В связи с этими смешными твитами вспомнил одну штуку, которую не выписал из Зыгаря, а надо было. Собственно, про этих американцев, которые, как гласит одна из версий, разработали всю стратегию Ельцину и т.п. Зыгарь это описывает так: американцев, каких-то абсолютно мелких вашингтонских сошек, позвали какие-то люди Сосковца, они прилетели в Москву, подохренели, несколько месяцев сидели в снятом для них номере в «Президент-отеле» и писали записки Чубайсу, который их читал, крутил пальцем у виска и выкидывал. Довольно убедительно все это засвидетельствовано, прямо скажем. Вот вам и American interference.
Forwarded from Журнал «Холод»
❗️Сегодня в Москве на выходе из дома полицейские в бронежилетах задержали главного редактора «Медиазоны» Сергея Смирнова.
Силовики ждали его в подъезде, когда он вышел гулять с сыном. Против журналиста составили протокол об участии в акции 23 января с вмешательством в работу транспорта (часть 6.1 статьи 20.2 КоАП).
Его оставляют на ночь в отделе полиции до заседания суда. При этом Сергей Смирнов, получивший официальное предостережение до этой акции, 23 января был дома. Ранее силовики провели обыск у его матери.
Редакция «Холода» считает задержание Сергея Смирнова необоснованным и политически мотивированным. Очевидно, что это давление на «Медиазону» — одно из лучших российских независимых СМИ — и воспрепятствование профессиональной деятельности ее журналистов.
Свободу Сергею Смирнову!
Поддержите «Медиазону» — donate.zona.media
Фото: Апология протеста
Силовики ждали его в подъезде, когда он вышел гулять с сыном. Против журналиста составили протокол об участии в акции 23 января с вмешательством в работу транспорта (часть 6.1 статьи 20.2 КоАП).
Его оставляют на ночь в отделе полиции до заседания суда. При этом Сергей Смирнов, получивший официальное предостережение до этой акции, 23 января был дома. Ранее силовики провели обыск у его матери.
Редакция «Холода» считает задержание Сергея Смирнова необоснованным и политически мотивированным. Очевидно, что это давление на «Медиазону» — одно из лучших российских независимых СМИ — и воспрепятствование профессиональной деятельности ее журналистов.
Свободу Сергею Смирнову!
Поддержите «Медиазону» — donate.zona.media
Фото: Апология протеста
В этом канале часто появлялись тексты Дани Туровского. Когда он был спецкором «Медузы», мне посчастливилось быть его редактором. Один из многочисленных талантов Дани — описывать максимально жесткую фактуру максимально флегматично и сухо: так, что эмоции продуцирует читатель, а не писатель, — и эмоции сильные.
В воскресенье Даню задержали, когда он шел по тротуару в центре Москве. У него отобрали телефон; 26 часов он провел без связи и записывал на бумажку то, что видел. Этот текст стоит прочитать.
А прочитав, можно помочь деньгами и/или своим временем тем, кто помогает людям, у которых ситуация такая же или гораздо хуже. Сейчас таких людей тысячи по всей России. ОВД-Инфо | Апология протеста | Медиазона | Правозащита Открытки | Общественный вердикт
В воскресенье Даню задержали, когда он шел по тротуару в центре Москве. У него отобрали телефон; 26 часов он провел без связи и записывал на бумажку то, что видел. Этот текст стоит прочитать.
А прочитав, можно помочь деньгами и/или своим временем тем, кто помогает людям, у которых ситуация такая же или гораздо хуже. Сейчас таких людей тысячи по всей России. ОВД-Инфо | Апология протеста | Медиазона | Правозащита Открытки | Общественный вердикт
Встречался какой-нибудь Иван Иванович с каким-нибудь Анатолием Леонидовичем, руки друг другу жали:
— А знаете, Запад-то гибнет, разложение-с. Фьюитс культура — цивилизация наступает…
Вздыхали.
Устраивались собрания.
Страдали.
Это роман Константина Вагинова «Козлиная песнь», 1927 год.
О гибели Европы целой
Печатно нам толкует смелый
Фанатик страстный и чудак,
И верим мы, как остолопы,
Что на развалинах Европы
Воздвигнем всеславянский стяг.
А это эпиграмма на Достоевского, 1881 год.
Идея о том, что европейская культура и цивилизация по тем или иным причинам погибает, и ей на смену в качестве светоча свободы и всего остального должна прийти Россия, возникла как устойчивый троп в русской литературе и публицистике примерно в 1830-х; происходит она, судя по всему, от немецких романтиков и конкретно Фридриха Шлегеля (это транзит судьбоносных национальных идей из Германии в Россию — вообще интересная тема; как известно, «особый путь» — тоже немецкое изобретение). Поначалу концепция тут была простая: Европа уже пожила свое тысячелетье и дряхлеет просто в силу возраста, пора дать дорогу молодежи. Потом к этому прибавилось возмущение актуальным состоянием европейских нравов, отчасти происходившее от несовпадения ожидания и реальности (жестче всего европейцев зачастую критиковали уехавшие из России эмигранты). Традиция оказалась крайне устойчивой, и предавались подобным мыслям далеко не только люди консервативных убеждений — от Киреевского и Шевырева через Достоевского и Герцена к символистам, веховцам и Борису Поплавскому и далее.
Генезис и эволюцию идеи «гибели Запада» описывает в одноименной статье большой филолог Александр Долинин — описывает хоть и саркастически, но спокойно, только один раз вдруг срываясь на крайне нетипичную для рассудительного научного стиля антисоветскую шпильку в адрес Блока, который «после революции предпочел объявить "богоносцем" скорее озверевшее отечественное быдло, чем западного буржуа». Итоговый приговор, впрочем, суров — и отчетливо занимает сторону: «Иррациональное убеждение в смертельных болезнях могущественного и успешного Другого необходимо для оправдания собственных проигрывающих политико-экономических стратегий, патологической
ксенофобии и ничем не оправданных претензий на превосходство».
Наверное, и к этой статье могут быть вопросы — ну, например, бросается в глаза, что Долинин как-то проскакивает тот факт, что в первой половине ХХ века европейская цивилизация все-таки была эмпирически близка к гибели. Тем не менее, это, кажется, лучший контекст для печально знаменитого манифеста Константина Богомолова, опубликованного в «Новой газете», — становится понятнее, в каком ряду он пытается очутиться, и смешнее то, как именно он это делает. Например: для концепта «гибели Запада» исторически важна опора на русскую духовность и религиозность — у Богомолова она тоже есть, но парадоксально соединяется с достижениями сексуальной революции. А место четвертого сословия, которое должно было разрушить Европу у Достоевского, занимают «гендерно-нейтральные черти».
Мне кажется, идеальным ответом Богомолову и была бы републикация этой статьи, или ее фрагментов, или фрагментов процитированных в ней текстов. Но вышел тот ответ, какой вышел (подтвердим, гыгыкая, чужой confirmation bias, как же хорошо), — и мне остается порадоваться, что пока еще в этом споре есть возможность не выбирать «правильную» сторону.
(Контекст и текст подсказаны Ильей Кукулиным в комментариях в фейсбуке Эллы Россман, спасибо обоим.)
http://lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=d6YWsR5BbM0%3D&tabid=10459
— А знаете, Запад-то гибнет, разложение-с. Фьюитс культура — цивилизация наступает…
Вздыхали.
Устраивались собрания.
Страдали.
Это роман Константина Вагинова «Козлиная песнь», 1927 год.
О гибели Европы целой
Печатно нам толкует смелый
Фанатик страстный и чудак,
И верим мы, как остолопы,
Что на развалинах Европы
Воздвигнем всеславянский стяг.
А это эпиграмма на Достоевского, 1881 год.
Идея о том, что европейская культура и цивилизация по тем или иным причинам погибает, и ей на смену в качестве светоча свободы и всего остального должна прийти Россия, возникла как устойчивый троп в русской литературе и публицистике примерно в 1830-х; происходит она, судя по всему, от немецких романтиков и конкретно Фридриха Шлегеля (это транзит судьбоносных национальных идей из Германии в Россию — вообще интересная тема; как известно, «особый путь» — тоже немецкое изобретение). Поначалу концепция тут была простая: Европа уже пожила свое тысячелетье и дряхлеет просто в силу возраста, пора дать дорогу молодежи. Потом к этому прибавилось возмущение актуальным состоянием европейских нравов, отчасти происходившее от несовпадения ожидания и реальности (жестче всего европейцев зачастую критиковали уехавшие из России эмигранты). Традиция оказалась крайне устойчивой, и предавались подобным мыслям далеко не только люди консервативных убеждений — от Киреевского и Шевырева через Достоевского и Герцена к символистам, веховцам и Борису Поплавскому и далее.
Генезис и эволюцию идеи «гибели Запада» описывает в одноименной статье большой филолог Александр Долинин — описывает хоть и саркастически, но спокойно, только один раз вдруг срываясь на крайне нетипичную для рассудительного научного стиля антисоветскую шпильку в адрес Блока, который «после революции предпочел объявить "богоносцем" скорее озверевшее отечественное быдло, чем западного буржуа». Итоговый приговор, впрочем, суров — и отчетливо занимает сторону: «Иррациональное убеждение в смертельных болезнях могущественного и успешного Другого необходимо для оправдания собственных проигрывающих политико-экономических стратегий, патологической
ксенофобии и ничем не оправданных претензий на превосходство».
Наверное, и к этой статье могут быть вопросы — ну, например, бросается в глаза, что Долинин как-то проскакивает тот факт, что в первой половине ХХ века европейская цивилизация все-таки была эмпирически близка к гибели. Тем не менее, это, кажется, лучший контекст для печально знаменитого манифеста Константина Богомолова, опубликованного в «Новой газете», — становится понятнее, в каком ряду он пытается очутиться, и смешнее то, как именно он это делает. Например: для концепта «гибели Запада» исторически важна опора на русскую духовность и религиозность — у Богомолова она тоже есть, но парадоксально соединяется с достижениями сексуальной революции. А место четвертого сословия, которое должно было разрушить Европу у Достоевского, занимают «гендерно-нейтральные черти».
Мне кажется, идеальным ответом Богомолову и была бы републикация этой статьи, или ее фрагментов, или фрагментов процитированных в ней текстов. Но вышел тот ответ, какой вышел (подтвердим, гыгыкая, чужой confirmation bias, как же хорошо), — и мне остается порадоваться, что пока еще в этом споре есть возможность не выбирать «правильную» сторону.
(Контекст и текст подсказаны Ильей Кукулиным в комментариях в фейсбуке Эллы Россман, спасибо обоим.)
http://lib.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=d6YWsR5BbM0%3D&tabid=10459
Хороший текст; наверное, лучший из виденных ответов Богомолову, хоть это, строго говоря, и не совсем он. И в отличие от приснопамятного манифеста, вызывает желание думать дальше и как-то доуточнять.
То есть, с одной стороны, я во многом согласен с автором. Действительно: все эти вопли про цензуру, похоже, во многом связаны с тем, что люди, имеющие власть, вдруг сталкиваются с таким же отношением, как люди, власть не имеющие. И истерическая реакция имеющих власть выглядит тем более красноречиво, что в реальности это все по-прежнему крайне диспропорционально (одним угрожает бан в соцсети, а другим увольнение, тюрьма, насилие и проч.).
Я бы даже сказал — собственно, это и в тексте по сути написано, — что всю эту так называемую «новую этику» куда точнее было бы обозначить как «новую публичность» (если уж так нужны ярлыки). В самой этике нового мало, куда больше нового в том, что и насколько становится видимым: то есть, с одной стороны, значительно понижается порог социально-культурного статуса, при котором твое приватное может стать публичным; а с другой, становятся чуть более слышны голоса жертв в самом широком смысле слова. Власть по-прежнему не у них, но у них появляется голос — и возможность высветить несправедливость.
Все это так и все это, по-моему, хорошо. Однако, как это свойственно манифестам, автор строит довольно жесткую дихотомию: есть те, кто сидят на трубах, и те, кому нужны деньги; люди с наличием власти и «ноунеймы»; люди, «чье имя имеет значение в тех кругах, где принимают решения, где люди делят откаты и оффшоры, где пристраивают родственников на работу», и люди, которые им противостоят (осознанно или нет). Со свойственной мне мнительностью я начал думать, в какую из этих групп я бы оказался на взгляд автора текста. Думаю, что в первой: у меня есть какая-то публичность, ресурсы и связи; я «в тусовочке»; и наверное, если меня подставят, как Ваню Голунова, или обвинят в коллаборационизме, как Лену Ковальскую, какое-то количество людей с еще большим количеством связей выступят в мою защиту. Ну и «ОК, бумер» мне не нравится, да.
Не очень приятно обнаруживать себя в этой группе, но допустим (я проговариваю это, потому что для последующего аргумента существенно, что я воспринял это в том числе на личном уровне). Важнее то, что в этом манифесте эти группы представлены как внеисторичные. Ну то есть вот люди, которые наделены властью: Богомолов, Минаев, Баунов, — а мы не наделены. Меж тем я достаточно немолод, чтобы помнить времена, когда никто из этих людей символической властью наделен не был. Каждый из этих людей, как бы к ним ни относиться, пришел и взял эту символическую власть своими текстами в широком смысле слова. Качество этих текстов, опять же, можно оценивать по-разному; как и те социально-культурные иерархии, в которых эти тексты могли становиться способом получения власти. Но нет, ребята, это не про откаты, оффшоры и родственников.
Делать вид, что это так, что источник власти поименованных людей — коррупция (по сути именно это сказано в тексте), не очень классно особенно потому, что сам этот манифест занимается тем же самым, чем когда-то занимались Богомолов, Минаев и Баунов. Он борется за символическую власть. И правильно делает, конечно. И я сам за то, чтобы символическая, да и политическая власть от Богомолова и Минаева ушла к Дарье Серенко и Юлии Цветковой (вот Баунова хотелось бы сохранить, если можно). Но было бы круто в этой борьбе не подменять понятия.
То есть, с одной стороны, я во многом согласен с автором. Действительно: все эти вопли про цензуру, похоже, во многом связаны с тем, что люди, имеющие власть, вдруг сталкиваются с таким же отношением, как люди, власть не имеющие. И истерическая реакция имеющих власть выглядит тем более красноречиво, что в реальности это все по-прежнему крайне диспропорционально (одним угрожает бан в соцсети, а другим увольнение, тюрьма, насилие и проч.).
Я бы даже сказал — собственно, это и в тексте по сути написано, — что всю эту так называемую «новую этику» куда точнее было бы обозначить как «новую публичность» (если уж так нужны ярлыки). В самой этике нового мало, куда больше нового в том, что и насколько становится видимым: то есть, с одной стороны, значительно понижается порог социально-культурного статуса, при котором твое приватное может стать публичным; а с другой, становятся чуть более слышны голоса жертв в самом широком смысле слова. Власть по-прежнему не у них, но у них появляется голос — и возможность высветить несправедливость.
Все это так и все это, по-моему, хорошо. Однако, как это свойственно манифестам, автор строит довольно жесткую дихотомию: есть те, кто сидят на трубах, и те, кому нужны деньги; люди с наличием власти и «ноунеймы»; люди, «чье имя имеет значение в тех кругах, где принимают решения, где люди делят откаты и оффшоры, где пристраивают родственников на работу», и люди, которые им противостоят (осознанно или нет). Со свойственной мне мнительностью я начал думать, в какую из этих групп я бы оказался на взгляд автора текста. Думаю, что в первой: у меня есть какая-то публичность, ресурсы и связи; я «в тусовочке»; и наверное, если меня подставят, как Ваню Голунова, или обвинят в коллаборационизме, как Лену Ковальскую, какое-то количество людей с еще большим количеством связей выступят в мою защиту. Ну и «ОК, бумер» мне не нравится, да.
Не очень приятно обнаруживать себя в этой группе, но допустим (я проговариваю это, потому что для последующего аргумента существенно, что я воспринял это в том числе на личном уровне). Важнее то, что в этом манифесте эти группы представлены как внеисторичные. Ну то есть вот люди, которые наделены властью: Богомолов, Минаев, Баунов, — а мы не наделены. Меж тем я достаточно немолод, чтобы помнить времена, когда никто из этих людей символической властью наделен не был. Каждый из этих людей, как бы к ним ни относиться, пришел и взял эту символическую власть своими текстами в широком смысле слова. Качество этих текстов, опять же, можно оценивать по-разному; как и те социально-культурные иерархии, в которых эти тексты могли становиться способом получения власти. Но нет, ребята, это не про откаты, оффшоры и родственников.
Делать вид, что это так, что источник власти поименованных людей — коррупция (по сути именно это сказано в тексте), не очень классно особенно потому, что сам этот манифест занимается тем же самым, чем когда-то занимались Богомолов, Минаев и Баунов. Он борется за символическую власть. И правильно делает, конечно. И я сам за то, чтобы символическая, да и политическая власть от Богомолова и Минаева ушла к Дарье Серенко и Юлии Цветковой (вот Баунова хотелось бы сохранить, если можно). Но было бы круто в этой борьбе не подменять понятия.
Medium
Новой этики не существует - да здравствует новая этика. Манифест ноунейма
Манифест ноунейма
Одно из лучших ощущений на свете — когда понимаешь, что что-то, что ты запустил, начинает работать и без тебя. Второй том «Новой критики» про звук уже на подходе — и теперь запускается третий, про региональные музыкальные идентичности. Очень недоисследованная тема; наконец-то будет исследована под опекой прекрасного редактора. Подавайтесь!
Forwarded from интро/аутро
ИМИ готовит сборник «Новая критика. Едем по России»: приглашаем авторов
В сборник «Новая критика. Едем по России» войдут тексты, которые будут рассматривать российские музыкальные явления и феномены, сформировавшиеся и развившиеся за пределами Москвы и Санкт-Петербурга. Одним из авторов сборника можете стать вы!
До 26 апреля включительно мы ждем от потенциальных авторов заявки с питчами — краткими аннотациями будущих текстов про любую музыку, за исключением академической. Далее жюри рассмотрит питчи и выберет подходящие для сборника идеи.
Редактором сборника станет музыкальный журналист Денис Бояринов.
Узнать подробности и подать заявку на участие можно тут.
👉 Подробнее
📣 Обсудить
В сборник «Новая критика. Едем по России» войдут тексты, которые будут рассматривать российские музыкальные явления и феномены, сформировавшиеся и развившиеся за пределами Москвы и Санкт-Петербурга. Одним из авторов сборника можете стать вы!
До 26 апреля включительно мы ждем от потенциальных авторов заявки с питчами — краткими аннотациями будущих текстов про любую музыку, за исключением академической. Далее жюри рассмотрит питчи и выберет подходящие для сборника идеи.
Редактором сборника станет музыкальный журналист Денис Бояринов.
Узнать подробности и подать заявку на участие можно тут.
👉 Подробнее
📣 Обсудить
В 1930-х в московском санатории «Сокольники» лечилась от психологических расстройств советская элита — ветераны партии, руководители заводов, вплоть до Аркадия Гайдара. В какой-то момент вышло так, что палаты для буйных пациентов в больнице начали называть Политбюро и Совнаркомом. Так и говорили: «Смотрите, а то отправим вас в Политбюро». Было смешно. А потом этим приколом заинтересовались в НКВД.
Я очень люблю такие истории — вроде бы они ни к чему особо не привязаны, но при этом при ближайшем рассмотрении выясняется, что там в нескольких человеческих судьбах сходится сразу несколько интересных сюжетов. С одной стороны, это проекция большой и страшной истории на маленького человека: мы все знаем, что людей репрессировали совсем ни за что, но сколько таких «ни за что» уровня внутриофисной шутки реально рассказаны? С другой, рассказ о судьбе главврача Кириллова, врача Чебариной и медсестры Терехиной становится еще и поводом поговорить о том, как были устроены советская психиатрия и представления о психологическом здоровье в 1920-х—1930-х. Ну и с третьей, тут в какой-то момент возникает очень красивая метафора: «сумасшедший дом» становится тем пространством, где можно говорить правду об окружающем безумии, — правда, совсем ненадолго.
В общем, очень было приятно редактировать этот материал. Спасибо Сереже Бондаренко и Мише Погорелову.
https://holod.media/2021/03/05/bujstvo/
Я очень люблю такие истории — вроде бы они ни к чему особо не привязаны, но при этом при ближайшем рассмотрении выясняется, что там в нескольких человеческих судьбах сходится сразу несколько интересных сюжетов. С одной стороны, это проекция большой и страшной истории на маленького человека: мы все знаем, что людей репрессировали совсем ни за что, но сколько таких «ни за что» уровня внутриофисной шутки реально рассказаны? С другой, рассказ о судьбе главврача Кириллова, врача Чебариной и медсестры Терехиной становится еще и поводом поговорить о том, как были устроены советская психиатрия и представления о психологическом здоровье в 1920-х—1930-х. Ну и с третьей, тут в какой-то момент возникает очень красивая метафора: «сумасшедший дом» становится тем пространством, где можно говорить правду об окружающем безумии, — правда, совсем ненадолго.
В общем, очень было приятно редактировать этот материал. Спасибо Сереже Бондаренко и Мише Погорелову.
https://holod.media/2021/03/05/bujstvo/
«Холод»
У нас за буйство попадают в Политбюро
Почему пациентов психбольницы «Сокольники» в 1930-х отправляли в высшие органы советской власти — и кто за это ответил
Завтра в «Ровеснике» — фестиваль в поддержку прекрасного сайта DOXA, редакторов которого посадили под домашний арест ни за что.
Перевести денег DOXA.
Подписать поручительство за арестованных.
Перевести денег DOXA.
Подписать поручительство за арестованных.
Facebook
Мы тоже DOXA
Causes event in Moscow, Russia by The Village and 2 others on Sunday, April 18 2021 with 1K people interested and 272 people going. 6 posts in the discussion.
Должен попросить прощения у читателей — долго сюда ничего не пишу. Отчасти это потому, что с начала года как-то вдруг провалился в Мандельштама, Пастернака и тексты о них. Отчасти из-за разнообразных проектов, которые отнимают много времени. Отчасти из-за происходящего вокруг, которое при всем сопротивлении ему тоже отнимает много времени.
В режиме этого канала писать про Мандельштама и Пастернака как-то странно, поэтому сразу перейду к двум следующим пунктам.
Первое. Ко всем уже привычным ссылкам — ОВД-Инфо, Апология протеста, Медиазона, Правозащита Открытки, Общественный вердикт, DOXA — теперь прибавляется еще одна: помощь «Медузе». Для моей профессии, да и для того, о чем я тут пишу, она одна из самых важных. Очень хочется продолжать восхищаться в этом канале текстами спецкорров «Медузы» — или задавать к ним вопросы. Очень не хочется их оплакивать.
Второе. В тех зонах культуры, где еще можно жить, будем жить до упора. В июне снова происходит наш любимый документальный кинофестиваль Beat — и у меня там снова авторская программа. Она называется «В это трудно поверить».
Цитата из любимого автора маскирует хорошее английское выражение stranger than fiction. То есть это такие документальные истории, в которые, если их просто их пересказать словами, невозможно поверить. Помимо эффекта отвисания челюсти, тут есть два важных смысла, которые в сложных пропорциях соединяются в фильмах. С одной стороны, это про мир позднего капитализма, его парадоксы, загоны — и иногда возникающие в нем прорехи. С другой, это про то, что даже в этом мире может находиться место чуду, которое что-то все-таки меняет.
Честно говоря, я очень доволен программой этого года. Тут нет ни одного фильма, который мне не хотелось бы пересмотреть. И нет ни одного фильма, который попал программу, просто потому что он по теме.
Я, конечно, расскажу тут про каждый фильм подробнее, это неизбежно. А пока — совсем кратко:
— «Чужой» на сцене / Alien on Stage. Простые сотрудники автобусного парка из провинциального Дорсета ставят любительский спектакль по киношедевру Скотта — и покоряют Лондно. Самый обаятельный, смешной и английский фильм, который я видел за долгое время.
— Накрывай! / Set! Люди гибнут за скатерть: невероятное кино про чемпионат Южной Калифорнии по сервировке. Как «Tiger King», только про вилки и бокалы.
— Что-то вроде рая / Some Kind of Heaven. Город престарелых во Флориде притворяется тихой утопией, но на деле там тоже есть секс, наркотики, рок-н-ролл и боль. Самое неожиданное место, где жизнь побеждает смерть.
— Дэвид Аркетт неуязвим / You Cannot Kill David Arquette. Голливудский актер-неудачник пытается искупить свою вину перед рестлингом — ради этого ему придется драться на провинциальном заднем дворе и получать по шее энергосберегающей лампой. Рестлинг — потешные бои с реальной болью — вообще один из самых удивительных американских поп-культурных феноменов; здесь путеводитель по нему еще и оказывается настоящей — голливудской же — драмой.
— Апокалипсис вчера / Television Event. История создания самого успешного телефильма в истории человечества. Кино про ядерный апокалипсис «На следующий день» посмотрели сто миллионов американцев, включая Рональда Рейгана; кампания по разоружению стала прямым следствием этого просмотра. В финале я плакал.
— Ди Би Купер: как угнать «Боинг» и исчезнуть / The Mystery of D B Cooper. В 1971 году в Орегоне чувак угнал пассажирский самолет, получил 200 тысяч долларов выкупа, после чего спрыгнул с парашютом в лес. Его так и не нашли — а людей, которые говорят, что знают, кем он был, десятки. Не только история удивительного преступления без наказания, но и образцовое (не)расследование эпохи постправды.
Все это мы покажем на Beat Film Festival летом. Надеюсь, увидимся. Свободу политзаключенным, поддержите свободных людей и свободные СМИ.
В режиме этого канала писать про Мандельштама и Пастернака как-то странно, поэтому сразу перейду к двум следующим пунктам.
Первое. Ко всем уже привычным ссылкам — ОВД-Инфо, Апология протеста, Медиазона, Правозащита Открытки, Общественный вердикт, DOXA — теперь прибавляется еще одна: помощь «Медузе». Для моей профессии, да и для того, о чем я тут пишу, она одна из самых важных. Очень хочется продолжать восхищаться в этом канале текстами спецкорров «Медузы» — или задавать к ним вопросы. Очень не хочется их оплакивать.
Второе. В тех зонах культуры, где еще можно жить, будем жить до упора. В июне снова происходит наш любимый документальный кинофестиваль Beat — и у меня там снова авторская программа. Она называется «В это трудно поверить».
Цитата из любимого автора маскирует хорошее английское выражение stranger than fiction. То есть это такие документальные истории, в которые, если их просто их пересказать словами, невозможно поверить. Помимо эффекта отвисания челюсти, тут есть два важных смысла, которые в сложных пропорциях соединяются в фильмах. С одной стороны, это про мир позднего капитализма, его парадоксы, загоны — и иногда возникающие в нем прорехи. С другой, это про то, что даже в этом мире может находиться место чуду, которое что-то все-таки меняет.
Честно говоря, я очень доволен программой этого года. Тут нет ни одного фильма, который мне не хотелось бы пересмотреть. И нет ни одного фильма, который попал программу, просто потому что он по теме.
Я, конечно, расскажу тут про каждый фильм подробнее, это неизбежно. А пока — совсем кратко:
— «Чужой» на сцене / Alien on Stage. Простые сотрудники автобусного парка из провинциального Дорсета ставят любительский спектакль по киношедевру Скотта — и покоряют Лондно. Самый обаятельный, смешной и английский фильм, который я видел за долгое время.
— Накрывай! / Set! Люди гибнут за скатерть: невероятное кино про чемпионат Южной Калифорнии по сервировке. Как «Tiger King», только про вилки и бокалы.
— Что-то вроде рая / Some Kind of Heaven. Город престарелых во Флориде притворяется тихой утопией, но на деле там тоже есть секс, наркотики, рок-н-ролл и боль. Самое неожиданное место, где жизнь побеждает смерть.
— Дэвид Аркетт неуязвим / You Cannot Kill David Arquette. Голливудский актер-неудачник пытается искупить свою вину перед рестлингом — ради этого ему придется драться на провинциальном заднем дворе и получать по шее энергосберегающей лампой. Рестлинг — потешные бои с реальной болью — вообще один из самых удивительных американских поп-культурных феноменов; здесь путеводитель по нему еще и оказывается настоящей — голливудской же — драмой.
— Апокалипсис вчера / Television Event. История создания самого успешного телефильма в истории человечества. Кино про ядерный апокалипсис «На следующий день» посмотрели сто миллионов американцев, включая Рональда Рейгана; кампания по разоружению стала прямым следствием этого просмотра. В финале я плакал.
— Ди Би Купер: как угнать «Боинг» и исчезнуть / The Mystery of D B Cooper. В 1971 году в Орегоне чувак угнал пассажирский самолет, получил 200 тысяч долларов выкупа, после чего спрыгнул с парашютом в лес. Его так и не нашли — а людей, которые говорят, что знают, кем он был, десятки. Не только история удивительного преступления без наказания, но и образцовое (не)расследование эпохи постправды.
Все это мы покажем на Beat Film Festival летом. Надеюсь, увидимся. Свободу политзаключенным, поддержите свободных людей и свободные СМИ.
Beat Film Festival
BFF OFFLINE
Международный фестиваль документального кино о новой культуре
«Значит, ураган» Максима Семеляка — необходимая, но недостаточная книга про Егора Летова и «Гражданскую оборону»
Когда в прошлом году самое массовое издательство в России выпустило под видом биографии Егора Летова некий поверхностный фотоальбом, было довольно гадкое ощущение — книга такая безусловно нужна, а тут, как принято говорить в таких случаях, получилось, что поляну засрали, и сподобится ли теперь кто-то это сделать грамотно, бог весть. И вот теперь вдруг (ну не совсем вдруг, но будем считать, что вдруг) выходит книжка про «Оборону», которую написал Максим Семеляк — человек, который, прямо скажем, должен был написать книжку про «Оборону» настолько давно, что не верилось, что это случится. В каком-то смысле события развиваются вполне по-летовски — в самой сумеречной ситуации только и оказывается возможен настоящий прорыв к свету.
Семеляк, конечно, пишет не жизнеописание Летова — если «Значит, ураган» и следует биографической канве, то это биография самого автора (для протокола отмечу авторское определение жанра из подзаголовка — «Опыт лирического исследования»). И это, на самом деле, страшно важно и, кажется, для разговоров о музыке на русском языке ново. Если вдуматься, есть ведь что-то странное в том, что книги про музыкантов обычно прилежно рассказывают только и исключительно о жизни этих самых музыкантов — в конце концов, для нас-то их песни важны прежде всего, потому что они про нас, а не про них; потому что чужое сочинение каким-то удивительным образом начинает вмещать в себя твою собственную жизнь. Собственно, «Значит, ураган» как раз и разбирается с тем, каким конкретно образом это делают песни Летова — с жизнью Максима Семеляка и с жизнями читателей: персональное здесь всегда перемигивается с общечеловеческим; при этом персональное особенно ценно, поскольку автор с героем дружили.
С Летовым есть известная закавыка, которая сводится к набившему оскомину выражению «если надо объяснять, то не надо объяснять». Те из нас, кто сроднился с этими песнями, чуют друг друга своими — обратной стороной такой сектантской, чего уж там, любви становится оборонительная стратегия обращения с чужими. Руками не потрогать, словами не назвать — вот и весь обычный не-ответ на просьбу объяснить, чем тебе дороги эти песни: дурно записанные, с матом, с грязью, с кишками наружу, с «коричневой пропагандой», в конце концов. При всем обилии текстов про Летова они, как правило, ведут рассуждения либо из точки общего понимания, либо из точки фатального непонимания. Удачных попыток объяснить, что в этой музыке, собственно, ТАКОГО, я почти и не припомню — ну разве что в хрестоматийных «контркультурных» текстах Гурьева, да и то для их целей важнее отстроиться от остального советского рока, чем растолковать про новый завет.
Когда в прошлом году самое массовое издательство в России выпустило под видом биографии Егора Летова некий поверхностный фотоальбом, было довольно гадкое ощущение — книга такая безусловно нужна, а тут, как принято говорить в таких случаях, получилось, что поляну засрали, и сподобится ли теперь кто-то это сделать грамотно, бог весть. И вот теперь вдруг (ну не совсем вдруг, но будем считать, что вдруг) выходит книжка про «Оборону», которую написал Максим Семеляк — человек, который, прямо скажем, должен был написать книжку про «Оборону» настолько давно, что не верилось, что это случится. В каком-то смысле события развиваются вполне по-летовски — в самой сумеречной ситуации только и оказывается возможен настоящий прорыв к свету.
Семеляк, конечно, пишет не жизнеописание Летова — если «Значит, ураган» и следует биографической канве, то это биография самого автора (для протокола отмечу авторское определение жанра из подзаголовка — «Опыт лирического исследования»). И это, на самом деле, страшно важно и, кажется, для разговоров о музыке на русском языке ново. Если вдуматься, есть ведь что-то странное в том, что книги про музыкантов обычно прилежно рассказывают только и исключительно о жизни этих самых музыкантов — в конце концов, для нас-то их песни важны прежде всего, потому что они про нас, а не про них; потому что чужое сочинение каким-то удивительным образом начинает вмещать в себя твою собственную жизнь. Собственно, «Значит, ураган» как раз и разбирается с тем, каким конкретно образом это делают песни Летова — с жизнью Максима Семеляка и с жизнями читателей: персональное здесь всегда перемигивается с общечеловеческим; при этом персональное особенно ценно, поскольку автор с героем дружили.
С Летовым есть известная закавыка, которая сводится к набившему оскомину выражению «если надо объяснять, то не надо объяснять». Те из нас, кто сроднился с этими песнями, чуют друг друга своими — обратной стороной такой сектантской, чего уж там, любви становится оборонительная стратегия обращения с чужими. Руками не потрогать, словами не назвать — вот и весь обычный не-ответ на просьбу объяснить, чем тебе дороги эти песни: дурно записанные, с матом, с грязью, с кишками наружу, с «коричневой пропагандой», в конце концов. При всем обилии текстов про Летова они, как правило, ведут рассуждения либо из точки общего понимания, либо из точки фатального непонимания. Удачных попыток объяснить, что в этой музыке, собственно, ТАКОГО, я почти и не припомню — ну разве что в хрестоматийных «контркультурных» текстах Гурьева, да и то для их целей важнее отстроиться от остального советского рока, чем растолковать про новый завет.
Семеляк в «Значит, ураган» ровно этим и занимается — объясняет, почему Летов стал тем, кем стал. Объясняет подробно, на личном примере и — что немаловажно — понятно. При всей любви автора к красному словечку и демонстрацию собственной эрудиции в мире идей (действительно завидной эрудиции, скажем прямо) он с впечатляющей регулярностью емко и веско формулирует какие-то ключевые вещи про «Гражданскую оборону», ее лидера и ее адептов, проходясь по всем базовым вопросам — а почему так плохо записано; а почему песни-списки; а чего он такой злой; а почему он не покончил с собой и так далее. Ну вот, скажем: «[Летов]-то хотел быть не как группа Love, но самой группой Love». Или — про летовскую перечислительную технику: «У него не “зато”, но “вопреки”. Фиксация однородных обстоятельств разной степени тягостности — и вспышка». Или: «Все, чем Летов занимался, так или иначе связано с преодолением человеческого масштаба и общей дегуманизацией. Но способы этого преодоления менялись» — и дальше замечательно точное рассуждение про три летовских периода: экзистенциальный, революционно-политический и экоанархистский; если про первые два написано достаточно, то третий до сих пор никто толком и не осмыслял. Или вот еще очень ужасно верное определение интонации Черного Лукича: «добродушная обездоленность». В общем, там такого много — притом что книжка-то совсем короткая, прочитать ее уж точно быстрее, чем послушать даже половину дискографии героя.
Отдельно выделю пару моментов, в которых у меня случился так называемый сеанс с отражением читателя в авторе. Максим пишет про то, как в юности знал только текст песни «Какое небо» и не знал, что это, собственно, не песня — а потому выдумал под нее свою музыку. У меня было ровно то же самое, только с Гребенщиковым — дома была одна кассета с «Русским альбомом» и большой сборник текстов песен, поэтому, например, почти весь «Синий альбом» у меня в голове звучал совсем иначе. Ну и параллель между «Приказом №227» и «Мифогенной любовью каст» — абсолютно, я бы еще добавил в этот ряд искренне любимое мной кино «Утомленные солнцем-2», где великая война тоже показана именно как трип, бред, галлюцинация.
В рамках некоторого наверстывания ненаписанных постов — «Значит, ураган» тем более убедительно работает на контрасте с «Эзотерическим подпольем Британии» Дэвида Кинана. Никаких претензий к издателям (тем же, что у Семеляка) — эта книга должна была выйти по-русски, но вышла, конечно, поздно, и из 2021 года такие методы музыкальной журналистики кажутся ужасно поверхностными, особенно на контрасте с материалом, о котором журналист ведет речь. Кинан по сути просто расшифровывает — пусть и в широком смысле — свои диалоги с Дэвидом Тибетом, Джоном Бэлансом, Питером Кристоферсоном и пр., снабжая их развернутыми примечаниями; в итоге деятельность этих людей по сути сводится к переработке входящего материала — книг, фильмов, наркотиков, сексуальных экспериментов, — и не остается никакого места для трансценденции. Грубо говоря, «Эзотерическое подполье» вообще не объясняет, как получается, что музыка Coil и Current 93 в буквальном смысле попирает смертью смерть (испытано на личном примере, и думаю, не только мной). А Семеляк — объясняет.
Отдельно выделю пару моментов, в которых у меня случился так называемый сеанс с отражением читателя в авторе. Максим пишет про то, как в юности знал только текст песни «Какое небо» и не знал, что это, собственно, не песня — а потому выдумал под нее свою музыку. У меня было ровно то же самое, только с Гребенщиковым — дома была одна кассета с «Русским альбомом» и большой сборник текстов песен, поэтому, например, почти весь «Синий альбом» у меня в голове звучал совсем иначе. Ну и параллель между «Приказом №227» и «Мифогенной любовью каст» — абсолютно, я бы еще добавил в этот ряд искренне любимое мной кино «Утомленные солнцем-2», где великая война тоже показана именно как трип, бред, галлюцинация.
В рамках некоторого наверстывания ненаписанных постов — «Значит, ураган» тем более убедительно работает на контрасте с «Эзотерическим подпольем Британии» Дэвида Кинана. Никаких претензий к издателям (тем же, что у Семеляка) — эта книга должна была выйти по-русски, но вышла, конечно, поздно, и из 2021 года такие методы музыкальной журналистики кажутся ужасно поверхностными, особенно на контрасте с материалом, о котором журналист ведет речь. Кинан по сути просто расшифровывает — пусть и в широком смысле — свои диалоги с Дэвидом Тибетом, Джоном Бэлансом, Питером Кристоферсоном и пр., снабжая их развернутыми примечаниями; в итоге деятельность этих людей по сути сводится к переработке входящего материала — книг, фильмов, наркотиков, сексуальных экспериментов, — и не остается никакого места для трансценденции. Грубо говоря, «Эзотерическое подполье» вообще не объясняет, как получается, что музыка Coil и Current 93 в буквальном смысле попирает смертью смерть (испытано на личном примере, и думаю, не только мной). А Семеляк — объясняет.
Так-так, ну хорошо, а почему же тогда «недостаточная»? Да потому что все равно нужна нормальная журналистская биография. Вот есть, допустим, в каком-то смысле похожая — пусть и без личного фактора — книга Андрея Зорина про Льва Толстого. (Я, кстати, честно не думаю, что это сколько-нибудь провокационное сопоставление — фигура Летова по масштабу безусловно сопоставима с Толстым, это с каждым годом становится все яснее.) Какие-то важные подробности про биографию Толстого там не развернуты, просто потому что читатель их знает и так — а если не знает, то может прочитать в огромном корпусе книг и исследований про Толстого; и уже на фоне этого корпуса Зорин разворачивает свои смыслы. Семеляк, в сущности, занимается тем же самым — только про Летова никакого нормально организованного корпуса нет; ну или нет какого-то общеупотребительного набора источников, который бы этот корпус переводил на общий язык. В этом смысле сообщение, что Максим пишет свою книгу для «старшего школьного возраста», мне кажется одним из немногих неточных в книге — ну или это старшие школьники, которые уже основательно прорубили тему, и поэтому им понятно, о чем или о ком идет речь, когда тут впроброс упоминаются насильственная госпитализация в психиатрическую клинику, автостопный побег от КГБ, странные отношения с «Нашим радио», ну и так далее, вплоть до жизненной траектории Янки Дягилевой (кажется, она тут появляется в основном мертвой).
При всей виртуозности ответов на главные вопросы тут нет ответа на запрос «хочу узнать больше». И это нормально — ненормально то, что из существующих по-русских текстов на этот запрос сейчас лучше всего отвечает самопальный сборник статей про Летова «Я не верю в анархию», недавно переизданный, но по-прежнему заканчивающийся серединой 90-х. Повторюсь, нормальная журналистская биография, на мой взгляд, необходима — чтобы автор перелопатил все интервью, всю видеохронику, все свидетельства, все-все-все — и собрал это в некий единый текст. Я уверен, что такая биография рано или поздно появится, но мне почему-то кажется, что написана она будет с дистанции — то есть автором будет человек уже следующего поколения, который не только не был знаком с Летовым, но и даже живьем его не видел. И может, так оно и вернее.
https://bookmate.com/books/uBilbAeM
При всей виртуозности ответов на главные вопросы тут нет ответа на запрос «хочу узнать больше». И это нормально — ненормально то, что из существующих по-русских текстов на этот запрос сейчас лучше всего отвечает самопальный сборник статей про Летова «Я не верю в анархию», недавно переизданный, но по-прежнему заканчивающийся серединой 90-х. Повторюсь, нормальная журналистская биография, на мой взгляд, необходима — чтобы автор перелопатил все интервью, всю видеохронику, все свидетельства, все-все-все — и собрал это в некий единый текст. Я уверен, что такая биография рано или поздно появится, но мне почему-то кажется, что написана она будет с дистанции — то есть автором будет человек уже следующего поколения, который не только не был знаком с Летовым, но и даже живьем его не видел. И может, так оно и вернее.
https://bookmate.com/books/uBilbAeM
Bookmate
Read “Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования”. Максим Семеляк on Bookmate
Read “Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования”, by Максим Семеляк online on Bookmate – Максим Семеляк — музыкальный журналист и один из множества людей, чья жизненная траектория навс…
And now for something completely different — хотя почему completely, Егор Летов, как известно, ценил отдельные песни «Дискотеки Аварии» и «ВИА Гры». В общем, перерывы с постами в этом канале отчасти связаны с тем, что почти все свободное время я последние много месяцев отдавал книжке «Не надо стесняться», которая, паче чаяния, выйдет уже через несколько недель. Издает ее Институт музыкальных инициатив, а сама книга — это расширенная версия выходившего десять лет назад номера «Афиши» про историю здешней поп-музыки. Ну очень расширенная: там было 99 песен, тут — 169 (книжка организована через песни, про каждую песню рассказывают ее создатели — то есть это устная история, oral history). Почти тысяча страниц, без мало два миллиона знаков. В общем, это самый большой проект, который я пока в жизни делал. И точно самый веселый — «Не надо стесняться» много как можно читать (от идеологической истории современной России через поп-культуру до, не знаю, книги про трансформации амплуа и сценических костюмов), но превалирующая в ней эмоция — это угар в его проявлениях разной степени здоровости.
В общем, тут «Не надо стесняться» будет упомянута еще не раз, а пока вот тизер — «Афиша» вчера по случаю 20-летия альбома «Тату» «200 по встречной» опубликовала главу про песню «Нас не догонят». Глава одна из самых козырных, что и понятно, поскольку и сюжет сокрушительный: оголтелый проект, затеянный провинциальным маркетологом вместе с гуманитариями-отщепенцами, бомбит на весь мир — и едва ли не в последний, решительный раз в современной России радикально раздвигает границы возможного в поп-культуре. Конечно, в одной главе его во всей красе не расскажешь, тут нужны отдельные книжки, но некий объем тут дать все-таки получилось — не в последнюю очередь благодаря тому, что мы расширил журнальную главу роскошным монологом Александра Войтинского («Тату» он создавал еще до «Зверей») и ценного в своей редкости интервью Ивана Шаповалова. О том, как Паша Гриншпун сделал последнее возможным, можно было бы написать отдельную пьесу, но с этим мы пока повременим.
https://daily.afisha.ru/music/19735-kak-poyavilas-nas-ne-dogonyat-odna-iz-glavnyh-pesen-gruppy-tatu/
В общем, тут «Не надо стесняться» будет упомянута еще не раз, а пока вот тизер — «Афиша» вчера по случаю 20-летия альбома «Тату» «200 по встречной» опубликовала главу про песню «Нас не догонят». Глава одна из самых козырных, что и понятно, поскольку и сюжет сокрушительный: оголтелый проект, затеянный провинциальным маркетологом вместе с гуманитариями-отщепенцами, бомбит на весь мир — и едва ли не в последний, решительный раз в современной России радикально раздвигает границы возможного в поп-культуре. Конечно, в одной главе его во всей красе не расскажешь, тут нужны отдельные книжки, но некий объем тут дать все-таки получилось — не в последнюю очередь благодаря тому, что мы расширил журнальную главу роскошным монологом Александра Войтинского («Тату» он создавал еще до «Зверей») и ценного в своей редкости интервью Ивана Шаповалова. О том, как Паша Гриншпун сделал последнее возможным, можно было бы написать отдельную пьесу, но с этим мы пока повременим.
https://daily.afisha.ru/music/19735-kak-poyavilas-nas-ne-dogonyat-odna-iz-glavnyh-pesen-gruppy-tatu/
Афиша
Как появилась «Нас не догонят», одна из главных песен группы «Тату»
История одного из главных хитов группы «Тату» — в отрывке из книги «Не надо стесняться», истории отечественной поп-музыки последних 30 лет.
«”Чужой” на сцене» — крайне духоподъемная документалка о том, как искусство создает сообщество
Мой любимый момент в фильме «”Чужой” на сцене» (мы его покажем на Beat Film Festival в рамках моей программы «В это трудно поверить») происходит ближе к концу. К тому времени уже много чего произошло: мы узнали, как и зачем сотрудники провинциального английского автобусного парка поставили любительский спектакль по великому фильму Ридли Скотта; познакомились с режиссером, актерами и костюмером, который из говна и палок — почти буквально — смастерил Чужую; вместе с ними внезапно поехали в Лондон, чтобы показать премьеру в одном из столичных театров; вместе с ними нервничали, ругались и шутили на репетициях. И вот настает тот-самый-момент: зал заполнен, спектакль начинается; мы смотрим на это одновременно из зала — как зрители — и из-за кулис — как соучастники. Постановка идет, и пока еще в воздухе чувствуется некое напряжение: создатели и публика не понимают, что думают друг о друге. И вот в какой-то момент в диалоге, который в фильме происходит в момент саспенса, одна из актрис не выдерживает и начинает смеяться. И публика начинает смеяться вместе с ней. И тут оказывается, что ровно так и надо было, в этом и смысл: фактически спектакль выводит на поверхность тот восторг, который мы испытываем, когда смотрим «Чужого», — просто меняет в нем знак, превращая в веселье, в тот самый летовский (ну да, опять он) ПРАЗДНИК.
Вообще, должен сказать, что автобусные парки мне лично, пожалуй, даже ближе, чем театр. В детстве я искренне хотел стать водителем автобуса и часами «рулил» домашней круглой винтовой табуреткой. Последние месяцы в Lorem Ipsum, где я работаю, мы занимаемся разработкой экспозиции Музея транспорта Москвы, так что про автобусы (а также троллейбусы, трамваи, метро и так далее) я думаю буквально каждый день — а в театре бываю в лучшем случае раз в год. С этой точки зрения важно отметить, что «”Чужой” на сцене» с максимальной эмпатией и без всякой экзотизации наводит прожектор на людей, которые обычно лишены всякой публичности — но, как, разумеется, выясняется, совершенно не лишены таланта, харизмы и чувства прекрасного: кондукторов, диспетчеров, водителей и так далее. Уверен, что и в российских автобусных парках полно таких же замечательных персонажей — кто знает, вдруг по результатам мини-проката этого кино и им придет в голову что-нибудь создать. Ну и да, конечно, это фильм про то, что искусство — это важнейший способ строительства сообществ; то, что может по-настоящему объединить людей вокруг гуманистических ценностей . А еще — про то, как у себя дома из говна и палок смастерить очень страшную инопланетную тварь.
Также не откажу себе в удовольствии процитировать прекрасную рецензию из «Ъ-Weekend»:
Любительская театральная труппа водителей автобусов Дорсета ежегодно ставит пантомимы, а вырученные деньги отдает на благотворительность. Выбирая очередную пьесу, они решили воспроизвести культовую сай-фай-классику — «Чужого» Ридли Скотта. Народу на шоу приходит немного, но две поклонницы спектакля — Даниэль Куммер и Люси Харви — запускают краудфандинговую кампанию и устраивают труппе одно представление в Лондоне, заодно снимая свое первое кино. К счастью, в фильме — столь же наивном, наглом и восхитительном, как самодельный костюм Чужого,— показана не только захватывающая подготовка к спектаклю, но и почти все шоу целиком, от которого хочется плакать, смеяться и идти работать водителем автобуса.
Это прекрасное, крайне воодушевляющее кино можно посмотреть на Beat Film Festival следующими способами:
— 3 июня в «Октябре» в 20.00. Важный бонус — заодно с показом мы обсудим любительский театр, его традиции и его силу с театральным журналистом Антоном Хитровым
— 16 июня в ЦДК в 21.30
— не выходя из дома со 2 по 20 июня на «Кинопоиске» за умеренную плату
Все нужные ссылки — здесь: https://beatfilmfestival.ru/movies/alien-on-stage
Мой любимый момент в фильме «”Чужой” на сцене» (мы его покажем на Beat Film Festival в рамках моей программы «В это трудно поверить») происходит ближе к концу. К тому времени уже много чего произошло: мы узнали, как и зачем сотрудники провинциального английского автобусного парка поставили любительский спектакль по великому фильму Ридли Скотта; познакомились с режиссером, актерами и костюмером, который из говна и палок — почти буквально — смастерил Чужую; вместе с ними внезапно поехали в Лондон, чтобы показать премьеру в одном из столичных театров; вместе с ними нервничали, ругались и шутили на репетициях. И вот настает тот-самый-момент: зал заполнен, спектакль начинается; мы смотрим на это одновременно из зала — как зрители — и из-за кулис — как соучастники. Постановка идет, и пока еще в воздухе чувствуется некое напряжение: создатели и публика не понимают, что думают друг о друге. И вот в какой-то момент в диалоге, который в фильме происходит в момент саспенса, одна из актрис не выдерживает и начинает смеяться. И публика начинает смеяться вместе с ней. И тут оказывается, что ровно так и надо было, в этом и смысл: фактически спектакль выводит на поверхность тот восторг, который мы испытываем, когда смотрим «Чужого», — просто меняет в нем знак, превращая в веселье, в тот самый летовский (ну да, опять он) ПРАЗДНИК.
Вообще, должен сказать, что автобусные парки мне лично, пожалуй, даже ближе, чем театр. В детстве я искренне хотел стать водителем автобуса и часами «рулил» домашней круглой винтовой табуреткой. Последние месяцы в Lorem Ipsum, где я работаю, мы занимаемся разработкой экспозиции Музея транспорта Москвы, так что про автобусы (а также троллейбусы, трамваи, метро и так далее) я думаю буквально каждый день — а в театре бываю в лучшем случае раз в год. С этой точки зрения важно отметить, что «”Чужой” на сцене» с максимальной эмпатией и без всякой экзотизации наводит прожектор на людей, которые обычно лишены всякой публичности — но, как, разумеется, выясняется, совершенно не лишены таланта, харизмы и чувства прекрасного: кондукторов, диспетчеров, водителей и так далее. Уверен, что и в российских автобусных парках полно таких же замечательных персонажей — кто знает, вдруг по результатам мини-проката этого кино и им придет в голову что-нибудь создать. Ну и да, конечно, это фильм про то, что искусство — это важнейший способ строительства сообществ; то, что может по-настоящему объединить людей вокруг гуманистических ценностей . А еще — про то, как у себя дома из говна и палок смастерить очень страшную инопланетную тварь.
Также не откажу себе в удовольствии процитировать прекрасную рецензию из «Ъ-Weekend»:
Любительская театральная труппа водителей автобусов Дорсета ежегодно ставит пантомимы, а вырученные деньги отдает на благотворительность. Выбирая очередную пьесу, они решили воспроизвести культовую сай-фай-классику — «Чужого» Ридли Скотта. Народу на шоу приходит немного, но две поклонницы спектакля — Даниэль Куммер и Люси Харви — запускают краудфандинговую кампанию и устраивают труппе одно представление в Лондоне, заодно снимая свое первое кино. К счастью, в фильме — столь же наивном, наглом и восхитительном, как самодельный костюм Чужого,— показана не только захватывающая подготовка к спектаклю, но и почти все шоу целиком, от которого хочется плакать, смеяться и идти работать водителем автобуса.
Это прекрасное, крайне воодушевляющее кино можно посмотреть на Beat Film Festival следующими способами:
— 3 июня в «Октябре» в 20.00. Важный бонус — заодно с показом мы обсудим любительский театр, его традиции и его силу с театральным журналистом Антоном Хитровым
— 16 июня в ЦДК в 21.30
— не выходя из дома со 2 по 20 июня на «Кинопоиске» за умеренную плату
Все нужные ссылки — здесь: https://beatfilmfestival.ru/movies/alien-on-stage
Beat Film Festival
«Чужой» на сцене
Искусство как идеальный тимбилдинг: самый обаятельный документальный фильм 2021 года
«Апокалипсис вчера» — дико трогательный фильм о том, что телевидение иногда меняет мир к лучшему
На одном из прошлых Beat Film Festival мы показывали фильм «Шоу Рейгана» — классный архивный док про то, как Рейган и Горбачев договаривались о программе ядерного разоружения. Что там фактически осталось за кадром, так это история того, как президент США, еще недавно называвший СССР империей зла и планировавший развернуть систему ПВО в космосе, пришел к идее ядерного разоружения. А история эта очень красивая — ну окей, как минимум одна ее конкретная часть: как президент-актер был настолько тронут телевизионным фильмом про ядерный апокалипсис, что начал склоняться к точке зрения, что ракет должно быть поменьше.
Этот телевизионный фильм назывался «На следующий день», его показали по американскому общенациональному каналу ABC в 8 часов вечера 20 ноября — и Рейган был, мягко говоря, не единственным его зрителем. Кино посмотрели больше ста миллионов человек — это по-прежнему исторический рекорд для телефильмов. Поставлен он был потому, что сам показ был событием во всех отношениях экстраординарным: федеральные американские каналы даже сейчас — во многом пуританское медиапространство, где одно слово «fuck» становится поводом для больших скандалов и многоступенчатых извинений. А тут — фильм, который показывает, как американские города уничтожают ядерные бомбы, как люди плавятся, оказавшись рядом со взрывом, как американское общество распадается на глазах и так далее. Сам факт создания и демонстрации такого фильма по ABC был вызовом и политическим заявлением, которое почти сразу оправдало себя: «На следующий день» по-настоящему задел американцев и окончательно ввел движение за ядерное разоружение в политический мейнстрим. Жители канзасского Лоуренса после показа вышли на митинг-панихиду: именно в этом университетском городке происходили основные события фильма, поэтому жители восприняли его особенно близко к сердцам — и решили поплакать вместе на центральной площади.
Всю эту историю в разнообразных подробностях — а там масса прекрасных поворотов, от конфликта сценариста с продюсерами до кастинга массовки — рассказывает фильм «Апокалипсис вчера», который мы покажем в рамках моей кураторской программы «В это трудно поверить» на Beat Film Festival. Помимо того, что это правда очень пронзительное кино про кино, — лично я плакал на титрах, которые показывают под душераздирающий кавер детского хора на Tears for Fears, — это, по-моему, важное довольно напоминание, что большие медиа иногда умеют не разжигать войну в головах, а останавливать ее. В контексте всего происходящего держать эту опцию в голове как будто полезно для душевного здоровья.
(А легенду про Рейгана фильм отчасти опровергает. Но это не делает историю хуже.)
Первый показ «Апокалипсиса вчера» — завтра, в субботу, 5 июня, в 18.15 в «Октябре». После показа мы обсудим, как работает телевидение тогда и сейчас с мастером телевизионного и документального дела Родионом Чепелем, сооснователем студии «Амурские волны», автором фильма «Дуров» и сериалов «Русские каникулы» и «Это реальная история».
Будет и еще пара сеансов (один из них тоже завтра в «Октябре», через полчаса после первого). И на «Кинопоиске» тоже можно смотреть. Приходите или включайте.
https://beatfilmfestival.ru/movies/television-event
На одном из прошлых Beat Film Festival мы показывали фильм «Шоу Рейгана» — классный архивный док про то, как Рейган и Горбачев договаривались о программе ядерного разоружения. Что там фактически осталось за кадром, так это история того, как президент США, еще недавно называвший СССР империей зла и планировавший развернуть систему ПВО в космосе, пришел к идее ядерного разоружения. А история эта очень красивая — ну окей, как минимум одна ее конкретная часть: как президент-актер был настолько тронут телевизионным фильмом про ядерный апокалипсис, что начал склоняться к точке зрения, что ракет должно быть поменьше.
Этот телевизионный фильм назывался «На следующий день», его показали по американскому общенациональному каналу ABC в 8 часов вечера 20 ноября — и Рейган был, мягко говоря, не единственным его зрителем. Кино посмотрели больше ста миллионов человек — это по-прежнему исторический рекорд для телефильмов. Поставлен он был потому, что сам показ был событием во всех отношениях экстраординарным: федеральные американские каналы даже сейчас — во многом пуританское медиапространство, где одно слово «fuck» становится поводом для больших скандалов и многоступенчатых извинений. А тут — фильм, который показывает, как американские города уничтожают ядерные бомбы, как люди плавятся, оказавшись рядом со взрывом, как американское общество распадается на глазах и так далее. Сам факт создания и демонстрации такого фильма по ABC был вызовом и политическим заявлением, которое почти сразу оправдало себя: «На следующий день» по-настоящему задел американцев и окончательно ввел движение за ядерное разоружение в политический мейнстрим. Жители канзасского Лоуренса после показа вышли на митинг-панихиду: именно в этом университетском городке происходили основные события фильма, поэтому жители восприняли его особенно близко к сердцам — и решили поплакать вместе на центральной площади.
Всю эту историю в разнообразных подробностях — а там масса прекрасных поворотов, от конфликта сценариста с продюсерами до кастинга массовки — рассказывает фильм «Апокалипсис вчера», который мы покажем в рамках моей кураторской программы «В это трудно поверить» на Beat Film Festival. Помимо того, что это правда очень пронзительное кино про кино, — лично я плакал на титрах, которые показывают под душераздирающий кавер детского хора на Tears for Fears, — это, по-моему, важное довольно напоминание, что большие медиа иногда умеют не разжигать войну в головах, а останавливать ее. В контексте всего происходящего держать эту опцию в голове как будто полезно для душевного здоровья.
(А легенду про Рейгана фильм отчасти опровергает. Но это не делает историю хуже.)
Первый показ «Апокалипсиса вчера» — завтра, в субботу, 5 июня, в 18.15 в «Октябре». После показа мы обсудим, как работает телевидение тогда и сейчас с мастером телевизионного и документального дела Родионом Чепелем, сооснователем студии «Амурские волны», автором фильма «Дуров» и сериалов «Русские каникулы» и «Это реальная история».
Будет и еще пара сеансов (один из них тоже завтра в «Октябре», через полчаса после первого). И на «Кинопоиске» тоже можно смотреть. Приходите или включайте.
https://beatfilmfestival.ru/movies/television-event
Beat Film Festival
Апокалипсис вчера
Добрая машина пропаганды: оказывается, телевидение умеет не только разжигать войны, но и заканчивать их
«Дэвид Аркетт неуязвим»: самый дикий спортивный фильм года — голливудский актер борется с фатумом на ринге для потешных боев
Зайдем через сюжет. Жил-был голливудский актер Дэвид Аркетт. В юности у него все было очень многообещающе — он даже появился на обложке Vanity Fair вместе с другими будущими суперзвездами своего поколения (типа Брэда Питта). Потом он снялся в успешном фильме «Крик». А потом что-то пошло не так — и «Крик» со всеми его продолжениями так и остался главным хайлайтом невыразительной карьеры актера. Возможно, это карма: в 2000 году он в рамках промо-кампании давно забытого фильма получил чемпионский пояс главного американского чемпионата по рестлингу, после чего все фанаты этого труднообъяснимого спорта актера возненавидели. То есть они, конечно, понимают, что рестлинг — это театр, в котором все не по-настоящему. Но чемпионство Аркетта — это было слишком не по-настоящему.
И вот прошло почти 20 лет, и Аркетт решает закрыть давнишний гештальт: выйти на ринг снова — и доказать, что он может быть рестлером по-настоящему, что все это было не зря. Есть, правда, нюанс: Аркетту сильно за сорок, он грузный мужчина со склонностью к алкоголизму и депрессии. А в мире рестлинга его никто не ждет — поэтому начинать актеру приходится с драк буквально на заднем дворе дома в каком-то глухом селе, причем и там его все знают и никто не жалеет. Дальше будут тренировочные бои для водителей на перекрестке в Мексике; срывы и тренировки; удар по шее энергосберегающей лампой — и искупление, но это неточно. Жена Аркетта сначала крутит пальцем у виска, а поняв, что с мужем ничего не сделаешь, продюсирует фильм о его безумной затее.
«Дэвид Аркетт неуязвим», который из этого все получился (мы покажем его в рамках программы «В это трудно поверить» на Beat Film Festival ), интересен по двум направлениям. Первое — это сам рестлинг. Я поискал по каналу — почему-то я никогда не выкладывал сюда лонгриды про рестлинг, хотя я точно их читал. Этот странный спорт, который одновременно и про театральность, и про насилие, и про маскулинность в ее самом биологическом понимании, и про тестороново-пивной масскульт, — своего рода секретный ключ к современной американской цивилизации (а значит, и к позднему капитализму в целом). Рестлинг — огромный мир, в котором находится место и низовым приключениям в духе великих американских романов (люди сложной судьбы ездят по глухой провинции с потешными боями, переживая на этом пути самые драматические события), и самым фантастическим проявлениям поп-культуры: Деннис Родман сваливает с финала НБА, чтобы с кем-то подраться; миллиардер и будущий президент Дональд Трамп прыгает на кого-то на ринге и так далее. Именно в силу его огромности в этом мире сложно разобраться — и вот «Дэвид Аркетт неуязвим» очень здорово позволяет его увидеть и пережить от первого лица, без слишком глубокого погружения — как говорил все тот же Егор Летов, со страшным стремительным кайфом.
А другое направление — это специфика интриги фильма, которую он не высвечивает, но и не отрицает. То есть: Дэвид Аркетт, пытаясь искупить свою вину перед спортом, начинает с нуля; не жалея себя, бьется в деревнях и на дорогах; преодолевает и превозмогает по-честному. При этом за Дэвидом Аркеттом все время наблюдает профессиональная камера; его подвиг заранее встроен в определенный нарратив; в некотором смысле он дерется не для зрителей вокруг ринга — а для зрителей, которые пришли смотреть документальный фильм в кинотеатр. Как и в сам рестлинг, в это кино заложена некая интригующая двойственность: тут одновременно и все по-настоящему, и все фальшивка, спектакль — и про это страшно интересно думать.
Зайдем через сюжет. Жил-был голливудский актер Дэвид Аркетт. В юности у него все было очень многообещающе — он даже появился на обложке Vanity Fair вместе с другими будущими суперзвездами своего поколения (типа Брэда Питта). Потом он снялся в успешном фильме «Крик». А потом что-то пошло не так — и «Крик» со всеми его продолжениями так и остался главным хайлайтом невыразительной карьеры актера. Возможно, это карма: в 2000 году он в рамках промо-кампании давно забытого фильма получил чемпионский пояс главного американского чемпионата по рестлингу, после чего все фанаты этого труднообъяснимого спорта актера возненавидели. То есть они, конечно, понимают, что рестлинг — это театр, в котором все не по-настоящему. Но чемпионство Аркетта — это было слишком не по-настоящему.
И вот прошло почти 20 лет, и Аркетт решает закрыть давнишний гештальт: выйти на ринг снова — и доказать, что он может быть рестлером по-настоящему, что все это было не зря. Есть, правда, нюанс: Аркетту сильно за сорок, он грузный мужчина со склонностью к алкоголизму и депрессии. А в мире рестлинга его никто не ждет — поэтому начинать актеру приходится с драк буквально на заднем дворе дома в каком-то глухом селе, причем и там его все знают и никто не жалеет. Дальше будут тренировочные бои для водителей на перекрестке в Мексике; срывы и тренировки; удар по шее энергосберегающей лампой — и искупление, но это неточно. Жена Аркетта сначала крутит пальцем у виска, а поняв, что с мужем ничего не сделаешь, продюсирует фильм о его безумной затее.
«Дэвид Аркетт неуязвим», который из этого все получился (мы покажем его в рамках программы «В это трудно поверить» на Beat Film Festival ), интересен по двум направлениям. Первое — это сам рестлинг. Я поискал по каналу — почему-то я никогда не выкладывал сюда лонгриды про рестлинг, хотя я точно их читал. Этот странный спорт, который одновременно и про театральность, и про насилие, и про маскулинность в ее самом биологическом понимании, и про тестороново-пивной масскульт, — своего рода секретный ключ к современной американской цивилизации (а значит, и к позднему капитализму в целом). Рестлинг — огромный мир, в котором находится место и низовым приключениям в духе великих американских романов (люди сложной судьбы ездят по глухой провинции с потешными боями, переживая на этом пути самые драматические события), и самым фантастическим проявлениям поп-культуры: Деннис Родман сваливает с финала НБА, чтобы с кем-то подраться; миллиардер и будущий президент Дональд Трамп прыгает на кого-то на ринге и так далее. Именно в силу его огромности в этом мире сложно разобраться — и вот «Дэвид Аркетт неуязвим» очень здорово позволяет его увидеть и пережить от первого лица, без слишком глубокого погружения — как говорил все тот же Егор Летов, со страшным стремительным кайфом.
А другое направление — это специфика интриги фильма, которую он не высвечивает, но и не отрицает. То есть: Дэвид Аркетт, пытаясь искупить свою вину перед спортом, начинает с нуля; не жалея себя, бьется в деревнях и на дорогах; преодолевает и превозмогает по-честному. При этом за Дэвидом Аркеттом все время наблюдает профессиональная камера; его подвиг заранее встроен в определенный нарратив; в некотором смысле он дерется не для зрителей вокруг ринга — а для зрителей, которые пришли смотреть документальный фильм в кинотеатр. Как и в сам рестлинг, в это кино заложена некая интригующая двойственность: тут одновременно и все по-настоящему, и все фальшивка, спектакль — и про это страшно интересно думать.
Впрочем, после показа в это воскресенье, 6 июня, в «Иллюзионе», мы будем говорить все-таки не про кино, а про рестлинг — и это тот случай, когда обсуждение после фильма меня интригует не меньше самого показа. Потому что к нам придет Владимир «Вовочка» Кулаков, прославленный российский рестлер. Не слыхали о таком? Я тоже. Но российский рестлинг существует — и сравнить его с первоисточником и узнать, как он работает, по-моему, жутко интересно, тем более что расскажет об этом настоящий чемпион.
Но если что, прийти на другие сеансы просто посмотреть кино тоже можно. Как и зарядить его на «Кинопоиске» прямо сейчас. Все нужные данные — по ссылке: https://beatfilmfestival.ru/movies/you-cannot-kill-david-arquette
Но если что, прийти на другие сеансы просто посмотреть кино тоже можно. Как и зарядить его на «Кинопоиске» прямо сейчас. Все нужные данные — по ссылке: https://beatfilmfestival.ru/movies/you-cannot-kill-david-arquette
Beat Film Festival
Дэвид Аркетт неуязвим
Голливудский актер хочет боли: рестлинг как универсум и как терапия
«Накрывай!» — уморительная и поучительная человеческая комедия на самую неожиданную тему на свете
У великого писателя Дэвида Фостера Уоллеса есть прекрасный репортаж с ярмарки штата Иллинойс — Уоллес, сам уроженец американского Среднего Запада, обозревает удивительные ярмарочные активности и досуги (от чертова колеса до лакомств вроде мороженого во фритюре) и рассуждает о том, как весь этот бедлам отражает собственно американское сознание. Это, как часто бывает у Уоллеса, одновременно очень смешной и очень умный текст, который на самом неожиданном примере вскрывает парадоксы человеческого. Ровно то же самое — и на почти таком же высшем уровне — делает фильм «Накрывай!», который близко присматривается к одной конкретной ярмарочной активности: чемпионату по сервировке столов. Как вы уже поняли, фильм входит в мою программу «В это трудно поверить» на Beat Film Festival.
Важное отличие: в «Накрывай!» речь не про Средний Запад, а про западное побережье, про Южную Калифорнию. А значит, тут приходит в голову уже другое писательское имя — Джоан Дидион с ее первой книжкой, посвященной, грубо говоря, тому, как жители и особенно жительницы калифорнийской субурбии сходят с ума от скуки и от того, что им нечего больше хотеть. Герои «Накрывай!», в отличие от некоторых героев Дидион, не склонны к насилию; их обсессия интересна своей экстравагантностью и неожиданной способностью становиться метафорой. Их главная цель — победить в ярмарочном соревновании по сервировке столов. Правила просты: есть тема (условно, «Океан») и есть стол. На столе нет еды, но есть тщательно продуманная композиция из приборов и выдуманное меню, под которое она подобрана. Если вилка лежит на миллиметр левее нужного — штрафной балл. Слишком смелое решение жюри вряд ли поймет. Слишком типовое вряд ли заметит.
Ну и дальше появляются герои. Домохозяйка в возрасте, которая тратит на поиск правильных приборов и деталей все свободное время. Мать и дочь, которые раньше соревновались друг с другом, а теперь объединились, но все время ругаются. Педантка, которая заставила своими столами весь дом, чем сводит с ума мужа. Две женщины, которые придумывают свой стол в бассейне вместе с товарками по аквааэробике. Экспериментаторка, которая придумала выстроить стол про океан вокруг темы мусора. И так далее, и так далее — все женщины, кроме одного обаятельного безработного увальня, которому не победить, потому что нет денег, но который все равно участвует в конкурсе, чтобы бороться с одолевающей депрессией. Все эти люди очень яркие, а конкурс, за который они иной раз готовы глотку перегрызть, такой странный, что фильм получается дико смешной — но абсолютно не экзотизирующий: режиссер Скотт Гоулик, конечно, держит в уме сатиру, но в итоге снимает почти что шекспировскую драму, удивительным образом организуя многофигурную композицию так, что она совершенно не разваливается.
Да, конечно, это во многом про то, что делает с людьми идеология позднего капитализма, в которой сочетаются ультраконсюмеризм и культ конкуренции. Но не только. Раз уж текст получился с неймдроппингом, прибегну к еще одной цитате: «Он делает то же самое, что с другими людьми, обладающими другим темпераментом и другими обычаями, делают «Король Лир» и «Преступление и наказание»: поднимает те же самые темы — смерти, мужественности, ярости, гордости, утраты, милосердия, удачи — и, организуя их в некую завершенную структуру, представляет их в перспективе, определенным образом обозначивающей их внутреннюю сущность».
Так писал великий антрополог Клиффорд Гирц о петушиных боях. А на самом деле — о любом спорте. В том числе, как следует из фильма «Накрывай!», — о чемпионате по сервировке столов.
В кинотеатрах это прекрасное кино мы покажем трижды, причем на первый показ в «Иллюзионе» уже солд-аут. Но еще можно успеть на следующей неделе в «Октябрь» или в любой момент до 20 июня посмотреть фильм на «Кинопоиске». Все нужные ссылки — здесь: https://beatfilmfestival.ru/movies/set
У великого писателя Дэвида Фостера Уоллеса есть прекрасный репортаж с ярмарки штата Иллинойс — Уоллес, сам уроженец американского Среднего Запада, обозревает удивительные ярмарочные активности и досуги (от чертова колеса до лакомств вроде мороженого во фритюре) и рассуждает о том, как весь этот бедлам отражает собственно американское сознание. Это, как часто бывает у Уоллеса, одновременно очень смешной и очень умный текст, который на самом неожиданном примере вскрывает парадоксы человеческого. Ровно то же самое — и на почти таком же высшем уровне — делает фильм «Накрывай!», который близко присматривается к одной конкретной ярмарочной активности: чемпионату по сервировке столов. Как вы уже поняли, фильм входит в мою программу «В это трудно поверить» на Beat Film Festival.
Важное отличие: в «Накрывай!» речь не про Средний Запад, а про западное побережье, про Южную Калифорнию. А значит, тут приходит в голову уже другое писательское имя — Джоан Дидион с ее первой книжкой, посвященной, грубо говоря, тому, как жители и особенно жительницы калифорнийской субурбии сходят с ума от скуки и от того, что им нечего больше хотеть. Герои «Накрывай!», в отличие от некоторых героев Дидион, не склонны к насилию; их обсессия интересна своей экстравагантностью и неожиданной способностью становиться метафорой. Их главная цель — победить в ярмарочном соревновании по сервировке столов. Правила просты: есть тема (условно, «Океан») и есть стол. На столе нет еды, но есть тщательно продуманная композиция из приборов и выдуманное меню, под которое она подобрана. Если вилка лежит на миллиметр левее нужного — штрафной балл. Слишком смелое решение жюри вряд ли поймет. Слишком типовое вряд ли заметит.
Ну и дальше появляются герои. Домохозяйка в возрасте, которая тратит на поиск правильных приборов и деталей все свободное время. Мать и дочь, которые раньше соревновались друг с другом, а теперь объединились, но все время ругаются. Педантка, которая заставила своими столами весь дом, чем сводит с ума мужа. Две женщины, которые придумывают свой стол в бассейне вместе с товарками по аквааэробике. Экспериментаторка, которая придумала выстроить стол про океан вокруг темы мусора. И так далее, и так далее — все женщины, кроме одного обаятельного безработного увальня, которому не победить, потому что нет денег, но который все равно участвует в конкурсе, чтобы бороться с одолевающей депрессией. Все эти люди очень яркие, а конкурс, за который они иной раз готовы глотку перегрызть, такой странный, что фильм получается дико смешной — но абсолютно не экзотизирующий: режиссер Скотт Гоулик, конечно, держит в уме сатиру, но в итоге снимает почти что шекспировскую драму, удивительным образом организуя многофигурную композицию так, что она совершенно не разваливается.
Да, конечно, это во многом про то, что делает с людьми идеология позднего капитализма, в которой сочетаются ультраконсюмеризм и культ конкуренции. Но не только. Раз уж текст получился с неймдроппингом, прибегну к еще одной цитате: «Он делает то же самое, что с другими людьми, обладающими другим темпераментом и другими обычаями, делают «Король Лир» и «Преступление и наказание»: поднимает те же самые темы — смерти, мужественности, ярости, гордости, утраты, милосердия, удачи — и, организуя их в некую завершенную структуру, представляет их в перспективе, определенным образом обозначивающей их внутреннюю сущность».
Так писал великий антрополог Клиффорд Гирц о петушиных боях. А на самом деле — о любом спорте. В том числе, как следует из фильма «Накрывай!», — о чемпионате по сервировке столов.
В кинотеатрах это прекрасное кино мы покажем трижды, причем на первый показ в «Иллюзионе» уже солд-аут. Но еще можно успеть на следующей неделе в «Октябрь» или в любой момент до 20 июня посмотреть фильм на «Кинопоиске». Все нужные ссылки — здесь: https://beatfilmfestival.ru/movies/set
Beat Film Festival
Накрывай!
Гомерически смешной фильм про самый странный спорт на свете: как «Король тигров», только про сервировку
«Ди Би Купер: как угнать “Боинг” и исчезнуть»: история самого удивительного самолетного угона — и журналистское расследование эпохи постправды
В недавно вышедшей по-русски книжке «Призраки моей жизни» Марк Фишер пишет, среди прочего, про семидесятые как ключевое для современной западной истории десятилетие, когда неолиберализм вытеснил концепцию социального государства и начал доказывать, что так и было надо. По Фишеру, если я правильно запомнил, именно поэтому семидесятые как бы замалчиваются; то, что вокруг них сформировался куда менее влиятельный культурный миф, чем вокруг соседних шестидестых и восьмидесятых, неслучайно. Между тем семидесятые были во многих отношениях временем исключительной свободы — например, в области поп-культуры, секса или вот авиационной безопасности. Угнать самолет в те годы было правда очень просто — этим пользовались и политические радикалы (см. деятельность пропалестинских группировок), и, так сказать, простые люди.
24 ноября 1971 года человек, зарегистрировавшийся на рейс под именем Дэн Купер, поднялся на борт пассажирского самолета, летевшего из Портленда в Сиэттл. Он сел на последний ряд, подозвал стюардессу, сообщил, что у него с собой бомба, и показал что-то на нее похожее в чемодане. Купер потребовал 200 тысяч долларов, чтобы никто не пострадал (примерно 1,3 миллиона долларов по нынешнему курсу), — и четыре парашюта. Самолет приземлился в Сиэттле, Куперу передали деньги, он отпустил пассажиров, самолет полетел на юг. Где-то над лесами штата Орегон Купер открыл дверь и выпрыгнул за борт. Его так и не нашли; как его звали на самом деле — до сих пор неизвестно. Это единственное дело об авиапиратстве в истории коммерческих полетов, в котором преступника так и не нашли.
История сама по себе тянет на кино — но создатели фильма «Ди Би Купер: как угнать “Боинг” и исчезнуть» подходят к ней тоньше. Сначала — да, все как положено: пилоты, стюардесса, которая всю дорогу общалась с угонщиком, диспетчеры и следователь ФБР вспоминают, как оно все было. А потом… Собственно, это в некотором роде фильм, в котором важны спойлеры. Поэтому скажем так: сначала кажется, что нам расскажут, кем на самом деле был Ди Би Купер. Потом оказывается, что куда важнее другое — почему людям так хотелось им быть. История Купера изящно соединяется с историей американских 1970-х: само преступление при всей его причудливости оказывается даже менее интересным, чем возникший вокруг него культурный миф. Куперу — человеку, который угнал самолет и получил за это денег, — посвящали песни и книжки; вокруг него возникла целая туристическая индустрия; он стал символом борьбы маленького человека с большими корпорациями и государством, то есть в некотором смысле с тем самым неолиберализмом. И как любой подобный символ, Ди Би Купер в некотором смысле жив до сих пор. Фильм классно показывает, в каком именно смысле, — а еще это образец журналистского расследования в эпоху постправды: если на вопрос в принципе невозможно выяснить правильный ответ, это не значит, что его не надо задавать.
Как вы уже догадались, мы показываем этот фильм в рамках моей программы «В это трудно поверить» на Beat Film Festival. Сегодня — сразу два сеанса в «Октябре», в среду в новом пространстве ДК «Рассвет» я чего-то перед показом скажу, а еще через неделю фильм можно посмотреть в уютном зале ЦДК. И как всегда, можно никуда не ходить — а просто включить «Кинопоиск». Все нужные ссылки — здесь: https://beatfilmfestival.ru/movies/the-mystery-of-db-cooper
В недавно вышедшей по-русски книжке «Призраки моей жизни» Марк Фишер пишет, среди прочего, про семидесятые как ключевое для современной западной истории десятилетие, когда неолиберализм вытеснил концепцию социального государства и начал доказывать, что так и было надо. По Фишеру, если я правильно запомнил, именно поэтому семидесятые как бы замалчиваются; то, что вокруг них сформировался куда менее влиятельный культурный миф, чем вокруг соседних шестидестых и восьмидесятых, неслучайно. Между тем семидесятые были во многих отношениях временем исключительной свободы — например, в области поп-культуры, секса или вот авиационной безопасности. Угнать самолет в те годы было правда очень просто — этим пользовались и политические радикалы (см. деятельность пропалестинских группировок), и, так сказать, простые люди.
24 ноября 1971 года человек, зарегистрировавшийся на рейс под именем Дэн Купер, поднялся на борт пассажирского самолета, летевшего из Портленда в Сиэттл. Он сел на последний ряд, подозвал стюардессу, сообщил, что у него с собой бомба, и показал что-то на нее похожее в чемодане. Купер потребовал 200 тысяч долларов, чтобы никто не пострадал (примерно 1,3 миллиона долларов по нынешнему курсу), — и четыре парашюта. Самолет приземлился в Сиэттле, Куперу передали деньги, он отпустил пассажиров, самолет полетел на юг. Где-то над лесами штата Орегон Купер открыл дверь и выпрыгнул за борт. Его так и не нашли; как его звали на самом деле — до сих пор неизвестно. Это единственное дело об авиапиратстве в истории коммерческих полетов, в котором преступника так и не нашли.
История сама по себе тянет на кино — но создатели фильма «Ди Би Купер: как угнать “Боинг” и исчезнуть» подходят к ней тоньше. Сначала — да, все как положено: пилоты, стюардесса, которая всю дорогу общалась с угонщиком, диспетчеры и следователь ФБР вспоминают, как оно все было. А потом… Собственно, это в некотором роде фильм, в котором важны спойлеры. Поэтому скажем так: сначала кажется, что нам расскажут, кем на самом деле был Ди Би Купер. Потом оказывается, что куда важнее другое — почему людям так хотелось им быть. История Купера изящно соединяется с историей американских 1970-х: само преступление при всей его причудливости оказывается даже менее интересным, чем возникший вокруг него культурный миф. Куперу — человеку, который угнал самолет и получил за это денег, — посвящали песни и книжки; вокруг него возникла целая туристическая индустрия; он стал символом борьбы маленького человека с большими корпорациями и государством, то есть в некотором смысле с тем самым неолиберализмом. И как любой подобный символ, Ди Би Купер в некотором смысле жив до сих пор. Фильм классно показывает, в каком именно смысле, — а еще это образец журналистского расследования в эпоху постправды: если на вопрос в принципе невозможно выяснить правильный ответ, это не значит, что его не надо задавать.
Как вы уже догадались, мы показываем этот фильм в рамках моей программы «В это трудно поверить» на Beat Film Festival. Сегодня — сразу два сеанса в «Октябре», в среду в новом пространстве ДК «Рассвет» я чего-то перед показом скажу, а еще через неделю фильм можно посмотреть в уютном зале ЦДК. И как всегда, можно никуда не ходить — а просто включить «Кинопоиск». Все нужные ссылки — здесь: https://beatfilmfestival.ru/movies/the-mystery-of-db-cooper
Beat Film Festival
Ди Би Купер: Как угнать «боинг» и исчезнуть
Постправдивое журналистское расследование самого загадочного авиаугона в истории
«Что-то вроде рая» — бесконечно красивый фильм об американском городе престарелых: жизнь есть боль, и это хорошо
В штате Флорида, где много крокодилов, ночных клубов и полей для гольфа, есть городок на 80 тысяч под названием Вилладжес — реализованная утопия для тех, кто хочет провести последние годы пенсии в комфорте. Это огромный город престарелых, в который переселяются с концами — продают дома, вкладывают накопленное и переезжают в домики под южным солнцем, чтобы ходить на аквааэробику, танцевать, делать укладку, вместе с ровесниками разгадывать кроссворды в кафе, жить улыбаясь и не торопясь. Здесь все как будто придумано так, чтобы никто не думал о смерти, — и вместе с тем все здесь дышит ей, именно потому что все ее бежит.
В общем, Вилладжес — это такой экзистенциальный апофеоз консюмеризма, попытка завалить неотвратимое комфортом по расписанию. В этом удивительном мире, где есть даже кружок для женщин по имени Элейн, снимает свой фильм «Что-то вроде рая» режиссер Лэнс Оппенхайм — и быстро выясняется, что в этой тщательно отретушированной картинке много прорех, сквозь которые и пробивается настоящая жизнь. Вот семейная пара, где жена полностью готова встроиться в спокойную старость, а муж вдруг впадает в буйную психоделическую молодость — и крушит окружающий сусальный пейзаж внутри своей головы. Вот женщина, потерявшая многолетнего партнера, вместе с которым они должны были оказаться в Вилладжес, — и антидот не помогает, боль сильнее. Вот, наконец, старик-дожник, который лучше всех обнаруживает сюрреалистическую театрализованность происходящего, поскольку сам играет роль: ночами спит в трейлере, а днем бродит по городу в поисках женщины, обеспечившей бы его деньгами и крышей над головой.
Самого этого поворота — снять фильм про то, что в страдании и есть существо жизни, в городе для стариков, — было бы достаточно, чтобы сделать «Что-то вроде рая» интересным. По-настоящему выдающимся его делает картинка. Это, кажется, самый красивый документальный фильм в жанре верите — камера следует за героями и снимает то, что с ними происходит, — который я видел. Некоторые из кадров из Вилладжес, сделанные Оппенхаймом, хочется показывать в галереях современного искусства. В общем, если вы дочитали текст до этого места и еще размышляете, — просто посмотрите трейлер. А я пока добавлю еще пару цитат уважаемых людей:
Антон Желнов: «Beat Film Festival предъявил нам документальную “Магнолию”». (не уверен в этом сравнении, но хозяин барин — А. Г.)
Ксения Рождественская: «Фильм спродюсирован Дарреном Аронофски, но он мрачнее, ярче и страшнее всего, что когда-либо делал сам Аронофски».
Кажется, это главный хит моей программы «В это трудно поверить» — и, наверное, заслуженно. Еще будут три показа: завтра и в следующее воскресенье, 20 июня, в «Октябре» — а еще в этот вторник, 15 июня, под открытым небом в «Музеоне». Если случится солдаут, что вполне вероятно, — фильм можно посмотреть на «Кинопоиске». Детали, как обычно, по ссылке: https://beatfilmfestival.ru/movies/some-kind-of-heaven
(Если что — это последний фильм из моей программы на Beat и, соответственно, последний пост про нее. Возвращаемся к вещанию в обычном режиме; постараюсь сохранить набранный темп.)
В штате Флорида, где много крокодилов, ночных клубов и полей для гольфа, есть городок на 80 тысяч под названием Вилладжес — реализованная утопия для тех, кто хочет провести последние годы пенсии в комфорте. Это огромный город престарелых, в который переселяются с концами — продают дома, вкладывают накопленное и переезжают в домики под южным солнцем, чтобы ходить на аквааэробику, танцевать, делать укладку, вместе с ровесниками разгадывать кроссворды в кафе, жить улыбаясь и не торопясь. Здесь все как будто придумано так, чтобы никто не думал о смерти, — и вместе с тем все здесь дышит ей, именно потому что все ее бежит.
В общем, Вилладжес — это такой экзистенциальный апофеоз консюмеризма, попытка завалить неотвратимое комфортом по расписанию. В этом удивительном мире, где есть даже кружок для женщин по имени Элейн, снимает свой фильм «Что-то вроде рая» режиссер Лэнс Оппенхайм — и быстро выясняется, что в этой тщательно отретушированной картинке много прорех, сквозь которые и пробивается настоящая жизнь. Вот семейная пара, где жена полностью готова встроиться в спокойную старость, а муж вдруг впадает в буйную психоделическую молодость — и крушит окружающий сусальный пейзаж внутри своей головы. Вот женщина, потерявшая многолетнего партнера, вместе с которым они должны были оказаться в Вилладжес, — и антидот не помогает, боль сильнее. Вот, наконец, старик-дожник, который лучше всех обнаруживает сюрреалистическую театрализованность происходящего, поскольку сам играет роль: ночами спит в трейлере, а днем бродит по городу в поисках женщины, обеспечившей бы его деньгами и крышей над головой.
Самого этого поворота — снять фильм про то, что в страдании и есть существо жизни, в городе для стариков, — было бы достаточно, чтобы сделать «Что-то вроде рая» интересным. По-настоящему выдающимся его делает картинка. Это, кажется, самый красивый документальный фильм в жанре верите — камера следует за героями и снимает то, что с ними происходит, — который я видел. Некоторые из кадров из Вилладжес, сделанные Оппенхаймом, хочется показывать в галереях современного искусства. В общем, если вы дочитали текст до этого места и еще размышляете, — просто посмотрите трейлер. А я пока добавлю еще пару цитат уважаемых людей:
Антон Желнов: «Beat Film Festival предъявил нам документальную “Магнолию”». (не уверен в этом сравнении, но хозяин барин — А. Г.)
Ксения Рождественская: «Фильм спродюсирован Дарреном Аронофски, но он мрачнее, ярче и страшнее всего, что когда-либо делал сам Аронофски».
Кажется, это главный хит моей программы «В это трудно поверить» — и, наверное, заслуженно. Еще будут три показа: завтра и в следующее воскресенье, 20 июня, в «Октябре» — а еще в этот вторник, 15 июня, под открытым небом в «Музеоне». Если случится солдаут, что вполне вероятно, — фильм можно посмотреть на «Кинопоиске». Детали, как обычно, по ссылке: https://beatfilmfestival.ru/movies/some-kind-of-heaven
(Если что — это последний фильм из моей программы на Beat и, соответственно, последний пост про нее. Возвращаемся к вещанию в обычном режиме; постараюсь сохранить набранный темп.)
Beat Film Festival
Что-то вроде рая
Бунт и поиски себя в утопическом солнечном городе для стариков — фестивальный хит, спродюсированный Дарреном Аронофски