Давно хочется пару слов сказать о пресловутых «традиционных ценностях», о которых в последние годы слышно буквально отовсюду. К оным у нас вроде как заявлено великое возвращение, правда, какое-то не очень далекое, ведь той самой посконностью оказываются обычно реалии не позднее нач. XX века, т.е. — всё та же современность. Предшествующие же эпохи оказываются симпатичны исключительно как образы, а не практики, которые постигает «флинстоунизация».

Обо всём этом я при случае скажу много подробнее, а именно в контексте исследования явления, известного как аборт, к которому действительно древние люди относились ровно противоположным образом по сравнению с теми, кто сейчас себя именует «правыми» и «консерваторами». Сейчас же замечу только, что это — лишь один из многих примеров аберрации восприятия былого, действительно традиционного мышления, в том, что касается любовных отношений между людьми.

Начать же следует с личного признания по поводу одного из самых ключевых аспектов этих самых «традиционных ценностей», заметив, что самому мне никогда не была близка романтическая любовь в том виде, в каком она была на момент своего появления. Иначе говоря, подлинная традиция в этом плане вашему покорному совершенно чужда, и ей он предпочитает более новые веяния. Сразу скажу, что ни в коем случае не имею ничего против в т.ч. и против публичного проявления такой любви, хоть и говорят теперь, что подобное может, мол, травмировать молодняк. Я лишь отмечаю личную для себя её непривлекательность в силу того, что сейчас называют иной сексуальной ориентацией, хотя древние таких понятий и не знали.

Против того, что многие могут воображать, понятие романтической любви и связанные с ним модели поведения существовали не всегда, но были с нуля изобретены древними греками ок. IX–VIII вв. до н.э. Уже тогда мы можем увидеть столь хорошо знакомую из любой мелодрамы картину: ухаживания за объектом воздыханий, попытка его добиться в то время, как сам он разыгрывает недотрогу и упирается, чтобы в конце наконец сдаться, и т.д. и т.п. Есть только один нюанс: всё это к отношениям между мужчиной и женщиной относилось ровным счётом никак, будучи сугубо гомосексуальной* культурой, осуществлявшейся между «эрастом» (ἐραστής), взрослым мужчиной, и «эроменом» (ἐρώμενος), юношей. В отношении же прекрасного пола возможным полагали один только брак, определявшийся не сильными чувствами, но долгом и заботой о продолжении рода.

Лишь много позднее развилось представление о том, что любить можно, оказывается, и женщину — но даже тогда на симпосии, эти мужские клубы, её допустили лишь в роли гетеры, а изображения, с ними связанные, далеко не сразу начинают демонстрировать не только лишь гомоэротические* сцены. Восходит же всё, возможно, аж к праиндоевропейцам, которым уже была присуща похожая динамика.

Такой вот была действительная традиция, возвращение к которой сейчас широко осуществляется совсем не у нас. Кроме шуток, дело может быть как раз в этом: скажем, Д. Е. Галковский как-то высказывал предположение, что гротескность современного западного увлечения тематикой ЛГБТ* не случайна, но является очередным проявлением карго-культа на Античность, попыткой воспроизвести образ жизни древних в том убогом виде, в каком новоевропеец способен её постичь.

Вот почему популярные рассуждения на тему «традиционных ценностей» могут быть только антиинтеллектуальной манипуляцией, рассчитанной на самых несведущих людей. Причём это было бы так, даже не имейся здесь только что рассмотренной нами подмены понятий. Буквально всё на этот счёт сказал уже в XIII в. Р. Бэкон, даром что сам христианский монах, заметив, что из всех существующих есть «три наихудших довода», а именно: «это пе­редано нам от предков; это привычно; это общепри­нято», обращение к которым, на его взгляд, есть причина бедствий всего рода человеческого.

_______

* — вся подобная традиция очень воспрещена в РФ

«О самой традиционной из всех ценностей»

Откуда такая масса у Бандеры и полицаев в 1941 году?

От советской украинизации, когда правилом стал этнический национализм.
От нескольких волн красного террора, когда правилом стали доносы и палачи.
При этом число солдат у Власова относительно невелико: всего 120.000 из 5.000.000+ советских пленных всего (даже при умерших и убитых в плену 2 млн в первый год войны и 1 млн позже, притом, что отбор в предатели был начат сразу).
Известный 1 млн граждан СССР на службе Гитлеру включает в себя всех бандеровцев, прибалтов, Кавказ, Туркестан и др.
ПС. Смешно, что власовцы после Войны надували щёки своим числом якобы в миллион. Словно за это США больше платили.

Винтажное исследование Международного института политической экспертизы 2004 года об опыте работы российских политконсультантов за рубежом.

Интересная картинка по географии проектов - много постсоветского пространства, причём на первом месте с большим отрывом Украина, стран ЕС и Латинской Америки.
Нет Африки и Ближнего Востока, которые сейчас становятся основными точками приложения усилий российских консалтеров.

И, конечно, с грустью вспоминаем тот мир с его свободой передвижений, ещё вегетарианским отношением к специалистам из других стран и минимальной по нынешним меркам шпиономанией.

Большевики проводили украинизацию по австрийским учебникам и арестовывали сопротивлявшихся

Из письма А.Геровского:

«Мне хотелось бы прибавить к ответу еще несколько слов о том, как в Полтаве, в самом сердце настоящей Украины, местные люди отнеслись к «украинизации». Мне об этом рассказала интересные подробности моя двоюродная сестра Лида, вышедшая замуж за известного профессора П. И. Новгородцева.

Новгородцевы жили в Москве. В конце гражданской войны Лидия Новгородцева с детьми пробралась в Полтаву, где она получила место учительницы в местной женской гимназии. После того, как в Полтаве утвердилась советская власть, пришел свыше приказ «украинизировать» гимназию. Родительский комитет высказался единогласно против украинизации. Члены комитета указали между прочим на то, что они считают русский язык своим и что даже нет учебников, написанных на «украинском» языке. Вскоре был получен вторичный приказ украинизировать школу и был прислан ящик с учебниками, напечатанными в Австрии для галицких школ. Большевицкое начальство даже не удосужилось вырвать из учебников портреты «найяснійшого пана цісаря» Франца Иосифа. Члены родительского комитета заявили, что они своих детей в такую школу посылать не будут и объявили бойкот гимназии. За это они были арестованы ЧК. Какова была их дальнейшая судьба, неизвестно, так как моя двоюродная сестра вскоре затем бежала в Чехословакию, где я с ней встретился в Праге». («Письмо украинца»// «Свободное слово Карпатской Руси», янв-фев 1960. С.11-12)

Александр Дугин сообщил общественности, что он считает республику порочной и что священной бывает только ее антипод - империя. В качестве священной империи, противостоящей республике, он указывает на империю Октавиана Августа, пришедшего к власти после Юлия Цезаря (https://t.me/ejdailyru/358708) . В этих рассуждениях Дугина все «прекрасно». Не только специалисты-историки, но даже школьники, смотрящие канал «Постнаука», вообще-то знают, что на монетах Августа писали «Восстановленная республика». Современники ничуть не сомневались, что Рим эпохи Августа – не что иное как республика. В январе 27 года Октавиан официально объявил о сложении с себя чрезвычайных полномочий и «возвращении республики сенату и народу Рима». Формальным титул Октавиана был «принцепс», то есть – «первый гражданин». Конечно, его называли еще «император», но это вовсе не означало «монарх». Император в Риме – это именование победоносного главы армии еще с республиканских времен. Императорами и до Августа были великое множество консулов.
Фактически, конечно, Октавиан (как и последующие императоры) управлял Римом. Но по той простой причине, что ему были подчинены легионы и прежде всего – преторианская гвардия, которые могли сделать, что угодно с проявившими непокорство сенаторами. То есть Август (да и последующие императоры) был просто военным диктатором. Некоторые императоры Рима так и звались - «солдатскими», потому что их свергали и возводили на престол легионеры (зачастую – за деньги).
Я понимаю, что Дугин хотел сказать, что он – сторонник монархии (имея в виду монархию традиционного общества). Но Римская империя не имела никакого отношения к монархии в традиционном смысле. Она представляла собой пожизненную военную диктатуру, в более поздние времена – с обожествлением императора в древневосточном стиле. В терминах политологии Платона и Аристотеля, это противоположность монархии – тирания. В качестве синонима традиционной монархии термин «империя» стал употребляться через долгие века.
Плохое знание истории (что – оборотная сторона дугинского неуёмного желания писать обо всем подряд) сыграло с ним злую шутку.
Это уже не говоря о том, что никто из ведущих теоретиков евразийства (к коему Дугин себя когда-то причислял) монархистом не был. А официальный философ права евразийского движения Николай Алексеев (к книге которого Дугин некогда написал предисловие, умудрившись ни разу его не процитировать, зато сослаться на себя 7 (!) раз) вообще считал монархизм несовместимым с евразийским мировоззрением.
Впрочем, Дугин уже давно не евразиец, а унылый национал-монархист в духе канала «Царьгад». Sic transit Gloria mundi.

"Война началась. Японцы успели уже нанести русским войскам ряд поражений, и теперь царское правительство напрягает все силы, чтобы отмстить за эти поражения. (...) Это будет борьба деспотического и отсталого правительства с политически свободным и культурно быстро прогрессирующим народом". 

В. И. Ленин, "К русскому пролетариату" (1904) - ПСС, т. 8, с. 170.

"Главная цель войны для японцев достигнута. Прогрессивная, передовая Азия нанесла непоправимый удар отсталой и реакционной Европе. (...) Война передовой страны с отсталой сыграла и на этот раз, как неоднократно уже в истории, великую революционную роль. И сознательный пролетариат, будучи беспощадным врагом войны, неизбежного и неустранимого спутника всякого классового господства вообще, - не может закрывать глаза на эту революционную задачу, выполняемую разгромившей самодержавие японской буржуазией."

В. И. Ленин, "Падение Порт-Артура" (1905) - ПСС, т. 9, с. 152, 156.


Как видим, прогресс и политические свободы у Ленина возникают строго у той страны, которая воюет с Россией.

19 ноября 1927. Переименование Троцка и Зиновьевска

Как советская власть делала из русинов украинцев

Из книги американского историка русинско-венгерского происхождения Пола Роберта Магочего.

«По большей части перепись проводилась студентами в присутствии политруков Красной Армии. Типичная встреча проходила примерно так: студент спрашивал крестьянина: "Кто ты по национальности?" Ответ: "Я русин". Офицер крестьянину: "Вы хотите сказать, что вы из России?" Ответ: "Нет, я местный". Офицер студенту: "Пиши — украинец!"».

«В отличие от всех предыдущих правительств, правивших Подкарпатской Русью, советский режим проводил четкую политику в отношении национальной идентичности. Была применена политика Коммунистической партии Советской Украины, утвержденная в 1926 году: местные славянские жители, независимо от того, как они себя называли, должны были считаться украинцами. Во время первой переписи населения в 1945 году все лица, которые заявили, что их национальность русинская (rus'kyi), карпаторусская (karpatoross) или любая другая, были указаны в документах и удостоверениях личности как украинцы. Такие официальные действия не привели к внезапному превращению всех русинов Подкарпатья в сознательных украинцев; однако за три десятилетия, прошедшие с 1945 года, советский режим, похоже, добился значительных успехов там, где другие так часто терпели неудачу».

(Пол Роберт Магочий «Формирование национальной идентичности: Подкарпатская Русь, 1848—1948». (The Shaping of a National Identity: Subcarpathian Rus', 1848—1948), Harvard University Press, 1978. С. 456, 255)

Хрущев и Кеннеди встречались в Вене 4 июня 1961 года. Не смотря на то, что на переговорах во дворце Шёнбрунн американский президент говорил о возможности мирного существования и даже признавал ошибочность вторжения на Кубу, но все же позже передал через хрущевского зятя Аджубея, что «если я сейчас уступлю или откажусь от занимаемой позиции, конгресс, сенаторы привлекут меня к ответственности и посадят в тюрьму».

Кажется, с пресловутым с улетучивающимся «духом Анкориджа» происходит нечто подобное. Через год после Вены разразился Карибский кризис, поставивший мир на грань ядерной катастрофы. Тогда отвернуть удалось в последний момент. Получится ли теперь?

Константинопольский (Стамбульский) университет в 1918 году выдвинул Ленина на Нобелевскую премию мира – правда, в тот год она не присуждалась

Сегодня исполняется 65 лет легендарному ботинку Хрущёва, которым он совершил один из ярчайших политических перформансов. 12 октября 1960 года, на 15-й сессии Генассамблеи ООН, Никита Хрущёв превратил дипломатическую трибуну в сцену политического театра (если не сказать цирка). Его громовая речь против европейского колониализма и «двойных стандартов» Запада вошла в историю — вместе с легендой о стуке ботинком по столу (сцена обсуждается до сих пор, но как символ она сработала безотказно).

Тогда СССР предложил не просто геополитику, а этику: право народов на самоопределение как универсальный критерий справедливости. Это был редкий момент, когда советский проект говорил на общечеловеческом языке. Хрущёв при всей своей одиозности и неоднозначности в качестве лидера России показал, что политический смысл создаётся не только текстом, но и жестом. В терминах медиафилософии — «смысл как событие»: скандальная форма усилила антиимперское содержание.

Дипломатический этикет модерна прикрывал имперскую иерархию. Хрущёв сорвал покровы, продемонстрировав, что протокол — тоже инструмент власти. Это ранний пример того, что мы сегодня называем политическим медиатекстом: борьба идёт за порядок видимости.

А известный ботинок — символ, поэтому спор о том был он или нет важен меньше, чем то, что образ стал коллективной памятью о праве провинции говорить центру правды в лицо. Деколониальный язык вновь востребован, но легко превращается в бренд. Главный урок 1960-го: универсализм проверяется не словами, а институциональными решениями и риском «испорченного протокола», когда ради истины нарушают удобные формы. Сегодня полезно перечитать этот эпизод истории не как анекдот, а как философскую притчу о языке силы, символе и правде.

За что в апреле 1863 г. польские повстанцы повесили русскую крестьянку на последнем сроке беременности?

За поданную в суд жалобу на польского помещика, отнявшего у нее землю. 

...Потом из этого материала советская историография изобрела крестьянское восстание против царизма.

- Не смущает ли Вас идеализация личности Николая Второго в последние годы, особенно русскими националистами?

С.В. -Да, смущает, потому что это на самом деле глупость. Он был вполне благонамеренный человек, и положительный во многих отношениях, добросовестный, с чувством долга. В общем, он был бы очень хорошим правителем, правь он там где-нибудь в 60-ых, 70-ых годах, 80-ых, но вот в эти годы он был крайне неуместен, я бы сказал. Поэтому вот такое, так сказать, преклонение, совершенно неуместно.

- А нужен был харизматик?

С.В. - Необязательно харизматик. С одной стороны, человек просто более решительный. Любой. Не только его отец, но и его дед в этих же самых обстоятельствах, конечно, не допустил бы такого развития событий. Безусловно. Но дело даже не столько в этом. Нужен был просто человек, который был бы более самостоятельным, и более уверенным в своих собственных решениях. Потому что ведь он был такой человек, который Патриархом скорее был бы очень неплохим, понимаете? Но не Императором. Он ведь отличался тем, что даже если он сам думал, что это его решение правильно, не настаивал обычно на своих решениях. Даже кадровых, понимаете? Вот один мой знакомый написал очень неплохую статью, где проанализировал историю абсолютно всех назначений на видные посты. И все эти назначения совершались по чьим-то советам, и он никогда не настаивал, и обычно, если даже он кого-то рекомендовал, то, встретив возражения, он обычно соглашался с ними. То есть он вот как раз решительностью в проведении какой-то своей линии, которая у него, кстати, если и была, то очень такая неоформленная, не отличался. Поэтому неудивительно, что он не откликнулся на те советы, которые ему давались по обращению с отдельными людьми. И вот все, что произошло, произошло в значительной мере по его вине, в общем. Поэтому, конечно, восторгаться, какой он там... Он был хороший человек во многих отношениях, и он, кстати, за власть действительно не цеплялся. Он был типичный офицер, имел такую же психологию, почему и во время этих событий он думал тоже не о том, чтобы удержать власть, а думал, как сохранить способность России вести войну. Все его действия на этом были завязаны, понимаете? Но вот какое-то преклонение такое действительно меня смущает, потому что оно не оправдано.

Отрывок со стрима от 29.03.2019

Архаическая кратофилия- угроза для России

1. Информационно-политическое пространство нашей страны переполнено призывами к репрессалиям, ограничениям, усилению госконтроля. Не проходит и дня, чтобы кто-то не потревожил тени Сталина или Иоанна Грозного. Похоже, НКВД и опричнина становятся важнейшими брэндами сегодняшнего дня. Однако реагировать на это в стиле «ужас, ужас» непродуктивно. Мультипликации страхов и истерик важно противопоставить понимание.
2. Многие, оценивая апелляции к нашим «темным векам» («когда срока огромные брели в этапы длинные»), говорят о реставрации советских дискурсов, «ресоветизации» и прочее. Но это далеко не так. Мы имеем дело с редукцией советского. Оно фактически отождествляется со сталинским (хотя в течение 35 лет своего существования официальные власти СССР осуждали практики «кремлевского горца», по времени это больше, чем И.В. был у власти). Нетрудно заметить, что нео-сталинисты отвергают Ленина, весьма критичны в отношении к Хрущеву и к Брежневу. И это неспроста. Им претит революция, они опасаются инноваций и прорывов. Между тем, и сталинский период- не сплошь про репрессии, он и про просвещение, и про социальные лифты, и про развитие. Но те, кто алчет поиска «врагов народа», фокусируются только на одной государственной функции- карательной. И потому им легко совместить поверхностный редуцированный сталинизм с апологетикой царей, готовых «холопов своих жаловать и казнить».
3. Получается определенный идеологический коктейль. Назовем его для удобства архаической кратофилией (от греческих кратос- власть, филия- любовь). Для нее характерны три базовых источника: фетишизация власти, архаика и некрофилия. Не бойтесь, я в смысле определения Эриха Фромма (крайняя форма агрессивности и нелюбви к проявлениям витальности). Не нравится австро-американский психолог, вспомним классика нашего: «Они любить умеют только мертвых». При таком подходе власть важна не как содержательный проект, а как сама по себе. Вот есть она, она наша, значит она лучше всех других и всегда права. И получается парадокс. На памятнике «Тысячелетие России» в новгородском Кремле нет фигура Ивана Грозного, но сегодня наши кратофилы славят его более монархистов. Советская же система (включая ближайших соратников Сталина) осудила «лучшего друга всех физкультурников», а сегодняшние его апологеты поднимают на щит сильнее советских коммунистов. И все почему? Власть- фетиш. Заметим, и в имперское, и в советское время такой жесткой фетишизации избегали, представляя власть как инструмент для прорывов и движения вперед. Про развитие сегодня говорят мало. В фокусе дискуссий не то, как создавать в нашем Отечестве новые технологии, развивать гражданскую авиацию, фармацевтику, IT, новые виды вооружений, а то, как и где искать «врагов народа».
4. Игнорируется при этом очевидный любому историку и социологу факт. Можно быть в восторге от сталинской модернизации, но она осуществлялась в крестьянской по преимуществу стране. Сейчас у нас просто другая социальная структура, другой уровень грамотности. И попытки выстраивания архаической опрично-колхозной утопии приведут не только к отторжению образованного общества от власти, но и «глубинного народа» от нее же. Ибо не репрессий ждет обыватель, а решения социальных вопросов, кои отложат на полку, ибо «врагов народа» надо выявлять. И невдомек тем, кто алчет этого, что и робеспьеровский, и сталинский, и любой другой террор бил «одним концом по барину, другим- по мужику». Иначе логика террора просто не работает.
5. И последнее. Предвижу вопрос. А Тебя то эти размышлизмы зачем? Занимайся своим Кавказом, «международкой» и прочее. Ответ прост. Как сказал другой классик: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». В вакууме существовать не получится, а Россия и ее народ – мне не чужие, а даже наоборот, свои, родные. Уверен, что создание сильной России, имеющей свой мощный голос на международной арене, невозможно без всесторонней поддержки творческих сил страны. И апелляции к архаическим практикам и представлениям здесь явно лишние!

Часто всерьёз (или полушутя) говорят про «серость» панельных кварталов — мол, однотипие, убогость, «наследие хрущёвок». Удобный штамп, но он плохо объясняет реальность. В послевоенные десятилетия массовая стандартизированная застройка была общеевропейской нормой, и СССР здесь шёл в ногу с трендом, а местами — буквально теми же технологиями.

Для примера — это не Череповец и не Сургут, а лондонский Aylesbury Estate (открыт в 1970-е). Великобритания вообще одной из первых бросилась закрывать жилищный дефицит через конвейер: уже в 1940-е правительство запустило программу prefab (pre-fabricated) — дома из заранее изготовленных блоков. Примерно тогда же в СССР родились «хрущёвки»: сборные панели, жёсткая типизация, небольшие кухни 5–6 м², потолки около 2,5 м, узкие комнаты — всё ради себестоимости и скорости. В Британии «префабы» свернули к 1947-му: из обещанных полумиллиона к 1951 году успели построить около 170 тысяч. Дальше ставка сместилась на многоквартирные кварталы вроде Aylesbury: быстро, дёшево, массово.

Проблемы, которые мы привыкли относить исключительно к «советской панели», в Лондоне, Манчестере или Глазго выглядели подозрительно знакомо. Технические: промокание через швы, дорогой текущий ремонт, износ лифтов и сетей. Городские: старая инфраструктура не тянет новое уплотнение. Социальные: расселение трущоб действительно убрало сырость и клопов, но разорвало локальные связи, а конструировать новые в «безличных» высотных массивах оказалось куда сложнее. Ровно об этом британские исследования писали в 1970-е: решив одни беды, индустриальное жильё породило другие.

И чтобы добить миф про «у нас низкие потолки — потому что СССР», приведу сухую справку по типовым высотам потолков в Европе второй половины XX века:
Австрия — 2,25 м, Бельгия — 2,3–2,5 м, Великобритания — 2,28 м, Нидерланды — 2,6 м, Дания — 2,8 м, Италия — 2,5–2,8 м, Норвегия — 2,35–2,5 м, Португалия — 2,7–2,8 м, Франция — 2,5 м, Финляндия — 2,5 м, Швеция — 2,5 м. То есть советские «два с половиной» — это не экзотика, а стандарт эпохи.

Мораль простая и, возможно, неприятная для любителей чёрно-белых выводов. «Серый панельный» город — это не уникальный советский дефект, а глобальная цена за быстрое решение жилищного вопроса после войны: индустриализация стройки, типовые серии, жёсткая экономия площади и материалов. Где-то сработало лучше, где-то хуже; где-то раньше началась реновация и «перешивка» кварталов, где-то позже. Но предъявлять к советской панели претензии так, будто остальной мир в то же время строил исключительно «европейские бутики с высокими сводами», — значит просто не видеть контекст.