Ночь затекала в комнату через балкон, где Арсений стоял и смотрел, как Соня уходила, рассыпая, точно мелочь из порванного кармана, неуловимые следы, и следы под фонарями отливали перламутром, точно стихи скандинавского поэта, которые Соня подарила Арсению на Рождество (он так и не нашёл их на полке, даже вспомнить не мог, куда подевал); на подоконнике ржавел чай, и свет в прихожей ещё сопротивлялся мраку, Арсений чувствовал его спиной, а Соня удалялась, теряла краски, форму, тянула его память за собой, разматывала её, как клубок, и тогда Арсений вспомнил: в той книге осталась фотография — полароидный снимок, что с лёгкостью умещался в ладони, распускался цветком их беззаботных дней, — он это ясно увидел, залитый ночным оцепенением, что овладевает телом после внезапной ярости; ещё чуть-чуть, и Соня повернёт за угол, ниточка перетрётся, оборвётся, опадёт, и Арсений останется один на один со своими словами — жаль, не отловить, не разобрать по слогам, не затолкать обратно в глотку, чтобы всё обернулось вспять, туда, где бабочками порхали маковые поцелуи, ластились друг к другу ладони и задиристое дыхание веяло где хотело, — и вот Соня скрылась, подмигнув напоследок бесцветным шарфом, и пузырь в груди, ощутил Арсений, лопнул, разбрызгивая мурашки, тело задрожало — кажется, начало чувствовать, — жаль некому было рассказать об этом: Соня исчезла, предметы тревожно молчали, лишь скупая мысль, как бледный мотылёк, билась о стенки черепной коробки: «Не буду гасить свет».

Автор: Евгений Сологуб –редактор
Фото: Могучая Луиза – креатор