Семь лет назад полицаи из Иристонского ОВД Владикавказа прямо у себя в околотке запытали до смерти жителя Северной Осетии Владимира Цкаева.

Шесть лет его вдова Земфира и все мы бились за то, чтобы восторжествовало правосудие. Восторжествовало хоть как, вопреки усилиям полицейских, следователей и суда.

Сегодня, семь лет спустя, просто вспоминаем Владимира — мужа и отца, который, я хочу верить, видит сейчас, какими прекрасными растут его дети и как отдала себя всю борьбе за правду каноническая осетинская женщина Зифа.

Николай Жуков, журналист издания «Такие дела», написал один из главных текстов о «деле Цкаева» осенью прошлого года.

Обязательно прочитайте этот очень важный материал.

Недавно мне на глаза попалась старая статья из журнала «Горец», озаглавленная в духе дамских бульварных романов: «БУКЕТ ДЛЯ ИЛЕНЬКИ. ОДНА ТАЙНА НА ДВОИХ». Название соответствует тексту, который написан в таком же приторно-пафосном стиле, с придыханием. Как вам, например, такое: «…малышка выросла в писаную красавицу, словно сошедшую с полотен Рафаэля». Там таких опусов много, на мой скромный взгляд, они сильно мешают воспринимать историю всерьез.

Если коротко – она о якобы любви знаменитого народного артиста Мстислава Ростроповича и осетинской артистки Цицилии Джатиевой. Почему «якобы»? Потому что в открытом доступе нет ни одного документального подтверждения правдивости этой истории, кроме, собственно, статьи в «Горце», автор которой ссылается на слова очевидцев. Ни писем, ни совместных фотографий, ни каких-то посвящений объекту романтических чувств, как это часто бывает у влюбленных творческих личностей. Ну и давайте вспомним, что Ростропович всю жизнь был женат на Вишневской (которую автор статьи небрежно упомянул мимоходом), об их истории написано миллион статей, вот хотя бы свежая из журнала «Новый очаг» (ex. «Домашний очаг»). Так что вопрос, кого любил или не любил великий композитор, остается открытым. Да это и неважно, на самом деле.

Меня поражает (и возмущает) другое. Цецилия Джатиева была звездой своего времени. Солисткой Северо-Осетинской Государственной филармонии, артисткой труппы Северо-Осетинского драматического театра, играла Дездемону, Корделию. Да, может быть ей не досталось всероссийской славы, но она была известна на Севере и Юге Алании, автор статьи правильно называет ее «по-настоящему народной артисткой». Музыкальное сообщество республики ее помнит, в стенах филармонии устраивают музыкальные вечера в ее честь. Но лонгриды почему-то посвящаются тому факту, что она была пассией известного бабника Ростроповича.

Или вот еще знаменитая в Оснете легенда, что женой десятого президента Франции Раймонда Пуанкаре была некая Елена (или Лейла, по другим сомнительным источникам) Алдатова. Эта история вообще не выдерживает никакой критики, потому что настоящую жену Пуанкаре звали Генриетта Аделина Бенуччи и родилась она во Франции, в местечке под названием Пасси. Всё легко гуглится. Но почему-то очень хочется выдать желаемое за действительное и гордиться тем, что женой зарубежного президента была осетинка по происхождению. Сомнительный повод для гордости, честно.

Послушайте. Нас, осетинских женщин, можно и нужно ценить не за то, что нами были очарованы какие-то известные личности, не за то, что мы чьи-то жены, музы и несбывшиеся любови. Не в этом наша ценность. У нас много собственных достижений и побед. У Цецилии Джатиевой, у тебя, у меня.

Листала сборник «Ирон музыкалон сфæлдыстад» 1948 года, который начинается с таких шедевров, как «Сталины кадæг» и «Ворошиловы зарæг». Смеясь, обнаружила вдруг ту самую малоизвестную песнь о героине ВОВ Вере Салбиевой.

Были у меня подозрения, что это произведение представляет собой скорее госзаказ, чем истинный хъайтарон зарæг, вырвавшийся из самого сердца народа. Теперь сомнений почти нет. Его «народность» примерно такая же, как у соседствующего с ним в сборнике «Сталинон Конституцийы зарæг». Ну не складывали у нас героических песен о женщинах, и этого не смогли изменить ни война, ни 70 лет советской власти. Основой архетипа воина в нашей культуре остаётся маскулинность, кто бы сколько ни пытался притягивать за уши полумифических скифских и сарматских амазонок. По этой же причине многие наши бабушки до конца жизни скрывали своё участие в ВОВ.

Вера Салбиева была великой осетинской героиней. Но жанр женской героической песни для осетинской культуры остаётся чуждым. Пока что. :)

Памятная доска Елены Бараковой в «пантеоне» ректоров СОГУ.

Елена Евстафьевна была первой женщиной-прокурором области на Северном Кавказе (предположительно, и во всем СССР). Была репрессирована вслед за супругом, писателем Гино Бараковым. Гино был расстрелян в 1937 году, их единственный сын Амзор геройски погиб во время ВОВ. Сама Елена Евстафьвна прожила до старости, проработав в образовании и воспитав двух дочерей. Подробнее о ее судьбе – здесь.

(А вообще, конечно, такой вопрос к составителям таблички: неужели год окончания Еленой аспирантуры Высшего коммунистического института просвещения — более важная веха ее биографии, чем то, что она была репрессирована по полит.статье и провела несколько лет на каторге, пася скот, потому что была женой «врага народа» Гино Баракова?)

«То, с чем я столкнулась, то, что я там увидела, потрясло меня. Самое буйное мое воображение не способно было это представить. Вздыбленная, вспоротая, перевернутая земля, на которой и в щелях которой копошились такие же серые, как эта земля, люди, а если точнее — тени людей, одетые в грязные, убогие лохмотья. Изможденные серо-коричневые лица производили жуткое впечатление. Первое же знакомство с производством и лагерным бытом позволило мне понять две вещи: первое — в сохранении жизни этих несчастных людей серьезно никто не заинтересован, главная их беда — голод и истощение. Второе — единственная служба в этой системе, не являющаяся врагом заключенных, — медики, при всей ограниченности их прав и возможностей. Под флагом этого понимания прошла вся 12-летняя моя работа в лагере…

Осужденные по 58-й, политической статье, а они составляли большинство «списочного состава», резко ослаблены, истощены. Убогое, некалорийное питание. Отпускаемые по скудным нормам продукты для лагерного котла по пути к котлу и из котла беззастенчиво расхищались…
Почти не было дня, чтобы не привозили с участка в больницу или морг умерших в забое от общего переохлаждения организма. Отморожения были явлением массовым. Отмороженные пальцы рук и ног амбулаторно «скусывались» в день по целому тазику.
Я была потрясена всем этим. Конфликты с начальством начались чуть ли не с первых дней <…>

Кусок не лез в горло, и сон не шел. Я чувствовала, что нахожусь на грани катастрофы, нервного срыва. Я писала рапорты во все эшелоны дальстроевской власти, вплоть до самого начальника Дальстроя… без какого-либо успеха. Лагерная администрация, охрана смотрели на меня с неприязнью и удивлением. Начальник отряда ВОХР сказал мне как-то:

— Что-то вы больно печетесь о врагах нашего народа и нашей Родины. Смотрите, чтоб не кончили плохо».
— из мемуаров врача Нины Владимировны Савоевой-Гокинаевой (1916-2003), с 1940 по 1972 годы проработавшей в колымских санчастях и больницах. «Мама Черная» – так называли ее благодарные колымские политзэки. Сложный образ Нины Савоевой запечатлен в рассказе Варлама Шаламова (которому она спасла жизнь) «Перчатка».

" Мы никому не отдадим нашу землю" Цхивал 1991г.

Умная, редкая личность, получился очень интересный разговор. Спасибо, Алана!

(Да, немного дурацкий кликбейтный заг, ничего не поделать. Выдохнули и читаем.)