Forwarded from ЗДЕСЬ БЫЛ МАЙК
«Случился день рождения и у меня.
Я почти никогда не выделял этот день среди других, но Боб сказал, чтобы я вечером непременно приезжал к сестрам Липовским на Киевскую улицу, только просил не опаздывать.
Ничего не подозревая, я приехал в означенное время и был удивлен, что на мой звонок никто не открыл. Но дверь была чуть-чуть приоткрыта, и я заглянул в коридор.
В полной темноте горели свечи, и, когда я сделал шаг, зазвучала Across The Universe в интерпретации Дэвида Боуи, и из темных проемов дверей стали вылетать разноцветные шары. Я так и стоял совершенно ошарашенный, а когда включился свет, вся квартира оказалась полна людей.
Я был очень расстроган, такого направленного проявления любви и внимания мне не приходилось раньше испытывать никогда».
Из книжки Всеволода Гаккеля «Аквариум как способ ухода за теннисным кортом».
Сегодня у прекрасного Всеволода Яковлевича действительно день рождения.
Я почти никогда не выделял этот день среди других, но Боб сказал, чтобы я вечером непременно приезжал к сестрам Липовским на Киевскую улицу, только просил не опаздывать.
Ничего не подозревая, я приехал в означенное время и был удивлен, что на мой звонок никто не открыл. Но дверь была чуть-чуть приоткрыта, и я заглянул в коридор.
В полной темноте горели свечи, и, когда я сделал шаг, зазвучала Across The Universe в интерпретации Дэвида Боуи, и из темных проемов дверей стали вылетать разноцветные шары. Я так и стоял совершенно ошарашенный, а когда включился свет, вся квартира оказалась полна людей.
Я был очень расстроган, такого направленного проявления любви и внимания мне не приходилось раньше испытывать никогда».
Из книжки Всеволода Гаккеля «Аквариум как способ ухода за теннисным кортом».
Сегодня у прекрасного Всеволода Яковлевича действительно день рождения.
Forwarded from Терри Пратчетт и Ироничные фантасты
– А я ничего и не говорила, – мягко произнесла нянюшка Ягг.
– Знаю! Я прямо-таки слышу, как ты ничего не говоришь. Молчание у тебя – мертвец позавидует!
🖋️Терри Пратчетт
– Знаю! Я прямо-таки слышу, как ты ничего не говоришь. Молчание у тебя – мертвец позавидует!
🖋️Терри Пратчетт
Дамы и Господа
Forwarded from Anna_Russ
Я смиримость со злом за отсутствием сил
Долго грел на терпимом огне
А сегодня я встал и внутри ощутил
Как добро побеждает во мне
Можно взять да и жить, никого не предав
Не подставив и не обругав
Не грозя кулаком, не желая вреда
И булыжник не пряча в рукав
Я усну, в кой-то веки разжав кулаки
Но не руки же мне опускать
Я не сдамся не то чтобы злу вопреки
А не сдамся течению вспять
Нет у правды сторон, как у мелких монет
Правда вечно стоит на ребре
И свои опасенья, что выхода нет
Я поджарю на чистом добре
Долго грел на терпимом огне
А сегодня я встал и внутри ощутил
Как добро побеждает во мне
Можно взять да и жить, никого не предав
Не подставив и не обругав
Не грозя кулаком, не желая вреда
И булыжник не пряча в рукав
Я усну, в кой-то веки разжав кулаки
Но не руки же мне опускать
Я не сдамся не то чтобы злу вопреки
А не сдамся течению вспять
Нет у правды сторон, как у мелких монет
Правда вечно стоит на ребре
И свои опасенья, что выхода нет
Я поджарю на чистом добре
Forwarded from ЗДЕСЬ БЫЛ МАЙК
Осенью 1972 года поэт Анри Волохонский, находясь в мастерской Бориса Аксельрода (на первом фото - дом на углу Фонтанки и Вознесенского), сочинил стишок «Над небом голубым». Сочинил, услышав мелодию с пластинки, игравшей в мастерской.
Пластинка называлась «Лютневая музыка XVI—XVII веков», там были собраны пьесы
разных композиторов. Пьеса, вдохновившая Волохонского, носила название «Канцона и танец». Автором значился итальянский автор XVI века Франческо Канова да Милано. Исполнял эти сочинения на пластинке ленинградский гитарист Владимир Вавилов, он же собрал все пьесы для пластинки из архивов. Но.
Де Милано, как выяснилось спустя тридцать лет, не был автором «Канцоны и танца», в его бумагах такой вещи нет. Почти все пьесы для пластинки, включая «Канцону», сочинил сам Вавилов. Вспоминает дочь музыканта:
«Отец был уверен, что сочинения безвестного композитора с банальной фамилией Вавилов никогда не издадут. Но он очень хотел, чтобы его музыка стала известна. Это было ему гораздо важнее, чем известность его фамилии».
Остальное - мистификация: под респектабельной вывеской «сочинения старых итальянских композиторов» Владимир Вавилов записал собственную музыку, стилизованную под ту эпоху.
Альбом «Лютневая музыка XVI—XVII веков» был издан в 1970-м и снискал успех.
Три года спустя Вавилова не стало, ему было 47. Примерно тогда же Алексей Хвостенко сложил вместе пьесу «Канцон и танец» и стихи Волохонского - и получилась песня, сильно позже прославленная «Аквариумом». С измененной первой строчкой: было «Над небом голубым», стало «Под».
Версию в исполнении Хвостенко вы можете слышать на нашей выставке «Я знаю места». Она как раз из того времени.
А в этом посте собственно пьеса с пластинки.
На фото 2 - Аксельрод, на фото 3 - Волохонский. На четвертом снимке - Вавилов, он слева.
Пластинка называлась «Лютневая музыка XVI—XVII веков», там были собраны пьесы
разных композиторов. Пьеса, вдохновившая Волохонского, носила название «Канцона и танец». Автором значился итальянский автор XVI века Франческо Канова да Милано. Исполнял эти сочинения на пластинке ленинградский гитарист Владимир Вавилов, он же собрал все пьесы для пластинки из архивов. Но.
Де Милано, как выяснилось спустя тридцать лет, не был автором «Канцоны и танца», в его бумагах такой вещи нет. Почти все пьесы для пластинки, включая «Канцону», сочинил сам Вавилов. Вспоминает дочь музыканта:
«Отец был уверен, что сочинения безвестного композитора с банальной фамилией Вавилов никогда не издадут. Но он очень хотел, чтобы его музыка стала известна. Это было ему гораздо важнее, чем известность его фамилии».
Остальное - мистификация: под респектабельной вывеской «сочинения старых итальянских композиторов» Владимир Вавилов записал собственную музыку, стилизованную под ту эпоху.
Альбом «Лютневая музыка XVI—XVII веков» был издан в 1970-м и снискал успех.
Три года спустя Вавилова не стало, ему было 47. Примерно тогда же Алексей Хвостенко сложил вместе пьесу «Канцон и танец» и стихи Волохонского - и получилась песня, сильно позже прославленная «Аквариумом». С измененной первой строчкой: было «Над небом голубым», стало «Под».
Версию в исполнении Хвостенко вы можете слышать на нашей выставке «Я знаю места». Она как раз из того времени.
А в этом посте собственно пьеса с пластинки.
На фото 2 - Аксельрод, на фото 3 - Волохонский. На четвертом снимке - Вавилов, он слева.
когда-нибудь я вспомню всё что знал
и всё что вспомню рассую по полкам
и даже тем чего не вспомню толком
набью до люстр
библиотечный зал
пусть служит мне последняя своя
просторная хоть и на склоне века
александрийская библиотека
где все из бывшей памяти слова
не упущу в реестре ни одно
из прежних лиц что радовали око
но горько будет мне и одиноко
глядеть в библиотечное окно
под визги сверл и циркулярных пил
сквозь стеллажей ажурные границы
от неудачи в поисках страницы
где было про тебя но я забыл
(Алексей Цветков)
и всё что вспомню рассую по полкам
и даже тем чего не вспомню толком
набью до люстр
библиотечный зал
пусть служит мне последняя своя
просторная хоть и на склоне века
александрийская библиотека
где все из бывшей памяти слова
не упущу в реестре ни одно
из прежних лиц что радовали око
но горько будет мне и одиноко
глядеть в библиотечное окно
под визги сверл и циркулярных пил
сквозь стеллажей ажурные границы
от неудачи в поисках страницы
где было про тебя но я забыл
(Алексей Цветков)
Forwarded from Музей Анны Ахматовой
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Forwarded from TERMINAL ZONE
145 лет великому Казимиру Севериновичу! По некоторым данным и все 146, но сам художник и мыслитель был больше ориентирован на вечность, чем на линейное время - как и обэриуты, с которыми он сотрудничал и дружил. Кстати, примечателен эпизод знакомства:
"В канцелярии секретарь покосился на босых обэриутов, но к Малевичу пропустил. Студенты бухнулись на колени. «Извините, — сказал Малевич, обходя свой стол, — не знал, что хороший тон снимать башмаки», — и встал на колени тоже: здравствуй, мол, племя младое, незнакомое."
А вот подборка изобретённых им слов (там не только "невесомость", но и, например, "ГосВаал").
А тут - история оперы "Победа над Солнцем", в подготовке которой художник принимал участие, и попыток её воссоздать.
(портрет Малевича - кисти прекрасной художницы Алины Путятичны)
"В канцелярии секретарь покосился на босых обэриутов, но к Малевичу пропустил. Студенты бухнулись на колени. «Извините, — сказал Малевич, обходя свой стол, — не знал, что хороший тон снимать башмаки», — и встал на колени тоже: здравствуй, мол, племя младое, незнакомое."
А вот подборка изобретённых им слов (там не только "невесомость", но и, например, "ГосВаал").
А тут - история оперы "Победа над Солнцем", в подготовке которой художник принимал участие, и попыток её воссоздать.
(портрет Малевича - кисти прекрасной художницы Алины Путятичны)
Forwarded from Игра слов (Ivan Gidaspov)
#стихи
Памяти Аллы Сергеевны Полозковой
Вера Полозкова
сейчас она уснет и сядет в поезд в рай
он едет на чегет, он едет на домбай,
он едет в коктебель в конце семидесятых
и рюкзаки лежат в саянах на плоту
и бабушка сидит под яблоней в цвету
и шахматы в саду
иду-иду-иду
и пни в опятах
сейчас она уснет, и выйдут на перрон
лукавый дед иван, усатый, как барон,
аркаша молодой, и гена, и черкасов.
все, кто ее любил, и, может быть, отец
они ей закричат, ну вот ты, наконец,
и будет хорошо
обнять их, лоботрясов
и будет хорошо, ни старости, ни тьмы,
ни рвоты, ни тоски, ни рака, ни зимы:
лыткаринский карьер, дым над избой в туристе.
дюк эллингтон в москве, семьдесят первый год.
сейчас она уснет, и поезд отойдет.
и будет только джаз в ходу его и свисте
смотри, какая ты. и ямочка у рта.
ты снова будешь та, ты для меня всё та:
река густых волос и бесподобный хохот.
прости меня, что я не еду на вокзал.
как правильно, что нам никто не рассказал
в какую бросят жить и умирать эпоху.
весь александр грин, весь киплинг или твен
и акварели все, висящие вдоль стен,
все дивные твои шелка и кабошоны:
во мне, во мне, во мне, сияют по рядам
я буду их носить, и я их передам.
щеглятам, твоего
ехидства
не лишенным.
Памяти Аллы Сергеевны Полозковой
Вера Полозкова
сейчас она уснет и сядет в поезд в рай
он едет на чегет, он едет на домбай,
он едет в коктебель в конце семидесятых
и рюкзаки лежат в саянах на плоту
и бабушка сидит под яблоней в цвету
и шахматы в саду
иду-иду-иду
и пни в опятах
сейчас она уснет, и выйдут на перрон
лукавый дед иван, усатый, как барон,
аркаша молодой, и гена, и черкасов.
все, кто ее любил, и, может быть, отец
они ей закричат, ну вот ты, наконец,
и будет хорошо
обнять их, лоботрясов
и будет хорошо, ни старости, ни тьмы,
ни рвоты, ни тоски, ни рака, ни зимы:
лыткаринский карьер, дым над избой в туристе.
дюк эллингтон в москве, семьдесят первый год.
сейчас она уснет, и поезд отойдет.
и будет только джаз в ходу его и свисте
смотри, какая ты. и ямочка у рта.
ты снова будешь та, ты для меня всё та:
река густых волос и бесподобный хохот.
прости меня, что я не еду на вокзал.
как правильно, что нам никто не рассказал
в какую бросят жить и умирать эпоху.
весь александр грин, весь киплинг или твен
и акварели все, висящие вдоль стен,
все дивные твои шелка и кабошоны:
во мне, во мне, во мне, сияют по рядам
я буду их носить, и я их передам.
щеглятам, твоего
ехидства
не лишенным.