дебютная картина Селин Сон «Прошлые жизни» вызывает то мягкие раскаты смеха, то сжимающее изнутри чувство утраты и смирения перед ней, а вообще — трогательно рассказывает историю первой любви, связанности человеческих судеб и необходимости отпускать прошлое.

Нора и Хэ Сон выросли вместе — вместе бегали в парке, смеялись на уроках, засыпали друг у друга на коленках. но семья Норы уехала в США, ее тропинка лежала вверх по лестнице — к мечтам о Нобелевке, Нью-Йорку и большой литературе, его — налево, ровно и прямо — к непримечательной корейской жизни. символичный кадр, и из множества подобных создается удивительная поэтичность этого кино.

в 12 лет расстались, через 12 лет нашлись в сети, ещё через 12 — он прилетел в Нью-Йорк. может, это то самое корейское «инь-ён» — «провидение», «судьба», призрачная связь людей друг с другом? может быть, но только если эта жизнь уже стала прошлой.

Хираяма в «Идеальных днях» говорил: «потом — это потом, сейчас — это сейчас». Нора же могла бы сказать: «раньше — это раньше, сейчас — это сейчас». и «сейчас» так вышло, два человека друг для друга стали теми, кто уходит. что на наше прошлое, уезжающее на такси в аэропорт, нужно смотреть со стороны, с принятием, несмотря на застывшее на ресницах сияние грусти.

кадр прощания в 12 удивительно накладывается на прощание в 34 и закрывает собой дверь в прошлое Норы. снятая будто в предрассветном свечении, картина заканчивается этим восходом новой жизни. ведь просто так вышло, что нужно уметь отпускать.

#кино

хаос пластиковых стаканчиков, завывание гитары, паршивый принцип «будешь давать — будешь жить» и ящики, ящики, ящики. «комната уже слилась с миром за стенами общаги и была словно брусок уличной чистоты, задвинутый в затхлый массив здания, словно ящик». спектакль Театра Моссовета «Общага на крови» оказался очень внимателен к деталям текста Иванова. сцена, заставленная ящиками, действительно напоминала один из них, и во всем этом пластиковом мире сигаретным дымом и запахом кофе дребезжала безнадега.

жизнь в общаге, в этой дыре безысходности, подавляет в героях Иванова людей, зато будто пробуждает литературные архетипы. Иван, как Венечка Ерофеев, беспросветно пьет и с трудом опохмеляется, но не от низости — от знания какой-то светлой и невыносимой в этом мире истины. а Отличник, мечтательный, слышащий шум моря с острова Тенерифе и верящий в добро там, где верить не во что, так напоминает блаженного, «христовенького» князя Мышкина.

в тексте Иванов акцентирует внимание на образе окна, вертикально выстраивает художественный мир — от общаги к небу. в сценографии нет окон, там другие границы и пороги. двери — отделяющие и отдаляющие людей друг от друга. лестница на крышу на авансцене — единственный выход из общаги, ведущий то ли к звездам и Богу, то ли вниз — к кроваво-тихому концу. чтобы жить не в «общаге на крови», а «в общаге на любви». наверное, поэтому в спектакле летящего вниз Отличника бережно подхватывают руки таких же «безмерно и беспредельно молодых и счастливых», и все равно отчаявшихся и одиноких. Бог дописывает роман о них, но отстраненно и безучастно, не в силах что-либо изменить, но в силах поставить точку.

#театр