Виктор Соснора

Я вас любил. Любовь еще – быть может.
Но ей не быть.
Лишь конский топ на эхо нас помножит
да волчья сыть.

Ты кинь коня и волка приласкаешь…
Но ты – не та.
Плывет твой конь к тебе под парусами,
там – пустота.

Взовьется в звон мой волк – с клыками мячик
к тебе, но ты
уходишь в дебри девочек и мачех
моей мечты.

Труднее жить, моя, бороться проще,
я не борюсь.
Ударит колокол грозы, пророчеств,-
я не боюсь

ни смерти, ни твоей бессмертной славы, -
звезду возжечь!
хоть коне-волк у смертницы-заставы,
хоть – в ад возлечь!

Проклятий – нет, и нежность – не поможет,
я кровь ковал:
Я – Вас любил. Любовь – еще быть может…
не вас, не к вам.

Как вам такой поклон Пушкину?

Нашёл для вас самую красивую метафору скрещённых рук:

И твои глазки заколочены,
И твои руки руками моими закавычены.
Господь поймает бричку у обочины,
И по делам укатит как обычно, как обычно.

Это из песни Хаски «Отопление». Красивая лирика, правда?
#ремарки

Владимир Казаков

я вас люблю я вас поверьте
моей любви тяжел чугун
она молчит перчатку вертит
глядит с печалью... я не лгу!
я не не не не не не не не!
я не не не не не не не!
а по воде скрежещут тени
и мы недвижные над ней
хотите каменно останусь
накрытый тяжкою спиной...
она молчит склонясь над сталью
реки изогнуто-стальной

А вот такой пересказ классика как оцените?

В момент откровения, тайна, Энигма, прикосновение Бога, союз восторга и испуга. Я столько раз пытался, но в этот самый миг мой камень летит в воду, и вот ведь всегда в центр круга! Пытался кидать с юга, с запада, на закате дня, с утра, под разными углами, камнями разных пород, другой рукой, в прыжке, вслепую — какая-то западня, всё равно попадаю в центр круга который год.

Группа СЛОТ, композиция «Круги на воде».

Я принес вам ещё один троп. На этот раз — аллегорию. Чего? Судьбы, предопределённости, причинно-следственности!
#ремарки

Повесть — это скромный роман

Из письма Н.И. Сагаловскому: «Ты спрашиваешь — что я пишу? Я пишу роман о матери-одиночке в Нью-Йорке. Эта женщина должна по идее каким-то образом олицетворять эмиграцию, а в более общем смысле — Россию. То, что уже написано — никуда не годится».

Из книги Дж. Глэд «Беседы в изгнании»: «У меня есть и повести, которые я не называю романами только из скромности. Я бы мог «Иностранку» назвать романом, но в ней 120 страниц, а «роман» какое-то очень уже торжественное и могучее слово».
#довлатов

Довлатов хочет кушать

Из книги «Знать Сергея Довлатова» А. Половца, редактора газеты «Панорама», выходившей в Сан-Франциско: «Пока что дела с пропитанием обстоят критически. У меня есть начатая повесть, вернее — незаконченная, страниц шестьдесят, а целиком будет 100-120. Называется (пока) «Рафаэль и Маруся». Действие происходит в Квинсе. Персонажи более или менее узнаваемые. «Новое русское слово» и Седых конкретно — не упоминаются.

В центре — история русской женщины и латиноамериканца. Плюс всякие глупости. Теоретически, если бы Вы всем этим заинтересовались, я мог бы, подредактировав, выслать Вам страниц 40-50 в течение трёх дней по получении ответа. То есть материала хватило бы на пять номеров. А затем я высылал бы Вам каждую неделю по десять страниц».

Редактор принял предложение. Русскоязычная эмигрантская публика практически взбунтовалась.

Из статьи А. Грича «Человек из легенды»: «Довлатов. Не лучший период в его американской жизни. И Половец заключает с ним договор на написание повести «Иностранка». И выплачивает аванс. Для нормального книгоиздания — ничего особенного, но в эмиграции… Анатолий Гладилин говорил мне: «Эту новость передавали как нечто небывалое… Надо же! Договор! И аванс — в Калифорнии… На русскую книгу».
#довлатов

Сколько стоит несуществующая повесть?

Из письма Владимирову, редактору журнала «Грани»: «Как уже говорилось по телефону, я забыл о чести и продал в газету «Панорама» несуществующую эротическую повесть о любви эмигрантки Муси Татарович и гангстера-латиноамериканца Рафаэля. Распущенная, но симпатичная женщина Татарович олицетворяет собой эмиграцию и даже Россию, а Рафаэль олицетворяет Запад. Уверяю вас, что это страшная чушь ни при каких обстоятельствах не могла появиться в «Гранях».

Из письма Сагаловскому: «Я, может быть, писал тебе, что в трудную минуту ослабел и продал Половцу за 1000 долларов несуществующую повесть «Иностранка». Сейчас я эту повесть в испарине строчу. Получается невообразимая херня.

Но: героиню зовут — Мария, Маруся, Муся Татарович, она символизирует Россию, Эмиграцию с большой буквы и еще черт знает что. Так я подумал, нельзя ли под кааким-то предлогом сунуть туда в целях облагорожения текста твои стихи «Маруся, хочешь стансы напишу?». Разумеется, с указанием, твоего авторства. Допустим, в финальной сцене среди гостей появляется Наум Сагаловский и читает стихи. Действие происходит в Квинсе. Всё реально. Ужас в том, что я эти стихи не могу отыскать в своих завалах. То есть я, конечно, найду, но это потребует большой чистки. Не сердись и пришли мне копию. И как можно быстрее».
#довлатов

Кто может критиковать?

Довлатов: «Читаешь ли ты в «Панораме» херовину, которую я сочинил? Ты в ужасе?».

Сагаловский: «Иностранку» читаю. Вроде бы и не ты писал, до того малохудожественно. Но для заработка и говно вывозят, так что говорить не о чем».

Довлатов: «На «Иностранку» есть разные отзывы, в том числе, представь себе, положительные (отрицательных больше), но во всяком случае — сравнивать моё творчество с ассенизационным обозом («вывезение говна») — это слишком круто. Суров ты, дядя, суров. Кстати, именно благодаря «Иностранке» я не умер с голоду этим летом».

Сагаловский: «А что про «Иностранку» сказал — извини. И правда, есть в ней хорошие места, но их, к досаде, мало. В целом — скучновато, написано вроде бы и не тобой даже. Хотя — «продолжение следует». Одно то, что эта вещь спасла тебя от голода делает её нужной. Ещё раз прошу прощения. Я человек простой, чего подумал – то и сказал».

Довлатов: «Ни на что я, разумеется, не обиделся. «Иностранка», вероятно, неудачная повесть, но в нее вложено некоторое количество труда и стараний. Во всяком случае, это не та халтура, что я делаю для «Либерти». Не вышло — чёрт с ним».
#довлатов

Мы пересели за отдельный столик. Я спросил:
— Тогда на что вы существуете?
— Не знаю... Я тут месяц проработала в одной конторе. Отвечала на звонки. Естественно, хозяин начал приставать. Я говорю ему: "Поехали в мотель. Все удовольствие — сто долларов". А он: "Я думал, ты порядочная женщина ". А я ему: "Тебе порядочная и за миллион не даст".
Я перебил ее:
— Маруська, ты в своем уме?! Ведь ты не проститутка! Что вообще за разговоры?!
— А что ты мне советуешь? Тарелки мыть в паршивом ресторане? На программиста выучиться? Торговать орехами на Сто восьмой?.. Да лучше я обратно попрошусь!
— Куда? В Москву?
— Да хоть бы и в Москву! А что особенного?! Ведь не посадят же меня. К политике я отношения не имею...
— А свобода?
— На фиг мне свобода! Я хочу покоя... И вообще, зачем нужна свобода, когда у меня есть папа?! — Ты даешь! — Нормальный человек, он и в Москве свободен.
— Много ли ты видела нормальных?
— Их везде немного.
— Ты просто все забыла. Хамство, ложь...
— В Москве и нахамят, так хоть по-русски.
— Это-то и страшно!..

"Иностранка"

👉🏻 Зона Довлатова

Довлатов написал странную книжку

Сагаловскому: «Сам я пишу довольно странную книгу о своей одежде, о содержимом эмигрантского чемодана».

Кузнецовой: «Я написал такую странную книжку под названием «Чемодан». Суть такова. Автор распаковывает свой эмигрантский чемодан, и за каждой тряпкой и вещью, которая там обнаруживается, стоит какая-то нелепая история. Все мы помним, какими дикими путями раздобывалась одежда в Союзе. Значит, у меня там идет предисловие на 3 страницы и затем — семь глав, страниц по 12-13, каждая глава соответствует какой-нибудь шмотке. В общем, что-то наподобие «13 трубок» Эренбурга. В идеале я хотел, чтобы в этом чемодане уместилась вся, так сказать, Россия в разных измерениях и аспектах».
#довлатов

До чего вырастает кучка эмигрантского барахла

Письмо Ефимову от 14 апреля 1985: «Вы просили написать эскиз аннотации для каталога. Ничего лучше такого текста мне пока выдумать не удалось: «В центре новой книги Довлатова — чемодан, обыкновенный потрёпанный чемодан, с которым эмигрант Довлатов покинул родину. Распаковав его после нескольких месяцев скитаний, герой убеждается, что за каждой вещью, находящейся в чемодане, стоит драматическая, смешная или нелепая история. Можно, если это потребуется как бы для рекламы, добавить что-нибудь такое: «Как всегда, в прозе Довлатова сочетаются юмор и горечь, озорство и сентиментальность, условность анекдота и фактография документа».

Идеальное начало рецензии на «Чемодан» я представляю себе так: «Кучка эмигрантского барахла вырастает в книге Довлатова до символа бедной, великой, многострадальной России».
#довлатов

А я принес вам новый необычно исполненный троп. На этот раз метафору седины:

нет, мой сын, надо мной не всегда шел снег, он не так и давно возник.
я был распорядитель нег, толкователь великих книг,
заклинатель вахтёрш и магистр ордена тунеядцев,
«кудри курса» единогласно и без интриг.

Вера Полозкова, «Изобретателю весны»
#ремарки

Весь круг бездуховности

Из письма Арьеву от 12 апреля 1990 года: «После «Чемодана» я пишу нечто про еду, сочинил уже три главы. «Чемодан» — это одежда, дальше будет еда, а потом возьмусь за женщин, чтобы, таким образом, охватить весь круг бездуховности».

Из сборника про еду в итоге было опубликованы только два рассказа — «Виноград «Изабелла» и «Старый петух, запечённый в глине».
#довлатов

Об эпиграфе к «Чемодану»

Из одного письма Довлатова: «Не считаете ли Вы целесообразным дать к «Заповеднику» такой эпиграф из Блока: «Но и такой, моя Россия, ты всех сторон дороже мне…»? Или это слишком примитивно? Все равно что дать к «Лолите» эпиграф: «Любви все возрасты покорны…».
#довлатов

Перед кем трепетал Довлатов

Из короткой записки, написанной Алевтине Добрыш Сергеем Донатовичем за 5 дней до смерти: «Самый любимый писатель — Куприн. Лучшая проза — «Капитанская дочка». А перед Бродским я трепетал».
#довлатов

Откуда растут ноги у «Шофёрских перчаток»

Из книги Николая Шлиппенбаха «И явил нам Довлатов Петра»: «Шоферские перчатки в числе единиц взятого мною напрокат костюма не значились. Видимо, история их появления в чемодане Сергея Донатовича иная.

Прочитав «Шофёрские перчатки», я очень смеялся над неожиданным поворотом событий в рассказе. Оказывается, вовсе не статуя повинна в прекращении съёмок, а это я вдруг ни с того ни с сего решил якобы заняться правозащитной деятельностью. Ха-ха! Все как раз наоборот. Когда реквизит наконец был полностью готов, куда-то надолго исчез сам Довлатов».
#довлатов

Чем кончается жизнь

Из записной книжки Сергея Довлатова: «Иосиф Бродский любил повторять: «Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще кончается?».
#довлатов

Воннегут проигрывает в оригинале

Из записной книжки Сергея Довлатова: «Когда-то я был секретарем Веры Пановой. Однажды Вера Федоровна спросила:
— У кого, по-вашему, самый лучший русский язык?
Наверно, я должен был ответить — у вас. Но я сказал:
— У Риты Ковалевой.
— Что за Ковалева?
— Райт.
— Переводчица Фолкнера, что ли?
— Фолкнера, Сэлинджера, Воннегута.
— Значит, Воннегут звучит по-русски лучше, чем Федин?
— Без всякого сомнения.
Панова задумалась и говорит:
— Как это страшно!..

Кстати, с Гором Видалом, если не ошибаюсь, произошла такая история. Он был в Москве. Москвичи стали расспрашивать гостя о Воннегуте. Восхищались его романами, Гор Видал заметил:
— Романы Курта страшно проигрывают в оригинале...
#довлатов

Последняя книга Сергея Довлатова

Из письма Сагаловскому: «Я пишу, представь себе, роман – с любовью, с политикой и всякими глупостями, называется – «Филиал», дело происходит вокруг эмигрантского симпозиума «Новая Россия», герой встречает подругу своей юности, в результате – прошлое, настоящее и будущее завязываются в безобразный узел. В общем, то, что называешь – «бред собачий».

Из письма Кузнецовой: «Филиал» пришлю, как только издам, а когда издам, не вполне ясно: ибо с «Руссикой» я поругался тоже. Но что-нибудь придумаю, не спеша. Тем более что нет ощущения «крупной творческой удачи». Так сказал о своей последней книге поэт Кленов-Купершток».
#довлатов

Вычеркивать — одно удовольствие

Из письма Арьеву от 6 января 1989 года: «Вычеркнуть можешь что угодно, тем более что «Филиал» написан толчками, розановским (извини за сравнение) пунктиром, так что вычеркивать – одно удовольствие, и это меня сравнительно мало волнует, но если кто-то захочет что-либо вписать, то останови этого человека, и чем талантливее лицо, которое впишет в мой текст что-либо свое, тем это ужаснее. Теоретически, самое ужасное, если бы Достоевский что-то вписал в мое произведение».
#довлатов

Зачем просыпаться по утрам

Из «Записных книжек» Довлатова: «Врачи запретили Бродскому курить. Это его очень тяготило. Он говорил: – Выпить утром чашку кофе и не закурить?! Тогда и просыпаться незачем!».
#довлатов