Сегодня, 22 марта, в Санкт-Петербурге состоится премьера спектакля Бориса Павловича «Риф». Честно скажу: когда мне год назад примерно написал незнакомый человек и сообщил, что Павлович хочет адаптировать мою книгу, я не поверил, думал — это точно пранк! Но оказалось нет, все серьезно. Кто бы мне сказал год назад, что такое будет — я бы решил, что сошел с ума. Но вроде нет, пока не сошел. Спектакль и правда есть, поставили его невероятно талантливые люди, словами не передать как я благодарен — и режиссеру, и актерам. Очень грущу, что не смогу на него попасть, но вы можете. Билеты, кстати, уже чуть ли не на месяц вперед раскуплены, но на вторую половину апреля все еще можно попасть, так что — вы знаете что делать: https://takoy-teatr.ru/

Студия Толк запустила подкаст «Побочные эффекты», тру-крайм расследование о недавней трагедии в Узбекистане. В конце 2022 года в больницы стали поступать дети со страшными симптомами, никто не мог понять, что с ними происходит, и почему у них отказывают почки. Журналист Кирилл Букетов отправился на место и поговорил с врачами и родителями, расследование совершенно неожиданным образом привело его в маленькую страну на Западном побережье Африки.
Подкаст выходит эксклюзивно в Строках, а я его озвучил, подписаться и послушать можно тут:
https://mtsbooks.onelink.me/zdZb/effecttrailer

Ира Рочева очень хорошая, благодаря ей в России проводились лучшие книжные события. Сейчас кину немного денег закрыть долг, и вас призываю задонатить, если есть возможность.

UPD Необходимую сумму собрали за 16 часов! Спасибо вам!

Получается, была на последней ЛитераТуле, поэтому, читая сегодня про суд над его организаторкой Ирой Рочевой, испытываю много разных чувств. Я хорошо помню, как в 2021-м ЛитераТулу отменили из-за некрасивых доносов, как беспрецедентно это тогда выглядело, и как «обыкновенно» это сейчас. Тем не менее, мне очень хочется, чтобы вы, прочитав этот пост, вычитали в нем не еще одну историю про несправедливость и беспредел, а историю одной из нас — девчонки, много лет делающей в России культуру вопреки всему, и оставшейся после этого еще и должной. Короче, вот тут история Иры Рочевой, и я прошу вас ей помочь. А вот тут, если не были сами на ЛитераТуле, можно посмотреть, какой это был масштаб крутости — разве ж могла я тогда знать, что больше этого феста не будет💔

​​«Кадавры» вышли уже, кажется, везде (кроме Лабиринта, который как-то очень всех подвел, включая меня, я оформлял там предзаказ). Книга уже доехала и до европейских магазинов. Например, ее со дня на день можно будет купить в латвийских книжных Polaris, на их сайте kniga.lv. Они еще доставляют по всей Европе, так что имейте в виду. Также «Кадавры» продаются на Azon.market, тоже с доставкой по Европе.
В России книгу можно купить на Озоне, в Бук24, на Вайлдберриз и в Читай-городе.
В Санкт-Петербурге она продается во «Все свободны» и «Подписных».
В электронном виде роман можно прочесть и прослушать в «Букмейте». Чуть позже он появится и на других площадках, я отдельно об этом напишу.
Спасибо вам всем!

​​Обложку уже засветили, так что можно и объявить. «Риф» скоро будет переиздан в новом оформлении художника Миши Никатина. Предзаказать можно на Бук24 и Читай-городе

​​Друзья, в редакции мне сообщили, что «Кадавры» не будут продаваться в Лабиринте, все предзаказы со дня на день будут аннулированы. Прошу прощения у всех, кто уже месяц ждет свой предзаказ в Лабиринте, я не могу на это никак повлиять. Сейчас книгу можно купить, например, на Озоне, в Бук24 или Читай-городе.

Ростовский книжный магазин «В порядке» затопило. В посте ниже есть реквизиты, давайте поможем:
https://t.me/vporyadkebooks/568

Юрий Массин — судья Второго Западного окружного военного суда в Москве
Екатерина Денисова — прокурор
Владимир Карпук — главный свидетель обвинения, актёр и режиссёр
Роман Силантьев — эксперт, историк и религиовед, конспиролог, специалист по несуществующей «деструктологии»
Галина Хизриева — экспертка, старший научный сотрудник лаборатории несуществующей «деструктологии», по мнению портала «Голос Ислама», «одна из ведущих профессиональных исламофобок России»
Елена Замышевская — экспертка, самопровозглашённая специалистка «по Колумбайну и Скулшутингу» (орфография авторская)
Светлана Мочалова — экспертка-криминалистка ФСБ
«Никита» — анонимный свидетель обвинения, экс-сотрудник фестиваля «Любимовка»
Запомним имена этих людей, только что безо всяких оснований посадивших в тюрьму двух человек.

А ещё запомним имена Вениамина Смехова, Константина Райкина, Олега Меньшикова, Льва Закса, даже Александра Розенбаума — и десятков других людей, которые выступили в суде и за его пределами в защиту невиновных Жени Беркович и Светы Петрийчук.

​​«Кадавры» появились на Литресе, теперь книгу можно купить в электронном или аудиоформате (аудио, кстати, очень хвалят, великолепная работа чтецов и звукорежиссера).
Еще весной @dessessay брал у меня для Литреса интервью: поговорили о мертвецах, культурных отсылках, Кодзиме и о вредных советах писателям. Читать тут:
https://t.me/dessessay/524

Краснодарский независимый книжный магазин «Чарли» пострадал от пожара. Команда «Чарли» — важная часть книжного сообщества, давайте им поможем: https://t.me/charlie_krd/2433

Сходил в подкаст к Диме Колыбелкину @dkvscinema, почти два часа говорили про Коэнов, Маккарти и мой любимый фильм «Старикам тут не место». Посмотреть можно тут: https://www.youtube.com/watch?v=QX5WFY--_jg

В 20-ю годовщину Беслана проект «Минута в минуту» выпустил подробную реконструкцию теракта.

Если когда-то вам нужно будет кому-то рассказать (или самому – вспомнить), что именно произошло в Беслане в 2004 году, то, кажется, надо показывать именно это видео.

Там нет версий и мнений, весь фильм – это цитаты документов и видеосъемок очевидцев.

При этом ощущение горечи, тоски и безнадежного хождения по кругу настигает с первыми такими документами – о том, что предупреждений о предстоящем теракте было достаточно, но все они были проигнорированы.

Всем жертвам – вечная память.

Всем живым – сил.

В рамках виртуального тура, посвященного выходу «Кадавров», я всю весну и лето ходил по подкастам. Завершился тур в подкасте «Экранизировано», где мы с ведущими полтора часа обсуждали «Слюни дьявола» Кортасара и «Фотоувеличение» Антониони. Получилось очень душевно, а главное — и фильм, и рассказ нам всем очень понравились. Послушать можно тут: https://podcast.ru/e/79sNL0PL_Pv

​​Недавно, наконец, добрался до «Загадки Амигарского ущелья» Дзюндзи Ито. Сюжет такой: в одной из префектур в Японии произошло сильное землетрясение, расколовшее целую гору. В образовавшемся ущелье люди обнаружили необычное явление: тысячи дыр в породе в форме человеческих тел. Дыры уходят глубоко под землю, ученые опускают в них длинные шнуры с камерами, но дна найти не могут, дна как будто бы и нет. Тут проявляется еще одна особенность этих самых дыр – некоторым людям кажется, что они видят дыры в форме собственных тел, и эти «родственные дыры» как бы «зовут» их, людям хочется найти «собственную, идеальную» дыру и залезть в нее, провалиться туда.
Одна из героинь тоже находит свою дыру – она пытается сопротивляться «зову», но дыра как будто затягивает ее в себя: «мой силуэт говорит мне: зайди, зайди в меня!» Ее подруга закладывает дыру камнями, но это не помогает – зов сильнее.
Я прочел несколько новелл Ито, и мне ужасно нравится то, как он работает с навязчивыми состояниями, как натурально описывает их, буквализирует. В другой его знаковой работе «Спираль» навязчивое состояние, как несложно догадаться, принимает форму спирали – в первой главе отец героя заворожен спиралями, он собирает предметы в форме спирали, ест только еду спиралевидной формы и принимает ванну лишь после того, как закрутит воду в ней в водоворот. Со временем его состояние ухудшается настолько, что собственное его тело начинает ломаться, трансформироваться и принимать форму спиралей: глаза вращаются в орбитах независимо друг от друга, язык удлинняется и сворачивается спиралью (это сложно объяснить, манга – очень визуальный вид искусства, кадры из нее передают заспираливание мира гораздо лучше и эффектнее любого текстового пересказа). В финале главы его тело находят закрученным в спираль, а когда его кремируют – дым из крематория закручивает небо прахом сумасшедшего. И если вы думаете, что это – безумие, то нет – это только начало новеллы: дальше образы спиралей и связанного с ними ужаса лишь множатся и даже самый психически-крепкий читатель нет-нет и подумает, что это уже перебор.
У Ито мне особенно нравится то, что описанные в его новеллах кошмары, несмотря на всю их абсурдность, не выглядят «надуманными». Попробую объяснить: знаете, бывают «как бы страшные» книги или фильмы, где ты буквально видишь, что автор тужится, накидывает крови, жестокости и «жути» с одной только целью – впечатлить читателя: «смотри как могу». И ты, читатель, в такие моменты закатываешь глаза и думаешь: я уже сотни раз это видел, кого ты пытаешься впечатлить? Яркий пример: фильмы франшизы «Пила», которые на протяжении десятка частей довели своих зрителей до такого состояния, что к перезапуску (который – вот это поворот! – называется «Спираль») зрители уже настолько привыкли к сценам пыток, что никого уже было не впечатлить иглами и разъятыми телами. Кажется, в экономике это называется «закон убывающей доходности», чем чаще ты повторяешь прием, тем хуже он работает.
Ито – и это совершенно очевидно – никого не пытается впечатлить, он просто описывает собственные навязчивые состояния – тем и берет. В этом смысле его метод работы очень напомнил мне Линча. Сразу вспомнилась «Голова-ластик» или сцены из «Шоссе в никуда», где человек с белым лицом предлагает герою позвонить домой (я до сих пор не изжил травму, нанесенную моей психике этой сценой), или сцена в камере, где с героя буквально слезает его собственное лицо (почему? ну, как бы вам объяснить: потому что). Многие авторы пытаются повторить этот вид кошмара, но эпигонам обычно не хватает главного – понимания, что оригинальные сцены не несут в себе задачи напугать или вызвать отвращение. Страх, отвращение и пресловутая «странность» в работах Линча и Ито – это, кажется, побочный продукт, а главное в них… да хрен его знает, что в них главное, если честно. Наверно, вот это ощущение, когда закрыл книгу (или выключил фильм) и сидишь трогаешь собственное лицо, проверяешь – не слезает ли оно с тебя и не закручивается ли оно в спираль.

​​«Почти два килограмма слов» переиздали в твердой обложке и новом оформлении. Купить можно везде: например, на Озоне, Бук24 или в Читай-городе.

Дочитал «Табию 32», очень хорошо.
Сюжет такой: Россия пережила «Кризис» и уже много лет находится в тотальной изоляции, которую в мире книги называют «карантином». Чтобы спасти страну от распада, новая власть объявила «переучреждение». Во всех бедах, оказывается, виновата русская культура, зараженная милитаризмом, шовинизмом и имперством. Власть отменяет Грибоедова и Лермонтова и учреждает новую культуру – шахматную. Дети в школах теперь зубрят не фрагменты из «Горя от ума», но партии Ботвинника и Фишера. Главный герой, студент Кирилл, приезжает в столицу изучать историю шахмат и постепенно обнаруживает, что шахматная культура тоже отравлена, а все научные светила скрывают от людей одну важную деталь – шахматы давно мертвы.
В пересказе, возможно, звучит не очень впечатляюще, но это и неважно. Сюжет в романе Конакова нужен лишь для того, чтобы проверить на прочность несколько гипотез. Это по-сути и есть роман-гипотеза. В этом смысле шахматная основа текста прекрасно работает – ты, читатель, не историю читаешь, ты решаешь задачу.

Пока читал(решал), думал о нескольких параллелях.
Во-первых, вспомнил «Историю твоей жизни» Теда Чана – тоже текст о власти языка. Там по сюжету героиня-лингвистка пытается наладить с контакт с пришельцами, изучая их язык, начинает мыслить, как они – язык чужих, чуждых существ полностью изменяет ее восприятие времени: время для нее больше не «длится», она видит все события одновременно, в том числе будущее, и в будущем – внимание, спойлер! – видит смерть своей дочери, но ничего не пытается предпринять, чтобы «изменить» это самое будущее. Язык чужих настолько изменил ее саму, что мысль о «будущем» и попытках как-то его «менять» кажется ей абсурдной.
Конаков в «Табии» заигрывает с той же идеей, но продлевает метафору языка дальше, развивает ее: насколько наша культура определяет наше сознание? И как изменится сознание, если эту самую культуру сломать об колено? В реальности «Табии» живут люди, для которых мы – условные читатели русской классики – чужие. А они – чужие для нас. Герои и сами прямым текстом
подчеркивают свои отличия от нас, сегодняшних:

«Помимо речи, шахматы трансформировали и наши способы мыслить, и наши способы чувствовать. Люди, воспитываемые не на Достоевском, но на Ботвиннике, гораздо более рациональны, конструктивны, спокойны и трудолюбивы. Все это ­прекрасно, хотя россиянам прошлого, жившим накануне Кризиса, мы, вероятно, показались бы кем-то вроде механических кукол, или картонных манекенов, или персонажей плохо написанного романа. «Безжизненные и бесчувственные», — сказали бы про нас».

«Ваш Д. А. У. и придумал для спасения страны заменить литературу шахматами — гениальный ход. Но следует понимать, что вследствие этого хода изменилась не только школьная программа, не только названия некоторых улиц, не только содержимое библиотек и книжных магазинов — сама наша речь стала другой. Легче всего это прослеживается в идиоматике. Сейчас, встретившись с какой-нибудь нелепостью, я скажу «бонклауд», а в начале XXI века выражались витиевато: «бред сивой кобылы». Если вам что-то непонятно, вы пожалуетесь «не попадаю в квадрат», но еще ваш дедушка сказал бы «не врубаюсь» или «не догоняю». О чем-то несложном наши предки говорили «одной левой» (вместо нынешнего «в два хода»)»

>>> продолжение ниже >>>

Другая книга, которую я вспомнил, читая «Табию», — «Граф Ноль» Уильяма Гибсона. В самом начале «Графа Ноль» главного героя разрывает на части взрывом (не могу не упомянуть: его выслеживает заминированная робо-собака-камикадзе!). Но у героя хороший агент, поэтому герой не умирает – его тело собирают заново, выращивая кожу и покупая органы.

«… буквально час спустя после взрыва он уже был в Сингапуре. По крайней мере, большей своей частью. Хирургу-голландцу <…> и его бригаде потребовалось три месяца, чтобы собрать Тернера заново. Они клонировали для него квадратный метр кожи, вырастив ее на пластинах коллагена и полисахаридов из акульих хрящей. Глаза и гениталии купили на свободном рынке. Глаза оказались зеленые».

Тут вы спросите: квадратный метр кожи и акульи хрящи - это, конечно, круто, Алексей, но при чем здесь шахматы? И какая связь между Анатолием Карповым и гениталиями, купленными на свободном рынке? А вот какая: киберпанк научил нас, что тело и сознание человека – не храм, а конструктор, ничего святого там нет, отредактировать и заменить можно любую деталь: глаза, сердце, даже память. Сколько сюжетов мы уже знаем о редактировании воспоминаний? Начиная с классических романов Дика и заканчивая (или скорее продолжая) «Полицией памяти» Еко Огавы.

Россия из «Табии 32» и Тернер из «Графа Ноль» очень похожи: роман Конакова ведь тоже о том, как люди заново собирают взорванное тело собственной культуры, в процессе полностью изменяя его – или нет? Это то же самое тело или уже совсем другое? Изменится ли наш образ мышления, если Бабеля заменить на Ботвинника? А если нас так легко «переделать», то существуем ли мы вообще? И кто такие – эти «мы»?

Тут хочется вспомнить еще один роман, который, мне кажется, прекрасно рифмуется с «Табией 32» — это «Англия, Англия» Джулиана Барнса. В романе Барнса мы тоже наблюдаем за масштабным культурным экспериментом. Миллиардер Джек Питман выкупает небольшой (150 кв.миль) остров в Атлантическом океане и нанимает команду спецов – историков и пиарщиков. Их задача – сделать из острова что-то вроде Диснейленда, «уменьшенную, улучшенную версию Англии». Для туристов. Слоган компании: «увидеть Англию такой, какой вы всегда себе ее воображали, только более чистой, комфортной, приветливой — словом, менее хаотичной».
Авантюра смехотворная, но последствия ее гораздо интереснее самой затеи. Проект Питмана неожиданно становится популярен и постепенно вытесняет настоящую Англию. Копия убивает оригинал, или, точнее, истощает, грабит его. В финале настоящая страна терпит крах, не выдержав конкуренции с «лучшей версией себя».
«Англия, Англия» в этом смысле идеальный постмодернистский роман, осмысляющий все ключевые механизмы постмодернизма: в тексте Барнс постоянно задается вопросом, что именно нас объединяет, делает нас – нами? Национальность, место рождения, пережитые травмы? Есть ли хоть что-то такое, что связывает нас по-настоящему, или же любую общность можно симулировать, а чувство принадлежности внушить? Простого ответа, конечно же, нет, но в целом весь корпус текстов Барнса, начиная аж с дебютного «Метроленда», всегда пронзает одна ключевая мысль: все на свете, все, что нас окружает – история, нации, культурные коды, империи, – по Барнсу, это лишь нарративы, и все они – ненастоящие («История – это всего лишь то, что нам рассказали историки»), и потому опираться на эти нарративы вредно и даже опасно. В мире есть только одна вещь, которая держит человека на плаву, не дает ему утонуть в симуляциях – это любовь. В конечном итоге ни история, ни культура, ни политика не определяют тебя, тебя определяют только люди, которых ты любишь, и о которых заботишься. Все остальное – дым. Вот такая христианская мысль, заложенная в ядро постмодернистского романа.

Герой Конакова тоже, кажется, на протяжении всей книги бежит за этой мыслью, но так и не может догнать ее, и роман «Табия 32» переживает собственную «ничейную смерть», и завершается самоубийством – довольно очевидной постмодернистской отсылкой к «Защите Лужина». Впрочем – Каисса! – даже в таком виде и с таким финалом роман чертовски хорош.