…Шел 1985 год, учения моей родной иранской дивизии. Командир батальона подполковник Султанов был краток: «Задача нашего батальона, как всегда - препятствовать работе вероятного противника. По плану учений дивизия разворачивается и выдвигается к иранской границе. Мы должны противодействовать этому всеми возможными способами. Задача ясна? Свободны.»
Что можно было за сутки придумать, не знал никто. Тем не менее мы раскочегарили технику и загрузили в наш старый, несчастный зилок весь полевой скарб, включая печки, палатки, всё, что могли сообразить из жратвы, потому как единственное, в чем мы были уверены – в дороге кормить никто не будет. Были случаи, когда приходилось питаться исключительно томатной пастой и тем подножным кормом, который удавалось отобрать или выменять у местных пастухов. И не факт, что у них найдется баран, которого можно зарезать.
В процессе переноски тяжестей и героического социалистического труда по оживлению севшего аккумулятора, наш трудовой коллектив посетила гениальная идея - враг должен страдать так же, как и мы! Основной ударной силой условного противника на учениях выступал танковый полк, нежно нами любимый, являющийся традиционной жертвой. Традицию решили не нарушать. А еще смекнули, что без аккумуляторов танки не поедут. В диверсионную группу вошли тридцать здоровых ребят и около часа ночи выдвинулись в парк к “мазуте”. Охрану удалось нейтрализовать без особых проблем. Но, как выяснилось, снятие часовых было наиболее лёгкой частью работы. Мы как-то не подумали, что все эти тяжелые 120-мерные аккумуляторы надо не просто выносить в абсолютной темноте за пределы части. Их нужно спрятать где-то в сопках. А там, не имея возможности зажигать фонарики, в условиях не только бездорожья, но даже бестропинья, мы в последующие три часа обломали себе всё, что могли.
Работа была адова, но львиную долю аккумуляторов - по несколько штук с каждого танка - мы таки сняли и утащили. На рассвете, ближе к шести утра, свалились без чувств. Сразу заснуть не смогли. Болело всё - натруженные мышцы, растянутые сухожилия, смещенные позвонки. Едва провалившись в беспамятство, услышали: «Спите, сволочи, радуетесь..». Это был подполковник Султанов.
Я, кое-как продрав глаза, приплёлся к нему в кабинет. Он посмотрел на мою довольную улыбку и сказал: «Хиппуешь, плесень!». Не знаю, откуда он взял это выражение, но оно, наверно, наиболее точно описывало происходящее. Болело всё, ужасно хотелось спать, но по довольной физиономии комбата я понял, что у нас получилось - учения были сорваны. К удовольствию всего нашего штаба, командир танкового полка носился со своей овчаркой по располаге, как в зад подстреленный, дико орал, ругался, разве что пламя не извергал, но сделать ничего не мог. От комдива он получил «по самое не балуй», а мы - моральное удовлетворение и возможность присовокупить к своим дембельским рассказам еще один, запомнившийся не столько дерзким рейдом “в тыл врага”, сколько такелажными работами и последующим “отходняком” после них. Во всяком случае, я тогда окончательно осознал - карьера грузчика и бурлака - не для меня…