Памятная доска Елены Бараковой в «пантеоне» ректоров СОГУ.

Елена Евстафьевна была первой женщиной-прокурором области на Северном Кавказе (предположительно, и во всем СССР). Была репрессирована вслед за супругом, писателем Гино Бараковым. Гино был расстрелян в 1937 году, их единственный сын Амзор геройски погиб во время ВОВ. Сама Елена Евстафьвна прожила до старости, проработав в образовании и воспитав двух дочерей. Подробнее о ее судьбе – здесь.

(А вообще, конечно, такой вопрос к составителям таблички: неужели год окончания Еленой аспирантуры Высшего коммунистического института просвещения — более важная веха ее биографии, чем то, что она была репрессирована по полит.статье и провела несколько лет на каторге, пася скот, потому что была женой «врага народа» Гино Баракова?)

«То, с чем я столкнулась, то, что я там увидела, потрясло меня. Самое буйное мое воображение не способно было это представить. Вздыбленная, вспоротая, перевернутая земля, на которой и в щелях которой копошились такие же серые, как эта земля, люди, а если точнее — тени людей, одетые в грязные, убогие лохмотья. Изможденные серо-коричневые лица производили жуткое впечатление. Первое же знакомство с производством и лагерным бытом позволило мне понять две вещи: первое — в сохранении жизни этих несчастных людей серьезно никто не заинтересован, главная их беда — голод и истощение. Второе — единственная служба в этой системе, не являющаяся врагом заключенных, — медики, при всей ограниченности их прав и возможностей. Под флагом этого понимания прошла вся 12-летняя моя работа в лагере…

Осужденные по 58-й, политической статье, а они составляли большинство «списочного состава», резко ослаблены, истощены. Убогое, некалорийное питание. Отпускаемые по скудным нормам продукты для лагерного котла по пути к котлу и из котла беззастенчиво расхищались…
Почти не было дня, чтобы не привозили с участка в больницу или морг умерших в забое от общего переохлаждения организма. Отморожения были явлением массовым. Отмороженные пальцы рук и ног амбулаторно «скусывались» в день по целому тазику.
Я была потрясена всем этим. Конфликты с начальством начались чуть ли не с первых дней <…>

Кусок не лез в горло, и сон не шел. Я чувствовала, что нахожусь на грани катастрофы, нервного срыва. Я писала рапорты во все эшелоны дальстроевской власти, вплоть до самого начальника Дальстроя… без какого-либо успеха. Лагерная администрация, охрана смотрели на меня с неприязнью и удивлением. Начальник отряда ВОХР сказал мне как-то:

— Что-то вы больно печетесь о врагах нашего народа и нашей Родины. Смотрите, чтоб не кончили плохо».
— из мемуаров врача Нины Владимировны Савоевой-Гокинаевой (1916-2003), с 1940 по 1972 годы проработавшей в колымских санчастях и больницах. «Мама Черная» – так называли ее благодарные колымские политзэки. Сложный образ Нины Савоевой запечатлен в рассказе Варлама Шаламова (которому она спасла жизнь) «Перчатка».

" Мы никому не отдадим нашу землю" Цхивал 1991г.

Умная, редкая личность, получился очень интересный разговор. Спасибо, Алана!

(Да, немного дурацкий кликбейтный заг, ничего не поделать. Выдохнули и читаем.)

Куы уай æфхæрд, уæддæр-иу базон уарзын,
Ыссудз цырагъау, макуы ахуысс, ма.
Мæ ныфс, мæ зæрдæ, тохвæразон разын,
Цæмæй дын зæхх гыццийы къух ысуа.

Хостыхъоты Зинæ
"Мæ зæрдæ"
#рухс_ссудз
#рс_поэзи

Мария, осетинка, дочь полковника Федора (Татаркана) Гусова (1851-1913). Владикавказ. Терская область, 1910-е гг.