Владимирский экзотариум расположен в небольшом двухэтажном здании в пятнадцати-двадцати минутах езды на машине из центра города. Это не контактный зоопарк, а уютный дом, где живут под присмотром специалистов экзотические звери. Он был создан несколькими молодыми энтузиастами чуть больше года назад. Плата за вход – триста рублей, для льготных категорий посетителей предусмотрены скидки. В экзотариуме три зала. В первом – лягушки, пауки, кузнечики. Во втором зале – змеи, игуана, кайман. В третьем – сурикаты, летучие мыши, поссумы. На самом деле, животных в экзотариуме гораздо больше, я перечислил только нескольких, и все они живут в просторных аквариумах, террариумах, клетках и вольерах. Посетителей здесь немного, и звери не боятся незнакомых людей, некоторые (например, сурикаты) с удовольствием позируют перед камерами. Обстановка очень домашняя, душевная, чувствуется, что животным здесь комфортно.
У Владимирского экзотариума есть группа в контакте, в которой много фотоснимков и новостей о жизни экзотических животных: https://vk.com/exotarium33. Будете во Владимире – не пожалейте времени и посетите экзотариум! Здесь вы быстро отдохнёте от суеты, сводок новостей и выйдете отсюда умилёнными и умиротворёнными☺️
У Владимирского экзотариума есть группа в контакте, в которой много фотоснимков и новостей о жизни экзотических животных: https://vk.com/exotarium33. Будете во Владимире – не пожалейте времени и посетите экзотариум! Здесь вы быстро отдохнёте от суеты, сводок новостей и выйдете отсюда умилёнными и умиротворёнными☺️
ВКонтакте
Владимирский экзотариум
🦎«Владимирский экзотариум» — это первый во Владимире стационарный зоопарк с экзотическими животными. 🟢 Адрес экспозиции: город Владимир, улица Сущевская, дом 37, 600033 🕚 График работы: Вторник — Воскресенье _ с 11:00 до 20:00 Стоимость билета: Взрослый…
Первого сентября 2000 года на первую лекцию к первокурсникам журфака МГУ, которую обычно читал Ясен Николаевич, приехал экс-президент СССР Горбачёв. В 201-й аудитории не было свободных мест. Охранники стояли по периметру аудитории, никого не подпуская к своему шефу. Даже когда я, сидевший в первом ряду, подавал на сцену записки, двое охранников подбегали ко мне и стояли в полуметре наготове, ожидая от меня каких-либо враждебных действий по отношению к герою дня. Рассказывали, что однажды к Горбачёву в Омске пустили старушку с букетом роз, и она вдруг начала хлестать его розами по лицу. Когда охранники опомнились, у бывшего генсека уже текла кровь от шипов. С тех пор к Горбачёву людей вообще не подпускали.
Михаил Сергеевич с умилением вспоминал университетскую юность, показывал кресло в 201-й аудитории, где он сидел во время лекций, подробно отвечал на вопросы поданных записок. Вдруг из середины зала встал парень в чёрной рубашке и на всю аудиторию крикнул:
– Иуда! Иуда! Смерть Иуде!
На секунду в 201-й воцарилась тишина. Охранники бросились к возмутителю спокойствия. Но Горбачёв сказал им:
– Ребята, не трогайте его. У нас ведь свобода слова: кто что хочет, тот и говорит. Я ведь боролся за то, чтобы каждый мог высказать своё мнение, в том числе и этот парень.
Я не мог поверить своим ушам: человек, руководивший страной, юрист по образованию, не мог отличить свободу слова от, как говорил Солженицын, свободы похабства. В этот момент меня подозвал Ясен Николаевич.
– Это наш студент или нет? – тихонько спросил он меня. Я работал ответственным секретарём приёмной комиссии и знал в лицо всех студентов журфака.
– Не наш, посторонний, – уверенно ответил я.
Охраны у входа на факультет в то время ещё не было, и в аудиторию мог зайти любой желающий. Потом выяснилось, что парень в чёрной рубашке – член партии Лимонова. Лимоновцы откуда-то знали график выступлений Горбачёва и подсылали своих людей, чтобы они нарушали там порядок.
Между тем, парень оживился и едва ли не каждую реплику Горбачёва стал парировать выкриками:
– Вы посмотрите на этого Иуду! Эй, Иуда, за сколько ты продал нашу страну? Вот перед вами человек, благодаря которому миллионы людей живут в нищете!
Первокурсники стали просить Горбачёва, чтобы он разрешил охранникам вывести крикливого оппонента из аудитории.
– Нет, ребята, я не могу, – развёл руками Горбачёв. – У нас же в стране свобода слова. Я не хочу нарушать правила, которые я сам вводил с таким трудом.
Так до конца пары они выступали в унисон: Горбачёв и лимоновец. Когда лекция окончилась, Ясен Николаевич повёл Горбачёва к себе в кабинет, а к парню в чёрной рубашке подходили студенты, пожимали ему руку. Он стоял довольный и явно чувствовал себя героем дня.
Михаил Сергеевич с умилением вспоминал университетскую юность, показывал кресло в 201-й аудитории, где он сидел во время лекций, подробно отвечал на вопросы поданных записок. Вдруг из середины зала встал парень в чёрной рубашке и на всю аудиторию крикнул:
– Иуда! Иуда! Смерть Иуде!
На секунду в 201-й воцарилась тишина. Охранники бросились к возмутителю спокойствия. Но Горбачёв сказал им:
– Ребята, не трогайте его. У нас ведь свобода слова: кто что хочет, тот и говорит. Я ведь боролся за то, чтобы каждый мог высказать своё мнение, в том числе и этот парень.
Я не мог поверить своим ушам: человек, руководивший страной, юрист по образованию, не мог отличить свободу слова от, как говорил Солженицын, свободы похабства. В этот момент меня подозвал Ясен Николаевич.
– Это наш студент или нет? – тихонько спросил он меня. Я работал ответственным секретарём приёмной комиссии и знал в лицо всех студентов журфака.
– Не наш, посторонний, – уверенно ответил я.
Охраны у входа на факультет в то время ещё не было, и в аудиторию мог зайти любой желающий. Потом выяснилось, что парень в чёрной рубашке – член партии Лимонова. Лимоновцы откуда-то знали график выступлений Горбачёва и подсылали своих людей, чтобы они нарушали там порядок.
Между тем, парень оживился и едва ли не каждую реплику Горбачёва стал парировать выкриками:
– Вы посмотрите на этого Иуду! Эй, Иуда, за сколько ты продал нашу страну? Вот перед вами человек, благодаря которому миллионы людей живут в нищете!
Первокурсники стали просить Горбачёва, чтобы он разрешил охранникам вывести крикливого оппонента из аудитории.
– Нет, ребята, я не могу, – развёл руками Горбачёв. – У нас же в стране свобода слова. Я не хочу нарушать правила, которые я сам вводил с таким трудом.
Так до конца пары они выступали в унисон: Горбачёв и лимоновец. Когда лекция окончилась, Ясен Николаевич повёл Горбачёва к себе в кабинет, а к парню в чёрной рубашке подходили студенты, пожимали ему руку. Он стоял довольный и явно чувствовал себя героем дня.
Свой первый студенческий сентябрь я встретил на картошке: 28 августа Ясен Николаевич вручил нам, первокурсникам международного отделения, студенческие билеты, после чего мы сели в автобус, ждавший нас у крыльца журфака, и поехали в деревню Настасьино Можайского района Московской области. Нам предстояло выкопать картошку с 40-гектарного поля.
Вечером 31 августа к нам пришёл председатель колхоза Николай Николаевич и сказал, что завтра с утра нужно снять с работы в поле одного студента, который провёл бы в деревенской школе урок мира. Начальник нашего отряда Александр Сергеевич Забаркин выбрал меня.
Утром первого сентября, позавтракав, я пошёл в школу. Это было одноэтажный деревянный дом на главной площади деревни около памятника погибшим. В школе учились всего четыре ребёнка – с первого по третий класс. Их учила одна учительница – всех сразу в одном классе. Она же была директором школы, уборщицей, истопником. Я говорил с детьми о том, что рассказывал обычно младшеклассникам в своей школе: о Второй мировой войне, борьбе за мир советского правительства, гонке вооружений, о мирных инициативах Горбачёва, адаптируя информацию под уровень деревенских ребятишек.
После урока учительница предложила нам сфотографироваться на улице у памятника. Затем я переоделся и отправился в поле – убирать картошку.
Вечером 31 августа к нам пришёл председатель колхоза Николай Николаевич и сказал, что завтра с утра нужно снять с работы в поле одного студента, который провёл бы в деревенской школе урок мира. Начальник нашего отряда Александр Сергеевич Забаркин выбрал меня.
Утром первого сентября, позавтракав, я пошёл в школу. Это было одноэтажный деревянный дом на главной площади деревни около памятника погибшим. В школе учились всего четыре ребёнка – с первого по третий класс. Их учила одна учительница – всех сразу в одном классе. Она же была директором школы, уборщицей, истопником. Я говорил с детьми о том, что рассказывал обычно младшеклассникам в своей школе: о Второй мировой войне, борьбе за мир советского правительства, гонке вооружений, о мирных инициативах Горбачёва, адаптируя информацию под уровень деревенских ребятишек.
После урока учительница предложила нам сфотографироваться на улице у памятника. Затем я переоделся и отправился в поле – убирать картошку.
Горбачёв и Засурский
Ясен Николаевич был дружен с Горбачёвым. Я видел несколько десятков снимков с разных их встреч: в университете, Горбачёв-фонде, где-то ещё. Минимум дважды экс-президент СССР был на журфаке МГУ. На один из юбилеев Засурский заказывал для Михаила Сергеевича водку, где на этикетках был напечатан его портрет. Сохранились очень тёплые поздравления Горбачёва Ясену Николаевичу ко дням рождения. С первого номера Засурский читал «Новую газету», основанную на деньги от Нобелевской премии Горбачёва.
Но в принципиальных вопросах Ясен Николаевич оставался при своём мнении даже несмотря на опасность поссориться с бывшим президентом. Например, однажды (это было в 1999 году) мы с коллегами зашли к нему в кабинет на традиционную летучку. Засурский был огорчён. Оказалось, у него только что состоялся неприятный телефонный разговор с Горбачёвым.
– Он регистрирует социал-демократическую партию, – рассказал нам Ясен Николаевич, – и без моего согласия включил меня в список руководства партии. Я позвонил ему и просил меня вычеркнуть.
– Вы разве не согласны с программой его партии? – спросил кто-то из нас.
– Согласен, – ответил декан, – но руководитель не должен связывать себя партийной принадлежностью. Большая ошибка Виктора Антоновича была в том, что он согласился возглавить московское отделение партии Отечество – вся Россия. [Это была очень популярная тогда партия Лужкова и Примакова, и все думали, что они придут к власти на президентских выборах 2000 года. Но буквально через несколько месяцев президентом стал Путин, и спустя пару лет партия Отечество – вся Россия ушла в политическое небытие. И этот факт лишний раз подтвердил правоту и мудрость Ясена Николаевича. – Г.П.]
В последний раз мы говорили с Засурским о Горбачёве в ноябре 2018 года. Ясен Николаевич рассказал, что в октябре 1989 года были готовы документы на награждение его орденом (кажется, Трудового красного знамени) в честь шестидесятилетия. Но буквально накануне вышел указ, согласно которому запрещалось награждать к юбилейным датам. Пресс-секретарь Горбачёва, наш выпускник, пообещал Засурскому, что шеф наградит его через несколько месяцев, но генсек, видимо, забыл.
– Что ж вы не напомнили? – спросил я Ясена Николаевича.
– Ну вот ещё не хватало! – возмутился он. – Зачем мне нужны эти награды! У меня и так их много.
Ясен Николаевич был дружен с Горбачёвым. Я видел несколько десятков снимков с разных их встреч: в университете, Горбачёв-фонде, где-то ещё. Минимум дважды экс-президент СССР был на журфаке МГУ. На один из юбилеев Засурский заказывал для Михаила Сергеевича водку, где на этикетках был напечатан его портрет. Сохранились очень тёплые поздравления Горбачёва Ясену Николаевичу ко дням рождения. С первого номера Засурский читал «Новую газету», основанную на деньги от Нобелевской премии Горбачёва.
Но в принципиальных вопросах Ясен Николаевич оставался при своём мнении даже несмотря на опасность поссориться с бывшим президентом. Например, однажды (это было в 1999 году) мы с коллегами зашли к нему в кабинет на традиционную летучку. Засурский был огорчён. Оказалось, у него только что состоялся неприятный телефонный разговор с Горбачёвым.
– Он регистрирует социал-демократическую партию, – рассказал нам Ясен Николаевич, – и без моего согласия включил меня в список руководства партии. Я позвонил ему и просил меня вычеркнуть.
– Вы разве не согласны с программой его партии? – спросил кто-то из нас.
– Согласен, – ответил декан, – но руководитель не должен связывать себя партийной принадлежностью. Большая ошибка Виктора Антоновича была в том, что он согласился возглавить московское отделение партии Отечество – вся Россия. [Это была очень популярная тогда партия Лужкова и Примакова, и все думали, что они придут к власти на президентских выборах 2000 года. Но буквально через несколько месяцев президентом стал Путин, и спустя пару лет партия Отечество – вся Россия ушла в политическое небытие. И этот факт лишний раз подтвердил правоту и мудрость Ясена Николаевича. – Г.П.]
В последний раз мы говорили с Засурским о Горбачёве в ноябре 2018 года. Ясен Николаевич рассказал, что в октябре 1989 года были готовы документы на награждение его орденом (кажется, Трудового красного знамени) в честь шестидесятилетия. Но буквально накануне вышел указ, согласно которому запрещалось награждать к юбилейным датам. Пресс-секретарь Горбачёва, наш выпускник, пообещал Засурскому, что шеф наградит его через несколько месяцев, но генсек, видимо, забыл.
– Что ж вы не напомнили? – спросил я Ясена Николаевича.
– Ну вот ещё не хватало! – возмутился он. – Зачем мне нужны эти награды! У меня и так их много.
Кто устроил провокацию на встрече с Горбачёвым в 201-й аудитории 1-го сентября 2000 года? Об этом я узнал только что, спустя 22 года. Коллега прислала сообщение из запрещённого в России ресурса. Провокатора позвал новоиспечённый первокурсник, довольно известный сегодня человек:
«1 сентября 2000 года, на первую лекцию нашего первого курса журфака МГУ наш дорогой декан Ясен Николаевич Засурский пригласил выступить Михаила Сергеевича Горбачева.
Это было вручение студенческих билетов. Узнав об этом, я сказал друзьям из запрещённых ныне нацболов, что вот, мол, будет гость.
И они пришли.
И кинули в Горби череп.
Подарок гробовщику Советского Союза.
Там были Красный Волк. И ещё один, не помню фамилии».
«1 сентября 2000 года, на первую лекцию нашего первого курса журфака МГУ наш дорогой декан Ясен Николаевич Засурский пригласил выступить Михаила Сергеевича Горбачева.
Это было вручение студенческих билетов. Узнав об этом, я сказал друзьям из запрещённых ныне нацболов, что вот, мол, будет гость.
И они пришли.
И кинули в Горби череп.
Подарок гробовщику Советского Союза.
Там были Красный Волк. И ещё один, не помню фамилии».
Исполнилось 95 лет со дня рождения доцента журфака МГУ Людмилы Евдокимовны Татариновой (1927-2017) – любимого лектора нескольких поколений студентов. Она читала лекции на первом курсе – сначала древнерусскую литературу, затем историю русской литературы и журналистики XVIII века. По учебнику Татариновой до сих пор учатся наши студенты во втором семестре.
Людмиле Евдокимовне удавалось успешно сочетать строгость и требовательность с удивительной человечностью и любовью к студентам. Я видел это много раз на экзаменах и зачётах. Она помнила всех: кто и сколько раз был у неё на лекциях, помнила, записывал студент лекцию или бездельничал. Когда какой-нибудь студент вдруг уходил из аудитории во время лекции, она поднимала очки, измеряя его строгим взглядом:
– Я вас запомнила!
И у всех в эту минуту по спине бежал холодок.
Нередко встреча на зачёте с нерадивым студентом начиналась так:
– Голубчик, я вас помню, вы сидели у меня на лекциях в последнем ряду и всё время отвлекались.
– Эээ, да я… Да мне…
– Не оправдывайтесь! Вам – «Слово о полку Игореве», садитесь, готовьтесь!
Многие считали, что на экзамен к Татариновой нужно одеваться непременно в древнерусском стиле: платье до пола и чуть ли не кокошник на голове. Конечно, Людмила Евдокимовна всегда огорчалась, когда видела неопрятно одетого парня или дурно накрашенную девушку с серьгой в носу и волосами кислотного цвета. Но никаких требований дресс-кода у неё не было. Студенты сами знали, как можно порадовать любимого лектора на экзамене. В 11 часов утра, когда Татаринова заходила в 233-ю аудиторию, там уже лежал букетик цветов и открытка с трогательной надписью. Первые шесть-семь студентов получали вопросы, и, пока они готовились, мы с Людмилой Евдокимовной сидели за экзаменационным столом и разговаривали о жизни. Она неизменно доставала из сумочки пару конфет «Арктика» и угощала ими меня. После второго-третьего ответа Татаринова просила меня пересесть за соседний стол и разрешала принимать экзамен без неё. Потом я объявлял оценку, студент подходил к Людмиле Евдокимовне, она ему задавала контрольный вопрос и ставила отметку в ведомость.
Татаринова начинала заполнять зачётку, как только студент приступал к ответу, а оценку выводила уже в начале ответа на второй вопрос. И продолжала слушать. Как-то раз один студент, увидев у себя в зачётке «удовлетворительно», тут же прервал ответ.
– Продолжайте, голубчик, – потребовала экзаменатор.
– Всё, больше ничего не знаю,– простодушно ответил студент.
– Но вы же так складно сейчас отвечали и остановились на полуслове,– не поверила Татаринова.
– Остальное забыл, – упёрся студент.
– В таком случае вот вам ваша тройка и уйдите с глаз моих долой! – не выдержала Людмила Евдокимовна.
Другой студент, прогулявший добрую половину лекций по древнерусской литературе, получил на зачёте самый сложный вопрос – «Слово о полку Игореве». Он отвечал настолько примитивно, что мы с Татариновой то и дело переглядывались. И вдруг студент произнёс фразу:
– И вот здесь мы видим синкретизм.
– Довольно, – прервала его экзаменатор. – Я вам ставлю зачёт только потому, чтобы не встречаться с вами на пересдаче. Вы свободны!
Когда я видел, что Людмила Евдокимовна начинает уставать, спускался в киоск и покупал ей и себе мороженое в вафельном стаканчике. Она прерывала на некоторое время приём экзамена, мы подкреплялись. После мороженого и ответы студентов были лучше, и экзаменатор выглядела довольной.
Я часто приходил к Людмиле Евдокимовне на лекции – в такие минуты мне казалось, что снова стал первокурсником: та же 201-я аудитория, тот же строгий и мелодичный голос, те же произведения литературы.
Татаринова дружила с Засурским ещё со времён совместной учёбы в аспирантуре и рассказывала много интересного о том времени. Она, как и Ясен Николаевич, преподавала на факультете с момента основания.
Людмиле Евдокимовне удавалось успешно сочетать строгость и требовательность с удивительной человечностью и любовью к студентам. Я видел это много раз на экзаменах и зачётах. Она помнила всех: кто и сколько раз был у неё на лекциях, помнила, записывал студент лекцию или бездельничал. Когда какой-нибудь студент вдруг уходил из аудитории во время лекции, она поднимала очки, измеряя его строгим взглядом:
– Я вас запомнила!
И у всех в эту минуту по спине бежал холодок.
Нередко встреча на зачёте с нерадивым студентом начиналась так:
– Голубчик, я вас помню, вы сидели у меня на лекциях в последнем ряду и всё время отвлекались.
– Эээ, да я… Да мне…
– Не оправдывайтесь! Вам – «Слово о полку Игореве», садитесь, готовьтесь!
Многие считали, что на экзамен к Татариновой нужно одеваться непременно в древнерусском стиле: платье до пола и чуть ли не кокошник на голове. Конечно, Людмила Евдокимовна всегда огорчалась, когда видела неопрятно одетого парня или дурно накрашенную девушку с серьгой в носу и волосами кислотного цвета. Но никаких требований дресс-кода у неё не было. Студенты сами знали, как можно порадовать любимого лектора на экзамене. В 11 часов утра, когда Татаринова заходила в 233-ю аудиторию, там уже лежал букетик цветов и открытка с трогательной надписью. Первые шесть-семь студентов получали вопросы, и, пока они готовились, мы с Людмилой Евдокимовной сидели за экзаменационным столом и разговаривали о жизни. Она неизменно доставала из сумочки пару конфет «Арктика» и угощала ими меня. После второго-третьего ответа Татаринова просила меня пересесть за соседний стол и разрешала принимать экзамен без неё. Потом я объявлял оценку, студент подходил к Людмиле Евдокимовне, она ему задавала контрольный вопрос и ставила отметку в ведомость.
Татаринова начинала заполнять зачётку, как только студент приступал к ответу, а оценку выводила уже в начале ответа на второй вопрос. И продолжала слушать. Как-то раз один студент, увидев у себя в зачётке «удовлетворительно», тут же прервал ответ.
– Продолжайте, голубчик, – потребовала экзаменатор.
– Всё, больше ничего не знаю,– простодушно ответил студент.
– Но вы же так складно сейчас отвечали и остановились на полуслове,– не поверила Татаринова.
– Остальное забыл, – упёрся студент.
– В таком случае вот вам ваша тройка и уйдите с глаз моих долой! – не выдержала Людмила Евдокимовна.
Другой студент, прогулявший добрую половину лекций по древнерусской литературе, получил на зачёте самый сложный вопрос – «Слово о полку Игореве». Он отвечал настолько примитивно, что мы с Татариновой то и дело переглядывались. И вдруг студент произнёс фразу:
– И вот здесь мы видим синкретизм.
– Довольно, – прервала его экзаменатор. – Я вам ставлю зачёт только потому, чтобы не встречаться с вами на пересдаче. Вы свободны!
Когда я видел, что Людмила Евдокимовна начинает уставать, спускался в киоск и покупал ей и себе мороженое в вафельном стаканчике. Она прерывала на некоторое время приём экзамена, мы подкреплялись. После мороженого и ответы студентов были лучше, и экзаменатор выглядела довольной.
Я часто приходил к Людмиле Евдокимовне на лекции – в такие минуты мне казалось, что снова стал первокурсником: та же 201-я аудитория, тот же строгий и мелодичный голос, те же произведения литературы.
Татаринова дружила с Засурским ещё со времён совместной учёбы в аспирантуре и рассказывала много интересного о том времени. Она, как и Ясен Николаевич, преподавала на факультете с момента основания.