Он дорог тебе, а не мне. Если это поможет вернуть Чую – я лично спущу курок.

Ответа не следует. Человек смотрит на него, прожигает дыру. Неожиданно лампочка над головой начинает мерцать, потухая. Дазай напряжённо сидит в темноте, ждёт неминуемое наказание, очередной перезапуск, да что угодно. Но, в итоге, получает лишь тихий смех, что раздаётся, кажется, из всех зеркал одновременно.

Этой ночью Дазай умирает от заражения крови – его смерть долгая и мучительная. Человек в бежевом с улыбкой наблюдает за его криками и метаниями, прежде чем вырвать из книги очередной лист.

***

Дазай пустым взглядом смотрит на ясное небо. Каждый кусочек тела отдаётся невыносимой болью, но он смиренно терпит, молчит. Ни одним мускулом на лице не выдаёт свои истинные чувства, которых так много, что впору сойти с ума. Особенно когда на грудь опускается нога в тяжёлых берцах, не давая нормально дышать.

Сверху раздаётся громкий смех, из-за которого в груди сердце заходится в бешенном ритме.

tag's: #soukoku; #sketch

Ацуши неуверенно переминается с ноги на ногу – совместный отдых с портовыми всё ещё кажется чем-то неправильным, странным – бросая неловкие взгляды на людей у озера. Там, сидя на расстеленном пледе, сидят Дазай, Юан и Сигма – первые носятся вокруг с цветами в руках, вплетают их двухцветные волосы и что-то воодушевлённо обсуждают. Они наслаждаются вечерней прохладой, ведь в последние дни не так часто получается выбраться куда-то из-за скопивших бумаг. Довольно наивно, но Ацуши всегда полагал, что в мафии с этим гораздо проще.

Стоящий рядом Чуя тушит окурок о землю. Он не уходит, давая возможность юному дарованию озвучить вопрос, что уже давно крутится на кончике языка.

— Чуя-сан, — наконец-то собирается с силами Накаджима. — Могу я задать вам вопрос?

— Ну, попробуй.

Краем глаза он замечает лёгкое копошение на берегу. Кажется, Дазай что-то ищет в траве. Алое свечение окутывает небольшую горку листьев под ногами, что уже через секунду опадают на растрёпанные кудри. Лёгкая улыбка расцветает на губах, стоит пальцам бережно коснуться белоснежного цветка, что в кружащемся танце парит у его лица.

Чуя не сводит с Дазая взгляд. На дне карих глаз отчётливо видна ничем не прикрытая нежность.

— Почему вы никогда не останавливаете Дазай-сана, когда он пытается покончить с собой? — на одном дыхании выпаливает Ацуши. Он знает, что лезет туда, куда ему не следует – он наверняка пожалеет об этом – но проклятое любопытство пожирает изнутри.

Чужое молчание неприятно давит на нервы, разбавленное лишь редкими смехом и руганью их коллег, которые, судя по всему, принялись о чём-то спорить. Сигма активно жестикулирует руками, пока Дазай прячется за спиной улыбающейся Юан. Вдалеке виднеется силуэт опоздавшего Акутагавы.

— А зачем его останавливать?

Ацуши удивленно моргает, уже решив, что отвечать ему никто не собирается.

— Но ведь...

— Не пойми меня неправильно, пацан, — Чуя перебивает его, не давая договорить. — Я не хочу, чтобы этот придурок умер – да и никогда не хотел, чего уж таить – но кто я такой, чтобы распоряжаться чужими судьбами? Я не бог, — он тихо смеётся, его правая рука ложится на грудь, а глаза закрываются. На секунду Ацуши мерещится, что они приобрели красный оттенок, но наваждение быстро проходит. — Чтобы запрещать Дазаю что-либо делать со своей жизнью. Тем более, что мне известно о нём и его прошлом гораздо больше, чем всем вам вместе взятым.

Это странно, думает Ацуши. Разве можно рассуждать подобным образом, когда речь идёт о любимом человеке? В агентстве всегда очень трепетно относились к суицидальным наклонностям Дазая – каждый из них готов был в любой момент вытащить его с того света. Это стало обыденностью, чем-то само собой разумеющимся. Так почему же Чуя, самый близкий Дазаю человек, не чувствует то же самое? Это всё неправильно. Так просто не должно быть.

Однако он не успевает возразить – объект их обсуждения внезапно оказывается рядом. Дазай снял свой бежевый плащ, накинув его на плечи замёрзшего Сигмы, на нём осталась лишь чёрная водолазка с высоким горлом. С одной стороны волосы были заплетены в крошечную косичку и заправлены за ухо. Там же находился цветок, который Чуя недавно передал ему.

Накахара хмурится. Он сбрасывает собственный плащ и, дёрнув Дазая за руку к себе, самолично надевает его на чужие плещи.

— О чём разговариваете? — руки одним ловким движением сбивают шляпу с рыжей макушки, из вредности бросая её на грязную землю. На предупреждающее рычание Дазай лишь посмеивается и примирительно целует Чую в кончик веснушчатого носа.

— Не твоё дело, Скумбрия, — голос пропитан недовольством, но, противореча ему, Чуя прижимает Дазая к себе за талию, лбом упираясь ему в плечо. Он не спешит подбирать шляпу, вместо этого предпочитая стоять вот так, обнявшись, и подставляться под пальцы, что играючи перебирают его пряди.

из-за частой бессонницы дазай может отключиться в любое время и в любом месте. он старается контролировать это, как может, но иногда это происходит совершенно непроизвольно – чуя такой тёплый, его руки в волосах ощущаются ужасно приятно, а его плечо/колени удобные, что держать глаза открытыми просто невозможно.

tag's: #soukoku; #headcanon

однажды кот нуар говорит: «твои родители соучайно не пекари? тогда откуда у них такая булочка», пока его невозможно длинные руки тянуться к чужой талии. мистер баг на это лишь угрожающе скалится и подвешивает наглеца к ближайшему фонарному столбу.

( и совершеннл ничего в тот миг не выдаёт в нём страх того, что этот невысимый засранец каким-то образом раскрыл его личность )

tag's: #soukoku; #headcanon; #au!miraculous ladybug × misterbug!chuuya & cat noir!dazai

tag's: #soukoku; #sketch

По мотивам прекрасного арта не менее прекрасной SuggarKizzy

Касания губ нежные, как взмах крыла бабочки. На бледной коже расцветают любовные пятна, помада лёгкой прохладой оседает на щеках. Чёлку откидывают назад, открывая больше пространства. Дазай тихо смеётся, запрокидывает голову назад под недовольный вздох. Играется. Дразнит.

Красуется под жадным взглядом, но трогать себя не даёт. И так уже позволил больше, чем задумывалось изначально.

— Не знал, что очки тебя так заводят, — его голос – концентрированный сладкий сироп. У Чуи только от него сводит зубы, настолько он приторный. Если бы его можно было съесть, то поход к стоматологу был бы обеспечен.

Он подносит своё запястье к лицу, оглаживает взглядом оставленный алый отпечаток. Этот – один из первых. Дазай прикасается к нему губами, целует, смотря прямо в карие глаза, что полны жадности и обожания. Улыбается, и его улыбка – воплощение искушения, сосредоточение греха. Дазай знает каждую его слабость, знает куда лучше надавить, чтобы получить желаемое.

Чуя слизывает с губ помаду, химический вишнёвый вкус обволакивает язык. Не очень приятно, отдаёт нотками горечи, но он не обращает на это внимание. Следит за чужими действиями, неотрывно наблюдает за тем, как Дазай слизывает оставленные им отметины. Он шумно сглатывает, тянется вперёд, но его тут же останавливают.

— Плохой пёсик, Чиби, — Дазай кладёт пальцы поверх его губ. — Команды не было. Ты ведь не хочешь разочаровать хозяина?

— Дазай...

— Нельзя.

Чуя потерянно смотрит на него. Это всё начинает походить на особый вид пытки, одной из самых изощрённых, что Дазай мог придумать. Ужасно хочется коснуться его, сжать в руках талию.

Остатки самоконтроля стремительно покидают его.

Рывок вперёд – Дазай падает на спину, тихо шипит из-за впившейся в спину пружины – и их губы соединяются в поцелуе. Помада размазывается между ними, пачкает собой щёки и подбородки.

Чуя проиграл пари, но проигравшим себя совсем не чувствует.

tag's: #soukoku!16; #sketch

Всплеск, холодные капли разлетаются вокруг лепестками водяного цветка. Чуя громко ругается, трясёт головой, словно промокшая под дождём собака, но вылезать не спешит – рывком тянет на себя за рукав рубашки, игнорирует несуществующее сопротивление. Чёрный плащ соскальзывает с костлявых плеч, с тихим шорохом падает на землю, собирая собой дорожную пыль. Приземляется рядом с точно таким же сброшенным при падении плащом.

Лунный свет серебром заливает безлюдный и давно всеми забытый парк-аттракционов – они сбежали с очередной безумно скучной зачистки, сбросив всю ответственность на Хироцу, что, казалось, только и был этому рад. И неизвестно, так его достали бесконечные ссоры или же старик и правда обеспокоен их разорванным в клочья детством.

Тёплый весенний ветер приятно шелестит над головой, взъерошивает ласковым прикосновением растрёпанные мокрые волосы, что сейчас мешаются в однородную массу. Они катаются по идущему трещинами белому бетону, бьются головами о центральную часть фонтана и постоянно отплёвываются от грязной воды. Чуя победоносно смеётся, прижимая руки извивающегося, пытающегося вырваться Дазая к полу, гордо сверкает глазами. Наклоняется к его лицу, заставляя замереть с широко раскрытыми глазами, в которых рождаются и умирают целые вселенные. Чуя смотрит в них каждый день, знает каждый оттенок, каждый подтон, что скрывает за собой всех чудищ скалящей клыки бездны – уязвлённое одиночество, потерянный смысл, разбитые мечты и надежды. Смотрит в них каждый день, с интересом истинного исследовать записывая на подкорке своей души неописуемый восторг, вызванный переходом горького кофе в жжённую карамель.

Их лбы стукаются друг о друга, носы соприкасаются, а дыхание мешается в одно. Чуя чувствует, как трепещут чужие пышные ресницы. Не может отвести взгляд, полностью заворожённый, околдованный. Кажется, отстранись хоть на миллиметр и всё – весь мир тут же окрасится в тошнотворную серость лабораторных стен.

— Так и будешь сверлить во мне дыру? — тихий шёпот оседает сахарной пудрой на губах. Чуя тяжело сглатывает, чувствуя, как Дазай сильнее жмётся к нему – его тело слегка подрагивает от начавшей падать температуры, прижатые руки без проблем вырываются из ослабевшего захвата и спускаются чуть ниже. Пальцы переплетаются в замок, ключ от которого был потерян ещё на моменте изготовления – теперь их не разъединить, не оторвать друг от друга.

Они навечно связаны красной нитью, обёрнутой вокруг шеи.

— Нет, — также тихо отвечает ему Чуя, с благоговением следя за медленно опускающимися веками. Записывает это на сетчатке глаза, уже заранее зная, что это картина навечно останется с ним, клеймом высеченная на сердце.

Когда их губы впервые соприкасаются, над головами взрываются мириады звёзд. В ушах звенит, дыхание кончается непростительно быстро, но они жадно глотают воздух носом, не желая отстраняться. Неловкие объятия и неумелый первый поцелуй, разделённый на двоих – разве может в этом мире быть что-то важнее.

Дазай ласковый – у Чуи сердце щемит от того, насколько он недолюбленный. Каждое касание отзывается фантомным шёпотом – останься со мной, поцелуй меня, заставь меня чувствовать – что навечно откладывается в самых глубоких уголках разума.

Проведи рукой по тонкой, изогнутом в удовольствии талии и с обкусанных губ тут же сорвётся судорожный вздох. Дазай не пытается юлить, не скрывает то, насколько ему хорошо, он открывается полностью. Гнётся так, что того и гляди – сломается, переломится на две кривые части, каждая из которых будет не менее прекрасной.

Стоит только губам сомкнуться на чувствительных горошинах сосков, как комната тут же наполняется мольбами и тихим поскуливанием. Сожми на них зубы и услышишь ничем несдерживаемые крики. Обычно тихий и бесшумный Дазай в такие моменты оглушающе громок, его голос переливается пением фей, мелодией на границе потерянного небесного царства. Лучшая музыка, которая существует в этом мире.

И как же сладко дразнить его – языком, пальцами, головкой члена, что только прижимается к блестящему смазки кольцу мышц. В уголках глаз сразу же скапливаются жемчужины слёз, Дазай прелестно всхлипывает, а его дрожащие руки тянутся в безмолвной просьбе обнять.

Ему такому невозможно отказать, попроси он хоть звезду с неба, хоть мировое господство, хоть полное уничтожение человечества – Чуя готов дать ему всё. Он вырвет себе сердце, преподнесёт его на фарфоровом блюдце, украшенном каймой из чистого золота, и всё это лишь для того, чтобы увидеть мимолётную тень улыбки. Искренней улыбки, а не прилипшего к белоснежному лицу оскалу.

tag's: #soukoku; #headcanon; nsfw

tag's: #soukoku; #sketch

Губы скользят по бархату кожи, собирая звёздную пыль, рассыпанную по крепким плечам – Дазай уверен, что сможет даже во сне назвать точное количество чужих веснушек. Он ведёт языком ниже, рисует причудливые, известные лишь ему одному узоры. Иногда – большую часть его влюблённой одержимости – хочется обратиться солнечным светом, чтобы каждое утро иметь возможность прикасаться, лениво ласкать любимое тело. Тактильности всегда недостаточно, всегда хочется больше.

— Что ты делаешь? — Дазай прикусывает его ключицу, поднимая глаза. Встречается взглядом с лёгкой дымкой сна, ластится под прикосновения. Чуя смотрит на него, и в глазах столько тепла, что Дазай чувствует, как медленно начинает плавиться.

Умереть, сгорев в огне своего личного солнца, не кажется чем-то плохим, даже если это и невыносимо.

— Давай не пойдём сегодня никуда? — отпускает успевшую покраснеть кожу, съезжает немного ниже, чтобы оставить багровое пятно на груди. Тихо смеётся, когда Чуя ловит его и, пробежавшись кончиками пальцев в лёгкой щекотке, возвращает на место.

— Прекрати вести себя, словно маленький капризный ребёнок, — Чуя шепчет ему в губы, трётся кончиком носа, точно также неспособный насытиться близостью.

Улыбка на вкус напоминает ваниль – Дазай жмётся сильнее, губами притираясь к губам. Не поцелуй, всего лишь касание, но и этого вполне достаточно, чтобы потеряться в дурмане. Если бы он мог заморозить время, они бы навсегда остались в этом моменте.

Зачем им целый мир, когда здесь рождается вселенная?

— Чуе нравится, когда я веду себя, как капризный ребёнок.

В голосе ни капли сомнений, только сладкая патока, и Чуя никогда не любил сладкое, но это – его вечное исключение. Он умрёт от переизбытка сахара в крови, это желанная неизбежность.

— Нравится, — Чуя охотно попадается на крючок, позволяет тонким пальцам зарыться в растрёпанные после сна волосы. Любуется улыбкой на вечно покусанных губах. Возможно, одно крошечное отклонение от правил не повредит. — Но это не значит, что я буду всегда потакать твоей ленивой заднице.

Дазай смеётся, пряча лицо в его шее.

— Это ты так думаешь.

— Ой, заткнись!

— Давай я буду это решать, окей? — рыжий ослабляет хватку, но не опускает (страшится, что напарник может убежать). Позволяет выдохнуть и собраться с мыслями, но тот никак не начинает молвить слова. Тишина. Можно сказать гробовая. Только их размеренное дыхание и слышно в пустом коридоре. Раздражает. Очень сильно. Чуя не выдерживает и произносит:

— Да ты...

И замолкает. Потому что Осаму поднимает голову и... смотрит на него. Чуя увидел в чужих глазах вместо привычных ему символов незнакомую форму... сердца? Что?!

В голове Накахары слишком много танцующих вальс мыслей, и он не знает, на какую из них наступить. Это... Это...

— Ну что, доволен? — гневно прошипел шатен, смотря на что угодно вокруг себя, и старясь не замечать теперь близкое к его лицу лицо напарника, слегка краснея.

Теперь молчит Чуя. У него попросту... нет слов. Не знает, какие вырвать из своего языка. Это... трудно. Он без понятия, что сказать в такой ситуации. «Класс, супер, теперь знаю, что я тебе вроде как нравлюсь, и узнал это благодаря твоим необычным зрачкам, которые меня привлекают, как и ты тоже, в принципе»? Зашибись, конечно.

Из транса размышлений его выводит Осаму, который теперь не пугается смотреть со сердечками в глазах как персонажи в детских мультфильмах на рыжеволосого, местами задерживая дыхание.

— Ну чего ты молчишь? Посмотри на меня.

И Чуя слушается, сам не осознавая этого. Поднимает свои яркие, с нотками тревоги и недоумения, голубые глаза, смотрит в шоколадные, влюблённые (не сон ли это?), и... тонет. Эти чëртовы сердца манят к себе слишком много внимания. Неизвестно чем, а даже если и известно, то не имеет сути.

Они утопают в глазах друг друга ещё долгое время, особенно Чуя. Они, кажется, не дышат, стоят неподвижно, Осаму всё также прижат стене, а Чуя укрывает его собой, руками по обе стороны от плеч шатена. Это неизвестное разуму, но, наверно, понятное сердцу, некое что-то такое родное вокруг них летает. Это могло продолжаться, кажется, вечность, пока не послышались чьи-то шаги. Возможно, подчинённые. Накахара наконец откидывается от стены и парня, выпрямляется, сложив руки в карманы и глядя на пол. Дазай стоит всё также. Чуя смотрит на опущенного напарника, и, вздохнув, произносит:

— Полагаю, нам нужно поговорить, да?

Осаму усмехается, поднимая взгляд — всё такой же с сердцами — на него.

— Определённо.

``

Вдохновлено хэдами Хорайзон и этим прекрасным артом Киззи!!! 🫶🫶🫶 (и песнями тдд)


#soukoku #dazai #chuuya

чуть не забыл!!

не хочу разрушать некий «канон», что у дазая меняются зрачки по настроению, но в моей голове влюблённость, - зрачки в форме сердец, - не меняются по настроению, как бы этого их обладатель не хотел. Тебе грустно, и, по сути, должны быть зрачки в форме, к примеру, ":(" или каплей дождя (как мне кажется), но ты ещё и влюблён, поэтому, sorry, bro, в зрачках всё равно сердечки. По этой причине Осаму и стал избегать Чую, когда осознал свои чувства к нему, боясь, что тот всё поймёт, пошлёт куда подальше, посмеётся и/или даже возненавидит. Как бы они не говорили друг друга слова вечной ненависти, это все было на подобии шутки, ну, по крайней мере Осаму воспринимал всё так. Silly teens—

#dazai #chuuya #soukoku

tag's: #soukoku!teen; #sketch

Вечерний ветер приятно кружится над головой, шевеля накладные волчьи уши, что Чуя был вынужден надеть перед походом в парк-аттракционов. И, конечно же, это стоило бы назвать свиданием, но Чуя категорично отказывается делать это – Дазай притащил его сюда шантажом, так что он заслуживает хотя бы эту маленькую мелочную месть. Пусть даже Дазай о ней никогда не узнает, продолжая о чём-то без умолку болтать и активно жестикулировать. Его коса лишь чудом умудряется не сбить ничего по пути, и Чуя искренне поражается тому, что этот мешок с костями не падает под её тяжестью – коса совершенно точно настоящая, он лично проверил это ещё в самом начале. Возможно, ему стоит когда-нибудь затащить Дазая в спортзал для полноценного спарринга.

— В любом случае, я не вижу никакой логики в твоём выборе аттракционов! Какой смысл тебе кататься на американских горках, когда твоя средняя скорость под способностью превышает их в несколько раз, — Однако, уже в следующую секунду его глаза хитро блестят из-под капюшона, а губы растягиваются в усмешке. — Тем более, что подобные вещи нравятся только детям. Ах, постой, это внезапно стало иметь смысл, знаешь.

Чуе едва удаётся подавить рычание, что так и рвётся из его горла. Он знает, что если бы оно всё-таки вышло наружу, то количество шуток про собак увеличилось бы в геометрической прогрессии. А это последнее, чего бы Чуе хотелось, не считая этой глупой прогулки-свидания.

— Просто заткнись, скумбрия, — предупреждает он, пихая Дазая локтем под рёбра. Жалобное нытьё тут же раздаётся над головой.

— Разве Чиби не знает, как должно заканчиваться свидание?

И, что ж, хорошо, Чуя смотрел достаточно романтических дорам – не то чтобы у него был выбор, но всё же – чтобы понять, к чему клонит Дазай. Он осторожно, словно боясь обжечься или испачкаться, кладёт ладони на чужую талию, притягивая Дазая к себе. Никаких сомнений, лишь желание поскорее закончить весь этот фарс и лёгкое, ставшее уже привычным, раздражение из-за разницы в росте. Если в этом и есть хоть какие-то плюсы, то только то, что Чуя может больно дёрнуть Дазая за волосы, заставляя нагнуться.

Между их губами остаётся всего пара сантиметров, когда ладонь внезапно перекрывает путь.

— Я пошутил, — весело объявляет Дазай, хоть из его взгляда и пропадает весь свет. — Лучше оставь его для кого-то особенного.

Чуе требуется некоторое время, чтобы понять смысл сказанных слов, но когда это всё же случается, то...

Какого чёрта? Оставить его для кого-то особенного? Дазай серьёзно думает, что Чуя всё ещё хранит такую мелочь, как первый поцелуй? Да даже если бы это и было правдой, то какая вообще разница, кому его отдать. Будто это имеет хоть какое-то значение, они ведь не в дешёвой мелодраме про влюбленных подростков.

Чуя останавливается посреди тротуара, заставляя нескольких прохожих врезаться в его спину. Уродливые морды тыкв мерцают огоньками свечей в своих глазах, насмехаясь над ним. Если прислушаться, то можно услышать издевательский смех скелетов, подвешенных в арке дома с привидением. Сами же приведения, без сомнений, вовсю носятся по округе, чтобы рассказать своим друзьям и знакомым про самую глупого человека на свете.

Потому что они не в дешёвой мелодраме, но Дазай – влюблённый подросток. И влюблён он в Чую, о чём Накахара уже давно знает, пусть и старательно игнорирует. Игнорирует так долго, что внезапно сам умудрился забыть об этом, загнав себя в эту смертельную ловушку.

Потому что "Оставь его для кого-то особенного", но кто-то особенный для Дазая – это Чуя, как ты не закрывай глаза на жестокую реальность. Можно сколько угодно прятаться, бежать, затыкать уши и кричать, заглушая посторонний шум, да вот только не поможет это. Наоборот, сделает всё настолько хуже, что даже демоны из низшего круга ада схватятся за дыру в груди.

tag's: #soukoku; #yuan; #sigma; #sketch; #au!modern

— Выбрать для тебя это задание было ошибкой, — Юан вздыхает, наблюдая за лёгкой улыбкой, что играет на губах Дазая. С наигранным раздражением кусает кончик трубочки, пусть в глазах и читается веселье.

— И почему ты так считаешь, Ю-чан? — спрашивает он, отряхивая юбку от шерсти, что осталась после уличного кота, которого он гладил минутой ранее. Сейчас же животное свернулось на траве под тёплыми лучами солнца, доверчиво подставляя белый пушистый живот.

Дазай зарывается пальцами в слегка спутанный мех и смеётся, когда мягкие лапки обхватывают его руку...

tag's: #soukoku; #sketch; #au
Вдохновлено волшебным артом Feltzer.

Старые легенды не врут, и в тот миг, когда в деревне рождается ребёнок из пророчества, над головами взрываются звёзды, погружая мир во тьму грехов.

***

Каждое утро храм открывает свои двери, приветствует прихожан. Чуя с интересом крутится вокруг, подносит вино или свечи – похвала матери, исполняющей обязанности верховной жрицы, согревающим теплом кружит в животе. Помогать ей здесь, в доме надежды, ничто иное, как благословение самих богов. Ребёнок чувствует себя избранным и не смеет пропускать ни дня.

Чуя послушен, жители деревни пророчат ему великое будущее – с каждым днём уроков становится больше, количество заученных молитв растёт также стремительно, как и лунный мох на вершине запретной горы. Люди готово носить его на руках, но всего этого недостаточно, чтобы унять по-детски невинное любопытство.

Одинокий дом – окружённая острыми шипами тюрьма – манит к себе неведомой силой.

***

— Сюда нельзя посторонним.

Голос над головой заглушает саднящую боль, растекающуюся по всему телу от ободранных коленей, отодвигает на задний план текущую по ногам кровь. Голову поднять страшно, взглянуть в лицо того, кто поймал его – задача невыполнимая. Столько усилий, и все они пылью разлетаются по ветру. Если родители узнают, что Чуя сбежал из школы, ведомый заключённым пари, разразится буря, но могут ли они винить его? Проклятое дитя хочется увидеть до дрожи в костях.

Тучи сгущаются в небе, предвещают скорый сезон дождей; в шорохе листвы слышится зловещий шёпот, но это лишь отголоски бурного воображения. Оброненный фонарь куда-то пропал, оставив их без источника света.

— Простите, я... — тихие оправдания застревают в горле, горькой коркой запекаются на губах, стоит только поднять голову и взглянуть на своего собеседника.

Ребёнок с непослушными кудрявыми волосами нависает над ним неведомым созданием – золотые глаза и слабо мерцающие на щеках звёзды тисками оплетают затрепетавшее сердце.

***

Дазай потягивается на кровати, сладко зевает и, приоткрыв один глаз, закутывается в кокон. Сияние звёзд заполняет собой комнату, предательски выдавая чужое настроение.

— В отличие от некоторых, мои дни не расписаны по секундам, будущий верховный жрец, — игриво воркует Дазай, слегка отодвигаясь, чтобы позволить Чуе сесть рядом. Тёплые пальцы ласково оглаживают его щёки, выводят на них подсмотренные в книгах созвездия. — Какие новости?

— Отвратительные. Они не намерены отказываться от обряда.

— Ты знал, что их мнение не изменить, так к чему теперь лить слёзы?

— Я не хочу прощаться.

— До моего совершеннолетия ещё несколько лет – я успею тебе нескончаемо надоесть.

Дазай утягивает его к себе, заключает в свои крепкие, успокаивающие объятия. Он смирился со своей судьбой ещё в далёком детстве, поэтому всё, что ему сейчас остаётся, это дарить свою любовь единственному человеку, что имеет ценность в этом грешном мире.

***

Его слёзы – расплавленное золото, кровь самих звёзд. Дазай смеётся, сквозь боль приподнимается на локтях, игнорируя вонзённый в грудь священный кинжал. Путается длинными пальцами в рыжих волосах, дёргает их обладателя вниз, ближе к своим бледнеющим губам – их последний поцелуй наполнен привкусом металла и соли. Тело стремительно слабеет, теряя остатки жизни.

Толпа кричит, ликует и празднует. Чуя смотрит на них с пьедестала, не даёт мукам сердца отразиться на лице. Не позволяет им всем узнать, как сильна его ненависть и злоба, как жажда мести ядом растекается по венам. Он поднимает голову, вглядывается в тёмное небо и улыбается.

"Я буду ждать тебя на той стороне."

Давным-давно погасшие звёзды вспыхивают над головой, сжигают своим гневом сетчатку глаза, а после градом обрушиваются на землю. Они не способны простить грешникам смерть своего дитя, посланного на землю, чтобы открыть им истинный путь, избавить мир от скверны.

Сегодня – последний день человечества.

``

#soukoku; #beast; #dazai; #chuuya; #art

𖤣.𖥧.𖡼.⚘

tag's: #soukoku; #sketch; #au!beast

Его комната была полна зеркал, их холодный блеск насмешливым огнём опаляет опухшие глаза. В них лунным серебром отражаются беззвучные слёзы, медленно стекающие по щекам. Человек в отражении покачивает ногой, продолжая что-то лениво писать в своём блокноте. Дазай не может отвести взгляд от книги за его спиной – она влечёт к себе, забивает собой разум шуршанием страниц, обещает даровать столь желанное долго и счастливо. Книга может исполнить любое желание. Книга может уничтожить всё.

— Верни его...

Голос тихий, сорванный. Слова обдирают горло, обжигают язык – после затяжной истерики говорить ужасно больно. Дазай сбился со счёта, который раз проживает этот момент – он перестал считать ещё на восемьдесят девятом перезапуске. Сколько раз он проваливал свою миссию? Сколько раз мужчина в бежевом плаще одаривал его презренным взглядом? Сколько раз он слышал фразу "Ты снова облажался"? Сколько раз он умирал?

Человек в зеркале громко захлопывает свой блокнот, крутя между пальцев механическое перо. Ласково улыбается ему.

— Вернуть? — насмешливо тянет отражение, чей голос ничем не отличается от звона разбивающегося стекла. — Что именно ты хочешь, чтобы я вернул?

Дазай тяжело дышит, прижимает к круги колени, игнорируя боль в сломанных рёбрах. На его рубашке расцветаю алые бутоны, по груди стекают густые капли крови. Нос неприятно щекочет металлический запах, что смешивается со смрадом свалки. Слёзы не останавливаются, они продолжают течь, даже несмотря на то, что тело Дазая находится на грани обезвоживания. Он бы уже давно потерял сознание, но никто ему это не разрешал.

— Верни его...

— Ты ведь сам всё только усложняешь, — отражение разочаровано качает головой, поднимаясь со стула. Медленно движется в сторону, переходит из одного зеркала в другое, из второго в третье, из третьего в четвёртое – он делает это до тех пор, пока не оказывается у Дазая за спиной. — Какого чёрта ты сидишь здесь и бесишь меня, если должен быть у его дома?

— Верни его... — потеряно повторяет Дазай. Его тело дрожит от смеси страха и отчаяния, ощущая на себе весь гнев человека в бежевом. Он не знает, что с ним сделают за неповиновение, за сорванный в самом начале сценарий, но ему так невыносимо плохо. — Я всё сделаю, только верни его...

Звук удара. Оглушающий звон прямо над головой. Осколки осыпаются Дазаю на голову, некоторые из них царапают кожу, впиваются в тело. Человек тяжело дышит, что-то шипит себе под нос – Дазай его не слышит, но не понимает, причина в том, что тот говорит слишком тихо, или в том, что в его ушах всё ещё звонит – переходя в соседнее зеркало. Следует долгая минута молчания – Дазай едва успевает разомкнуть губы, как его сразу же перебивают.

— В этом мире, — нежный шёпот бьёт по нервам сильнее, чем град пуль. — Чуя тебе не принадлежит. Ты можешь сколько угодно скулить, чтобы я вернул его, но этого не случится. Он останется с Одасаку, чтобы охранять и защищать его.

Дазай переводит взгляд с книги на человека, смотрит на него своими пустыми глазами.

— Я не буду подчиняться тебе, — упрямо заявляет он. — Он дорог тебе, а не мне. Если это поможет вернуть Чую – я лично спущу курок.

Ответа не следует. Человек смотрит на него, прожигает дыру. Неожиданно лампочка над головой начинает мерцать, потухая. Дазай напряжённо сидит в темноте, ждёт неминуемое наказание, очередной перезапуск, да что угодно. Но, в итоге, получает лишь тихий смех, что раздаётся, кажется, из всех зеркал одновременно.

Этой ночью Дазай умирает от заражения крови – его смерть долгая и мучительная. Человек в бежевом с улыбкой наблюдает за его криками и метаниями, прежде чем вырвать из книги очередной лист.

***

Дазай пустым взглядом смотрит на ясное небо. Каждый кусочек тела отдаётся невыносимой болью, но он смиренно терпит, молчит. Ни одним мускулом на лице не выдаёт свои истинные чувства, которых так много, что впору сойти с ума. Особенно когда на грудь опускается нога в тяжёлых берцах, не давая нормально дышать.

Сверху раздаётся громкий смех, из-за которого в груди сердце заходится в бешенном ритме.

!!ᝰ

— Эй, эй, вы слышали? — он обхватывает колени руками, вслушиваясь в опустившийся до шёпота голос подруги – Исобе в нетерпении заёрзала по ту сторону костра. — Говорят, что за исчезновениями стоит босс мафии.

Дазай не реагирует, – даже если сердце его заходится в бешенном танце, он не может позволить себе большего – ресницы дрожат под гнётом осыпающейся со звёзд пыли. Щёки зарумянились от первого – в этой, такой короткой и беззаботной – в жизни алкоголя, распитого на четверых. Последний экзамен остался далеко позади, наступило их последнее беззаботное лето.

— Какая глупость, — Дазай подбрасывает в костёр несколько тонких веток, сжигает лежащие по правую руку обёртки от шоколада. — Зачем ему заниматься подобным? Это просто слухи.

Всем, от мала до велика, известно – Накахара Чуя жесток и безжалостен. Ему неведомы человеческие чувства – Дазай с вязкой тоской вспоминает когда-то сверкающие жизнью глаза. Как же давно это было, сколько же крови пролилось за последние годы; и пусть Дазай знает, что вины его в этом нет и никогда не было, невыносимая боль закипает в собранной из осколков душе.

С момента его смерти прошло каких-то пять лет.

Всего за пять лет Чуя лишился рассудка.

— Эй, Шуджи, а разве это не тебе нужно собирать сплетни? — Китамура наваливается на него со спины, громко смеётся прямо на ухо, полностью игнорируя возмущённое сопение.

— С чего бы это?

— Ну, как же, это ведь ты у нас точная копия прошлого босса.

Дазай улыбается. Происходящее не кажется смешным, происходящее пугает до нервного смеха на грани с истерикой. Над головой проносится пылающая алым комета, но никто из них не торопится загадывать желание.

— Неправда, мы совсем не похожи.

Каждый пропавший – шатен. У каждого пропавшего – карие глаза. Бледная кожа, обилие родинок, длинные ресницы и тонкие губы. Типаж очевиден, все жертвы похожи; Дазай смотрит на их фото как в отражение рябящего озера. Лишь последний глупец не поймёт, что именно происходит.

Дазай, к его собственному отчаянию, глупцом никогда не был – ни в той, ни в прошлой жизни. Он выкрасил волосы в белый, отрастил их до плеч. Сделал всё, чтобы не выглядеть подобно чужому безумию – Дазай уверен, что Чуе неизвестно о его перерождении, а значит получится сбежать, притворившись кем-то другим.

В конце концов, он занимался этим всю свою жизнь. Если потребуется, Дазай изогнётся узлом, но отыграет свою роль на отлично. Его ненавистный режиссёр и сценарист в неизменном бежевом плаще оказался прекрасным учителем.

Дазай никогда в учителе не нуждался.

В спасении чужих лучших друзей никогда участвовать не хотел.

Судьба никогда не давала ему выбора, бросая из пучин океана прямо в жерло извергающегося вулкана.

***

Над головой слышится треск, костёр гаснет под резко поднявшим ветром – окровавленное тело бьётся о заваленную проржавевшим железом землю. Расплющенный труп заливает внутренностями пространство, выпавшее глазное яблоко катится прямо в их стороны, останавливаясь в паре метров под истошные крики сразу трёх голосов. Дазай задерживает дыхание, медленно отступает назад.

Ноги подкашивается, Дазай падает вниз, обдирая в кровь колени с ладонями. Осознание бессмысленности каждого действия накрывает волной...

— Я наконец-то нашёл тебя, — Чуя раскрывает руки в приглашающих объятиях, некогда каряя радужка почернела до нулевого оттенка. Он делает шаг и в воздух взлетают обломки – вся территория заброшенного комплекса охвачена алыми всполохами одержимости. — Дазай.

...ведь нет никакой разницы, как он выглядит. Чуя узнает его из тысячи двойников.

#soukoku; #dazai; #chuuya; #beast!post-canon; #sketch