Зимой 1906 года, когда Маяковскому было 12, умер его отец. Причина смерти – заражение крови. Владимир Константинович укололся булавкой, сшивая бумаги. Странная, даже нелепая смерть потрясла всю семью, и особенно сына, который, по словам старшей дочери Людмилы, с того момента «стал серьёзней» и «сразу почувствовал себя мужчиной». Причина смерти Маяковского-старшего сказалась на психике будущего великого поэта. Появилась мнительность, паническая боязнь инфекций. Это вылилось в то, что в более взрослые годы Владимир Маяковский всегда носил с собой собственное мыло, резиновый стакан, в путешествия брал резиновую раскладную таз-ванну.

Поэт избегал общественного транспорта, неохотно подавал руку для рукопожатия, за дверные ручки брался через платок или пиджачный карман. Пивную кружку держал левой рукой, чтобы пить с той стороны, где не касались чужие губы. Кстати, держать на весу тяжёлую кружку, полную пива, левой рукой для Маяковского было нетрудно – он был амбидекстром.

Со смертью отца значительно ухудшилось материальное положение семьи. Маяковские были вынуждены переехать в Москву, где уже два года жила Людмила, обучаясь в Строгановском художественно-промышленном училище. Доход семьи на тот момент составляла пенсия вдовы и рента от сдачи внаём комнат студентам.
#маяковский

С революционной литературой Владимир Маяковский познакомился ещё в кутаисской гимназии, однако более близкое знакомство c идеями социализма состоялось благодаря квартирантам. В четвёртом классе гимназии он вступил в студенческий социал-демократический кружок. Одновременно его исключили из учебного заведения по причине невзноса платы за обучение.

1908-1909 годы Маяковский практически полностью посвятил политической деятельности. Он читал и распространял нелегальную литературу среди булочников, сапожников и типографских рабочих. Полиция вела за ним слежку. Несмотря на юный возраст (на тот момент Маяковскому было 15-16 лет), его несколько раз арестовывали. Во время одной из облав Владимир съел вместе с переплётом записную книжку, где содержались адреса, которые не должны были попасть в руки полиции. Два первых ареста длились по месяцу, в третий раз Маяковский провёл в Бутырской тюрьме полгода, причём 5 месяцев из них – в камере-одиночке.

Владимир в воспоминаниях так описывает своё заключение: «Важнейшее для меня время. После трёх лет теории и практики – бросился на беллетристику». Маяковский читает классиков – Байрона, Шекспира, Толстого. Знакомится с творчеством современников – Белым, Бальмонтом. Но всё без особого энтузиазма. Реальность нужно описывать иначе! Но пока у Маяковского не выходит. В январе 1910 года, когда Маяковский вышел на свободу, надзиратели отобрали у него тетрадку со стихами, за что, как Владимир признавался впоследствии, он был им очень благодарен.

Между арестами Маяковский, как и его сестра, учился в Строгановском училище. Однако и оттуда его исключили, в этот раз – за политическую деятельность. Но Маяковский страстно желал получить образование! Вот только эта задача казалась ему несовместимой с работой в политическом кружке: «Перспектива – всю жизнь писать летучки, выкладывать мысли, взятые из правильных, но не мной придуманных книг. Если из меня вытряхнуть прочитанное, что останется?». В общем, конфликт между искусством и политикой был у Маяковского с самого начала, он наложит отпечаток на всё его творчество и, что уж греха таить, ускорит его смерть.

Маяковский бросил политическую работу, но поскольку в своём литературном таланте пока сомневался, то вскоре после освобождения вернулся к живописи. После учёбы в художественной школе и частных уроков у уже состоявшихся художников Владимир со второй попытки, в августе 1911 года, поступает в Училище живописи, ваяния и зодчества – единственное место, куда принимали без свидетельства о политической благонадёжности.
#маяковский

Маяковскому было 18 лет, когда он поступил в училище, где быстро стал знаменитым благодаря своей самоуверенности и дерзости. Высокий (189 см), громкий, постоянно опускающий остроты – конечно, он многим не нравился. Симпатию Владимир вызывал только у тех, кто видел в нём «громаднейшую, выпиравшую из берегов личность». Вызывающее поведение подчёркивалось нарочито богемным стилем в одежде: длинные нечёсаные волосы, надвинутая на глаза широкополая чёрная шляпа, чёрная блуза, чёрный галстук и вечная папироса в углу рта.

Но нахальство и постоянные провокации – только внешняя сторона характера Маяковского. По сути, он был очень чувствительным человеком (стихи – тому доказательство). Агрессивность, грубость и надменность – лишь защитный механизм. Об этом точнее всех высказался Борис Пастернак, говоря, что «беззастенчивость Маяковского – результат дикой застенчивости, а притворная воля – следствие феноменально мнительного и склонного к беспричинной угрюмости безволия».

Свою вторую сторону Маяковский тщательно скрывал, а характер внешнего поведения неизменно порождал конфликты. Поэтому первое столкновение с Давидом Бурлюком, старшим, столь же самоуверенным коллегой-художником, чуть было не дошло до драки. Но, как это часто бывает у горячих юношей, дело закончилось примирением и даже больше – Маяковский и Бурлюк стали лучшими друзьями и, по сути, идеологами только зарождавшегося футуризма.

Именно Бурлюк открыл поэтический талант Маяковского. Когда во время прогулки осенью 1912 года Владимир прочитал своему новому другу стихотворение, он был не уверен в своих силах и сказал, что стихи принадлежат знакомому. Но Бурлюк не дал себя обмануть и сразу объявил Маяковского гениальным поэтом.

Открытие стало ошеломляющим для обоих. Согласно Бурлюку, Маяковский, который никогда не занимался серьёзно написанием стихов, «вдруг явился законченным поэтом». Эта ночная прогулка по Страстному бульвару в Москве определила направление творческого пути Маяковского. «Я весь ушёл в поэзию, – вспоминал он впоследствии. – В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом».
#маяковский

Бурлюк стал тем авторитетом, в котором нуждался ещё только начинавший своё восхождение на творческие вершины Маяковский. Давид читал Владимиру французскую и немецкую поэзию, снабжал его книгами и, что важнее, деньгами. Маяковский был настолько беден, что у него не было средств на стоматолога: «При разговоре и улыбке виднелись лишь коричневые изъеденные остатки кривеньких гвоздеобразных корешков». Бурлюк, напротив, был из состоятельной семьи, что позволяло ему выдавать Маяковскому по 50 копеек в день на еду.

Когда средств не хватало, будущий великий поэт голодал, спал на улице, прямо на садовых скамейках. Чтобы зарабатывать на пропитание, играл в карты и на бильярде, в котором был настоящим мастером. Азарт был у Маяковского в крови, каждую свободную минуту он проводил за бильярдным или карточным столом. Так будет всю жизнь, даже когда исчезнет необходимость играть ради денег: где бы ни оказался Маяковский, первым делом он находил бильярдную и узнавал имена местных картёжников.

С азартом Маяковского могла сравниться только его поразительная чистоплотность. Вообще, Владимир был крайне невротическим человеком. Это подчёркивает странная привычка постоянно держать в углу рта папиросу, при этом не затягиваясь. Таким образом Маяковский потреблял до 100 папирос в день, зажигая одну папиросу от другой.

Несмотря на поэтический дар, Маяковский пока был известен главным образом как скандалист и эпатажная личность. Хотя такая дурная слова тоже играла поэту на руку – Владимир вызывал сильнейшие чувства у женщин. Уже при первой встрече Бурлюка поразило хвастовство, с которым Маяковский рассказывал о своих успехах на личном фронте. По словам Давида, Владимир был «мало разборчив касательно предмета удовлетворения своих страстей, он довольствовался либо любовью мещанок, на дачах изменявших своим мужьям, или же ранней невзнузданной страстью курсисток».

Двойственность характера Маяковского проявилась и в его отношениях с женщинами: за провокационным и наглым поведением скрывалась неуверенность, стеснительность и страх остаться неоцененным, непонятым. Сексуальная ненасытность была в равной степени результатом потребности в признании и следствием развитого либидо. Молодые женщины, которые общались с Маяковским в этот период, отзываются о нём в одном ключе: подонок, любил провоцировать, но иногда снимал с себя маску нахала и циника. Одна из них вспоминает: «Ухаживал он за всеми, но всегда с небрежностью, как бы считая нас существами низшего порядка. Разговаривал о пустяках, приглашал кататься и тут же забывал о присутствии девушки».

Действительно, отношение Маяковского к противоположному полу было несколько циничным (ох и окупится это ему!). Владимир с лёгкостью мог охарактеризовать женщину как «вкусный кусок мяса». И хотя наедине бывал мягким и нежным, стоило появиться кому-нибудь постороннему, он сразу же начинал вести себя вызывающе.
#маяковский

Главная встреча в жизни Владимира Маяковского произойдёт летом 1915 года. А пока – Каган, Эльза Каган, младшая сестрёнка той самой, ну, вы знаете, или поймёте, дочитав до конца. Семнадцатилетняя Эльза знакомится с Маяковским осенью 1913 года. Теперь, после футуристического турне, Владимир не носит лоснящиеся, потрёпанные брюки и жёлтую аляповатую кофту – на Маяковском цилиндр, чёрное пальто, в руках трость. Элегантный, но всё ещё нахальный молодой человек. Эльза была без ума. Вот только притягательность, которую чувствовали в Маяковском юные барышни, сравнима лишь с отвращением, которое он вызывал у их родителей.

Вот как описывает Эльза ужин у них дома: «Володя вежливо молчит, изредка обращаясь к моей матери с фразами вроде: «Простите, Елена Юльевна, я у вас все котлеты сжевал…» – и категорически избегает вступать в разговоры с моим отцом. Под конец вечера, когда родители шли спать, мы с Володей переезжали в отцовский кабинет. Но мать не спала, ждала, когда же Володя наконец уйдёт, и по нескольку раз, уже в халате, приходила его выгонять: «Владимир Владимирович, вам пора уходить!». Но Володя, нисколько не обижаясь, упирался и не уходил.

Можно представить, вспоминая приличия того времени, что мать Эльзы была в отчаянии от того, что её дочь общается с Маяковским. Вскоре Эльза представила Владимира своей старшей сестре, Лили Юрьевне Брик, и её мужу – Осипу. С порога Маяковский начал хвастаться, что никто не пишет стихи лучше него, добавив, что их не понимают и не умеют читать так, как надо. Лили сказала, что готова попытаться, и, действительно, прочитала стихи так, как хотел Маяковский, добавив, что ей «не особенно» понравилось. Лили вспоминала: «Я знала, что авторов надо хвалить, но меня так возмутило Володино нахальство!».

После смерти отца Эльза одно время жила в квартире с Бриками, которые уговаривали её порвать с Маяковским. Эльза категорически этого не желала, а поскольку он постоянно приходил в квартиру, проблему нужно было решить. Как? Конечно, убедить Лили и Осипа, что Маяковский – великий поэт, дать ему шанс прочесть свои стихи. После долгих уговоров Брики сдались. Маяковский прочёл «Облако в штанах».

Квартира замерла. Первым пришёл в себя Осип, заявивший, что Маяковский – великий поэт, даже если он не напишет больше ни строчки. Он отнял у него тетрадь с поэмой и не отдавал весь вечер. Когда Маяковский снова взял её в руки, то написал посвящение: «Лиле Юрьевне Брик». В этот день её имя появилось над его стихами впервые, и с этого дня практически все стихотворения Маяковский писал о ней и для неё.

Судя по всему, Брики были первыми слушателями окончательной версии «Облака в штанах». До этого Маяковский читал фрагменты поэмы Горькому, Чуковскому, Репину с тем же ошеломляющим эффектом. Горького, например, Маяковский «испугал и взволновал так, что тот разрыдался, как женщина». Услышав от Горького, что «у него большое, хотя, наверное, тяжёлое будущее», Маяковский заявил, что «хотел бы будущего сегодня, без радости мне не надо будущего, а радости я не чувствую». Ещё из воспоминаний Максима Горького: «Владимир разговаривал как-то в два голоса, то как чистейший лирик, то резко сатирически. Чувствуется, что он не знает себя и вечно чего-то боится. Ясно одно: это человек своеобразно чувствующий, очень талантливый и несчастный».
#маяковский

Зачем нам пирожные, когда есть хлеб?

«Брики отнеслись к стихам восторженно, а Маяковский безвозвратно полюбил Лилю» – так подвела итог Эльза чтения «Облака в штанах». Лиличка, Осип Брик и Владимир Маяковский – эти имена, по сути, нераздельны. Именно они будут задавать моду, тон и настроение в известных литературных кругах. Уникальное, странное и харизматичное трио, но об этом позже.

Несмотря на то, что «Облако» получило одобрение таких маститых литераторов, как Максим Горький и Корней Чуковский, Маяковскому было трудно найти издателя. Услышав об этом, Осип Брик предложил профинансировать издание и попросил Маяковского узнать стоимость. Владимир был беден и поначалу рассматривал Брика как потенциального мецената. Поэтому Маяковский указал завышенную сумму, положив часть денег в собственный карман. Когда много лет спустя Владимир понял, что Брики знали о его махинациях, ему стало очень стыдно.

Вскоре Маяковскому понял, что Брик – не простой богач, а искренне увлекается футуризмом. Владимир постепенно знакомил своих друзей со своей литературной шайкой, в результате получился отличный союз. Бриков и футуризма – временный, а вот Бриков и Маяковского – до конца дней поэта.

Маяковский и Брики – здесь не в деньгах было дело, но деньги всё же – хороший показатель. Сначала друзья, более знатного, еврейского, кстати, происхождения, финансово помогали многообещающему, но ещё никому не известному поэту, а потом, и вы в этом убедитесь, дорогие мои, Маяковский сполна вернёт этот долг. Если утрировать, добавив изрядную долю цинизма, то Владимир Маяковский – лучшее капиталовложение четы Бриков.

Да, Лили и Осип сразу увидели во Владимире великого поэта, но с трудом принимали его неотёсанность, так резко контрастировавшую с их манерами – пусть свободными, но по сути буржуазными. Маяковский не умел притворяться и не знал меры, чем бы он ни занимался. На самом деле, по мнению одного из друзей семьи Бриков, «Владимир был совершенно не для Лили человек, но она его очень переделала». Как? Заставила его снять жёлтую блузу и остричь волосы, оплатила поход к дантисту, Маяковскому вставили зубы. На её деньги был сшит замечательный костюм и куплено английское пальто. Маяковский стал походить на человека.

В начале сентября 1915 года Маяковского призвали в армию. Благодаря своим новым друзьям он устроился в ту же автомобильную роту, где служил Осип. Поскольку у Владимира было художественное образование, он получил работу чертёжника. Средств, как и прежде, не хватало, и деньги на зимнюю одежду и форму ему пришлось просить у матери.

Военная служба не мешала Брику и Маяковскому собирать материалы для футуристического альманаха «Взял», который вышел в декабре. Из воспоминаний Лили: «Володя давно уже жаждал что-нибудь назвать этим именем: сына или собаку – назвал журнал». Кроме Маяковского в альманахе принимали участие Пастернак, Хлебников и Виктор Шкловский – молодой студент, переполненный новаторскими идеями о литературе. Во «Взял» также состоялся дебют Осипа как критика. В статье «Хлеба!» он окрестил современную русскую поэзию, которой ещё недавно поклонялся, приторными пирожными («снежные буше Блока», «вкуснейшие эклеры Бальмонта»), к тому же выпеченными за границей. Из той же статьи:

Радуйтесь, кричите громче: у нас опять есть хлеб! Не доверяйте прислуге, пойдите сами, встаньте в очередь и купите книгу Маяковского «Облако в штанах». Бережней разрезайте страницы, чтобы как голодный не теряет ни одной крошки, вы ни одной буквы не потеряли из этой книги-хлеба. Если же вы так отравлены, что лекарство здоровой пищи вам помочь не может, умрите, – умрите от своей сахарной болезни.
#маяковский

Хоть «Облако в штанах» и посвящалось Лили, не она вдохновила Маяковского на создание этой поэмы. Осенью поэт начал работу над новым произведением, оно называлось «Флейта-позвоночник». В ней-то Лили уже честно отыграла свою роль.

Из воспоминаний Брик: «Писалась «Флейта» медленно, каждое стихотворение сопровождалось торжественным чтением вслух. Сначала стихотворение читалось мне, потом мне и Осе и, наконец, всем остальным». Именно в умении слушать заключался один из самых выраженных талантов Лили – она обладала изысканным поэтическим слухом и была очень щедрой ко всем творчески одарённым людям. Поэму напечатали в феврале 1916 года с посвящением «Лиле Юриевне Б.».

Маяковский боготворил Лили, взгляните на стихи тех лет: та же «Флейта-позвоночник», знаменитая, шикарно спетая Васильевым «Лиличка!», «Ко всему». Вот, кстати, несколько строк из «Флейты»:

Быть царем назначено мне —
твоё личико
на солнечном золоте моих монет
велю народу:
вычекань!
А там,
где тундрой мир вылинял,
где с северным ветром ведёт река торги, —
на цепь нацарапаю имя Лилино
и цепь исцелую во мраке каторги.

-/-

Сердце обокравшая,
всего его лишив,
вымучившая душу в бреду мою,
прими мой дар, дорогая,
больше я, может быть, ничего не придумаю.

Автобиографичные стихи. Именно так Маяковский воспринимал отношения с Лили. Из воспоминаний Брик: «Любовь, ревность, дружба были в Маяковском гиперболически сильны, но он не любил разговоров об этом. Он всегда, непрерывно сочинял стихи, и в них нерастраченно вошли его переживания».
#маяковский

Завершив «Флейту-позвоночник», Маяковский пригласил Лили к себе. На деньги от карточного выигрыша и газетного гонорара купил ростбиф, миндальные пирожные, три фунта пьяной вишни, шоколад, цветы – всё в лучших лавках Петрограда. Почистил туфли, надел самый красивый галстук, прочёл поэму. Лили сказала, что он ей нравится. Маяковский взорвался: «Нравлюсь? И только? Почему не любишь?». Лили ответила, что, конечно, любит, но в глубине души знала: «Люблю Осю».

Провожая Лили домой, Маяковский был таким подавленным, что Осип спросил, в чём дело. В ответ Владимир всхлипнул, почти вскрикнул и со всего роста бросился на диван. Его огромное тело лежало на полу, а лицом он зарылся в подушки и обхватил руками голову. Маяковский рыдал. Лили растерянно нагнулась над ним и прошептала: «Володя, брось, не плачь. Ты устал от таких стихов. Писал день и ночь». Осип побежал на кухню за водой. Вернувшись, он присел на диван и попытался силой приподнять голову Маяковского. Владимир поднял лицо, залитое слезами, и прижался к коленям Осипа. Сквозь всхлипывающий вой выкрикнул: «Лиля меня не любит!». Затем вырвался и убежал на кухню. Он стонал и плакал так громко, что Лили и Осип забились в самый дальний угол спальни.

Первые годы общей жизни Лили Брик и Маяковского оказались сложными для них обоих. Маяковский «короновал» возлюбленную в своих стихах, но чрезмерность его чувств утомляла и раздражала её. Ухаживания были такими настойчивыми, что она воспринимала их как нападение: «Два с половиной года у меня не было спокойной минуты». Когда Маяковский написал ещё одну поэму о любовных муках, «Дон Жуан», терпение Лили лопнуло: «Я не знала о том, что он пишет поэму. Володя неожиданно прочёл её мне на ходу, на улице, наизусть, всю. Я рассердилась, что опять про любовь – как не надоело! Володя вырвал рукопись из кармана, разорвал в клочья и пустил по Жуковской улице по ветру».

Из мемуаров Лили: «Я сразу поняла, что Володя – гениальный поэт, но он мне не нравился. Я не любила звонких людей – внешне звонких. Мне не нравилось, что он такого большого роста, что на него оборачиваются на улице, не нравилось, что он слушает свой собственный голос, не нравилось даже, что фамилия его – Маяковский – такая звучная и похожая на псевдоним, причём на пошлый псевдоним».

Один разговор с ним показался ей особенно отталкивающим. Речь шла об изнасилованной женщине. Лили считала, что мужчину надо застрелить, но Маяковский сказал, что «он понимает его, что сам мог бы изнасиловать женщину, что понимает, как можно не удержаться». У Лили это вызвало отвращение: «Слов я, конечно, не помню, но вижу, вижу выражение лица, глаза рот, помню своё чувство омерзения. Если бы Володя не был таким поэтом, то на этом закончилось бы наше знакомство».

Как ни оценивай чувства Лили Брик к Маяковскому, не стоило ожидать, что с его появлением она изменит своё отношение к любви и сексу. Поклонников у неё, как и раньше, было несколько, и она не скрывала ни это, ни свою неугасимую любовь к Осипу. Маяковский же сгорал от ревности: к мужу – меньше, к кавалерам – больше.

У Бриков всё, вообще, было странно прагматично. Осип никогда не ревновал Лили, а физические отношения с женой прервались до того, как она встретила Маяковского. Из воспоминаний Лили: «Это случилось само собою. Мы слишком сильно и глубоко любили друг друга для того, чтобы обращать на это внимание». Мотив, конечно, мог и должен был быть иной. Например, несовместимость в сексуальном плане. Впрочем, Лили действительно любила Осипа, любила так же сильно, как её любил Маяковский. Не могла представить себе жизни без него – может быть, именно из-за эмоциональной сдержанности, которую проявлял муж.
#маяковский

Знаете, почему ни Февральская, ни Октябрьская революция ничего не изменили? За ней не пришла третья – революция духа. Она должна была последовать за экономической и политической, но не последовала, а потому весь процесс остался незавершённым. В области культуры царило старое искусство, и футуристы призывали «пролетариев фабрик и земель к третьей, бескровной, но жестокой революции, революции духа».

Чувство незавершённости, неправильности – всё это преследовало Маяковского. То, что случилось – не то, чего ждал поэт. Но пока он не видит этого, а лишь чувствует. Оттого-то всего его революционные и патриотические произведения отдают вымученностью и даже фальшью. Это всё маски, настоящий поэт в этих строках (поэма «Человек»):

Встрясывают революции царств тельца,
меняет погонщиков человечий табун,
но тебя,
некоронованного сердец владельца,
ни один не трогает бунт!

Наверное, любовь к Лили Брик – самое настоящее, что было у Маяковского. А тот период, когда их чувства были более-менее взаимны, можно назвать счастливейшем временем жизни. Лили в одном из писем: «Ты мне сегодня всю ночь снился, что ты живёшь с какой-то с женщиной, что она тебя ужасно ревнует и ты боишься ей про меня рассказать. Как тебе не стыдно, Володенька?». Маяковский оправдывался: «От женщин отсаживаюсь на 3-4 стула – не надышали б чего вредного».

И откуда эти женщины всё всегда знают, особенно касательно соперниц, мнимых или настоящих? Девушка, от которой отсаживался Маяковский, была художницей, её звали Евгения Ланг. Молодые люди были знакомы с 1911 года, и вот теперь в 1918 снова начали встречаться. Впоследствии Евгения расскажет о том, как сильно любил её Маяковский, однако подтверждений тому, что его чувства к ней были более глубокими, чем к другим женщинам, с которыми он встречался, нет. Любил он только Лили.

Первое сохранившееся письмо, в котором Маяковский обращается только к ней, а не к ней и Осипу, написано в середине марта 1918 года. Начиная с этого момента тон в письмах Маяковского меняется – это уже не сухие отчёты о жизни в Москве. Изменения происходят и в письмах Лили: она называет Владимира своим «щенёнком» и признаётся, что скучает по нему.

И всё же активной стороной был Маяковский. В конце марта-начале апреля он пишет Лили три письма, на которые не получает ответа. Из четвёртого письма: «Отчего ты не пишешь мне ни слова? Я послал тебе три письма, а в ответ – ни строчки. Неужели шестьсот вёрст – такая сильная штука? Не надо этого, детанька. Тебе не к лицу! Напиши, пожалуйста, я каждый день встаю с тоской: «Что Лиля?». Не забывай, что, кроме тебя, мне ничего не нужно и не интересно».

Лили отвечает, что ужасно скучает по нему и что он может приехать и пожить у них в Петрограде – «Ужасно люблю получать от тебя письма и ужасно люблю тебя». Она не снимает подаренное им кольцо, на котором по кругу выгравированы её инициалы «Л.Ю.Б», образовывая бесконечное «люблю». На внутренней стороне так же есть гравировка – «Володя». У Маяковского тоже есть кольцо от Лили, внешняя гравировка – латинские буквы «WM» (Wladimir Majakovskij), внутренняя – «Лили».
#маяковский

Кстати, Маяковский снимался в фильмах и сам писал для них сценарии. С одной стороны, работу над «кинемо», как он сам называл свою деятельность по созданию фильмов, Владимир считал «сентиментальной заказной ерундой». С другой стороны, к такому мнению Маяковский пришёл годы спустя. В 1918 же году поэта всерьёз интересовали художественные возможности кинематографа.

Пренебрежительный отзыв о «заказной ерунде» объясняется тем, что Маяковский был недоволен конечным результатом – его первоначальные идеи искажались из-за многочисленных компромиссов, на которые ему приходилось соглашаться. Однако Владимира хвалили за актёрское мастерство – в критике говорилось, что он произвёл «очень хорошее впечатление и обещает быть хорошим киноактёром». Сам Маяковский писал Лили: «Кинематографщики говорят, что я для них небывалый артист. Соблазняют речами, славой и деньгами».

Маяковский поддался соблазну: помимо того, что кинематограф представлял творческий вызов, он давал возможность Маяковскому сформулировать то, что он не мог выразить привычным способом из-за творческой засухи. Из апрельского письма к Лили: «Стихов не пишу. На лето хотелось бы сняться с тобой в кино. Сделал бы для тебя сценарий». Лили ответила, что она очень хочет, чтобы он написал сценарий для них обоих и чтобы, если это возможно, они начали сниматься в ближайшее время: «Ужасно хочется сняться с тобой в одной картине».

Задуманное удалось осуществить. Тема кинокартины «Закованная фильмой» – неразделённая любовь. Герой – художник, героиня – балерина (Лили Брик одно время брала уроки балета). В общем, снова автобиографично. В начале июня работа над фильмом была закончена. Картина стала символическим началом нового этапа в отношениях Лилички и Маяковского. 17 июня Владимир покинул Москву, а через неделю прописался по петроградскому адресу Бриков, сняв в той же парадной однокомнатную квартиру, такую крохотную, что ванна помещалась только в прихожей.

Оставшееся лето 1918 года Брики и Маяковский проводили вместе – в Левашово, под Петроградом. Мечта Владимира сбылась, и он, наконец, обладал женщиной, которую три года любил и которая не любила его – или, если любила, не допускала проявлений своих чувств.

В Левашове они сняли три комнаты с полным пансионом. Маяковский рисовал пейзажи, Брики собирали грибы, по вечерам играли в карты, но не на деньги: определённое количество очков значило, что нужно помыть бритву Маяковского, большее – обязывало выгнать комаров из комнаты вечером, самым тяжёлым наказанием был поход в дождливую погоду на станцию за свежей газетой. В перерывах между всем этим Маяковский работал над пьесой «Мистерия-буфф» – революционной феерией, которая была поставлена к первой годовщине Октябрьской революции.

Что побудило Лили открыто стать женщиной Маяковского и почему именно сейчас? То, что Маяковский – гениальный поэт, она признавала и раньше, но его назойливое ухаживание её по большей части мучило. Из воспоминаний Лили: «Только в 1918 году я могла с уверенностью сказать Осипу о нашей любви», но всегда добавляла, что немедленно бросила бы Маяковского, если бы их союз не пришёлся бы мужу по душе. Осип отвечал, что бросать Маяковского не нужно, но Лили должна пообещать, что они никогда не будут жить по отдельности. «Так оно и получилось: мы всегда жили вместе с Осей». Такими были правила игры в этом странном союзе.

Жить без Осипа Лили не могла, но муж не мог удовлетворить её эмоциональные потребности. Ей нужна была самозабвенная, пылкая любовь Маяковского? Три года обходилась без этого. Стихи? Маяковский в любом случае продолжил бы посвящать Лили строчку за строчкой. Слава? Маяковский ещё не был знаменит. Деньги? Ещё не появились. Значит, всё-таки любовь.
#маяковский

Собачье-кошачья семья

Зимой 1918-1919 годов немецкие войска вплотную приблизились к Петрограду, и в марте правительство из соображений безопасности переехало в Москву, которая снова стала столицей. В начале марта 1919 года Маяковский и Брики тоже перебрались в Первопрестольную, поскольку культурно-исторические баталии теперь шли там.

Первое время трио жило в Полуэктовом переулке. В квартире было много комнат, но, чтобы сохранить тепло, все теснились в самой маленькой, где стояли две кровати и раскладушка. Из воспоминаний Лили: «Закрыли стены и пол коврами, чтобы ниоткуда не дуло. В углу печь и камин. Печь топили редко, а камин – и утром, и вечером – старыми газетами, сломанными ящиками, чем попало». Время было голодное, и однажды положение стало настолько тяжёлым, что Лили пришлось поменять жемчужное ожерелье на мешок картошки.

Вместе с ними в этой квартире жил сеттер Щеник. Ещё весной 1918-го Лили в одном из писем называла Маяковского своим «Щенком», но теперь он стал отожествляться с конкретной собакой. Из воспоминаний Лили: «Они были очень похожи друг на друга. Оба – большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чём-нибудь, и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца. Мы стали звать Владимира Владимировича Щенком».

С тех пор Маяковский стал подписывать письма и телеграммы этим прозвищем, часто рисуя себя в виде щенка. «В нашей совместной жизни постоянной темой разговора были животные, – признавалась Лили. – Когда я приходила откуда-нибудь домой, Володя всегда спрашивал, не видела ли я «каких-нибудь интересных собаков и кошков». Щен был первой из нескольких собак «семьи», которая окружила себя животной символикой. Маяковский был щенком, Лили – кошечкой, кисой, а Осип – котом. Лили и Осип подписывались рисунками, а позднее Лиличка даже закажет специальную «кошачью печать».

Животная символика намекала на сердечность отношений между Лили и Маяковским, однако Владимир по-прежнему ревновал и постоянно чувствовал себя обиженным и оскорблённым – ссоры вспыхивали так часто, что была даже заведена «Жёлтая книга боевых действий между Лилей и Володей»: маленький блокнот на шнурке, карандаш, которым Лили сочиняла мирные договоры, и ластик, чтобы Маяковский смог стереть обиды, ей причинённые. Летом 1919 года конфликты возникали так часто, что Лиличка не хотела больше оставаться под одной крышей с Маяковским. В итоге осенью Владимир съехал с квартиры, а через несколько месяцев романтические отношения между ними и Лили прекратились вовсе.

Таким образом, эксперимент совместного проживания провалился. Почему? С одной, Лилиной стороны, Маяковский превратился в «мещанского мужа, который жену кормит – откармливает». Владимир долгое время боролся за любовь этой женщины, и когда его чувство приняли, он словно обрёл семью, поэтому да, в страхе потерять её, действительно мог вести себя подобным образом. Но с другой, объективной стороны, Лили просто устала от ревности Маяковского. Она глубоко презирала это чувство. До того, как они съехались, она могла удовлетворять свои романтические потребности, скрывая лишние подробности от Маяковского. Теперь всё было иначе. Когда много лет спустя у Лили спросили, знал ли Маяковский о её романах, она ответила «Всегда». На вопрос, как он реагировал, последовал ответ: «Молчал». Чтобы совладать со своими чувствами Маяковский их вытеснял, точнее, сублимировал.
#маяковский

Как бы Маяковский ни хотел, он не мог разделять взгляды Лили на любовь и верность – и тем более не мог им следовать. Хотя у него самого случалось множество романов, он был по натуре стыдливым человеком и гордился тем, что никогда в жизни не написал ничего непристойного. Как-то Брики и Маяковский посещали выставку эротической гравюры. Владимиру было неловко, он смущался, в то время как Лили и Осип комментировали гравюры со светской лёгкостью, а одну решили купить и подарить общему другу – Роману Якобсону. Под надписью «Ромику» на обратной стороне гравюры, преодолевая своё смущение подписался и Маяковский.

Помимо трудностей, которыми чревата любая супружеская жизнь, в случае Лили имелось одно осложнение более глубокого рода. Оно касалось сексуальной несовместимости между Лили и двумя мужчинами, с которыми она жила: Осип не испытывал к ней физического влечения, у Маяковского это влечение было, но он, по-видимому, страдал некой формой сексуальной слабости, предположительно, преждевременным семяизвержением. По словам Лили, Маяковский был «мукой в постели», а его сексуальные проблемы, возможно, были вызваны слишком сильным чувством к своей возлюбленной.
#маяковский

Осенью 1919 года Маяковский начал работать в телеграфном агентстве РОСТА. Сочинял тексты и делал рисунки для агитационных плакатов, которые вывешивались в окнах агентства в центре Москвы. Большинство плакатов служило оружием в Гражданской войне, которая шла полным ходом. На два с лишним года плакаты стали основным делом Маяковского. В их создание активное участие принимала и Лили: он рисовал контуры, а она раскрашивала.

Служба в этом государственном учреждении обеспечивала «семью» деньгами и пропитанием. Работа, несомненно, имела идеологическую мотивировку, однако в голодной Москве материальные преимущества тоже играли не последнюю роль.

Одновременно с работой в РОСТА Маяковский писал поэму «150 000 000», которая была опубликована без указания имени автора и начиналась словами: «150 000 000 мастера этой поэмы имя». То есть, автором произведения как бы выступало всё население Советской России. Имя Маяковского не упоминалось нигде. Разумеется, это был риторический трюк – никто в авторстве Маяковского не сомневался, тем более, что он часто читал поэму на публике.

Первый раз Маяковский читал её дома у Лили и Осипа в Полуэктовом переулке. Присутствовали около 20 человек, в том числе наркомпрос Луначарский, которого пригласили в надежде, что он поможет с публикацией. Выразив радость по поводу того, что Маяковский воспевает революцию, наркомпрос тем не менее заявил, что не уверен, искренне ли это или только риторика.

Неоднозначная реакция Луначарского повлияла на издательскую судьбу поэмы. Год рукопись гуляла по разным отделам Наркомпроса, но всё-таки вышла. Правда, не рекомендованным тиражом в 25 000 экземпляров, а меньшим в пять раз.

Случай с постановкой «Мистерии-Буфф» оказался ещё более сложным. В конце 1920 года Маяковский закончился новую редакцию пьесы, которая была поставлена Мейерхольдом 1 мая 1921 года. Госиздат не хотел публиковать пьесу, но Маяковскому удалось поместить её в двойном номере журнала «Вестник театра». Журнал издавался Госиздатом, и там отказались выплачивать Маяковскому гонорар, в связи с чем автор обратился в суд. В августе в суд обязал ответчика выплатить деньги, но издательство упорствовало – и гонорар Маяковский получил только после двух судов.

В общем, государство к Маяковскому и футуризму в целом относилось пренебрежительно-неприязненно. Характерен выпад Ленина в сторону Луначарского по этому поводу: «Как не стыдно голосовать за издание «150 000 000» Маяковского в 5 000 экземплярах. Вздор, глупо, махровая глупость и претенциозность. По-моему, печатать такие вещи лишь 1 из 10 и не более 1500 экземпляров для библиотек и чудаков. А Луначарского сечь за футуризм».
#маяковский

С окончанием Гражданской войны политическая ситуация в стране стабилизировалась, однако советские граждане всё равно не могли покидать страну без разрешения. Железный занавес постепенно опускался, но пока ещё можно было проскочить. Это прекрасно понимала и Лиля Брик, намеревавшаяся ехать в Лондон к матери осенью 1921 года. Для чего? Не только повидать родню, но и рассмотреть возможность эмиграции.

К счастью или несчастью, Лиля застряла в Риге, где ждала и так и не дождалась английской визы. В то время между Англией и Советской Россией не существовало дипломатических отношений, поэтому запрос на въезд необходимо было подавать через третью страну. В общем, множество бюрократических проволочек.

Из Латвии Лили пишет Маяковскому: «Любимый мой щеник! Не плачь из-за меня! Я тебя ужасно крепко и навсегда люблю! Приеду непременно! Жди меня! Не изменяй!!! Я ужасно боюсь этого. Я тебе верна абсолютно. Знакомых у меня теперь много. Есть даже поклонники, но мне никто, нисколько не нравится. Все они по сравнению с тобой – дураки и уроды! Вообще, ты мой любимый щен, чего уж там! Каждый вечер целую твой переносик! Не пью совершенно! Не хочется. Словом – ты был бы мною доволен. Я очень отдохнула нервами. Приеду добрая.

Супружеская верность Лили не свойственна. Но на этот раз она действительно боится потерять Маяковского. Ещё одно письмо Брик: «Напиши честно, тебе не легче живётся иногда без меня? Никто не мучает? Не капризничает? Не треплет твои и без того трепатые нервишки? Люблю тебя, Щеник! Ты мой? Тебе больше никто не нужен? Я совсем твоя, родной мой детик!». Мило, почти сахарно. Однако Лили умела и выпустить когти. Ещё как умела. Посмотрите, как в её тоне появляются стальные нотки, когда до неё доходят слухи о том, что Маяковский напился до рвоты и был замечен в нежных позах вместе с какой-то девицей:

«Через две недели я буду в Москве и сделаю по отношению к тебе вид, что я ни о чём не знаю. Но требую: чтобы всё, что мне может не понравиться, было абсолютно ликвидировано. Чтобы ни единого телефонного звонка и т.п. Если всё это не будет исполнено до самой мелкой мелочи – мне придётся расстаться с тобой, что мне совсем не хочется, оттого что я тебя люблю. Хорошо же ты выполняешь условия: «не напиваться» и «ждать». Я до сих пор выполняла и то и другое. Дальше – видно будет.

Маяковский пишет, что дошедшая до Лили «чушь фантастическая» повергает его в отчаяние и что все его отношения «не выходят из пределов балдежа». Кроме того, он нашёл новую бильярдную и времени на дам у него не остаётся. В общем, за исключением последнего письма Лили их переписка в это время наполнена нежностью, гармонией и юмором.
#маяковский

Пока Лили находилась в Риге, жизнь в Москве шла своим чередом. Маяковский принимает участие в нескольких публичных дискуссиях о современной литературе и один раз выступает вместе с давними коллегами-футуристами Кручёных, Каменским и Хлебниковым. Но в основном Маяковский и Осип Брик сидят дома. У них есть только одна тема для разговоров: «единственный человек на свете – киса».

Маяковский в письме к Лили: «Я всё такой же твой щен, живу, только и думая о тебе, жду тебя и обожаю. Каждое утро прихожу к Осе и говорю: «скучно, брат Кис, без Киски» – и Оська отвечает: «скучно, брат Щен, без Кисы».

В течение осени и зимы Маяковский продолжает писать и рисовать агитплакаты на злободневные темы: «Вот, что говорил Ленин на съезде политпросветов…», «Вот о помощи голодающим отчёт». Но вскоре он получает заказ иного рода. «Напиши для меня стихи» – просит Владимира Лили в конце октября. Маяковский сразу принимает вызов.

К возвращению Брик в начале февраля 1922 года поэма была закончена. Сочинение стихов для Лили Маяковский считал самым надёжным, возможно, единственным способом заручиться её любовью. Владимир знал, что лучшего подарка к приезду возлюбленной ему не найти. В конце марта поэма «Люблю» была опубликована с неизменным (пока что!) посвящением Л.Ю.Б.

Подъемля торжественно стих строкопёрстый,
клянусь –
люблю
неизменно и верно!

«Люблю» – самое светлое произведение Маяковского, переполненное нежностью и оптимизмом, совершенно лишённое мрачности и мыслей о самоубийстве. В поэме отражается счастливый и гармоничный период отношений с Лилей, один из самых бесконфликтных за всю их совместную жизнь. Понимаете, да? Счастливый период – время, когда они жили врозь. Проговорился наш Володя!
#маяковский

Публикация поэмы совпала с концом важного этапа в литературном и художественном творчестве Маяковского. В феврале 1922 года он сделал последний плакат для РОСТА. Завершился агитационный период русской политики, теперь жизнь протекала в условиях нэпа. Кроме того, появилось множество частных издательств, что для Маяковского означало независимость от Госиздата. Однако важнее экономических факторов оказались политические. В жизнь Владимира вмешался его высокопоставленный тёзка – Ленин.

5 марта в правительственной газете «Известия» было опубликовано стихотворение Маяковского «Прозаседавшиеся» – остроумная и свирепая атака на растущую бюрократизацию советской системы.

О, хотя бы
ещё
одно заседание
относительно искоренения всех заседаний!

На следующий день Ленин сказал: «Вчера случайно прочитал стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этом вопросе. Но давно я не испытывал такого удовольствия с точки зрения политической и административной. В своём стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они всё заседают и перезаседают. Не знаю, насчёт поэзии, а насчёт политики ручаюсь, что это совершенно правильно».

Если критика Лениным поэмы «150 000 000» сделала Маяковского персоной нон-грата в глазах чиновников, руководивших культурой, то положительный отзыв о «Прозаседавшихся» возымел обратный эффект. Для поэта, который не хотел ничего другого, как служить революции, похвала Ленина стала настоящим подарком. Маяковский верно уловил политический сигнал: уже через два дня «Известия» напечатали ещё одно стихотворение на эту же тему – «Бюрократиада». Раньше правительственный орган публиковал его стихи лишь спорадически, теперь же за короткое время свет увидели 6 новых стихотворений.

Маяковский был поставлен – и поставил себя – в положение зависимости от милости вождя. Понимал ли он это? Думаю, понимал. Понимал ли, какую девальвацию его таланта – и репутации поэта – означало сочинений подобных произведений? Наверное, ещё нет, но вот другие понимали, например, Пастернак и Мандельштам.

Пастернак высоко ценил Маяковского, но, прочитав «нетворческие» «150 000 000», почувствовал, что ему впервые не о чем сказать Владимиру о его стихах. В стихотворной надписи Маяковскому на своём сборнике Пастернак пишет:

Я знаю, ваш путь неподделен,
Но как могло вас занести
Под своды таких богаделен
На искреннем вашем пути?

Осип Мандельштам ещё точнее уловил дилемму Маяковского. Из его статьи: «Экстенсивное расширение площади под поэзию идёт, разумеется, за счёт интенсивности, содержательности поэтической культуры». Далее: «Обращаться в стихах к совершенно поэтически неподготовленному слушателю столь же неблагодарная задача, как попытаться усесться на кол». Поэзия, лишённая своей поэтической культуры, перестаёт быть поэзией. По мнению Мандельштама, Маяковский – поэт, чьи стихи отличаются техническим мастерством и насыщены гиперболической метафорикой. «Поэтому совершенно напрасно Владимир обедняет самого себя» – делает вывод Мандельштам. Спустя время то же самое, но другими словами скажет о себе сам Маяковский, говоря, что он «наступил на горло собственной песне».
#маяковский

Немножко штрихов в образ Маяковского в виде нескольких несвязанных между собой фактов.

1. Маяковский, по словам друга «семьи» Романа Якобсона, невероятно боялся Лили. «Она могла ему выговор сделать, и он был кончен».

2. Однажды Лиля забыла в кафе сумку, и Маяковский за ней вернулся. В заведении наши герои сидели в компании, и одна девушка прокомментировала поступок Владимира, когда тот вернулся: «Теперь вы будете таскать эту сумочку всю жизнь». Маяковский ответил: «Я эту сумочку могу в зубах носить. В любви обиды нет».

3. Маяковский носил 46 размер обуви.

4. Во время одного из своих визитов в Париж, Маяковский встретился с Филиппо Томмазо Маринетти, лидером итальянского футуризма. Сведений о беседе не сохранилось, но, согласно воспоминаниям Эльзы (сестры Лили), часто бывавшей переводчиком Маяковского в его французских поездках, Маринетти пытался доказать Владимиру, что фашизм для Италии – то же самое, что коммунизм для России. Маяковский позднее утверждал, что ему было не о чем говорить с Маринетти и что они всего лишь «из вежливости перекинулись несколькими фразами». Однако, по сведениям одной газеты, запись их беседы предполагалось опубликовать, следовательно, она была куда более содержательной. И вообще, частичная потеря памяти Эльзы и уклончивость Маяковского могут говорить о том, что между поэтами было много общего, в том числе и во мнении о фашизме. Это подтверждается «футуристическими пожеланиями» «дорогому Маяковскому и великой России – энергичной и оптимистической», которые Маринетти оставил в записной книжке Владимира. Неудивительно, что, раз встреча оказалась такой дружеской, Маяковский предпочёл её не афишировать.

5. Маяковский не владел иностранными языками (только грузинским). Во время его поездки в Америку он носил в кармане пиджака бумажку с единственной фразой, которую мог выговаривать: извинением за то, что он не пожимает руку, когда здоровается (вспомним здесь о страхе Маяковского перед инфекциями).

6. Маяковский был ужасно нетерпелив. Он редко дочитывал книги до конца и ел только рыбу без костей, потому что иначе еда отнимала слишком много времени
#маяковский

Поддержка Ленина значительно облегчила процедуру получения визы для Маяковского, решившего ехать в Берлин и Париж вместе с Бриками. И мир повидать, и себя показать, как говорится. Вот только Маяковский, как и наш старый друг Есенин, большинство времени в поездках проводил в гостиницах. Сергей пил, Владимир играл в бильярд, в покер. По возвращении в Москву Маяковский и Осип Брик отчитывались в Институте художественной культуры о своих впечатлениях.

Также Маяковский выступил в Политехническом музее с лекциями «Что делает Берлин?» и «Что делает Париж?». Зал был набит битком, на одном стуле сидели подвое, порядок поддерживала конная милиция. Лили тоже находилась на сцене, за трибуной, где стояли стулья для друзей и знакомых. В зале царила атмосфера ожидания. Когда Маяковский под гром аплодисментов стал рассказывать о Берлине, Лили возмутилась. По её мнению, вместо того, чтобы говорить о собственных впечатлениях, Маяковский пересказывал чужие мысли. Она-то прекрасно знала, что большую часть времени Владимир провёл за игрой в покер.

Из воспоминаний Лили: «Сначала я слушала, недоумевая и огорчаясь. Потом стала прерывать его обидными, но, как казалось мне, справедливыми замечаниями». Маяковский испуганно косился в сторону Брик. Разразился скандал.

Лили не пришла на следующий доклад, о Париже. Маяковский сделал выводы из критики Лили, и рассказ о французских впечатлениях вышел замечательным. Этот репортаж появился на первой полосе «Известий», статья «Сегодняшний Берлин» отправилась в провинциальную прессу.

На следующий день после доклада Маяковский пришёл к Лили. Из воспоминаний Брик: «Длинный у нас был разговор, тяжкий. Оба мы плакали». В итоге она его прогнала.
#маяковский

Лилек!

Я вижу, ты решила твёрдо. Я знаю, что моё приставание к тебе для тебя боль. Но, Лилик, слишком страшно то, что случилось сегодня со мной, чтоб я не ухватился за последнюю соломинку – за письмо.

Так тяжело мне не было никогда – я, должно быть, действительно, чересчур вырос. Раньше прогоняемый тобой, я верил во встречу. Теперь я чувствую, что меня совсем отодрали от жизни, что больше ничего и никогда не будет. Жизни без тебя нет. Я это всегда говорил, всегда знал, теперь я это чувствую всем своим существом, всё, о чём я думал с удовольствием, сейчас не имеет никакой цены – отвратительно.

Я не грожу и не вымогаю прощения. Я ничего с собой не сделаю – мне чересчур страшно за маму и Люду. Сентиментальная взрослость. Я ничего не могу тебе обещать. Я знаю, нет такого обещания, в которое бы ты поверила. Я знаю, нет такого способа видеть тебя, мириться, который не заставил бы тебя мучиться. И всё-таки я не в состоянии не писать, не просить тебя простить меня за всё. Если ты принимала решение с тяжестью, с борьбой, ты простишь, ты ответишь.

Но если ты даже не ответишь, знай, что, как я любил я тебя семь лет назад, так люблю и сию секунду, что б ты ни захотела, что б ты ни велела, сделаю сейчас же, сделаю с восторгом. Как ужасно расставаться, если знаешь, что любишь и в расставании сам виноват.

Я сижу в кафе и реву, надо мной смеются продавщицы. Страшно думать, что вся моя жизнь дальше будет такою. Я пишу только о себе, а не о тебе. Мне страшно думать, что ты спокойна и что с каждой секундой ты дальше от меня, и ещё несколько их – и я забыт совсем.

Если ты почувствуешь от этого письма что-нибудь, кроме боли и отвращения, ответь, ради Христа ответь. Сейчас же я бегу домой и буду ждать Если нет – страшное горе. (30-32).

Целую. Твой весь. Я

P.S. Сейчас 10, если до 11 не ответишь, буду знать, что ждать нечего.
#маяковский

Получив с посыльным письмо, Лили набрала номер Маяковского (30-32). Под скрытой угрозой самоубийства она заменила разрыв двухмесячным разводом. Вот другое письмо Маяковского, написанное в тот же день:

Я буду честен до мелочей 2 месяца. Людей буду измерять по отношению ко мне. Мозг говорит мне, что делать такое с человеком нельзя. Если бы такое случилось с Лиличкой, я бы прекратил это в тот же день. Если Лилик меня любит, она (я чувствую это всем сердцем) прекратит это или как-то облегчит. Она должна почувствовать это, должна понять. Я буду у Лилика в 14:30 28 февраля. Если хотя б за час до срока Лилик ничего не сделает, я буду знать, что я любящий идиот и для Лилика испытуемый кролик.

Договорённость заключалась в следующем: Маяковский обещал два месяца «добровольно» оставаться в своей рабочей комнате, не играть в карты, не ходить в гости и не видеться с Лили – взамен на её обещание пересмотреть решение о разрыве, если двухмесячное «сидение» даст желаемый результат. Маяковскому следовало использовать это время для того, чтобы подумать, как он должен «изменить свой характер». Для себя условий Лили не ставила. По её мнению, она была лишь обычным человеком, а Маяковский – революционным поэтом, следовательно, он должен вести образцовую жизнь.

Маяковский тайком гулял под окнами квартиры Лили в надежде увидеть хотя бы силуэт:

и угол вон,
за ним
она —
виновница.
Прикрывши окна ладонью угла,
стекло за стеклом вытягивал с краю.
Вся жизнь
на карты окон легла.
Очко стекла —
и я проиграю.

Гуляя под окнами возлюбленной, Маяковский видит, как она живёт в его отсутствие – постоянные гости, музыка, танцы. И вскоре ревность, которую он пытается преодолеть, пробивается с новой силой: «Ты не ответишь, потому что я уже заменён, уже не существую для тебя и тебе хочется, чтоб я никогда не был». Лили утверждает, что у неё нет никого другого.

Вместе с тем чувство собственного достоинства заставляет её обвинять Маяковского в ухаживании за другими женщинами, и делает она это в такой же угрожающей манере, в какой ругала его за то, что он позволяет себе развлекаться, пока она была в Риге: «мне известны со всеми подробностями все твои лирические делишки». Реакция Маяковского отчаянна: «Надо узнать мою теперешнюю жизнь, чтоб как-нибудь подумать о каких-то «делишках», страшно не подозрение, страшно то, что я при всей бесконечности любви к тебе, не могу знать всего, что может огорчить тебя».
#маяковский

Любовь – это сердце всего

Письма, посланные Маяковским Лили во время разлуки, достаточно искренни, но самые сокровенные мысли он доверял дневнику. По сути, это документ, написанный человеком на грани психического срыва и даже самоубийства. Текст – сплошной обвинительный акт против Лили: он винит её в полном безразличии к нему и в том, что она погубила его жизнь.

В центральных фрагментах дневника Маяковский анализирует свою любовь к Лили и её чувства к нему. Под заголовком «Люблю ли я тебя?» он пишет:

Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, своя или чужая. Всё равно люблю. Аминь. Смешно об этом писать, ты сама это знаешь. Исчерпывает ли для меня любовь всё? Всё, но только иначе. Любовь – это жизнь, это главное. От неё разворачиваются и стихи, и дела, и всё остальное. Любовь – это сердце всего. Если оно прекратит работу, всё остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце работает, оно не может не проявляться во всём. Без тебя (не без тебя «в отъезде», внутренне без тебя) я прекращаюсь. Это было всегда, это и сейчас.

Лилиному взгляду на любовь посвящена глава «Любишь ли ты меня?»: «Для тебя, должно быть, это странный вопрос – конечно, любишь. Но любишь ли ты меня? Любишь ли ты так, чтоб это мной постоянно чувствовалось? Нет. Я уже говорил Осе. У тебя не любовь ко мне, у тебя – вообще любовь, ко всему. Занимаю в ней место и я (может быть, даже большое), но если я кончаюсь, то я вынимаюсь, как камень из речки, а твоя любовь опять всплывает над всем остальным. Плохо ли это? Нет, тебе хорошо, я б хотел так любить.

Я бы хотел так любить. Семей идеальных нет. Все семьи лопаются. Может быть, только идеальная любовь. А любовь не установишь никаким «должен», никаким «нельзя» – только свободные соревнования со всем миром.
#маяковский