Это не очень хороший пример современного применения классики, потому что стиль явно выбрали из-за исторически-эпического брендирования. Лучше, когда нет привязки к сказкам, князьям, русской кухне, и бац — вязь. Еще шрифт не очень. Зато это хороший пример того, что классика может смотреться естественно и уместно на современных вещах.
Если бы путешественник во времени из XVIII века увидел наш мем про год 2К18, то он бы смутился, но не потому, почему можно подумать. В то время в ходу еще была кириллическая система записи чисел, и их иногда мешали с арабскими. Распространенный пример такой записи — полушки 1720 года.
Там написано 17К. К в кириллице обозначает 20. Именно два десятка, а не последовательность из двойки и нуля. 2К18 наши предки прочитали бы как 2-20-18.
Что дает нам историческое право любую дату с двадцатыми годами писать через К. Всего через два года можно будет поженить мемы и писать 2КК.
Что дает нам историческое право любую дату с двадцатыми годами писать через К. Всего через два года можно будет поженить мемы и писать 2КК.
One more thing. В меме буквой К обозначают тысячи. Для этого в кириллице тоже есть знак — ҂. Его ставят перед буквой-числом, чтобы, например, двадцатка К превратилась в 20 000.
Магия кегля и верстки. Слева логотип, который из-за крохотулечных букв воспринимается как просто блямба, а справа хорошо набранная надпись, которая привлекает внимание.
И работает логотипом. Я поспешил и чуть не запостил эту картинку с каментом вроде: «Смотрите, привычная торговая марка в непривычном виде, без значка» — заметил ошибку, когда начал редактировать.
Forwarded from CSTM Fonts (Yury Ostromentsky)
Как раз Зализняк (и раньше Виктор Маркович Живов — гугл ит) показали мне, что совершенно не обязательно думать про Русский шрифт, как про что-то пыльное. Там дофига жизни, это не мёртвая материя, это не принадлежит рпц — делай с этим что хочешь. Вряд ли Зализняк и Живов сказали бы это именно такими словами. И они, кажется, не очень думали о графике. Но я почти уверен, что точно не были бы против.
Важно, что такие слова произносит не любитель старины, или каллиграф, а модный шрифтовик. Есть реальные шансы, что люди перестанут игнорировать богатый материал для акциденции, который лежит без дела.
Насчет православия — нужно помнить, что буквы никогда не были церковным эксклюзивом. Кроме очевидного бытового письма и документов, светского применения хватало — надписи делали на посуде, оружии, одежде. После реформы азбуки в 1708 прежние формы почти ушли из светского применения, остались у простых людей на письме и в лубках. Но через 150 лет, с отменой крепостного права, интересом к «русской старине», стали снова входить в высокое использование. До революции появлялись в книгах, заголовках, рекламе, на вывесках, и особо подчеркну — на деньгах, что делало их частью государственного образа, который тиражировался больше, чем что-либо другое.
Насчет православия — нужно помнить, что буквы никогда не были церковным эксклюзивом. Кроме очевидного бытового письма и документов, светского применения хватало — надписи делали на посуде, оружии, одежде. После реформы азбуки в 1708 прежние формы почти ушли из светского применения, остались у простых людей на письме и в лубках. Но через 150 лет, с отменой крепостного права, интересом к «русской старине», стали снова входить в высокое использование. До революции появлялись в книгах, заголовках, рекламе, на вывесках, и особо подчеркну — на деньгах, что делало их частью государственного образа, который тиражировался больше, чем что-либо другое.
Такой стиль долго использовала белоэмигрантская пресса, можно найти заголовки 60-х годов. Кроме того, что буквы делали узнаваемо русскими, их еще и осовременивали, добавляя украшения и модерновые черты. После 1991 снова появился интерес к национальным шрифтам, который пока удовлетворяется Ижицей и ей подобными. Эти шрифты выглядят простовато, не учитывают современную стилистику, но они есть. Если современные шрифтовики будут их рисовать, делать ими круто, рассказывать ученикам — то будут и дальше.
Эти надписи могли бы попасть в подборку советского леттеринга, если бы не были сделаны в Харбине (тогда еще русском) и не вышли в белоэмигрантском журнале «Культура и жизнь». Год 1929.