Меня зовут Камиль Галеев, я автор Высокой Порты. Начиная с весны, я занимался подбором команды и проработкой учебных планов для открытия собственного проекта - онлайн-школы для подготовки к экзамену IELTS Academic - ieltsy.school.

Курс рассчитан на один месяц, программу занятий составляла наш методист Юлиана Дементьева - PhD in Education Кембриджского университета. Занятия по активным скиллам - Writing и Speaking ведут англичане, выпускники топовых вузов Великобритании. Writing преподает выпускник Кембриджа, а Speaking - выпускники Сент-Эндрюса. Пассивные навыки, Reading и Listening, ведут опытные русскоязычные преподаватели.

Курс состоит из восьми двухчасовых занятий и пробного экзамена. Три занятия посвящены Speaking, три – Writing, и два сдвоенных занятия – Reading+Listening. Таким образом, фокус сделан на активных навыках, занятия по которым составляют 75% курса. По итогам занятий вам будут давать домашние задания, чтобы вы смогли отточить изученные на занятиях приемы и получить обратную связь от преподавателя.

Перед началом курса вы сдаете диагностический тест, и наш методист намечает вам индивидуальные учебные цели – learning objectives. Это позволит вам сосредоточиться на проработке именно тех моментов, которые у вас проседают.

По окончании курса, вы пройдете четырехчасовой пробный экзамен по всем модулям экзамена IELTS Academic. Принимать экзамен у вас будут британские преподаватели, причём не те, которые вели у вас курс. Это позволит вам еще раз проверить свои навыки тайм- и стресс-менеджмента, чтобы не растеряться на экзамене.

Первые два потока будут запущены 4 и 5 ноября. Расписание курса:

Группа 1.

Среда: 19.00-21.00, Пятница: 16.00-18.00

Группа 2.

Четверг: 19.00-21.00, Суббота 14.00-16.00.


Курс стоит 24999 рублей. Введя скидочный купон SUBLIMEPORTE вы можете получить 20% скидку – и тогда цена составит 19999 за курс.

Наш сайт ieltsy.school


Мы в соцсетях:

Telegram

Vkontakte

​​Вот что пишет в своём фейсбуке адвокат Михаил Бирюков по поводу задержания сегодня утром Камиля Галеева, автора Высокой Порты:

"Пока я пытаюсь попасть в ОМВД к Николаю Касьяну, мне со всей Москвы звонят задержанные, их родственники и друзья. Сегодня в 8 утра к историку Камилю Галееву пришли по месту прописки в Зеленограде, задержали и отправили в Зеленоградское ОМВД. Как оказалось, его вычислили по камерам, сфотографировали 23 января на Тверской. Кроме этого фото были ещё и другие, одно – из паспорта, остальные – из соц. сетей. Кроме того, у полицейских была информация о том, что он писал для «Новой газеты» и других изданий. В том числе о том, что он автор исторического канала https://t.me/sublimeporte.

Из ОМВД его отвезли в Зеленоградский суд и дали 10 суток. Сейчас его собираются отправлять во 2-й спецприемник в Мневниках. Редкая оперативность, слаженность и единодушие полиции и суда."

Ни в ОВД, ни в суде к нему не допустили адвоката. Мама Камиля, Римма Галеева, сказала мне, что на судебное заседание не пустили и родственников, сославшись на то, что сегодня выходной.Т.к. спецприёмники сегодня переполнены, не факт, что Камиль сейчас находится в спецприёмнике №2. Завтра должна состояться апелляция в суде.

Хочу отметить, что упоминание его телеграм канала и публикаций в Новой Газете со стороны полицейских меня настораживает. В своих публикациях Камиль никогда не призывал людей к политическим, а тем более к противозаконным действиям, а содержание его канала посвящено его призванию - истории.

Надеюсь, что завтра после апелляции суд всё-таки освободит Камиля!

#freekamilgaleev

Щит и меч из Европы, или как Китай блокирует санкции США

Китай вводит новые механизмы защиты от экстратерриториальных санкций, обязывая местные компании сообщать о любой возможной угрозе со стороны третьих государств. Можно предположить, что в ближайшее время Блокирующие правила будут направлены на защиту китайских компаний в наиболее принципиальных для КНР отраслях, к примеру, на рынке полупроводников.

Подробнее новых о правилах блокировки иностранных санкций читайте на нашем сайте:
https://asiabblog.com/2021/02/shhit-i-mech-iz-evropy-ili-kak-kitaj-blokiruet-sanktsii-ssha/

Статья из поста выше открыла для меня неожиданный факт – оказывается, для смягчения эффекта от санкций Китай вдохновлялся опытом Европейского союза, который занимался подобными ухищрениями еще во второй половине 90-х, пытаясь продолжить торговать с Ираном, несмотря на американские запреты.

Когда я жил в Китае, у меня создавалось ощущение, что ЕС – оставшийся где-то на задворках современного мира неповоротливый бюрократический монстр – тысячи важных чиновников, рассекающих по улицам ЕС на электрических велосипедах, выглядят прогрессивно, но, в отличие от американских стартаперов или китайских функционеров, уже давно не оказывают влияния на то, куда движется человеческая цивилизация. Но покопавшись в этой теме чуть глубже, я понял, что недооценивал влияние ЕС – и самое удивительное, что значительную часть этого влияния обеспечивала именно армия скучных чиновников, стремящихся зарегулировать каждую мелочь в своих постановлениях (да-да, мы все помним про знаменитый стандарт, описывающий максимальную кривизну огурцов экстра- и первого класса - не более 10 мм на каждые 10 см длины!)

Недавно как раз прочитал отличное интервью о т.н. «Брюссельском эффекте»: чрезвычайно проработанные ограничения, создаваемые европейской бюрократией для товаров, поступающих на рынок ЕС, зачастую становятся мировыми стандартами, по которым производятся не только товары, предназначенные для рафинированных европейских покупателей, но и те, что продаются людям в странах попроще. За пределы ЕС эти ограничения распространяются по двум причинам.

Во-первых, если компании вынуждены производить продукты, удовлетворяющие европейским требованиям, зачастую оказывается проще подстроить под эти стандарты весь бизнес, чем диверсифицировать продукты по регионам. Особенно заметно это в IT – скажем, принятие GDPR (постановление ЕС о защите персональных данных) привело к тому, что многие компании распространили его нормы на всех своих пользователей – выделять граждан ЕС в отдельную когорту было бы слишком накладно – как с финансовой, так и с репутационной точки зрения.

Во-вторых, некоторые страны поменьше иногда просто к̶о̶п̶и̶р̶у̶ю̶т творчески перерабатывают европейское законодательство, которое оказывается особенно удобным для этих целей: нормы не только прописываются очень детально, но и переводятся на множество языков, так что латиноамериканские или некоторые африканские государства могут даже не заморачиваться с переводом. Этот аргумент показался мне особенно забавным: иногда на работе думаешь, что слайд, над которым ты работаешь сейчас, наверняка кто-то уже делал, так что было бы куда проще этому человеку позвонить, чем заново считать цифры и рисовать графики – похоже, законодателям такие мысли тоже не чужды.

Автор интервью, кстати, написала о Брюссельском эффекте целую книгу – я пока прочитать не успел, но выглядит интересно.

Гонконг расширяет возможности для частного капитала

Гонконг, ориентируясь на Кайманы, провёл реформу частных инвестиционных фондов. Новый способ управления капиталом предоставляет полную договорную свободу. Однако, несмотря на высокую схожесть кайманского инвестиционного "золотого стандарта" и гонконгских Limited Partnership Fund, между ними есть существенные отличия.

Подробнее о том, чем реформа может быть интересна российскому бизнесу, и как она повлияет на интеграцию Гонконга в район "Большого залива", читайте на нашем сайте:
https://asiabblog.com/2021/02/gonkong-sorevnuetsya-s-kajmanami-za-chastnyj-kapital/

С.С. Цыплаков: “Не имея мощной производственной базы внутри страны, сложно говорить о долгосрочном выходе на китайский потребительский рынок”

Торговля с Китаем и выход на рынок Поднебесной давно интересуют российский бизнес. Однако наполнение двусторонних торгово-экономических отношений, к сожалению, не коррелирует с высоким уровнем сотрудничества на официальном уровне. Каковы основные препятствия для дальнейшего развития торговли, и откроет ли 14-й пятилетний план Китая новые возможности для России - об этом редакция Asia Business Blog поговорила с Сергеем Цыплаковым, который более 10 лет возглавлял Торговое представительство России в Китае.

Полный текст интервью читайте на нашем сайте:
https://asiabblog.com/2021/04/china-russia-trade/

Несколько дней назад Китай разрушил национальную систему дополнительного онлайн-образования: теперь компании, которые преподают школьные предметы, должны регистрироваться как некоммерческие организации и не смогут привлекать финансирование из-за рубежа. Рынок быстро отреагировал: акции TAL Education на прошлой неделе упали на 70%, а New Oriental Education потеряла больше половины стоимости.

В общем, «атакующий собственных гигантов Китай задумал разгромить еще одну индустрию». По крайней мере, так утверждает заголовок на ленте.ру — можно подумать, что китайское правительство обезумело и просто уничтожает частный бизнес без причин, начав с Джека Ма, который мозолил глаза своей независимостью, продолжив DiDi, которые посмели выйти на IPO в Штатах, и теперь взявшись за образовательные стартапы.

Про то, зачем Китаю нужно было остановить Ant Financial, отлично написал Саша Габуев (если коротко, бизнес-модель Ant была взрывоопасной — люди и бизнес получали необеспеченные ссуды у местных банков, чья непрозрачность и сомнительное финансовое состояние давно вызывали опасения у регуляторов). Попробую рассказать, почему и «разгром образования» — вполне оправданное действие для правительства, которому в кошках важен не цвет, а эффективность ловли мышей.

Во-первых, расцвет дополнительного образования налагает огромные финансовые обязательства на родителей. В условиях чудовищной конкуренции поступить в хороший университет без дополнительной подготовки почти невозможно, так что 60% китайских школьников занимаются с репетиторами (SCMP и вовсе пишет, что родители в среднем тратят на дополнительное образование детей 17,400 долларов в год, но наверняка неаккуратно обращается с цифрами). Конфуцианскому Китаю всегда было свойственно истовое отношение к учебе, но сегодня это стало опасным — из-за огромных расходов китайские семьи не стремятся заводить детей, несмотря на отмену политики «одна семья — один ребенок». Избавив родителей от необходимости платить за репетиторов, Китай рассчитывает хотя бы немного улучшить ситуацию с рождаемостью в стране, которая стоит едва ли на пороге демографической катастрофы.

Во-вторых, рынок репетиторов усугубляет неравенство. Если государственных школ уже недостаточно для того, чтобы поступить в университет, у детей из необеспеченных семей остается минимум шансов на то, чтобы вырваться из бедности. Насколько остро это проблема стоит в современном Китае — не до конца понятно, но некоторые исследования показывают, что китайское общество постепенно становится все более ригидным: детям все еще удается зарабатывать больше денег, чем родителям, но лишь благодаря общему росту экономики, а вот вырваться за пределы своего социального класса становится все сложнее. Возможно, атака на рынок репетиторов сделает доступ к высшему образованию чуть более меритократичным.

В-третьих, бесконечная учеба негативно сказывается на ментальном здоровье детей. По данным опроса 2015 года, еще до бума образовательных стартапов, школьники в среднем тратили 50 минут в будние дни и около трех часов выходные на дополнительные занятия. Если прибавить к этому три часа, ежедневно уходящие на подготовку домашнего задания и то время, которые дети проводят в школе, то получится, что свободного времени у китайских школьников почти что и нет. Натаскивание к тестам, которым занимаются репетиторами, редко делает детей умнее, зато явно не приносит радости.

В целом, действия Китая и правда неоднозначны — они точно вызывают вопросы о стабильности правил игры для бизнеса, так что компаниям, даже не связанным с образованием, теперь будет куда сложнее привлекать финансирование. Но вот безрассудными их назвать нельзя — даже в конфуцианской стране «меньше» образования иногда может оказаться правильным решением.

Иногда я играю в довольно веселую игру — пытаюсь понять, как работает мышление у людей, которых считаю дураками или сволочью.

Самое простое — понять чужие аргументы, построенные в общей для вас системе ценностей. Тут достаточно сделать две вещи: проанализировать лучшую, а не худшую версию логики «противника» и предположить, что некоторые посылки, которые кажутся вам ложными, на самом деле правдивы.

Я до сих пор хорошо помню, как впервые осмыслил роулзовский аргумент о справедливом обществе, тогда еще с презрением относясь к левым идеологиям. Основа аргумента — заявление, что (1) наши способности по большей части определены случайностью. Я долгое время считал эту предпосылку ложной, но когда допустил ее истинность, увидел, что дальнейшая логическая цепочка кажется почти безупречной. (2) Учитывая случайность, справедливо ли определять, как должно быть устроено идеальное общество, за «вуалью неведения», не зная, кем ты родишься — ни пола, ни социального класса, ни уровня интеллекта? Абсолютно. (3) Предпочли бы ли мы тогда общество, где неравенство существует только тогда, когда помогает наиболее угнетенным? Похоже, что да. «Черт возьми, я понял, как мыслят леваки», — подумал тогда я, ну а позже и сам стал таким.

Этот подход работает и с более сомнительными идеологиями. Например, часть аргументации инцелов строится на логике, удивительно напоминающей построения феминисток или сторонников Critical Race Theory. Умеренная версия «инцеловского» аргумента про «монополию на секс» выглядит так: (1) Женщины определяют, с кем заниматься сексом (2) Мужчины, которых природа не одарила красотой, лишаются секса, что несправедливо и делает их несчастными (3) Предпочтения женщин можно скорректировать общественными стандартами, чтобы доступ к сексу распределялся более равномерно, а часть мужчин перестали угнетать. Тезисы (1) и (3) выглядят сомнительно, но если допустить, что есть люди, верящие в их истинность, то логическая цепочка не выглядит фундаментально ошибочной.

Следующий этап — принять ценности, отличные от тех, что вы разделяете. Мой любимый пример — «Доктрина фашизма» Муссолини и Джентиле — здесь счастье индивидов и их права вообще не являются ценностью, важно лишь благо независимой сущности — государства. Чтобы понять, как люди верят в другие ценности, нужна уже не логика, а правильный настрой. Мне, например, помогает чтение текстов художников — скажем, «Манифест футуризма» Маринетти приводит меня в настроение, в котором я верю в абсолютную ценность красоты — понятия совершенно абстрактного и неутилитарного. Если после этого взяться за Муссолини, становится легче поверить, что можно пожертвовать чувствами людей ради блага абстрактного государства.

Наконец, самое сложное — принять модели мышления, которые вообще не основаны на логике. Вот отрывок из дискуссии, где верующий утверждает: нет такого факта, который убедил бы его отказаться от веры в бога. Кажется, это форменный идиотизм — разве не очевидно, что ваши представления о мире должны обновляться на основе фактов?

Обычно для того, чтобы примерить на себя такие модели мышления, люди пьют аяуаску с шаманами или открывают для себя «двери восприятия» с помощью мескалина. До этого этапа я пока не дошел, но думаю, что есть один факт, который каждый из нас принимает на веру — существование нашего сознания (или, как говорят философы, «квалиа»). Какие факты убедят вас в том, что вы – философский зомби, который ведет себя как человек, но ничего не ощущает? Когда вы поверите, что вы – машина, у которой нет мыслей? Думаю, таких фактов не существует, хотя и доказать обратное невозможно (доказательства существования сознания есть только в вашем сознании – а это крайне сомнительный способ построить аргумент). Если попытаться отрефлексировать, что вы чувствуете, когда говорите «я знаю, что я существую», то можно понять, что чувствуют верующие люди, когда говорят «я знаю, что существует Бог» – это просто ощущение, «встроенное» в сознание, отказаться от которого невозможно. Мне эта аналогия помогла стать немного толерантнее к верующим.

Любопытно наблюдать, как люди вокруг панически боятся цифровой диктатуры — доступа в рестораны по QR-кодам, камер в метро с определением лиц и телефонов, предлагающих вам купить стиральную машину через час после того, как вы упомянули это слово в разговоре с мамой. Можно выбрать жалобы на любой вкус: от абсурдистских стенаний Михалкова и аудитории «Одноклассников» о коварном Билле Гейтсе, вживляющим чипы под видом вакцины до вполне респектабельных многостраничных рассуждений европейских бюрократов, из последних сил сопротивляющихся и китайскому государству, и американским tech-гигантам.

Лично я думаю, что все эти жалобы, независимо от их интеллектуальной состоятельности, обречены на провал: мы перестанем бояться и полюбим Большого Брата в одной из его ипостасей уже в ближайшие десятилетия. Почему это произойдет — тема для отдельного поста, но сегодня хочу ответить на одно распространенное возражение: «люди не отдадут свои свободы добровольно, а забрать их силой будет слишком сложно — может быть, получится в Китае, но точно не в свободном западном мире», — говорят мне мои друзья, безропотно отдавшие фейсбуку столько данных, что его алгоритмы оценивают их характер точнее, чем супруг или лучшая подруга.

Человечество вообще с удовольствием расстается со своими свободами ради блага коллективных сущностей, зачастую страдая в момент расставания, но позже описывая эти события в учебниках как «уверенный шаг на пути прогресса». Таких примеров много, но особо примечательными мне кажутся две «революции».

Первая — довольно очевидный пример, прочно усвоенный читающей публикой благодаря Харари. Переход от охоты и собирательства к земледелию (вспомните пятый класс школы: это ведь первый шаг становления цивилизации!), на самом деле сделал людей больными и несчастными. Мужчины-земледельцы потеряли примерно 10 часов свободного времени в неделю по сравнению с охотниками, а женщины стали отдыхать вообще в два раза меньше — 20 часов в неделю вместо 40. Из-за однообразного питания земледельцы стали больше болеть, их зубы испортились, а рост уменьшился. Кроме того, работа землепашца — монотонная и абсолютно неинтеллектуальная — наверняка вредит психике куда больше, чем более разнообразный труд охотника.

Вторая революция чуть более любопытна. Начну с вопроса: зачем была построена Великая китайская стена? Скорее всего, ваш ответ так или иначе будет строиться вокруг государства, которое защищалось от варварских набегов. Даже забавные фрики, утверждающие, что стену построили древние славяне, никак не опровергают этот нарратив — просто полчища варваров оказываются с другой стороны стены, что для нашего рассуждения не имеет ровно никакого значения. И там, и там государство защищает мирных тружеников от набегов омерзительных, грязных и неграмотных дикарей, мечтающих о том, чтобы сжечь поля и обесчестить женщин.

Джеймс Скотт в «Против зерна» пишет, что защита от внешних набегов была не единственной целью. Еще одной, возможно не менее важной, было удержание китайских налогоплательщиков в границах империи. Многие из них, особенно жившие на окраинах, не испытывали ни малейшего желания оставаться в рамках государства и с радостью присоединялись к «варварам», где не нужно было платить налоги или служить в армии. Такая ситуация не была уникальной для Китая: примерно то же самое происходило и в поздней Римской империи. Вот только официальная историография того времени, как и современные школьные учебники, старательно избегают этих тем — они подрывают основы стандартного цивилизационного нарратива (отрывок из книги Скотта есть здесь).

Можно пытаться бежать от цифровой диктатуры: не пользоваться инстаграмом, включать режим инкогнито не только для порнхаба, но и для гугла или держать постоянно включенным VPN. Это бесполезно. Большой Брат настигнет нас всех так же, как это уже произошло с государством, и мягко убедит в том, что это было сделано для нашего же блага.

Социальный ученый пытается усидеть на двух эпистемологических стульях. С одной стороны, он страстно желает, чтобы мир был подчинен строгим законам: несмотря на напускное презрение к физикам, он все еще тешит себя надеждой о том, что и его науку когда-нибудь назовут настоящей. С другой стороны, тот же ученый хочет, чтобы мир был податлив — не как пластилин, лепить из которого может каждый; но скорее как мрамор, требующий резца профессионала. В конце концов, разве не этому учат на департаментах политологии?

Скажем, угадайте, какие два текста, за исключением учебников по стилистике английского языка, чаще всего встречаются среди всех программ университетских курсов?

На первом месте — небольшая брошюра белого мертвого мужчины, который писал, что задача философа — не объяснить мир, а изменить его. Текст второго мужчины, не менее белого и мертвого даже в большей степени, и вовсе полностью посвящен тому, что власть в идеальном обществе должна принадлежать лишь философам. Как не поверить в собственную исключительность, если в 17 лет начинаешь с таких текстов?

Поэтому мне кажется, что сегодня социальные науки яростно отрицают биологизаторские объяснения не только потому, что те противоречат базовым лево-либеральным ценностям академического мейнстрима, но и потому, что лишают социальных ученых «эпистемологического капитала», или, попросту говоря, власти создавать легитимные объяснения реальности, отвечая томящемуся в неведении большинству на вопрос «почему все так, а не иначе?». Если окажется, что политологи не в состоянии дать никаких внятных практических советов, то их родные департаменты, лишившись власти, быстро займут место у параши у подножия академической иерархии: там, где сейчас находятся кафедры классической филологии, которые не получают ни восхищения (за исключением маленькой группы одержимых студентов-фанатов), ни финансирования (кроме грантов от парочки сердобольных миллионеров, очарованных в юности «Игрой в бисер» и потому раздающим деньги на бесполезные, но прекрасные науки).

В книге с хэмингуеевским названием “The Son Also Rises” Грегори Кларк утверждает, что темпы социальной мобильности в обществе — отнюдь не следствие системы образования, политической структуры или степени свободы рынка, а просто константа, едва ли намертво зафиксированная биологическими законами. Да, в абсолютно ригидных обществах вроде кастовой Индии перемещения между социальными слоями почти невозможны, но вот современная Швеция не так уж сильно отличается от Англии XVII века. У Кларка интересная методология: он определяет фамилии, сигнализирующие о принадлежности к привилегированному слою, и изучает, как менялась их представленность среди элит на протяжении долгого времени.

Скажем, в Англии потомки аристократов времен Вильгельма Завоевателя (а это, на секундочку, XI век!) вплоть до конца XX века имели больше шансов оказаться среди студентов Оксфорда, чем простолюдины. И если вы хотите возразить, что дело в закостеневшем британском аристократизме, то в ответ Кларк просто забрасывает эмпирикой. Америка, Азия, старушка-Европа! Куда не бросишь взгляд, темпы мобильности прыгают вокруг одной и той же сокровенной цифры. Если нанести на график представленность носителей разных групп фамилий среди академиков, бизнесменов и студентов элитных университетов за пару столетий, то межпоколенческая корреляция составит примерно 0.75 – это значит, что как бы ни работали институты, мы наследуем примерно 75% статуса своих родителей, медленно регрессируя к среднему.

Сейчас Кларк пишет продолжение — книгу “For Whom the Bell Curve Tolls”. Он точно должен получить какой-нибудь приз хотя бы за самые креативные названия книг, но пока, увы, дождался только обвинений в евгенике. Ну а вспомнил я о Кларке потому, что вместе с Катей Васеневой написал статью об элитарном образовании в Азии. Сначала казалось, что получится панегирик конфуцианской меритократии, но в итоге вышла грустная история о том, как эгоистичный ген оказывается сильнее идеи общего блага.

Пару дней назад Goldman Sachs опубликовали хороший документ по текущим и будущим российским санкциям. Политические интервью с немного неуклюжими объяснениями прошлого и уверенными предсказаниями будущего можно пропустить, но вот экономическую часть рекомендую. Тут не учитываются последние новости вроде обещания заморозки активов ЦБ (так что часть выводов уже неизбежно устарели), зато есть не только факты, но и немного аналитики.

Основные тезисы:

1. Из-за того, что хвост рубили по частям, а санкции объявляли постепенно (один из экспертов оценивает их жесткость после Крыма примерно на 2 из 10) устойчивость России к внешним шокам сильно выросла за 8 лет. Профицит счета текущих операций платежного баланса (грубо говоря, это разница между всеми денежными потоками в Россию и из нее) вырос с 2% ВВП до 9%. Причем если общий профицит, несмотря на рост, все еще очень волатилен, то профицит без учета нефти и газа медленно, но верно движется к нулевому значению. GS снизил свой прогноз по российскому ВВП в 2022 г., но это по-прежнему не «отрицательный рост», а вполне солидные по российским меркам 2% (!).

2. Отключение от SWIFT, о котором много говорят в России, - далеко не самая опасная для экономики опция. Эксперт из отдела экономических санкций Госдепа рассказывает, что отключение не подразумевает запрета для российских институтов осуществлять транзакции с западными банками – им просто придется использовать другие инструменты.

3. Санкции первого раунда, наложенные на российские финансовые институты, включают ряд исключений по транзакциям, связанным с энергетикой и сельскохозяйственной продукцией. GS считает, что такие исключения сохранятся и при более жестких санкциях, т.к. Запад не хочет навредить собственным экономикам.

4. GS считает, что введение «санкций второго порядка» (когда в санкционный лист попадает любая компания, сотрудничающая с организацией, уже находящейся под санкциями) маловероятно. Такая процедура существует для Ирана, но в случае России это слишком сильно повлияет на рынок энергоносителей.

5. Помимо очевидного влияния на цены на энергоносители, война также повлияет на сельскохозяйственную продукцию. GS пишет, что Россия и Украина контролируют почти треть мирового рынка пшеницы (хотя мне и встречались и другие цифры). Это сравнительно небольшие рынки, но рост цен может быть особенно чувствительным, например, для африканского рынка.

6. Влияние на европейскую экономику будет минимальным. GS выделяет три основных канала влияния – торговля, финансы и рост цен на газ. По их мнению, только третий пункт может представлять потенциальную угрозу, но оценивают риски как умеренные.

В целом позиция GS кажется мне следующей: они осторожно заявляют, что санкции не нанесут разительного удара по российской экономика из-за осторожности Запада и подготовленности России. Может быть, иранские граждане стали беднее, но Ирану удалось адаптироваться – сейчас он получает от нефти больше, чем когда-либо в течение последних 10 лет. Это логичная позиция: бизнес инвестбанкиров страдает от любых конфликтов и санкций, а политические соображения беспокоят их меньше. На это, кстати, стоит сделать поправку при оценке адекватности их анализа.

И вот можно подумать, что жадность погубит мир, но иногда кажется, что источник спасения где-то там же. Оказывается, транзит российского газа через Украину растет в течение последних дней. Просто представьте – российские танки стоят на территории Украины, Россия обвиняет Запад во всех смертных грехах, Европа отключает нас от SWIFT. Но – nothing personal, just business – газ все так же неспешно прокачивается сквозь охваченную войной территорию.

Пару недель назад я решил вспомнить студенческие годы и съездил в Питер на турнир по дебатам. Ударился после этого в ностальгию и думал о том, как в январе 2019 года, в душной комнате южноафриканского университета, отстаивал позицию, которая казалось возмутительно очевидной: нужно максимально активно использовать искусственный интеллект для принятия решений в политике (например, доверить алгоритмам определять наказания за небольшие преступления вместо судей).

Тогда я был уверен, что ИИ обыгрывает людей всухую. Судьи настолько слабы духом, что на голодный желудок оказываются безжалостны, зато после плотного обеда выносят оправдательные приговоры в четыре раза чаще обычного. Члены приемных комиссий университетов любят говорить о равенстве, но последовательно выставляют азиатам более низкие оценки за «лидерские качества».

И хотя позже я узнал, что исследование про судей – чепуха, а алгоритмы тоже бывают расистскими, я все еще уверен, что во многих случаях ИИ принимает решения гораздо лучше, чем человек. Но проблема его применения – совсем не в эффективности.

Люди готовы делегировать принятие решений кому-то, кроме себя, если понимают (точнее, думают, что понимают), по каким принципам это решение будет приниматься. Нам всем кажется, что мы неплохо читаем других людей – достаточно десяти минут разговора с человеком, чтобы уверенно делать (ложные) выводы о его уме, честности и качестве воспитания ваших будущих совместных детей. Поэтому в демократических странах политики отчитываются перед избирателями и даже авторитарные лидеры, бывает, записывают высокопарные обращения, где рассказывают о том, почему вводят войска к соседям.

Машины так делать не умеют. Скажем, внятная интерпретация для нейронной сети почти невозможна, и ИИ выглядит как пугающий «черный ящик» – пожирает данные, выдает решение. Что происходит внутри – решительно непонятно, особенно обычному человеку. Доверить алгоритму принятие важных решений – почти то же самое, что поверить магическому шару.

Многие государства хотели бы делегировать ИИ часть решений, но не готовы столкнуться с массовой критикой. И вроде можно заставить всех разработчиков ИИ детально объяснять, как работают их алгоритмы, но как сделать это правильно – никто не знает (хорошее введение в проблему – здесь).

Но пока Европа и США медитативно обсуждают законодательство в сфере ИИ, Китай активно вводит в действие все новые и новые документы, которые пытаются решить эту проблему. Часто эти новые нормы– совсем непримечательные, но иногда - совершенно прорывные. Министерство науки и технологий публикует довольно стандартные своды этических норм – вполне в духе мировых дискуссий об AI Ethics. Китайская академия информационных технологий пытается набросать первые контуры правил и тестов, определяющих «благонадежный» (trustworthy) ИИ. А вот Управление по вопросам киберпространства – ведомство с забавным названием как будто из фантастического фильма 80-х, набравшее много политического веса – опубликовало в прошлом году список правил, одно из которых гласит, что компании, чьи алгоритмы оказывают «значительное влияние на права и интересы» людей, обязаны предоставлять объяснение своим решения по запросу граждан. Пока это лишь короткая фраза в довольно расплывчатом документе, но она явно появилась там не просто так – в ближайшие годы нас ждут куда более детальные правила.

Почему это важно?

Во-первых, если «поведение» алгоритмов научатся объяснять, применять ИИ в политике будет гораздо проще. ИИ – больше не черный ящик, и доверие к нему будет медленно, но расти. Китай будет чаще использовать алгоритмы для принятия решений – это дешевле и эффективнее, чем армия бюрократов – а значит получит еще больше данных, которые критически важны для развития ИИ.

Во-вторых, Китай вполне может стать законодателем мод в области регулирования ИИ. Часто оказывается, что страна, впервые решившая зарегулировать ту или иную область, становится отправной точкой для всех остальных. Так, например, произошло с антимонопольным законодательством в США, а сейчас происходит со многими нормами ЕС.

Китайские интеллектуалы о российско-украинском конфликте [1/4]: Чжэн Юннянь: воинственный народ расчищает путь к китайскому мировому порядку.

В ближайшие дни выложу сюда основные тезисы четырех текстов китайских интеллектуалов о войне в Украине, любезно отобранных и переведенных на английский Дэвидом Оунби. Сегодня – статья (кит./англ.) профессора Китайского университета Гонконга, довольно точно отражающая позицию китайского правительства и мейнстримных медиа. Три основных идеи:

1. Международные институты, созданные после Второй мировой войны, становятся все слабее, и уже не могут сдерживать лидеров государств, которых не устраивает текущий расклад сил. Один из таких лидеров – это Путин, которого, впрочем, не нужно демонизировать, ведь война произошла из-за ошибок Запада. Джордж Кеннан еще в конце девяностых предупреждал, что экспансия НАТО и давление на Россию приведут к новой Холодной войне. Никто не послушал его, а решение о расширении Альянса на Восток вообще принимал Сенат, где заседают люди, ничего не смыслящие в международной политике.

2. Украина тоже виновата в развязывании конфликта:
(a) Украине не хватало компетентных политиков, ведь во главе страны оказались популисты. Они считали, что безопасность государства обеспечит США, хотя на самом деле небольшие страны могут выжить только в том случае, если будут балансировать между всеми «великими державами».
(b) Во всесилие западного мира поверили и украинские интеллектуалы, надеявшиеся, что декларация верности либеральным ценностям обеспечит им безопасность. Это была наивная утопия.

3. Чтобы поддержать либеральный мировой порядок, возникший после падения СССР, Запад должен был контролировать два процесса: сдерживать политические амбиции России, спровоцированные расширением НАТО, и тормозить экономический рост КНР. В последние годы Китай казался куда более опасным противником, так что США постепенно смещали свой фокус на Восток. Теперь, когда война уже развязана, США будут вынуждены тратить много ресурсов на европейском направлении, а это значит, что подавлять экономическое развитие Китая будет гораздо сложнее. Доминирование Запада подходит к концу, а для Китая сложилась почти идеальная ситуация: важно только не допустить стратегических ошибок и действовать максимально осторожно.

На что стоит обратить внимание в тексте?

Во-первых, посмотрите на формулировки Юнняня при описании ошибок США и Украины. Истории о некомпетентном Сенате и бездарных украинских популистах отлично вписываются в великий китайский нарратив о том, что партийно-меритократическая политическая модель гораздо эффективнее либерально-демократической, где решения принимают политики, оказавшиеся на политической вершине лишь благодаря харизме и личной привлекательности. Пока эта история скорее направлена на внутренний рынок, но если предсказания Юнняня сбудутся, то уже очень скоро Китаю понадобятся эти аргументы, чтобы убеждать своих новых союзников строить политическую систему по китайскому образцу.

Во-вторых, несмотря на то, что Юннянь ни слова плохого не говорит про Путина, меня не покидает ощущение, что он считает его действия по меньшей мере неосторожными. Посмотрите, какие советы даются самому Китаю: не совершайте поспешных решений, не действуйте эмоционально, застрахуйте себя от непоправимых ошибок. Китайцы часто называют русских «воинственным народом», и кажется, что в глазах автора этот стереотип вполне оправдывается – пока Россия воюет, расшатывая либеральный мировой порядок, Китай будет копить силы, чтобы выступить только тогда, когда у него уже не останется конкурентов.

В-третьих, текст заканчивается интересной фразой. Вот ее вольный перевод: «Великие державы являются великими не потому, что способны подвергнуть сомнению текущий мировой порядок, и еще меньше потому, что способны вести войну. Они велики лишь тогда, когда в состоянии выполнять свою ответственность по поддержанию международного мира». Конечно, это банальное высказывание, которое, как мантру, повторяют все, но все же в тексте оно оказалось не случайно.

​​Китайские интеллектуалы о российско-украинском конфликте [2/4]: Сунь Липин: Украина как российский Перл-Харбор

Второй текст из четырех – небольшой пост (кит./англ.) Суня Липина, бывшего профессора социологии университета Цинхуа. Сразу скажу, что текст не отражает ни «официальной» китайской позиции, ни точки зрения большинства: чтобы понять, какие идеи звучат с экранов телевизоров где-нибудь в Чэнду, лучше посмотреть мой предыдущий пост. Но Липин – хороший пример либеральной критики текущей политики КНР и серьезного скептицизма в отношении перспектив России. Основные тезисы:

1.    Даже если России удастся быстро и успешно закончить войну, это будет «тактическая победа», но «стратегическое поражение» - что-то похожее на Перл-Харбор для Японии. Санкции не позволят России развиваться, а оставаться великой державой невозможно, когда размер твоей экономики – чуть меньше, чем у провинции Гуандун. Если когда-нибудь придумают способ полностью обезвредить ядерное оружие, Россия сама может превратиться в новую Украину – буферную зону между враждующими государствами-лидерами.

2.    Парадокс: военная победа может оказаться для России более разрушительной, чем поражение. Путин не смог представить миру никаких убедительных аргументов для начала войны и воспринимается большинством как захватчик. Если операция окажется победоносной, то появится еще больше причин для создания глобального антироссийского союза: гораздо проще объединяться, если предполагаемый противник выглядит опасным и настроенным «идти до конца», а не пошел на компромиссы во время переговоров.

3.    При этом наивно ожидать, что сложившаяся ситуация будет выгодна для Китая. Еще один парадокс: если антироссийский альянс появится, то его главной целью будет отнюдь не Россия: она «просто не является достаточно важной». Липин не пишет, что произойдет дальше, но не нужно особого ума, чтобы понять его логику: новый союз использует все свои силы против по-настоящему опасного противника – Китая.

Что любопытного в тексте? Если приглядеться, то можно заметить там скрытую иерархию источников могущества для государства. На третьем, последнем, месте – военная сила. На первом - очевидно, экономика.

А вот в середину иерархии неприметно проникла «мягкая сила». Липин считает, что Россия настроила против себя весь мир, и явно беспокоится, что Китай может постигнуть та же судьба. Любопытно, что в России часто недооценивают вполне материальные эффекты такой непопулярности, говоря, что «алчные западные элиты все равно продолжат покупать российскую нефть». Русские углеводороды и правда наверняка найдут свой путь до немецких НПЗ – слишком уж соблазнительно выглядит возможность заработать. А вот для тех компаний, что продают не просто топливо, но «образ жизни» - одежду, еду или даже автомобили - российский рынок может показаться слишком токсичным. Многие удивляются, но часть компаний, приостановивших инвестиций в Россию, сделали это не только из-за давления своих правительств, но и потому, что опасались бойкота со стороны покупателей в США и Европе.

Как рассказывала на недавнем подкасте Мария Репникова, в Китае говорят о мягкой силе едва ли не больше, чем на Западе. И если позиции КНР на западном фронте выглядят почти безнадежно, то вот отношение развивающихся стран к их новому кредитору и благодетелю гораздо сложнее: несмотря на антиколониальные настроения, в некоторых африканских странах Китай очень популярен (данные от Афробарометра - на прикрепленной к посту картинке).

Можно поспекулировать, пускай и без особой надежды на точность предсказаний. Присоединение Тайваня произойдет не тогда, когда у Китая будет достаточно военной мощи, а когда КПК поймет: китайский аналог «Z» будут рисовать не только солдаты на башнях въезжающих в Тайбэй танков, но и гражданские – на стенах своих домов где-нибудь в Аддис-Абебе или Каире.

Китайские интеллектуалы о российско-украинском конфликте [3/4]: Тянь Фейлунь: отмена конца истории

Третий текст из четырех – развернутый ответ (кит.) Тянь Фейлуня, профессора Бэйханского университета, на небольшую заметку Фрэнсиса Фукуямы из Стэнфорда, которая называется «Preparing for defeat» и предсказывает российской армии скорое и неминуемое поражение. Фейлунь отвечает вполне в духе китайского мейнстрима, обвиняя США в целом и американскую академию в частности в близорукости и идеологической зашоренности. Вот что он пишет:

1. Анализ Фукуямы основан только на официальных отчетах украинской армии и западных медиа, а значит - неизбежно неточен. Неверно определены даже цели Путина. Блицкриг не удался только потому, что никогда и не планировался, а настоящая задача военных действий – получить преимущество при будущих мирных переговорах и юридически зафиксировать гарантии безопасности для России.

2. Фукуяма считает, что поражение станет триггером для революции в России, но на самом деле плохо понимает внутреннюю политическую динамику в стране. Возможно, Путин переоценил прорусские настроения в Украине, но Фукуяма делает ту же ошибку в отношении прозападных настроений в России. Лучший момент статьи: Фейлунь обвиняет Фукуяму в том, что он «даже не читал Дугина», так что вряд ли должен рассуждать о внутренней российской политике (о этот дивный новый глобальный мир).

3. Считать, что Украина станет уроком для Китая – огромная ошибка. Текущие события скорее показывает, что США никогда не вступятся за Тайвань напрямую, а смогут лишь поддерживать деньгами или оружием. Это может изменить общественное мнение на Тайване: наблюдая за судьбой Украины, тайваньцы предпочтут «мирное воссоединение» с Китаем, а не войну, в которой неизбежно проиграют.

4. Никакого «конца истории» не случилось, западная гегемония будет продолжать разрушаться, а увидеть это Фукуяме мешают предрассудки: идеолог в нем победил ученого, поэтому он просто не в состоянии разглядеть, что мир неизбежно меняется.

Нельзя сказать, что нехитрые мысли Фейлуня отличаются особой оригинальностью, зато они хорошо показывают, что сегодня можно найти на страницах китайских медиа. Но именно этот текст я выбрал из-за того, что он выстроен вокруг Фукуямы – хотя кажется, что этот господин давно пропах нафталином и вышел из академической моды, в Китае к нему сформировалось особое отношение, балансирующее на грани ненависти и любви.

С ненавистью все понятно: в 1992 году, когда Фукуяма опубликовал «Конец истории», многие из нынешних китайских патриархов как раз учились в университетах. Утверждение об окончательной победе западного либерализма звучало обидно, но возразить было нечего: Советский союз лежит в руинах, а в Китае больше половины населения все еще живет в нищете. Но начиная с середины нулевых, когда стало понятно, что слухи о смерти истории сильно преувеличены, китайцы стали мстить за обиды молодости: даже нынешний глава китайского МИДа Ван И как-то раз упоминал, как безнадежно ошибся Фукуяма.

С любовью интереснее: если бы Фукуяма был оголтелым идеологом-либералом, на него давно махнули бы рукой – мало ли тех, кто предсказывал то развал Китая, то его неизбежную демократизацию. Но ведь он – довольно консервативный мыслитель, и даже свежие его книги еще читают в китайских университетах, рассуждая о деградации политических институтов в США. Одним словом, Фукуяма был не только врагом, но и учителем для многих из тех, кто сегодня в поте лица «создает смыслы» для Коммунистической партии.

Есть красивое исследование, которое показывает, что прогресс в науке происходит лишь после похорон - смерть звездного исследователя обычно ведет к прорывам в той области, где он трудился. Может быть поэтому китайские интеллектуалы и не перестают вспоминать в своих статьях человека, дни славы которого давно уже прошли. Им просто очень хочется сказать то, что мечтали произнести в юности: «Это не история умерла. Это вы, господин Фукуяма, скончались».

Китайские интеллектуалы о российско-украинском конфликте [4/4]: социальные сети и токсичная маскулинность

За последнюю неделю я много рассказывал о китайских интеллектуалах: о Чжэн Юнняне, который обвиняет в развязывании войны США, но призывает Китай к предельной осторожности; о Сунь Липине, резко критикующем Россию с либеральных позиций; и о Тянь Фейлуне, оптимистично настроенном в отношении перспектив Путина и советующим критикам России почитать Дугина.

Но помимо нескольких тысяч университетских профессоров, изощряющихся в создании элегантных аргументов, в Китае живет почти полтора миллиарда людей, для которых война – скорее повод для создания новых мемов или способ отвлечься от скучной работы на заводе где-нибудь в умирающем Шэньяне.

Риторика в социальных сетях – в основном пророссийская, а если точнее - антиамериканская. Глубинный китаец не слишком любит США, так что каждый раз радуется, когда кто-то открыто нарушает сложившийся либеральный миропорядок. Обо всех примерах не расскажешь, но очень показательный пост на Weibo цитирует в своем подкасте Мария Репникова: там Украина описывается как бывшая жена России, обижавшая общих детей – Донецк и Луганск, да еще и флиртовавшая с новым ухажером – США (который, впрочем, обещал жениться, но обманул). В комментариях пишут о том, что похожие семейные проблемы есть и у Китая – Тайвань ведь совсем отбился от рук.

И можно было бы сказать, что подобные выплески агрессии и пренебрежения вполне типичны для диванных воинов любой страны, но маскулинность – очень чувствительная тема для китайской культуры.

Моя китайская знакомая, учившаяся в США, смеялась, что если девушки-азиатки пользуются спросом на западном dating market, то вот парням-азиатам приходится непросто. Данные сайтов знакомств это подтверждают: азиатки вызывают у мужчин самый горячий интерес (больше, чем любая другая расовая группа, включая белых!), а вот среднестатистическая западная девушка, несмотря на регулярные посты в соцсетях против расизма и десяток песен BTS в спотифай, предпочитает встречаться с белыми мужчинами. У подросших отпрысков китайской элиты, вернувшихся домой после учебы в Гарварде, воспоминания о такой несправедливости наверняка вызывают фрустрацию. Впрочем, их товарищи-простолюдины, оставшиеся учиться в Китае, наблюдали примерно такую же картину. До ковида на кампусах китайских университетов иностранцы вовсю пользовались своими преимуществами – парочек формата «иностранец-китаянка» было немало, а вот наоборот – почти никогда.

Помимо личных разочарований, есть обеспокоенность и на государственном уровне: не так давно партия призвала устранить женственных звезд из массмедиа, а из детей в школах воспитывать «настоящих мужчин» – больше времени уделять спорту и демонстрации правильных ролевых моделей (возможно, речь о физруках). Идеал такого мужчины – главный герой Wolf Warrior 2, самого кассового фильма в китайской истории. Во второй части спецназовец в отставке отправляется в Африку, чтобы защитить местных жителей от агрессивных неоколониалистов. Он лихо расправляется со всеми врагами в духе второсортных американских боевиков 80-х и окружен любовью населения – достаточно установить на машину китайский флаг, чтобы толпа встречала его с ликованием. Такое поведение – голубая мечта многих китайских функционеров., и не случайно новый агрессивный стиль китайской дипломатии при Си Цзиньпине называют Wolf Warrior Diplomacy.

Отражают ли мемы об Украине подсознательное желание застенчивых китайских мальчиков быть похожими на того самого французского студента, когда-то встречавшегося с самой красивой девочкой на курсе? Или отчаяние тех, кто не может соответствовать маскулинному идеалу, который взваливает на слабые плечи сотрудников Alibaba великий лидер Си? Думаю, что все фрейдистские интерпретации – псевдонаучный бред, но наблюдать за маскулинизацией китайской культуры будет очень интересно.

​​Просто пара любопытных фактов и интересных графиков.

Многие войны удивительно популярны поначалу, но быстро становятся объектом всеобщей ненависти. В оглушающем потоке патриотизма первых месяцев сложно оставаться объективным, особенно если СМИ сливаются в едином хоре.

20 марта 2003 года, день вторжения американской армии в Ирак. 72% населения США одобряют войну. The New York Times утверждает, что даже самые миролюбивые американцы будут довольны, когда армия США добьется своих целей: «Если все сложится так, как мы надеемся, даже те, кто не согласен с самой логикой войны, будут довольны, почти против своей воли, распространением американского могущества».

Но уже в мае 2004 года, год спустя после начала войны, The New York Times выходит со знаменитыми извинениями: газета уделила недостаточно внимания проверке фактов, вводя заблуждение читателей. Операцию в Ираке поддерживают лишь чуть больше 50% населения. Войну, впрочем, уже не остановить.

К 2008 году только 38% американцев все еще считали вторжение в Ирак правильным решением. И это не рекорд: Вьетнам начинался с «рейтинга» в 61%, но за пять лет спустя опустился до 28%, Афганистан – с 93% до 49%.

​​Ребята из OK Russians сделали неплохое исследование – сопоставив официальные данные и собственные опросы, оценили, что за последний месяц из России уехало около 300 тысяч человек. Треть из них – айтишники, 57% – моложе 35 лет, а 68% считают, что эмиграция – это надолго или даже навсегда. Много ли это? Гораздо меньше, чем белых эмигрантов (от 2 до 5 млн человек), но примерно столько же, сколько евреев, бежавших из СССР в 1970-1988 гг.

Очевидно, что обычно утечка мозгов не приносит стране ничего хорошего. Тут можно вспомнить хрестоматийный рассказ об упадке немецкой науки после прихода нацистов к власти или судьбы стран третьего мира, где мечта любого талантливого выпускника - отправиться на заработки за границу.

Но эти истории – абсолютно банальны. Гораздо интереснее, что иногда массовое бегство из страны помогает экономическому росту. Эмигранты, даже самые идейные, редко становятся полноценной частью нового общества, а повисают где-то посередине, превращаясь в диаспору – странный осколок чужой культуры за рубежом. На русском есть отличная статья про китайцев-хуацяо, переселившихся в страны Восточной Азии. Именно они десятилетия спустя стали важной частью китайского экономического чуда.

Во-первых, они просто приносили деньги. Китайская модель экономического роста была ориентирована на экспорт и во многом зависела от притока иностранных инвестиций. Но кому в здравом уме придет в голову инвестировать деньги в нищее коммунистическое государство? Еще два десятилетия назад полубезумный диктатор едва ли не по своей воле довел здесь до голодной смерти десятки миллионов человек, а десять лет назад – добил интеллигенцию и ростки капитализма в ходе культурной революции.

Китайцы, жившие за границей, верили, что общность языка и культуры позволит им лучше договариваться с правительством и избежать совсем уж открытой экспроприации. К тому же у них остались семейные связи на родине – это помогало построить бизнес и гарантировать, что деньги не будут украдены. Важно и то, что вкладывались в Китай не только мелкие лавочники из Бангкока. Эмигрантам часто удавалось хорошо зарабатывать даже за границей: этнические китайцы и сейчас составляют 90% миллиардеров Сингапура, 84% - Малайзии, 57% - Индонезии. Для этих людей открывающийся Китай был не terra incognita, как для западных инвесторов, а самой большой бизнес-возможностью в жизни, которую точно нельзя было упустить.

Во-вторых, эмигранты приносили не только деньги, но и идеи. КПК в восьмидесятых вряд ли стала бы прислушиваться к мнению американских экспертов из МВФ или Всемирного банка, но советы соотечественников за рубежом иногда принимала всерьез. Например, Бао Юйган, бежавший из Китая в Гонконг в 1949 году и создавший огромную судоходную компанию, близко общался с Дэн Сяопином – считается, что именно гонконгский бизнесмен был одним из тех, кто убеждал коммунистов создать в стране свободные экономические зоны.

Впрочем, китайская история – скорее счастливое исключение. Русские белые эмигранты когда-то тоже мечтали помочь России, но надежда сменялась отчаянием, а отчаяние – обреченностью. Среди них было больше бедных интеллигентов, рассуждающих о судьбах России, чем тихих торговцев, открывающих свой магазин. Даже у самых богатых, вроде князя Юсупова, бизнес как-то не шел. На Сен-Женевьев-де-Буа, русском кладбище в Париже, есть сотни могил тех, кто успел прожить во Франции несколько десятилетий, но так и не сделал ничего, что было бы достойно эпитафии на могильной плите. У большинства из них там написаны лишь титулы из несуществующей уже страны – «кадет», «подпоручик», «князь».

Китайцы – мудрый народ, мыслящий вселенскими масштабами и планирующий даже не на годы, а на столетия вперед. В качестве подтверждения – одна уж очень красивая история. Начало 70-х годов, Пекин. Переговоры по сближению Китая и США – в самом разгаре. Генри Киссинджер, тогда еще советник по национальной безопасности при Никсоне, спрашивает Чжоу Эньлая, главу Госсовета и второе лицо в государстве после Мао: «Что вы думаете о результатах Великой французской революции?». Немного смутившись, китайский премьер скромно ответил: «Еще слишком рано об этом судить».

Говорят, что эту историю очень любил Киссинджер, восхищавшийся Китаем (и еще, конечно, восхищавшийся собственным стратегическим гением, который помог США временно подружиться со столь мудрым и опасным соперником). Как-то раз процитировала Чжоу Эньлая и Валентина Матвиенко – рассказывая о том, что результаты Октябрьской революции еще только предстоит оценить. В целом, не самая глупая мысль…

Жаль только, что эта история – не более чем байка, возникшая из-за недопонимания. Как позже рассказал переводчик, работавший на переговорах, Чжоу просто не понял, что вопрос был задан о революции 1789 г.: ему показалось, что речь идет о парижских событиях 1968 г. В начале 70-х их результаты и правда было сложно оценить, так что ничего особенного в словах Чжоу не было. И хотя достаточно пять минут погуглить, чтобы найти свидетельства переводчика, но некоторые хитрые профессора и не слишком образованные спичрайтеры продолжают по сотому разу использовать эту историю, чтобы рассказать о необыкновенной мудрости китайцев.

Вместе с иероглифом 危机 (кризис), вторая часть которого вовсе не означает «возможность» и проклятием «чтоб ты жил в интересные времена!», которого, несмотря на утверждения Роберта Кеннеди, не существовало в Китае, эта цитата – забавный пример того, как ошибка может помочь создать правильный образ для целой цивилизации.