🍼Когда всё на одной матери: интенсивное родительство как адаптация к отсутствию поддержки

В Personality and Individual Differences вышла статья, идеально дополняющая то, о чём мы говорили в видео про демографию: как конкуренция и разрушение кооперативного воспитания трансформируют повседневную заботу о ребёнке.

❤️Исследование охватило 2535 матерей из 11 стран с разным уровнем индивидуализма, неравенства и социальной мобильности. Авторы различают два полюса интенсивного родительства:

🧡Поддерживающее — вовлечённость, установление правил, развитие автономии.

🧡Подрывающее — тревожное сверхприсутствие, влезание в жизнь ребёнка, делание за него.

Было показано, что:

🟣Чем больше мать лично вовлечена в повседневный уход (всё сама: уроки, поведение, расписание, эмоциональная поддержка), тем чаще проявляется подрывающее родительство — гиперопека, избыточный контроль, ограничение самостоятельности.

🟣Особенно часто это встречается у женщин с низким социальным статусом в индивидуалистических странах с высоким неравенством. Именно там мать остаётся одна: нет бабушек, соседей, включённого отца, или работающей системы помощи.

👇И тогда забота превращается в напряжённую ежедневную оборону: «лишь бы с ребёнком ничего не случилось».

🩷В странах с более коллективистской культурой (например, Иордания, Индонезия), где забота о ребёнке может быть разделена между несколькими взрослыми, связь между личной нагрузкой и подрывающим родительством отсутствует — в отличие от стран, где мать остаётся одна.

🧩При этом в странах с высокой социальной мобильностью матери реже используют подрывающее поведение. Это может говорить о том, что для успеха в мобильном обществе достаточно родительства, развивающего саморегуляцию и автономию.
Напротив, в условиях низкой мобильности, где шансов на подъём меньше, родительская стратегия становится более инструментальной и контролирующей — чтобы протолкнуть ребёнка вверх.

🩵Всё упирается в соотношение усилий и шансов: если есть реальная возможность, что ребёнок станет успешным и сможет подняться по социальной лестнице, родителям достаточно вложиться в развитие автономии и саморегуляции. Но если шансы на успех малы, а лифты не работают, появляется соблазн компенсировать это тотальным контролем — даже ценой собственного истощения, времени, сил и нервов (про это тоже подробнее говорили в видео).

📌Таким образом, подрывающее родительство — это не избыточная любовь, а реакция на полную изоляцию, отсутствие ресурсов и невозможность делегировать.

🥺Впервые с 2022 года пошла к психологу. Последние пару месяцев чувствую себя очень подавленно, но всё откладывала — казалось, что сама справлюсь. Включалась классическая рационализация: «я же и так всё понимаю — что мне ещё скажут?»

Но после сессии снова убедилась, что именно профессионалу со стороны проще подсветить, где ты застряла и почему одни и те же мысли крутятся по кругу.

Так что — kind reminder: не откладывайте заботу о себе, если чувствуете, что в голове что-то идёт не так

😏 Как память становится коллективной

Почему одни исторические события становятся символами нации, а другие уходят в тень? Почему общество охотно вспоминает одни моменты прошлого и игнорирует другие? Ответы на эти вопросы лежат на пересечении двух понятий: коллективной памяти и социальных представлений.

🐱 Коллективная память — это процесс, в котором группы людей отбирают, интерпретируют и передают значимые для них события. Мысль о том, что всякая память — социальна, восходит к социологу Морису Хальбваксу. По его мнению, люди запоминают не в одиночку, а в рамках общих «рамок памяти»: семьи, поколения, нации. Эти рамки подсказывают, что стоит помнить, а что — забыть.

😶 Теория социальных представлений, разработанная Сержем Московиси, помогает понять, как именно прошлое становится понятным и разделяемым. Социальные представления — это устойчивые образы и смыслы, которые формируются в обыденном мышлении. Они позволяют человеку ориентироваться в мире, дают общий язык для общения и служат основой для классификации событий, людей и явлений. Новое знание осваивается с помощью эффекта привязки (связывания с уже знакомым) и объективации (перевода абстрактного в конкретные образы — памятники, символы, ритуалы).

🤩 В результате, коллективная память формируется не столько из учебников, сколько из образов, историй, слухов и ритуалов, которые люди обсуждают, пересказывают и проживают вместе. Одни события обретают статус «символов», другие остаются личными или вытесняются. Например, в разных странах одни и те же исторические даты могут трактоваться по-разному: для одних — праздник, для других — трагедия.

💻 Важную роль играют медиа, школа, городское пространство. Через них группа распространяет ключевые образы прошлого. Но между официальной версией истории и живой памятью часто возникает разрыв. Люди могут отвергать, искажать или переосмыслять государственные нарративы, особенно если они не соответствуют групповому опыту.

📌Современные исследования опираются также на идеи Фредерика Бартлетта. Он предложил смотреть на память как на процесс смысловой реконструкции: мы не просто вспоминаем, а каждый раз пересобираем прошлое, подстраивая его под текущие ожидания и знания. Даже сенсорные воспоминания (напр., запахи) оказываются связаны с коллективным контекстом.

⁉️ Память работает как диалог между прошлым и настоящим. Мы не только храним образы прошлого, но и придаём им значение в зависимости от сегодняшних нужд. Поэтому одни воспоминания становятся элементами национального мифа, а другие замалчиваются. Этот процесс напрямую связан с социальной идентичностью: то, как мы помним, влияет на то, кем мы себя считаем.

🤩 Понимание связи между памятью и социальными представлениями важно для того, чтобы анализировать, как группы формируют исторические нарративы, почему возникают конфликты вокруг памятников и дат, и каким образом политические силы используют прошлое для влияния на настоящее. Память — это форма социальной жизни, и она подвержена той же борьбе и переговорам, что и политика, язык или культура.

💗 Сегодня опубликовали мой комментарий на статью The ecological approach to culture во флагманском журнале по социобиологии Evolution and Human Behavior (ранее он так и назывался Ethology and Sociobiology), о которой я писала ранее.

🤩 Статья действительно очень крутая и резонансная, поэтому и комментариев на неё пришло весьма много. Среди их авторов уже отметились очень известные учёные: Леда Космидес (вместе с Дж. Туби основала эволюционную психологию, школа Санта-Барбары), Маркус Фельдман (один из создателей математической теории культурной эволюции, работавший вместе с Л. Кавалли-Сфорца), Питер Ричерсон (вместе с Р. Бойдом основатель теории культурной эволюции), Майкл Томаселло (известен исследованиями происхождения языка и кооперации на основе сравнения когнитивного развития детей и человекообразных обезьян), Паскаль Буайе (русскоязычному читателю знаком по книгам «Объясняя религию. Эволюционные истоки религиозного мышления» и «Анатомия человеческих сообществ»).

👌 В целом все согласны, что Баумар и Андре предложили очень крутую и глубокую модель, которая вписывает культуру прямо в рамку эволюционной экологии. Их минимализм позволяет показать, что культура может рассматриваться как продолжение экологической динамики: люди меняют среду, проявляют пластичность, и эти эффекты накапливаются и наследуются. Такая перспектива элегантна своей простотой и возвращает культуру в поле естественных наук. Но именно за счёт этого минимализма она рискует недооценить собственные механизмы культуры — её нормы, институты, каналы трансмиссии и историческую инерцию.

🔍 Тогда как действительно можно примирить биологию и культуру, не жертвуя автономией последней, но при этом и не теряя натурализма? На мой взгляд решение как раз предложено в моём малыше (COM–HBE; кстати, текст так понравился редакции, что они разместили его бесплатно в открытом доступе). В COM–HBE культура понимается как надындивидуальный регуляторный уровень, встроенный в биофизические ограничения и подчиняющийся логике возврата инвестиций в приспособленность, но при этом действующий через собственные каналы трансмиссии и институционализации. Культура здесь — это система коллективного распределения компромиссов истории жизни, которая делает возможной координацию стратегий, накопление знаний и крупномасштабную кооперацию.

🥹 COM–HBE хорошо примиряет биологию и культуру так: биология задаёт жёсткие ограничения — энергетический бюджет — а культура выступает как надындивидуальный механизм перераспределения компромиссов истории жизни внутри этих рамок. Мы различаем, что подвергается отбору, что наследуется и где хранятся адаптивные решения, поэтому культура сохраняет автономию (свои институты, нормы, санкции), оставаясь при этом строго операционализируемой. Логика возврата инвестиций в приспособленность удерживает связь с отбором: закрепляются нормы и институты, повышающие возврат приспособленности на единицу вложений. В периоды структурных сдвигов закономерно проявляются рассогласования, институциональная инерция и культурный дрейф, позволяющий закрепляться и нейтральным либо даже затратным практикам. Отсюда следуют проверяемые предсказания, когда главное достоинство COM–HBE в том, что культуру можно квантифицировать и математически моделировать: динамику трансмиссии, институциональные фильтры и скорость распространения норм возможно выражать в численных показателях и включать в расчёты вместе с биологическими параметрами. В итоге COM–HBE не сводит культуру к индивидуальной пластичности, но и не превращает её в произвольный «социальный конструкт», делая её вычислимым уровнем отбора и координации в единой эволюционной картине.

❤️Вы можете бесплатно получить доступ к комментарию по этой ссылке:
https://authors.elsevier.com/a/1le9B3tz49AMuC

По ней можно читать или скачать финальную версию статьи на платформе ScienceDirect. Регистрация не требуются. Ссылка будет работать до 10 октября 2025 г.

🎙 Еду на запись нового выпуска подкастика, и параллельно сообщаю важную радостную новость:

У меня на Бусти есть особый уровень поддержки — «Меценат науки». Для него доступна уникальная возможность: имена таких героев я указываю в разделе благодарностей в своих научных публикациях в ведущих российских и международных журналах. Это настоящий научный краудфандинг.

И воть очень рада, что наконец-то эта схема сработала: имя нашего дорогого мецената науки Алексея Самойлова указано в разделе Acknowledgments. Благодаря его поддержке покрываются не только затраты на выпуски видео, но и делается наука ❤️

🌦 Почему жизнь для меньшинств лучше в странах с переменчивым климатом?

Исследование с более чем 1.3 млн. респондентов из 163 стран показало удивительную закономерность: чем переменчивее климат — тем лучше, по мнению местных жителей, живётся уязвимым меньшинствам.

🧩 Учёные изучали, насколько жители считают своё место хорошим для жизни расовых, этнических, сексуальных меньшинств, мигрантов и людей с интеллектуальными нарушениями. И оказалось, что на севере и юге — где сильнее различаются зима и лето, день и ночь, засуха и дожди — восприятие жизни для меньшинств значительно более благоприятное, чем в стабильных по климату регионах у экватора.

📈 Команда авторов протестировала три объяснения:

1️⃣ Страх неопределённости: переменчивая природа вызывает стресс → люди становятся тревожнее → усиливается предвзятость.

❌Не поддержано.

2️⃣ Гибкие системы: чтобы выживать в изменчивой среде, общество учится быть адаптивным и терпимым.

✅ Поддержано. Чем переменчивее климат, тем выше гибкость мышления — и тем лучше воспринимается жизнь для "не таких как мы".

3️⃣Климато-экономическая теория свободы: если страна бедна, переменчивость угнетает. Если страна богата, переменчивость стимулирует развитие.

🟰 Частично поддержано: в богатых странах эффект сильнее, но даже в бедных переменчивый климат иногда способствует большей терпимости.

❓А что сильнее: личные убеждения или условия жизни в стране?

Личные факторы (доход, образование, возраст) объясняют лишь 3% различий в восприятии. Зато климат, богатство страны и качество управления — 52%. То есть то, где ты живёшь, важнее, чем кто ты есть.

🌎 Авторы отмечают, что глобальное потепление уменьшает переменчивость климата, особенно в северных широтах. Это может вести к росту социальной ригидности и усилению дискриминации. Напротив же, переменчивая среда делает нас гибче. Гибкость — основа толерантности.

😁 Ошибки в статьях или ошибки в головах?

👎 Одна из любимых тем комментаторов под постами, новостями и видео о науке звучит так: «Учёные тоже ошибаются, вот я нашёл у них ошибку!». Да, конечно, ошибки бывают. Это банальность. Даже в серьёзных журналах встречаются опечатки, спорные методы или неточные выводы (которые, кстати, довольно быстро исправляют). Современная хорошая наука и устроена так, чтобы свои ошибки своевременно находить и исправлять: репликации, открытые данные, пререгистрации, пред- и пост-публикационные обсуждения. Наличие спорных результатов — тоже нормальный признак живой дисциплины, которая тестирует, уточняет, отбрасывает лишнее и оставляет рабочее.

👹 Но вопрос-то в другом. Что вероятнее: что в статье действительно ошибка, или что комментатор попросту не понял текст?...

🔍 Во-первых, фильтры. Научная статья проходит рецензирование (вот так новость!). Её (как правило, внимательно) читают коллеги-специалисты — проверяют методы, критикуют и исправляют. Автор работает над темой годами. Шансы, что случайный комментатор «с улицы» увидел то, чего не заметили десятки экспертов, мягко говоря, минимальны...

🤡 Во-вторых, переоценка себя. Эффект Даннинга—Крюгера, который некоторые хотят опровергнуть, но никак не получается, прост: чем меньше человек знает, тем увереннее он в своей правоте. Отсюда комментарии: «Ну это же очевидная ерунда! Бред!» — хотя на деле это банальное незнание того, как устроена наука.

🤡 В-третьих, когнитивные ограничения. Интеллект в популяции распределены неравномерно. Значительная часть людей объективно испытывает трудности при работе со статистикой, графиками, абстрактными рассуждениями. Научная статья требует держать в голове несколько уровней информации одновременно. Для многих это непосильно — и непонимание тут же выдаётся за «ошибку автора».

🤡 В-четвёртых, функциональная грамотность. Россия — страна парадоксов. Формально грамотность близка к 100%, но около 20% функционально неграмотны (практически 22 млн. человек взрослого населения). То есть человек умеет читать, но не способен правильно интерпретировать текст, выделить главную мысль, применить информацию. И среди таких людей хватает обладателей дипломов вузов!

🤩 Например, исследователи, авторы статьи из предыдущего поста, это ведущие мировые учёные. У ведущих учёных, как правило, великолепное образование: они глубоко подкованы в методологии и философии науки, уверенно ориентируются в смежных дисциплинах, опираются на богатый исследовательский опыт и на профессиональную сеть обсуждений и экспертной оценки, через которую их идеи многократно проходят ещё до публикации.

🥲 Неужели не приходит в голову очень простая мысль: может, «бред» родился не в статье, а в поспешной интерпретации? Ведь несоизмеримо куда вероятнее, что ошибается именно комментатор, а не учёный...

😔 И наблюдается интересная закономерность: чем меньше компетенции у человека, тем категоричнее его «критика». И наоборот: чем выше квалификация, тем осторожнее мнение. Поэтому в следующий раз, когда вы увидите эмоциональный «разгром» научной статьи, прямо и задайте себе этот простой вопрос: что вероятнее — что десятки учёных и рецензентов проглядели очевидный ляп, или что комментатор просто не понял текст? Ответ очевиден... поэтому всем людям стоит воспитывать в себе интеллектуальную скромность и уважение к неблагодарному труду настоящих учёных ❤️