КАСАНИЕ КОЧЕРГИНА
Лето - пора, когда потребность в радости очень велика.
Ни на кого не рассчитывайте. Не то что бы обманут (на это нужны усилия), а соврут и забудут. Успокоят себя обещанием. Это жанр такой. В момент когда говоришь, словно бы выполняешь, что сулил. Человек очаровался - ты успокоился, разошлись понимая друг друга.
А радости то нет!
Она в касании!
Это тоже жанр. Когда просто так, от потребности убедиться что ты сам(!) жив, преодолев не большие на самом деле трудности оказываешься перед дверью старого друга, живущего в другом городе и замираешь в ожидании. Жив, знаю, но насколько?
И в проеме видишь: Да, такой же! Кочергин! Эдик! Вам - Эдуард Степанович! Великий современный сценограф, работавший с Георгием Товстоноговым главным художником БДТ, с Додиным, Фокиным… - лучшими режиссерами. И он же выдающийся самобытный русский писатель с поразительными, накопленными биографией (которую не дай Бог вам повторить) книгами. «Ангелова кукла», «Крещеный крестами», «Житие Лидки Петроградской», «Дети моста лейтенант Шмидта»… Это еще не все. И на столе тексты новой книги.
А времени у Кочергина меньше, чем у нас чуть не в два раза. Три дня в неделю забирает, скажем так, сохранение здоровья.
Азарт, как в молодости. Доброжелательность, на которую посягала детская судьба многолетнего послевоенного беглеца из детских приемников домой в Питер, в надежде увидеть свою арестованную польскую мать, не утрачена. Мастерство и понимание жизни человеков в крови.
Вот и живет замечательный друг ( со своей верной Анечкой) моей летней радостью и недосягаемым примером сопротивления жизненным обстоятельствам.
Мы обнялись в его жилье в городе Пушкине, бывшем Царском Селе.
Касание произошло.
Живем.
Лето - пора, когда потребность в радости очень велика.
Ни на кого не рассчитывайте. Не то что бы обманут (на это нужны усилия), а соврут и забудут. Успокоят себя обещанием. Это жанр такой. В момент когда говоришь, словно бы выполняешь, что сулил. Человек очаровался - ты успокоился, разошлись понимая друг друга.
А радости то нет!
Она в касании!
Это тоже жанр. Когда просто так, от потребности убедиться что ты сам(!) жив, преодолев не большие на самом деле трудности оказываешься перед дверью старого друга, живущего в другом городе и замираешь в ожидании. Жив, знаю, но насколько?
И в проеме видишь: Да, такой же! Кочергин! Эдик! Вам - Эдуард Степанович! Великий современный сценограф, работавший с Георгием Товстоноговым главным художником БДТ, с Додиным, Фокиным… - лучшими режиссерами. И он же выдающийся самобытный русский писатель с поразительными, накопленными биографией (которую не дай Бог вам повторить) книгами. «Ангелова кукла», «Крещеный крестами», «Житие Лидки Петроградской», «Дети моста лейтенант Шмидта»… Это еще не все. И на столе тексты новой книги.
А времени у Кочергина меньше, чем у нас чуть не в два раза. Три дня в неделю забирает, скажем так, сохранение здоровья.
Азарт, как в молодости. Доброжелательность, на которую посягала детская судьба многолетнего послевоенного беглеца из детских приемников домой в Питер, в надежде увидеть свою арестованную польскую мать, не утрачена. Мастерство и понимание жизни человеков в крови.
Вот и живет замечательный друг ( со своей верной Анечкой) моей летней радостью и недосягаемым примером сопротивления жизненным обстоятельствам.
Мы обнялись в его жилье в городе Пушкине, бывшем Царском Селе.
Касание произошло.
Живем.
ОЛЕГ БАСИЛАШВИЛИ
Искусство быть достойным человеком
Искусство - это обретение?
Вероятно…
Господь вложил кое какие пристойные возможности в человека. Иным счастливцам присовокупил талант (который положил найти в себе самому и оправдать усилием). А орган контроля над своими подарками посчитал лишним, предоставив каждому определить степень уместности своего пребывания в мире других людей. (Ну, другие… Но люди все же… Многообразия хотел. А вон они как, без органа божественного контроля. Он, верно, расстраивается).
Бывает, к примеру, получил кто-то дар лицедейства, хоть в древней Греции на котурнах представлять модель человеческого устройства, хоть в японском Кабуки через ширму прыгать, хоть у нас перевоплощаться довольно натурально в придуманных похожих на живых персонажей, и законно гордится своим дополнением к Замыслу.
Завел выходит сын Божий искусство. Отец небесный не против.
Сохранение достоинства внутри актера (профессии соблазнительной и, как будто, асоциальной) - как по мне - главное качество, которое надо воспитать и беречь человеку искусства. А случается, что одарила судьба иного способностью независимо и достоверно изображать хоть злодея, хоть праведника, хоть пешего, хоть конного властелина, а в душе он мелковатый угодник, ищущий поощрительного похлопывания по плечу, или одобрительно подачки.
Достоинство художника не может, я думаю, быть ролью написанной не тобой. Вообще не может быть ролью. (Пусть я заблуждаюсь. Поумней меня люди пытались разобрать пару «гений и злодейство». Теорема не решена.)
Эк, меня занесло… Я ведь как раз хотел познакомить вас с радостным примером сочетания таланта и достоинства в нашем современнике, моем друге артисте и гражданине Олеге Валериановиче Басилашвили.
Кого только с неизменным блеском не изображал этот мастер. Сами знаете. Напоминать не буду. Он и сегодня на девяностом году со своей ровесницей блистательной Алисой Фрейндлих выходит на сцену прославленного питерского БДТ, где под руководством великого Товстоногова проработал десятилетия. И опять успех. Честный.
Я люблю Олега артиста и человека. (И без обиды отношусь к тому, что иногда меня называют (ну в шутку, разумеется) Бузыкиным по имени героя, которого сыграл Басилашвили в прекрасном «Осеннем марафоне», снятом моим другом Гией Данелией, который подарил мне и съемочную кепку, для поддержания образа.)
Мы с Олегом живем в разных городах, но связаны телефоном. С его красавицей женой Галей Мшанской - тогда музыкальным редактором —мы работали в конце шестидесятых на ленинградском ТВ, с дочерью Олей переписываемся. Вроде не теряем друг друга, а видимся редко.
И вот июнь двадцать четвертого. Лето. Мы сидим на его скромной даче в Репино под Питером.
Курим и разговариваем. Живые.
Хорошо.
Искусство быть достойным человеком
Искусство - это обретение?
Вероятно…
Господь вложил кое какие пристойные возможности в человека. Иным счастливцам присовокупил талант (который положил найти в себе самому и оправдать усилием). А орган контроля над своими подарками посчитал лишним, предоставив каждому определить степень уместности своего пребывания в мире других людей. (Ну, другие… Но люди все же… Многообразия хотел. А вон они как, без органа божественного контроля. Он, верно, расстраивается).
Бывает, к примеру, получил кто-то дар лицедейства, хоть в древней Греции на котурнах представлять модель человеческого устройства, хоть в японском Кабуки через ширму прыгать, хоть у нас перевоплощаться довольно натурально в придуманных похожих на живых персонажей, и законно гордится своим дополнением к Замыслу.
Завел выходит сын Божий искусство. Отец небесный не против.
Сохранение достоинства внутри актера (профессии соблазнительной и, как будто, асоциальной) - как по мне - главное качество, которое надо воспитать и беречь человеку искусства. А случается, что одарила судьба иного способностью независимо и достоверно изображать хоть злодея, хоть праведника, хоть пешего, хоть конного властелина, а в душе он мелковатый угодник, ищущий поощрительного похлопывания по плечу, или одобрительно подачки.
Достоинство художника не может, я думаю, быть ролью написанной не тобой. Вообще не может быть ролью. (Пусть я заблуждаюсь. Поумней меня люди пытались разобрать пару «гений и злодейство». Теорема не решена.)
Эк, меня занесло… Я ведь как раз хотел познакомить вас с радостным примером сочетания таланта и достоинства в нашем современнике, моем друге артисте и гражданине Олеге Валериановиче Басилашвили.
Кого только с неизменным блеском не изображал этот мастер. Сами знаете. Напоминать не буду. Он и сегодня на девяностом году со своей ровесницей блистательной Алисой Фрейндлих выходит на сцену прославленного питерского БДТ, где под руководством великого Товстоногова проработал десятилетия. И опять успех. Честный.
Я люблю Олега артиста и человека. (И без обиды отношусь к тому, что иногда меня называют (ну в шутку, разумеется) Бузыкиным по имени героя, которого сыграл Басилашвили в прекрасном «Осеннем марафоне», снятом моим другом Гией Данелией, который подарил мне и съемочную кепку, для поддержания образа.)
Мы с Олегом живем в разных городах, но связаны телефоном. С его красавицей женой Галей Мшанской - тогда музыкальным редактором —мы работали в конце шестидесятых на ленинградском ТВ, с дочерью Олей переписываемся. Вроде не теряем друг друга, а видимся редко.
И вот июнь двадцать четвертого. Лето. Мы сидим на его скромной даче в Репино под Питером.
Курим и разговариваем. Живые.
Хорошо.
СОЛДАТ ЦЫГАНОВ
И развела их мирная жизнь;
и нужда, и горе, и воспоминания о коротких победах, и короткие проводы товарищей, принявших смерть от врага, и сам враг на всех один, и одна надежда на лучшую запобедную жизнь, и вера в возвращение свое больше не единила их;
и вернулись они, и разбрелись по земле, и на долгие времена поселилась в них боль, ибо оказалось, что военные дни прожиты многими из них с пользой неповторимой и что нужны они были в те дни как никогда больше, а значит, дни эти были самыми счастливыми в их человеческой жизни;
и тянет их к своему прошлому, как нас тянет к их прошлому, потому что оно и наше;
и отведен один день для свидания всех со всеми, и едут они Девятого мая в Москву, и бродят, редеющие, среди нас, множащихся, и ищут в толпе людей, постаревших с последней встречи, как они сами;
и, найдя, обнимаются, и плачут, и смеются, и как пароль произносят: «А помнишь?..», и имя, и «Где он?», и с каждой весной все чаще на свой пароль получают отзыв: «Уже нет»;
и те, кто есть, идут вместе, и сдвигают пластиком крытые столы, и граненые стаканы тоже сдвигают, и старший по званию военных времен произносит горький тост за погибших, и другой – за тех, кто дошел до Победы, и оба этих тоста – за людей, которые, выстояв, заплатили миллионами жизней, а каждый погибший – своей единственной жизнью; и горько им.
За живых и погибших.
За погибших и живых... Это и за Цыганова Николая Гурьевича, за его геройскую, как у всех, кто пал под Москвой, смерть, за его имя на братской могиле и за его же долгую – от четвертого до последнего дня войны – солдатскую жизнь, за оборону Сталинграда, взятие Варшавы и за его же имя на стене рейхстага.
Он пришел в команду истребителей танков второго полка «Московский рабочий», потому что был в свои шестнадцать лет московским рабочим вместе с отцом Гурием Елисеевичем, и мать сказала: «Береги отца».
Отца он не уберег, и самого его убивали, но он не погиб у подмосковной деревеньки, хотя и похоронен был однополчанами заживо.
Моряки вынесли мальчишку с поля боя, он отлежался – и снова на фронт на Волгу, потом в госпиталь – и на Вислу, потом в госпиталь – и на Шпрее. И добрался-таки до Берлина, несмотря на пять пулевых, четырнадцать осколочных и три штыковых ранения.
И вернулся домой в сорок пятом полковой разведчик Цыганов Николай Гурьевич, двадцати лет от роду, и стал жить после Победы...
А теперь в отведенный им день ищет кого-нибудь из живых своих товарищей, чтобы сдвинуть с ними граненые стаканы, и не находит уже...
И развела их мирная жизнь;
и нужда, и горе, и воспоминания о коротких победах, и короткие проводы товарищей, принявших смерть от врага, и сам враг на всех один, и одна надежда на лучшую запобедную жизнь, и вера в возвращение свое больше не единила их;
и вернулись они, и разбрелись по земле, и на долгие времена поселилась в них боль, ибо оказалось, что военные дни прожиты многими из них с пользой неповторимой и что нужны они были в те дни как никогда больше, а значит, дни эти были самыми счастливыми в их человеческой жизни;
и тянет их к своему прошлому, как нас тянет к их прошлому, потому что оно и наше;
и отведен один день для свидания всех со всеми, и едут они Девятого мая в Москву, и бродят, редеющие, среди нас, множащихся, и ищут в толпе людей, постаревших с последней встречи, как они сами;
и, найдя, обнимаются, и плачут, и смеются, и как пароль произносят: «А помнишь?..», и имя, и «Где он?», и с каждой весной все чаще на свой пароль получают отзыв: «Уже нет»;
и те, кто есть, идут вместе, и сдвигают пластиком крытые столы, и граненые стаканы тоже сдвигают, и старший по званию военных времен произносит горький тост за погибших, и другой – за тех, кто дошел до Победы, и оба этих тоста – за людей, которые, выстояв, заплатили миллионами жизней, а каждый погибший – своей единственной жизнью; и горько им.
За живых и погибших.
За погибших и живых... Это и за Цыганова Николая Гурьевича, за его геройскую, как у всех, кто пал под Москвой, смерть, за его имя на братской могиле и за его же долгую – от четвертого до последнего дня войны – солдатскую жизнь, за оборону Сталинграда, взятие Варшавы и за его же имя на стене рейхстага.
Он пришел в команду истребителей танков второго полка «Московский рабочий», потому что был в свои шестнадцать лет московским рабочим вместе с отцом Гурием Елисеевичем, и мать сказала: «Береги отца».
Отца он не уберег, и самого его убивали, но он не погиб у подмосковной деревеньки, хотя и похоронен был однополчанами заживо.
Моряки вынесли мальчишку с поля боя, он отлежался – и снова на фронт на Волгу, потом в госпиталь – и на Вислу, потом в госпиталь – и на Шпрее. И добрался-таки до Берлина, несмотря на пять пулевых, четырнадцать осколочных и три штыковых ранения.
И вернулся домой в сорок пятом полковой разведчик Цыганов Николай Гурьевич, двадцати лет от роду, и стал жить после Победы...
А теперь в отведенный им день ищет кого-нибудь из живых своих товарищей, чтобы сдвинуть с ними граненые стаканы, и не находит уже...
ГОРЕ…
Ушла Анна Дмитриева невероятной красоты человек.
Мой ближайший многолетний, сердечный друг…
Пустота душит.
И вы знали её. Дочь Владимира Дмитриева великого сценографа, главного художника того довоенного МХАТа, друга Булгакова, сама Аня, красивая женщина, великая теннисистка, (многократная абсолютная чемпионка), выдающийся телевизионный спортивный комментатор и организатор лучших спортивных программ. Образованная, умная, тонко понимающая все, добрая, терпимая… Глава большой и прекрасной семьи - детей, внуков, правнуков… Из той, из уходящей московской интеллигенции. Или ушедшей уже?
Ане и соврать было неловко. Один раз за нашу полувековую дружбу с ней, с ее мужем Дмитрием и детьми Мариной и Митей я пытался обмануть её в мелочи и помню до сих пор, хотя она даже не упрекнула.
Эта карточка, видимо последняя. 5 мая. Пасха. Праздник был домашним всегда. И готовила Аня прекрасно. Как её мама Марина Владимировна. И как моя.
Господи, ну как напишешь о счастье человеческого общения, ушедшем навсегда?!
Ушла Анна Дмитриева невероятной красоты человек.
Мой ближайший многолетний, сердечный друг…
Пустота душит.
И вы знали её. Дочь Владимира Дмитриева великого сценографа, главного художника того довоенного МХАТа, друга Булгакова, сама Аня, красивая женщина, великая теннисистка, (многократная абсолютная чемпионка), выдающийся телевизионный спортивный комментатор и организатор лучших спортивных программ. Образованная, умная, тонко понимающая все, добрая, терпимая… Глава большой и прекрасной семьи - детей, внуков, правнуков… Из той, из уходящей московской интеллигенции. Или ушедшей уже?
Ане и соврать было неловко. Один раз за нашу полувековую дружбу с ней, с ее мужем Дмитрием и детьми Мариной и Митей я пытался обмануть её в мелочи и помню до сих пор, хотя она даже не упрекнула.
Эта карточка, видимо последняя. 5 мая. Пасха. Праздник был домашним всегда. И готовила Аня прекрасно. Как её мама Марина Владимировна. И как моя.
Господи, ну как напишешь о счастье человеческого общения, ушедшем навсегда?!
Эти фотографии Аниной теннисной молодости подобрал и подготовил её внук Кирилл. Полюбуйтесь: