«Предисловие к небу».
Портрет поэта Лауры Цаголовой
https://t.me/lauraslovo
2016 год, 50х60 см, холст/масло
Портрет поэта Лауры Цаголовой
https://t.me/lauraslovo
2016 год, 50х60 см, холст/масло
"ПОРА!"
2019 г.
_
И СЛЫШАЛ ОН ГОЛОС...
Посмотри на меня, бача!
Нам до Родины - по прямой.
Был по душу твою почат
неба краешек заревой.
Был отпущен глоток воды:
родниковый у правды вкус!
Надо вырваться за бинты,
чтобы не потерять курс.
Посмотри на меня, сержант!
Не пытайся закрыть глаза!
Тяжким грузом таких Шинданд
на столетие нанизал.
Мол, откорчатся на ветру -
пообносятся до кости...
Только мученик по утру
может заново прорасти.
Посмотри на меня, сынок!
Я сегодня тебе - указ.
Остаётся один рывок
до вершины, где все за нас.
Трудно в гору идти, пока
есть надежда уйти с горы.
Пограничные облака
крепко заперты до поры.
Я на время сошёл с Креста,
чтоб нательный твой полегчал...
Не смотри на смерть! Перестань!
Я, к тельняшке твоей, бача,
оглушённый войной, припал,
чтобы верный заслышать бой.
Нам до вечности - перевал.
Посмотри на Меня!
Живой?
(с) Лаура Цаголова
https://t.me/lauraslovo
2019 г.
_
И СЛЫШАЛ ОН ГОЛОС...
Посмотри на меня, бача!
Нам до Родины - по прямой.
Был по душу твою почат
неба краешек заревой.
Был отпущен глоток воды:
родниковый у правды вкус!
Надо вырваться за бинты,
чтобы не потерять курс.
Посмотри на меня, сержант!
Не пытайся закрыть глаза!
Тяжким грузом таких Шинданд
на столетие нанизал.
Мол, откорчатся на ветру -
пообносятся до кости...
Только мученик по утру
может заново прорасти.
Посмотри на меня, сынок!
Я сегодня тебе - указ.
Остаётся один рывок
до вершины, где все за нас.
Трудно в гору идти, пока
есть надежда уйти с горы.
Пограничные облака
крепко заперты до поры.
Я на время сошёл с Креста,
чтоб нательный твой полегчал...
Не смотри на смерть! Перестань!
Я, к тельняшке твоей, бача,
оглушённый войной, припал,
чтобы верный заслышать бой.
Нам до вечности - перевал.
Посмотри на Меня!
Живой?
(с) Лаура Цаголова
https://t.me/lauraslovo
«ЛЕДЯНОЙ ПОХОД - СКВОЗЬ ВРЕМЕНА»
(2017 г.)
холст/масло; 100х200 см
***
Под мерный хруст армейского сукна
их вынесло на русскую равнину.
Стояла ночь, как память холодна,
за спинами представленных к помину.
Натружена походом ледяным,
глотала степь твердеющие слёзы,
пока метель дыханием парным
толкала обречённые обозы.
Тянули лямку кони-бурлаки,
влачили замордованных войною.
Архангеловы вечные полки
испытывали верных пеленою.
Колючей, обжигающей, да так,
чтоб злее пульс выносливости волчьей.
Казалось, чем решительнее мрак,
тем смертные шеренги непорочней.
Слова молитвы с песней казаков
мешались в неразборчивые стоны.
И блик непререкаемых веков
ложился на имперские погоны.
Последние источники тепла,
крестов нательных тяжкие вериги,
венчали безымянные тела
избранников, ничтожных и великих.
2017 г.
@ Лаура Цаголова
https://t.me/lauraslovo
(2017 г.)
холст/масло; 100х200 см
***
Под мерный хруст армейского сукна
их вынесло на русскую равнину.
Стояла ночь, как память холодна,
за спинами представленных к помину.
Натружена походом ледяным,
глотала степь твердеющие слёзы,
пока метель дыханием парным
толкала обречённые обозы.
Тянули лямку кони-бурлаки,
влачили замордованных войною.
Архангеловы вечные полки
испытывали верных пеленою.
Колючей, обжигающей, да так,
чтоб злее пульс выносливости волчьей.
Казалось, чем решительнее мрак,
тем смертные шеренги непорочней.
Слова молитвы с песней казаков
мешались в неразборчивые стоны.
И блик непререкаемых веков
ложился на имперские погоны.
Последние источники тепла,
крестов нательных тяжкие вериги,
венчали безымянные тела
избранников, ничтожных и великих.
2017 г.
@ Лаура Цаголова
https://t.me/lauraslovo
Из воспоминаний флигель-адъютанта В.В. Свечина:
«...Подойдя к контуженному (Сиволенко), я увидел одно из тех хороших, открытых, привлекательных простонародных лиц, которые особенно часто встречаются среди жителей Полтавской, Черниговской и других малороссийских губерний, всегда дававших прекрасных солдат.
<...>Я приколол к его рубахе Георгиевскую медаль и сказал, что передаю ему от имени Государя Императора особо сердечное спасибо за службу и за тот геройский дух, который он сохранил среди страданий. Тогда его взоры оживились, в них появился внезапно огонек...
- Покорнейше благодарю, Ваше Высокоблагородие... - начал он, но засим, видимо от волнения и под влиянием сильных болей, забывая обычные уставные формулы, он продолжил, пересыпая русскую речь малороссийскими словами, просто, душевно. - Премного благодарны Государю Императору за их милость... Нам тут хорошо - уход, что за господами... А они, Государь-то, и так нас наградили, що нас грешных посетили...
- Ваше Высокоблагородие, - продолжал он, все более и более волнуясь, - у Государя такие глаза, що в жисть не бачил - до смерти не забуду. Люди говорили, що ему до нас дила нет... Теперь я знаю - то злодеи, хуже немца - все брешут... Уж мене теперь сего не скажут... Колы Бог даст, выдужаю - убью всякого, хто скаже що такое подобное...
Я видел его глаза и знаю теперь правду. В них слезы были, вот те Христос, сам видел. Сказать - не поверят: Царь, Император Рассейский, да плаче... Смотрил на нас, искалеченных, и плакал... Знать, жалел. Видно, правду в полку учили, когда сказывали, що мы для него, як дети. Как есть отец по детям и плаче...
Ваше Высокоблагородие, помирать буду - не забуду его глаз... Как посмотрил на мене, проходя, точно солнышко в душонку мою заглянуло, ажно жарко стало, и болесть как будто полегчала. Верите ли, Ваше Высокоблагородие, до сих пор все вижу его глаза! Я не один так говорю - спросите, Ваше Высокоблагородие, кого угодно из наших ребят - уси то же скажут...
В эту минуту с разных сторон палаты послышались многочисленные голоса:
- Так точно, Ваше Высокоблагородие, верно, это так, одно слово - правда, покорнейше благодарим Его Императорское Величество... Пошли Им Господь здоровья.
Все, кто был в силах, приподнялись на койках, осеняли себя крестным знамением, у многих на глазах были слезы.
/…/ По возвращении моем в Петроград я представил Государю всеподданейший доклад об исполнении возложенного на меня поручения... Два с небольшим месяца спустя, на одном из моих дежурств, Государь, как только меня увидел, сказал: - «Вчера я получил известие о смерти Сиволенки. Командующий войсками доносит, что он последнее время безумно страдал. При таких условиях это, конечно, к лучшему, но мне очень жаль, что я его не увижу... Я надеялся, что он поправится и хотел обеспечить ему тихую и спокойную жизнь...».
«...Подойдя к контуженному (Сиволенко), я увидел одно из тех хороших, открытых, привлекательных простонародных лиц, которые особенно часто встречаются среди жителей Полтавской, Черниговской и других малороссийских губерний, всегда дававших прекрасных солдат.
<...>Я приколол к его рубахе Георгиевскую медаль и сказал, что передаю ему от имени Государя Императора особо сердечное спасибо за службу и за тот геройский дух, который он сохранил среди страданий. Тогда его взоры оживились, в них появился внезапно огонек...
- Покорнейше благодарю, Ваше Высокоблагородие... - начал он, но засим, видимо от волнения и под влиянием сильных болей, забывая обычные уставные формулы, он продолжил, пересыпая русскую речь малороссийскими словами, просто, душевно. - Премного благодарны Государю Императору за их милость... Нам тут хорошо - уход, что за господами... А они, Государь-то, и так нас наградили, що нас грешных посетили...
- Ваше Высокоблагородие, - продолжал он, все более и более волнуясь, - у Государя такие глаза, що в жисть не бачил - до смерти не забуду. Люди говорили, що ему до нас дила нет... Теперь я знаю - то злодеи, хуже немца - все брешут... Уж мене теперь сего не скажут... Колы Бог даст, выдужаю - убью всякого, хто скаже що такое подобное...
Я видел его глаза и знаю теперь правду. В них слезы были, вот те Христос, сам видел. Сказать - не поверят: Царь, Император Рассейский, да плаче... Смотрил на нас, искалеченных, и плакал... Знать, жалел. Видно, правду в полку учили, когда сказывали, що мы для него, як дети. Как есть отец по детям и плаче...
Ваше Высокоблагородие, помирать буду - не забуду его глаз... Как посмотрил на мене, проходя, точно солнышко в душонку мою заглянуло, ажно жарко стало, и болесть как будто полегчала. Верите ли, Ваше Высокоблагородие, до сих пор все вижу его глаза! Я не один так говорю - спросите, Ваше Высокоблагородие, кого угодно из наших ребят - уси то же скажут...
В эту минуту с разных сторон палаты послышались многочисленные голоса:
- Так точно, Ваше Высокоблагородие, верно, это так, одно слово - правда, покорнейше благодарим Его Императорское Величество... Пошли Им Господь здоровья.
Все, кто был в силах, приподнялись на койках, осеняли себя крестным знамением, у многих на глазах были слезы.
/…/ По возвращении моем в Петроград я представил Государю всеподданейший доклад об исполнении возложенного на меня поручения... Два с небольшим месяца спустя, на одном из моих дежурств, Государь, как только меня увидел, сказал: - «Вчера я получил известие о смерти Сиволенки. Командующий войсками доносит, что он последнее время безумно страдал. При таких условиях это, конечно, к лучшему, но мне очень жаль, что я его не увижу... Я надеялся, что он поправится и хотел обеспечить ему тихую и спокойную жизнь...».