1️⃣9️⃣3️⃣9️⃣ Про Body and Soul Коулмена Хокинса сказано уже столько, что и добавить вроде бы нечего. Первая ласточка бибопа, рождение нового саксофонного соло, заявка Хока на бессмертие – в каком только контексте эту запись не рассматривали. Мне же нравится думать о ней как об истории реванша. То есть жил себе в сытых 20-х молодой Хокинс, абсолютный чемпион в категории тенор-саксофонов (справедливости ради, в то время претендентов на этот титул было немного). Жил и в ус не дул, пока не столкнулся в начале 30-х с дерзким Лестером Янгом, за одну ночь низвергнувшим Хокинса с вершины. През, как и положено новому гегемону, перебрался в джазовую столицу – Нью-Йорк, а Хок отправился за океан зализывать раны. И вот, спустя пять лет, перед нами возвращение короля – Хокинс, восставший из пепла, снова в Америке, показывает ей будущее джаза и отвоёвывает потерянный титул. Ну чем вам не ещё один сценарий для драмы?

Теперь о самой записи. Я прослушал её не один десяток раз, и готов со всей своей дилетантской уверенностью заявить – ничего принципиально нового Хок на ней не изобрёл. Так почему же она звучит столь новаторски, если не сказать революционно? Для себя я нашёл три ответа: смелость, логика, искренность.

Начнём со смелости. К концу 30-х в минимальном использовании тематического материала ничего удивительного уже не было. Но чтобы вот так взять и оторваться от мелодии через каких-то восемь тактов, а потом так к ней и не вернуться – такое музыканты позволяли себе разве что во время живых выступлений, да и то только в предрассветные часы, когда кроме самых отъявленных фанатов джаза вокруг никого не оставалось. Оставив мелодию позади, Хок отправляется в плавание по волнам своего воображения. С каждым следующим квадратом он играет всё быстрее, сначала в два, а потом и в четыре раза обгоняя скромный аккомпанемент. Его фразы одновременно и неожиданны, и логичны. В ту самую секунду, когда слушателю кажется, что Хок уже безвозвратно улетел ввысь, он умудряется одним пассажем вернуться в исходное положение, не нарушая при этом смысловой последовательности соло. Но какие бы трюки не вытворял разум Хокинса, заслуга в успехе записи принадлежит не только ему. Мы никогда не узнаем, откуда в его тоне в тот день было столько колеблющейся нежности, но когда после возвращения духовых (2:34) он вырисовывает в верхнем регистре щемящие сердце фигуры, плавно перетекающие в хрупкую коду, то за трепетом звуков его саксофона явственно слышится трепет души. Эту искренность чувства не подделать даже самым искусным выстраиванием рациональных конструкций. Тело и душа? В случае с Хоком – душа и тело.

#Y1939 #colemanhawkins

Не то чтобы сравнение стилей Лестера Янга и Коулмена Хокинса нуждается в каких-то дополнительных контрастах, но всё же не могу удержаться от соблазна написать о Lester Leaps In Преза сразу после Body And Soul Хока – ведь лучшей иллюстрации разницы в их методах придумать сложно.

Если Хокинс это глубина, неожиданные гармонические ходы и водопады арпеджио, то Янг – невесомость, игры с ритмом и скупые повторяющиеся фразы. Эта экономность лексикона особенно заметна на его ”именной” записи, где они с Бэйси будто спорят, кому понадобится меньшее количество нот, чтобы увлечь слушателя. Внешняя простота композиции здесь только лучше подчёркивает мастерство Янга, который ловко жонглирует ритмом, то настигая его, то снова оказываясь позади.

#Y1939 #countbasie #lesteryoung #dickiewells #buckclayton #freddiegreen #walterpage #jojones

На другую сторону сингла Бэйси поместил ещё одну ”именную” запись – Dickie’s Dream, написанную тромбонистом Дики Уэллсом. Обе композиции работают схожим образом: типичная для Бэйси ритм-секция, которая всё время будто бежит куда-то на цыпочках, торопясь, но боясь привлечь излишнее внимание, незамысловатый рифф, поочерёдно отправляющий музыкантов в одиночное плавание и сами солисты, демонстрирующие своё ”искусство лёгких касаний” – непринуждённые и расслабленные короткие зарисовки.

Вообще, во всей этой затее с ”именными” записями можно усмотреть своеобразное повторение хода Эллингтона, который несколькими годами ранее первым решился формально вывести своих солистов на первый план. Учитывая то, как ревностно многие другие руководители оркестров того времени (от Хендерсона до Кэллоуэя) относились к своей роли фронтмена, есть в этом определенное подтверждение зрелости Бэйси как бэндлидера.

#Y1939 #countbasie #lesteryoung #dickiewells #buckclayton #freddiegreen #walterpage #jojones

Продолжаем следить за становлением электрогитары в джазе. В начале 1939 Энди Кирк, ставший после отъезда Бэйси чуть ли не самым влиятельным бэндлидером в Канзас-Сити, пригласил к себе в 12 Clouds of Joy молодого гитариста Флойда Смита. Электрогитара тогда всё ещё воспринималась большинством слушателей как некое экзотическое веяние моды, поэтому когда молодой Флойд получил от Кирка предложение пятилетнего контракта, то, несмотря на предостережения других участников оркестра, немедленно согласился.

Чтобы понять, почему Кирк так рьяно стремился привязать Смита к себе, достаточно послушать Floyd’s Guitar Blues – его импровизацию на гавайской электрогитаре – вроде бы простенький блюз, которому скользящие глиссандо и неожиданные запилы предают совершенно новаторское по меркам времени звучание. Смит в итоге оказался пленником своего долгосрочного контракта – лучшие годы оркестра Кирка были уже позади, и желания экспериментировать и рисковать у него уже не было. При этом, когда поражённый игрой Флойда Бенни Гудман предложил тому присоединиться к своему секстету, Кирк своего молодого гитариста не отпустил. Гудман в итоге вынужден был нанять Чарли Крисчена, но это история, достойная отдельного разговора. О ней в следующий раз.

#Y1939 #floydsmith #andykirk

Доподлинно неизвестно, при каких обстоятельствах Бенни Гудман познакомился с гитаристом Чарли Крисченом. Чаще всего их знакомство ставят в заслугу ”невидимой руке джаза” Джону Хаммонду, но похоже, что и без рекомендаций Мэри Лу Уилльямс тоже не обошлось. Как бы то ни было, детали их первой встречи нам известны: Гудман, изначально настроенный нанять другого гитариста – Флойда Смита, не впечатлился игрой Крисчена и прямо сказал тому, что не видит его в составе своего нового бэнда. Какого же было его удивление, когда вечером после встречи, выйдя на сцену одного из калифорнийских клубов, в котором ему предстояло выступать, он обнаружил подключенные усилитель и электрогитару. Не смутившись, Гудман дал команду к началу Rose Room, композиции, с которой, как он думал, Крисчен не был знаком. Тот же не просто был знаком с ней, но и сыграл аж 20 корусов подряд, каждый из которых отличался от предыдущего. Поражённый Гудман нанял Крисчена и по возвращению в Нью-Йорк при первой же возможности отправился с ним в студию, где они в том числе записали и Rose Room с невероятно красивым и тщательно сконструированным соло Чарли.

Крисчен в основном выступал в составе секстета, который и стилистически, и по составу сильно отличался от ранних камерных групп Гудмана. Крупа и Уилсон, как и многие другие участники легендарного концерта в Карнеги, покинули Гудмана, а к оставшемуся Лайонелу Хэмптону присоединились в который раз возрождённый Флетчер Хендерсон, а также Арти Бернстайн и Ник Фатул. Во время их первых сессий помимо упомянутой выше Rose Room была сделана ещё одна фантастическая запись – Flying Home, на которой и Крисчен, и Хэмптон выдают великолепные изобретательные соло. Средний темп, расслабленная ритм секция, какое-то общее ощущение мягкости и уверенности – всё это придаёт новому гудмановскому камерному составу какое-то совершенно иное очарование.

#Y1939 #bennygoodman #lionelhampton #charliechristian #fletcherhenderson #artiebernstein #nickfatool

Сегодня поговорим о музыкантах, составлявших костяк легендарного оркестра Бенни Гудмана во второй половине 30-х. Почти все они к концу декады с разным успехом попробовали выйти из могучей тени своего бэндлидера.

1️⃣ Начнём, конечно же, с Джина Крупы – человека, чья популярность едва ли не превышала популярность самого Гудмана, что приводило последнего в бешенство. Пока Гудман создавал образ высоколобого профессора, его барабанщик с радостью работал на публику, став кумиром молодых слушателей. При этом недовольство музыкантов друг другом зачастую проявлялось прямо во время концертов: Крупа, заканчивая свои экспрессивные соло, кивал в сторону Гудмана – мол, я бы и рад играть дальше, но босс не велит. Сам же Гудман, слушая достающиеся Крупе овации, всем своим видом демонстрировал смесь презрения, неудовольствия и снисхождения. Их пассивно-агрессивный конфликт закончился уходом Крупы. К 1939 он уже обзавёлся собственным оркестром, успел сняться в кино и записать несколько успешных синглов, включая показательно эгоцентричную запись Drummin’ Man.

2️⃣ С Гарри Джеймсом в целом произошла похожая история. Его яростная манера игры привлекала слушателей, но шла вразрез со взглядами Гудмана, слышавшего в ней исключительно самолюбование. Джеймс же впоследствии говорил, что никогда по-настоящему не понимал Гудмана. Расстались они, впрочем, полюбовно, и когда в 1939 Гарри сколотил свой оркестр, Бенни не только поддержал его советом и финансами, но и выступил соавтором Two O’Clock Jump – первого хита нового оркестра. Отметим явный жест уважения Каунту Бэйси и его знаменитой композиции.

3️⃣ Джесс Стэйси – личность иного склада. Любимый пианист Гудмана был и музыкантом, и человеком весьма скромным. Но и таким интровертам, как он, приходилось с Гудманом нелегко. Перфекционизм Бенни выводил из себя даже тихонь вроде Стэйси, который вспоминал, что порой мечтал поднять своё фортепиано и швырнуть его в Бенни. Уход Джесса стал последней каплей – стало понятно, что того состава, который определял звучание второй половины 30-х, больше нет. Чтобы понять, что потерял оркестр Гудмана, послушайте чистое, как осеннее утро, фортепианное соло Стэйси в Ec-stacy.

#Y1939 #genekrupa #harryjames #jessstacey #jazzmovie

Artie Shaw – Artie Shaw Plays an Album of Popular Music (Bluebird Records, 1939, US)

YouTube | Discogs

Альбомы для джаза 30-х по-прежнему были большой редкостью, поэтому каждый из них заслуживает отдельного упоминания. В 1939 чести записать альбом удостоился Арти Шоу. К задаче он подошёл со всей серьёзностью и даже придумал для записи концепт. Шоу подобрал десять песен, знакомых слушателям по популярным фильмам и мюзиклам. Каждая из них была написана одним из великих композиторов современности – от Коула Портера до Джорджа Гершвина. Одна песня – один композитор. Получился своеобразный срез американской поп-музыки 30-х – очень своевременный, учитывая назревающую смену эпох.

Для самого Шоу 1939 тоже был переломным. После неожиданного успеха, свалившегося на него годом ранее, он столкнулся с обратной стороной славы: беснующиеся фанаты, назойливые журналисты и склоки внутри коллектива заставили его задуматься над необходимостью перемен. Свежая кровь в лице барабанщика Бадди Рича и саксофониста Джорджа Оулда по идее была призвана помочь оркестру Шоу преодолеть трудный период и взять новую высоту, но сразу этого сделать не удалось. Записанный с новыми музыкантами альбом вышел слишком уж гладким, и даже лучшим его номерам – Carioca и My Heart Stood Still – будто бы не хватает какой-то изюминки. Богатые аранжировки, мягкий тон кларнета Шоу, запоминающиеся мелодии, манящий вокал Хелен Форрест... все компоненты вроде бы на месте, а на выходе – тоска. Учитывая, что джазовые альбомы 30-х можно пересчитать по пальцам одной руки, то от каждого из них мы вправе ждать откровений. Потому искусная, но будничная музыка оркестра Шоу немного разочаровывает. Впрочем, оговорюсь, что в данном случае моё мнение сильно разнится с мнением абсолютного большинства ценителей – все прочитанные мной отзывы описывают релиз исключительно в хвалебных тонах.

#Y1939 #artieshaw #buddyrich #georgeauld #helenforrest

​​Lee Wiley – Eight Show Tunes From Scores by George Gershwin (Liberty Music Shop Records, 1939, US)

Spotify | Apple Music | Discogs

Имя вокалистки Ли Уайли сейчас помнят лишь избранные ценители джаза. Да и среди современников особой популярностью певица поначалу не пользовалась. К концу 30-х у неё за плечами было почти десять лет записей, но к звёздам её даже с натяжкой отнести было нельзя. Тем удивительнее, что в эпоху, когда выпуск альбома казался привилегией исключительно главных идолов джаза, небольшой лейбл Liberty Music Shop Records решился на релиз сета Уайли.

И релиз этот вышел замечательным. Во-первых, надо отметить рождение нового концепта, когда исполнитель берётся записать произведения одного автора – в данном случае Гершвина. Этот формат прижился в джазе, как никакой другой – альбомов, на которых кто-то перепевает чей-то ”сонгбук” в рамках жанра просто не счесть. Во-вторых, музыканты в студии подобрались что надо – вся взбалмошная компания Эдди Кондона, включавшая Джорджа Уэттлинга, Бада Фримена, Пи Ви Расселла и, что уж совсем здорово, Фэтса Уоллера, сыгравшего в одном из треков на своём любимом язычковом органе. Ну и главное – сам вокал Уайли, своей манерой сильно отличающийся от всего, что в конце 30-х составляло джаз-канон. В голосе Уайли может и нет страсти Холидей, игривости Фицджеральд или хрупкости Бэйли, но сколько в нём столько элегантности, класса, вкрадчивости! Песни Гершвина не из тех, что нельзя опошлить неправильной манерой исполнения, поэтому ”аристократичный” вокал Уайли им очень идёт.

#Y1939 #leewiley #eddiecondon #georgewettling #peeweerussell #budfreeman #fatswaller

Про Strange Fruit Билли Холидей можно написать столько, что хоть отдельный блог заводи. Главная песня ХХ века по версии журнала Time к сожалению и спустя 80 лет не потеряла своей актуальности, но я всё-таки останусь верен выбранному для этого канала углу обзора, и попытаюсь взглянуть на неё с точки зрения современника.

С самого момента своего зарождения джаз касался тем, лежащих далеко за гранью того, что считалось допустимым в других ветвях популярной культуры. Наркотики, секс, однополые отношения – в явной ли, в завуалированной ли форме, но все эти табуированные вопросы нередко поднимались в текстах песен. Тем удивительнее, что на фоне регулярно появляющихся манифестов личной свободы в раннем джазе не нашлось места ни одной песне о главной опухоли в организме американского общества – расовой дискриминации. Из всех видов искусства именно джаз в наибольшей степени страдал от проблемы, и всё же ни у кого из музыкантов раннего джаза за первые 20 лет существования индустрии не хватило духу на откровенное творческое высказывание по теме. Напротив, даже когда казалось, что расовые барьеры вот-вот прогнутся под натиском прогрессивных идей, многие – от Хендерсона до Армстронга – продолжали записывать уничижительные для собственной расы композиции.

И вот посреди этой атмосферы бессилия, конформизма и невмешательства в один прекрасный вечер на сцену только отрывшегося Cafe Society выходит Билли Холидей. Билли – ещё не звезда национального масштаба, но уже вполне сформировавшийся талант, признанный и коллегами, и слушателями. Буквально всё, что в итоге привело её на эту сцену, досталось ей потом и кровью. Потом, кровью и слезами. Ей точно есть, что терять. Одновременно где-то в получасе езды, в Savoy Ballroom, другая чёрная певица постепенно становится любимицей Америки, распевая нарочито безобидные песенки про жёлтые корзинки. Под лязг столовых приборов и звон бокалов Билли исполняет свою стандартную программу – в центре внимания, как всегда, разбитое женское сердце. Зрители в экстазе, перед ними та самая Билли, за которой они сюда в этот вечер и пришли. Выступление близится к концу.

Неожиданно из зала пропадают официанты, свет меркнет, оставляя стоящую на сцене Билли в свете одинокого прожектора. Голос леди становится каким-то отстранённым – то ли потусторонним, то ли мертвенно-спокойным. Слова, срывающиеся с её языка, рисуют жуткую картину пасторального пейзажа с мёртвыми телами, подобно плодам, висящими на дереве. Картину, слишком хорошо знакомую каждому слушателю – картину линчевания. И пусть к 1939 его масштабы уже не были столь пугающими, унижения, которым подвергались афроамериканцы, становились только изощрённее. Билли, за год до того напрямую столкнувшаяся с расовой ненавистью во время турне с оркестром Арти Шоу, знала об этом не понаслышке. Песня заканчивается и зал на мгновение помещается во мрак, а когда вновь зажигается свет, то оказывается, что Билли на сцене уже нет. Ошарашенная публика погружена в молчание, никто не решается аплодировать. Отойдя от шока, часть гостей демонстративно уходит, остальные же награждают давно ушедшую со сцены певицу запоздалой овацией.

Запись, выпущенная на небольшом лейбле Commodore (на Columbia, с которыми у Билли был контакт, такое выпустить никогда бы не решились), производила схожий с живым выступлением эффект. Она в один момент возвысила Билли над всеми остальными джаз-вокалистами, выведя расовую дискуссию на новый уровень, но одновременно и приобретя ей огромное количество влиятельных врагов. Врагам этим ещё предстояло сыграть в её жизни трагическую и губительную роль...

#Y1939 #billieholiday

Раз уж в предыдущем посте я мельком упомянул об Элле Фицджеральд, то её мы следом и послушаем. В 1939, прямо перед скоропостижной кончиной Чика Уэбба, Элла записала последний и, на мой взгляд, самый удачный хит с его оркестром. На Undecided все компоненты, составляющие фирменное звучание Уэбба, не просто присутствуют, а будто бы доведены до предела. Голос Эллы, как всегда, по-детски невинный, оправдывает наивную лирику, а красочная аранжировка позволяет оркестру продемонстрировать всю свою мощь. Уэббу далеко не всегда удавалось в студии передать ту безумную энергетику, которая помогала ему побеждать в битвах биг-бэндов, но тем ценнее становятся исключения, вроде этой записи.

Другой вышедший из оркестра Уэбба, вокалист – Луи Джордан – к этому времени уже основал собственный бэнд Tympani Five. Джордан в итоге станет одним из самых коммерчески-успешных чёрных артистов в истории, а его имя будут нередко упоминать в контексте становления ритм-н-блюза и рок-н-ролла. Но в 1939 он всё ещё всего лишь дебютант, пусть и достаточно уверенный в себе и своей харизме. Видно, что годы в оркестре Уэбба не прошли зря – на Keep A-Knockin’ и других ранних вещах Джордана отчётливо слышны отголоски лучших свинговых композиций Чика.

#Y1939 #ellafitzgerald #chickwebb #louisjordan