И снова рубрика "письма поклонников". Надо бы уже какие-то призы раздавать за самый оригинальный подкат – но вы же знаете, что фантазия у меня никакая, поэтому все герои и события - настоящие.

– Красивая Вы женщина, Алена – пишет мне вполне конгруэнтный джентельмен в татуировках и пирсинге.

– Спасыбо – говорю. Краснею до ушей, улыбаюсь в пол рожи. За ушами от удовольствия похрустывает.

– Только вот, знаете, нос у вас толстоват. Лицо, в целом, гармоничное, а вот нос как у старушки какой-то. Вам бы немного кончик заострить. Вы не думали?

Я, честно сказать, не думала. Я вообще до сего момента считала, что у меня аккуратный задорный нос. Заебательский нос, носюлечка. По сравнению с иными носами, мой нос — как литая пулька на фоне царь–пушки. Да у меня такой носичек, что все люди в метро подходят и целуют меня в него, не в силах сдержаться. А тех, кто сдерживается и не целует, тут же засасывает под эскалатор, или сдувает ветрогоном.

Мужики, бывало, мечтали разрезать себе нефритовый стержень надвое, чтобы без препон любить меня в ноздри. А одна женщина, что волоски из носов в салоне за деньги дергает — подожгла себя от зависти и прославилась.

Да у меня такой нос, что Гоголь мне повесть посвятил и лично с голубями отправил. Вон они, голуби, на карнизе срут. И очертания их говна под дождем смутно напоминают сердечко.

Да у меня такой нос, что я теперь до утра не усну, щупая его двумя пятернями. А, уже утро? Спокойной ночи тогда. Спасибо за высокую оценку выступающих частей моего тела.

Третий день давлю из себя личинку аристократа. Завтракаю пополудни. Валяю в горячем жире белый мягкий хлеб. Без интереса разглядываю грязный город через хрусталь винтажного бокала. Официантку, конечно, зову "Дуняшей". Хоть на ней и написано "Даша". И наколото поверх её юной груди, чтоб зашедшие барыни спьяну не путались.

Дуняша, конечно, дура. И гуляш у Дуняши вчерашний. И игристое не сказать чтоб искристо. Но если оттопырить мизинчик и вот эдак посмотреть из-под густо растущих бровей – Дуняша притащит сибас на подушечке из цуккини. А это вам не какой-то карась в кабачках! Это, скажу я вам, пища духовная. И с белым игристым хоть как-то сочленяемая.

Поражает, конечно, когда в заведениях Петербурга носят гостям гуляш. Некрасивое слово, пастушье. За него семьсот рубликов отдать – дураком остаться. За карася бы я тоже нипочём не дала, но за сибаса же отрываю от сердца?

Рядом с гуляшом в меню кушаний должна быть ботвинья или сычуг. Тюря с галушками. Голубец. Солило. Козуля. Спотыкач. А с сибасом если – то хотя бы лонгет с антрекотом. Суфле а ля рус. Галимафрэ по-французски.

Мостовые пахнут конюшней. По Мильённой едут кареты. За соседним столиком дама в шали достаёт из ридикюля слоновий мундшук. И если кого и кормить гуляшом в этом граде имперских снов – так только пришлых московских купцов, какие с утра на ногах своих бегают, топчут везде и запыхались уже от натуги. У них, поди, и обед наступил, пока нормальные люди от сна поправляются. Пропасть времён между нами, ребята. Передайте солоночку, не сочтите за труд.

Как заставить подростка читать программную русскую литературу? Никак. Конец поста, расходимся.

К своему возрасту я уже освоила все истеричные женские припизди, которые поведала мне эта ваша русская литература. Могу изобразить на карнизе шальную Екатерину и мученически орнуть в тишину о том, что люди не летают как птицы. Могу томно кинуться в морду проплывающему мимо Сапсану, краем глаза наблюдая, не кинется ли мне вслед молодой офицер. Видели этих баб на турецких пляжах, которые показательно тонут возле вышки с полуголым спасателем? Это я, привет. Какие времена – такие и Анны.

Как–то я даже бросила в Москву–реку кольцо с бриллиантом, а значит, теоретически могу спалить в печке рогожинские тыщи – понимая, конечно, что у него на счету миллионы. Потом, правда, нырну и в печку, и в речку, но этого не увидят ни блаженные эпилептики, ни ушибленные менялы.

Единственное, чего я уже, вероятно, никогда не смогу – так это уйти в ночь от уютного теплого мужа к никем не признанному прозаику, который так сильно увлекся Библией, что загремел от эмоций в психушку. Но этого от меня моя жизнь ни разу и не требовала, потому как Мастер–то в ней я.
Оглядываясь на весь этот блядский цирк из классических женских образов, я, в целом, понимаю, зачем залипала на них в школе. Они научили меня красиво и в оттяг косоёбить. И по щелчку давать "роковуху", закатывая при этом глаза. То есть, пользу нанесли несокрушимую. В колхозном моем лице проступила порода, движения стали нервическими, а общая угловатая моя стать приобрела что–то даже мятущееся. Духовное, может быть.


Впрочем, куда уж теперь в роковухи — годы–то не тургеневские. Пора на тренерскую работу переходить. Едва загрустила на этот счёт – пишет племянница. Ей 14 хмурых лет – а подростки в этом возрасте как раз выходят из периода сладкой наполненности во взрослую нашу жизнь, переполненную пустотами. В жизни ей встретился Алёша. Ну, обычный такой Алёша – косая челочка, железный браслет, тикток с гироскутером. В мое время это были бы вкладыши от "Турбо" и отцовская гитара. Популярный, в общем.
И отшил её этот Алёша как позорную советскую пуговку от клешёных штанов. А у ней были чаянья. Горе горькое.

Пить в этом возрасте еще нельзя – я и советовать не стала. Таблетки рано, фитнес-тренера рано. Развожу руками, закуриваю, смотрю Алёшин тикток. Алкашом вырастет. И альфонсом. Хуи да кеды, челка эта еще. Но разве разбитому детскому сердцу в четырнадцать глупых лет оно видно?

– Чего - говорю - хочешь-то? Денег прислать? В Питер забрать? Увести у Алёши папу?

– Да нет – говорит – я справлюсь. Посоветуй мне книжек каких почитать, тыжфилолог. Например, про женщин, которые преодолевают. Извлекают уроки. Находят в себе опору. Про таких вот особенных женщин, которые чему-то меня научат. По программе, желательно. Из того, что и так мы по русской литературе проходим.

Я от неожиданности даже водки случайно выпила. Налила как впотьмах – да и хряпнула изумленно. Где же я тебе, душенька, таких-то женщин в русской литературе найду?

Раньше хоть Солоха была, но теперь мы Гоголя в зарубежной проходим. Уж не знаю, чего и делать.

Я-то теперь всё больше японских авторов уважаю. Чтоб глаз за глаз там, сеппуку за харакири. Так что вы тут пообщайтесь пока, а я схожу Алёшиного папу в сети поищу. Хоть какой-то толк от меня, хоть какое участие.

Вот, например, Алёна. Женщина с нормальной башкой. Не течет из неё, не торчит, не топорщится. Без изъянов башка, без проблем. Но это с виду. Потому что если заглянуть Алёне в одно ухо, а выглянуть из второго – то можно заметить некоторые идеи, которые не дают Алёне жить по-человечески. Без изъянов, то есть. Без проблем.

Мизансцена такая: сидит Алёна, жрет колбасу с газеты. Отвечает пронзительной красоты парню из Тиндера, что уже напорнохабила его в интернетах. Томится, стало быть. Скучает. Заедает тощий список планов на вечер жирным куском вчерашней свиньи. И вдруг – глядь! Идея. Из одного уха в другое – шмыг! Хелоуин же! Тыква! Фестиваль!

Вытерев руки о русые косы, бежит Алёна под дождем за искомым овощем. Или ягодой. Или фруктом. Предметом интерьера, скорее. Светильником, может быть. То, что в доме уже полгода нет мужика, Алёну в этот момент, разумеется, не волнует. Подумаешь, тыква. Что я, тыкву на кружева не порежу? Да я кого хочешь порежу, я же из Питера.

Тыквы в гипермаркете для дураков уже подготовлены. Огромные, не лезут ни в один пакет. Мне побольше, конечно. Вот эту, на 9 кило. Постучать. Поискать писечьку. Сделать вид, что это не первая в моей жизни тыква – и уж в тыквах-то я, как свинина в апельсинах.

Нести как снаряд – задыхаясь и потея до трусов. Двумя руками вперед себя. Ковылять, чуть расставив ноги – как беременная тыквой. Легкая поступь бегемота в болоте. Пыхтеть. Не ронять.

Принести домой. Прокрутить в голове Шуфутинского. Вроде бы откуда! Новая приблуда! Жаль, что в доме не наточены ножи! Нет, в жопу Шуфутинского, позор же. Пусть Митяев хотя бы. Митяев норм.

Если вы никогда не пытались изготовить из огромной твердой тыквы праздничный светильник с ласкающим мягким светом – у меня для вас две новости. Обе печальные.

Первая: если в вашем интерьере нет мужика – не пытайтесь. Пальцы дороже – их у вас всего десять, это по одному пальцу на каждый Хеллоуин. В 2036 году вам даже за Путина нечем будет проголосовать, если только вы не научитесь вставлять себе ручку в ухо, или куда вы там за него что вставляете.

Вторая: если вы рассчитываете найти себе мужика тыквореза в Тиндере – не рискуйте. Полтора часа искала, проверила. Ни одного тыквореза. Но четыре тыквоёба зато тут как тут – один даже видео прислал. Глаз у вас тоже только два. Вытекают они парно, а прикрыть нечем. Пальцы-то вы уже того... в тыкве оставили.

Ну, и про друзей.

Говорят, что выбирая женщину, надо смотреть на её мать. Мол, лет через 30 вы все равно будете жить с её копией. Нам с блогером Самсоновой здесь натурально есть что возразить. Во-первых, тотальную сепарацию мы провели еще в период вынужденного пубертата: я красила волосы в изумрудно-зеленый и резала одежду в клочья, перекалывая тоннами булавок, а Самсонова брилась налысо и варила из джинсов кривоватого леопарда. Я красила всю одежду в черный вплоть до трусов, а Самсонова даже на похоронах соперничала с новогодней елкой. Я рисовала на лице гуталиновые разводы, а Самсонова украла у Элтона Джона патент на уебанские очки и прятала за ними бессовестные глаза перед ликом своей матери. Кажется, родительницы еще тогда отреклись от нас на пылающем распятии, благо, что одна – еврейка, а другая до сих пор путает православный крест с розарием. И если и надо смотреть на кого-то, представляя, за какие границы гауссианы отлетят наши стареющие головы лет через 30 – то у меня для вас есть два референса.

Самсонова, конечно, легко закопслеит Айрис Апфель. Рано или поздно её цыганская душа-таки пойдет вразнос. И она скупит содержимое всех блошиных рынков от Хайнаня до Сомали. Белый череп, морщины с палец, кружевные пачки, бархат и стрекозлиные очки. В общем, за 30 лет нарастут только морщины.

Я, наконец, разбогатею до такой степени, что начну одеваться если не в Оуэнса, то хотя бы в Ямомото с Кавакубой, чтоб, наконец, привести в согласие свой семантический ряд с визуальным. Первым делом, конечно, сделаю сумку из башки текущего любовника и буду с ней гордо таскаться по местам боевой славы. В общем-то, до Мишель Лами мне останется лишь вставить золотые зубы.

Лет до 30 ты еще пыжишься чему-то там соответствовать. Живешь с приличными мальчиками, варишь им борщ и встаешь в семь утра, чтобы втихаря почистить зубы и причесать неугомонную гриву перед инстаграмным пробуждением прекрасной принцессы. Приобретаешь нюдовую помаду. Засовываешь в пупок сексуальный бриллиант.

В 40 ты, слегка держась за голову, покупаешь себе жакет из конских волос и рюкзак из автопокрышки, всерьез раздумывая, а не набить ли на пупке чью-нибудь жопу. Потому что времени осталось лишь на веселье. А веселиться мы собираемся всерьез и с оттягом.

Знаете, почему мужики лучше баб?

Я на своих диетах утратила уже всю толерантность к куриному мясу. При запахе вареной грудки я хватаюсь за револьвер. При виде куриных голеней – за то, что господь всучил мне вместо сердца. Я разное с пробовала: мариновать в кефире, отбивать граненым стаканом, выдерживать в белом и красном вине, засыпать экзотическими специями, перебивающими даже вкус и запах сюрстрёмминга. Ничего не помогает. Говно ваша курица.

И тут бог послал мне петушка. Худого и жилистого, как крыса-бодибилдер. С желтыми лапами. С опаленными пнями мощных и сильных перьев. С воловьей шеей, свисающей из кастрюли, как старческий хер без виагры.


Я тушила этого тщедушного птерозавра полтора долбаных часа. В мультиварке с функцией скороварки. И ему мало, понимаете? Он бегал этими ногами по карельским лугам, пинал свинцовый футбольный мяч и жал от груди пятерых цесарок. Он крушил заборы, шатал солнце и мял ковыль. Всем петухам петух, петушиный принц, петушах и петумат мировой кулинарии.
Уксусом его, что ли, залить, чтоб размяк немного?

Дух по квартире стелется просто духоподъёмнейший. Всё в нем: и бабушкины морщинистые руки, и щекотный поцелуй усатого деда, и детская безмятежность, и холодная перина поверх сеновала. Сейчас лапшу сушить будем, потом опару на печь поставим, а вечером клубничного варенья заготовим на зиму. Вся пенка с варенья - твоя, конечно.

Так, блин. Что касается эффективных менеджеров, которые предлагают мне рекламировать их уникальные продукты по самым низким ценам по промокоду "шальная разведёнка".

Если вы не выпускаете большие черные джипы, большие черные мотоциклы, большие бочки кулайлы или красное сухое с ноткой осенней безысходности, если вы не магазин секс-игрушек, шоурум Ямомото, владелец сети отелей в разрешенных странах или красивый неженатый банкир с видом на жительство в странах запрещенных - то дайте, пожалуйста, Дзюбу, или дайте, пожалуйста, дуба. В сторонке где-нибудь, без меня.

Особенно хочется, как всегда, отметить писателей в столбик, писателей в строчку и писателей в урну, которые мечтают, чтобы я поделилась ссылкой на их творчество в ежедневном цифровом журнале "Фейсбук". За тысячу рублей, потому что кризис.

Предложение "я увидел ее тугие, рвущие блузку и натруженные молоком персты " - это образ, сломавший меня примерно на полчаса. У вас там перси, или вы кого-то доили пальцами? Полчаса моего времени стоят больше тыщи, вы уже сильно вылезли из бюджета.

После фразы "Сергей одним мощным рывком вошел в городской троллейбус и испытал что-то похожее на облегчение" мне всю ночь снилось, что кто-то трахает Валл-и.

А кусок рифмованного манифеста "проститутки в правительстве, дураки в сочинительстве, а я их заместительство без претензий на лидерство" заставил меня открыть бутылку Зинфанделя, отложенную на черный день. Что прямое вредительство и вообще расточительство. Бля! Видите, да? Видите, что вы творите?

Лучше присылайте мне ваш видео-футбол правой рукой. Его я точно на всеобщее обозрение не выложу. В отличие от этого вот творчества, из-за которого у нормальных людей дергается глаз и заканчивается винишко.

Толстый армянский гинеколог, заглядывая в недра моего потайного внедрилища, картинно вздыхает: "Странно. Опять здорова". И добавляет с ухмылкой: "Ты ей не пользуешься, что ли?"

И так каждый раз. Шесть. Лет. Подряд.

Подскажите ему, наконец, какую-нибудь новую шутку? Или отвечать как-нибудь научите, а то враскорячку я плохо парирую.

Не, так-то я, эгегей, разумеется. Палец в рот не клади. Потому что за словом в карман не полезу. Но стоит снять с меня трусы... и баба как баба. Молчит, дышит. Тут кто угодно нашутит – не возбраняется.

В детстве мать водила меня за коньяк к зубному врачу на завод какого-то щебня. Анестезии там не было, но были и щебень, и врач. Добрый такой мужчина – тоже из комиков.

Как-то выдрал мне зуб – нужный и памятный. Я рыдаю, а он смеется. "Не переживай ты так" - говорит. "Бабам зубы вообще не нужны". И смотрит выжидающе. Поняла, мол, шутку-то?

Конечно, поняла, мне же не пять, а десять. Только с открытым ртом я тоже неважно парирую. А если и рот открыть, и трусы снять – то это что же получится? Идеальная баба? Молчит, дышит.

Надо по Питеру так пройтись: глядишь – и замуж позовут. Вы тоже попробуйте.

#питерскиенаюге

Первое, чем впечатляет закоченевших императриц Петербурга папа Ростов – это количеством красивых и здоровых мужиков. Запорожские казаки в этом плане были тщедушнее: не возникало у меня на исторической родине буквально никакого желания просить их показать мне свою шашку.

Судите сами: в деде моем казачья кровь не столько гуляла, сколько бродила. худой, лысенький, скромный мужик – он становился будто бы ниже ростом, когда входила бабушка. Её черными, как смоль, косами, можно было вязать снопы. А на выгнутую в презрительное коромысло монобровь – вешать ведра с кобыльим молоком. Даже коней в нашей семье пасли, преимущественно, бабы. У меня был Каштан, у сестры - Орлик. И на сотни километров окрест не было никого, кому мы могли бы доверить своих коней. Мужики либо пили, либо болели от выпитого. Бабы держали хозяйство. Здоровые, крепкие, несгибаемые. Рожавшие где-то в поле и словно бы между прочим.

Ростовские казаки двухметровые. Не все, через одного. Ресницы как у лошади. Взгляд как у бабушки. Того гляди щелкнут тебе пальцами по губам за то, что рака не с того конца жрешь. И вообще называешь его лангустином. Не лангустины – а раки. Не гаспаччо - а тюря. Не "что", а "шо". И с хлебом жри, болеешь, что ли? Диета для болеющих.

За три дня мы научились говорить фрикативную г[γ], держать базар в уровень, жрать сало и смотреть на мужиков снизу. Посетили ростовские фавеллы, рюмочную на Шаумяна и Центральный рынок. Научились готовить тюрю и кесю-месю, не включать шапито и жрать раков с руки. Осознали себя женщинами и вспомнили, где там завалялось это наше чертово либидо.
Надо жить на юге, гуманоиды.

Слышите? Это уже море шумит - стало быть, пора в дорогу. А в Ростов мы еще вернемся. Потому что он вроде и папа, но это как посмотреть. Если снизу – то папа. А если вспомнить, что в тебе за кровь – то брат, друг, любовник. Хорошее сочетание, нам понравилось.

Вот вы всё время сомневаетесь в безусловном литературном таланте моих редких поклонников. И даже написали мне однажды, что я сама выдумала джентельмена с «марухой» и уголовно-славянской стилизацией его этого послания к женщине.
Вот вам еще один. Мои тексты отключают в нём самогонную лексику и подключают иезуискую. Накатив для куража, гражданин, называющий хуй штуцером, пишет про «упоение одиноких сердец». А потом, вспоминая про штуцер, добавляет в свой эпический вирш что-то внятное про стакан и горло.

Не верите, что это вирш? Подключите фантазию, господи. Вот же, переписала:

Когда б жила ты на Фонтанке и в упоении своём
Ко мне примчалась на свиданку - о, дева, пьющая притом,
Тебя б я в горло поотведал, а после посвятил стихи.
Поскольку вижу в твоем бреде, что ты - бабёнка от сохи.

Поскольку вот же я читаю, что ты бабец без мужика.
Таких как ты я кучу знаю, вы все филологи пока
В вас не вольешь поллитру водки. И одиночество волной
Накроет вам, пардон, пилотку. Так вот я, хули, спи со мной.

Курорты краснодарского края - это когда привычный российский сервис уже закончился, а непривычное кавказское гостеприимство еще не началось.
Это когда не до конца убранный номер с видом на море выходит на автозаправку, потому что на море - армянская свадьба. И вам же надо тут как-то спать.
Это когда превратить одну кровать в две технически невозможно, потому что "я тут одна, а горничная - на армянской свадьбе".
Это когда летняя веранда закрыта не потому что зима, а потому что "там стулья воруют". И армянская свадьба еще.

Каждый раз, приезжая в Сочи, я по максимуму скручиваю свой столичный снобизм и просто хочу, чтобы мне не хамили. И по возможности доваривали еду. И по необходимости пускали в туалет. И хотя бы по чистому недоразумению не проверяли за мной наличие стульев.

Вышла утром в лобби (напоминает армянскую свадьбу), чтобы спокойно поработать с ноутбуком.

– Куда? Еще нельзя! Завтрак с восьми только! - орет мне вслед помятая дама с ресепшна. Рядом злобно кашляет вторая - ответственная за завтрак.

– Да я просто посижу, можно? Дама с неудобосказуемым рылом следует за мной, включает свет, садится за барную стойку. Смотрит в упор.

Минут 10 сижу под пристальным взглядом, потом дама утомляется, достает зеркало, начинает поправлять вчерашний мейкап.

– А кофе можно? – спрашиваю задушено.
– Завтрак с восьми – чеканит злобная вахтерша. Захлопывает зеркало (будто крышку гроба), выходит из-за стойки, удаляется на ресепшн. Оттуда слышатся обрывки сплетен, хохот, жеманное перешептывание. На часах 7:45.

В 8:15 плывёт обратно. Заходит в туалет, вылетает оттуда ошпарено.

– Это вы истратили бумагу? Кроме вас тут никого не было, я вас в обход правил пустила. Вы истратили?
– К..к... какую бумагу?
– Туалетную! Я рулон положила утром! Никого не было, кроме вас! Рулон где? Вы зачем рулон истратили?

Над отелем болтается порванный кусок осеннего неба, из которого в полнейшем недоумении вываливается сонное солнце. Начинается новый день. Голова уже не болит, дождь начнется лишь к вечеру, а Сочи – самый страшный российский курорт. Истинно вам говорю.

Так что постарайтесь уже придумать нормальную вакцину и открыть эти чертовы границы. В третий мир поеду, в Таиланд. Там вообще бумагой не пользуются. Потому и стулья не воруют, наверное.