Снайперски-точно предсказанный типаж:
На таких все и держится. Всегда держалось.
Кто-то поднимался по лестнице, да так быстро, с энергичным напористым ширканьем одежды, мощно, по-спортивному дыша и даже напевая что-то вместе с дыханием, что-то классическое — не то "Рассвет на Москве-реке", не то "Боже, даря храни"."Отягощенные злом", 1988 год.
...Он увидел меня и остановился пролетом ниже. Фигура моя здесь, на лестнице, застала его врасплох. Теперь ему надлежало немедленно принять респектабельный и, по возможности, внушительный вид, дабы сразу было ясно, что перед вами не шантрапа какая-нибудь, не горлопан из молодежного клуба, не полоумный прожектер какой-нибудь, а человек солидный, личность, со значительным прошлым, с весом, со связями, готовый предложить отдать, пожертвовать идею, которую он глубоко продумал в тиши своего личного кабинета и отшлифовал в диспутах с людьми заслуженными, излюбленными и высокопоставленными.
Белесовато-бесцветная, квадратная физиономия его с остатками юношеского румянца на щеках, как бы присыпанных пудрой, наглые васильковые глаза с пушистыми ресницами педераста мимолетно показались мне знакомыми — где-то я видел этот приторный набор — то ли в рекламном ролике, то ли на плакате…
Он быстро сорвал легкомысленно сдвинутую на затылок шляпу, прижал ее к груди и коротко, по-белогвардейски, дернул головой, отчего белобрысые его волосы слегка рассыпались. И уже явственно проступил на его поганой морде приличествующий джентльменский набор: солидность, печать значительного прошлого, отсвет глубоко продуманной идеи. И вот тогда я его вспомнил. Это был Марек Парасюхин по прозвищу Сючка, мы вместе кончали десятый класс, а потом он, окончивши все, что полагается, стал литсотрудником тоненького молодежного журнальчика с сомнительной репутацией, расхаживал в черной коже (не подозревая, конечно, по серости, что это форма не только эсэсовских самокатчиков, но и американских "голубеньких"), публиковал статейки, в коих тщился реабилитировать Фаддея Булгарина, либо доказывал кровное родство князя Игоря и Одиссея Итакского, а в анкетах в графе "национальность" неизменно писал "великоросс". И известно мне было, что в определенных кругах на него рассчитывают.
На таких все и держится. Всегда держалось.
👍9🔥2🍌1
Острова Кирки
War never changes. И люди тоже — это главное, что я вынес из чтения Гомера. Между им и мной тысячи лет, но все в его описаниях страстей человеческих кажется близким и знакомым до степени сличения, будто произошло вчера, за углом, с кем-то из товарищей по.
В «Одиссее» у меня есть любимый эпизод, когда спутники, превратившись и развоплотившись в/из свиней, после года попоек, решившись наконец покинуть остров Кирки, готовятся к отплытию и Эльпенор, один из последних уцелевших ветеранов Троянской войны в свите Улисса, засыпает, пьяный, на крыше дома, а поутру:
Трагикомедия в духе Сервантеса или Шекспира, выворачивающая эпический пафос и архаизм формы мехом наружу. Жизненно, простецки, без надрыва. Воевал, скитался, мед-пиво пил, сверзился с крыши, умер. RIP.
Между нами тысячи лет, но на его месте легко мог бы быть я. Дистанции нет. Все те же страсти, все те же кости. Энкиду становится человеком, переспав с проституткой. Гаргантюа топит Париж в моче и вешает колокола Нотр-Дама на шею своей кобылице. Галактический джихад начинается из-за понюшки инопланетных специй.
Люди не меняются. Война, увы, тоже.
War never changes. И люди тоже — это главное, что я вынес из чтения Гомера. Между им и мной тысячи лет, но все в его описаниях страстей человеческих кажется близким и знакомым до степени сличения, будто произошло вчера, за углом, с кем-то из товарищей по.
В «Одиссее» у меня есть любимый эпизод, когда спутники, превратившись и развоплотившись в/из свиней, после года попоек, решившись наконец покинуть остров Кирки, готовятся к отплытию и Эльпенор, один из последних уцелевших ветеранов Троянской войны в свите Улисса, засыпает, пьяный, на крыше дома, а поутру:
Шумные сборы товарищей, в путь уж готовых, услышав,
Вдруг он вскочил и, от хмеля забыв, что назад обратиться
Должен был прежде, чтоб с кровли высокой сойти по ступеням,
Прянул спросонья вперед, сорвался и, ударясь затылком
Оземь, сломил позвонковую кость, и душа отлетела
В область Аида.
(перевод Жуковского)
Трагикомедия в духе Сервантеса или Шекспира, выворачивающая эпический пафос и архаизм формы мехом наружу. Жизненно, простецки, без надрыва. Воевал, скитался, мед-пиво пил, сверзился с крыши, умер. RIP.
Между нами тысячи лет, но на его месте легко мог бы быть я. Дистанции нет. Все те же страсти, все те же кости. Энкиду становится человеком, переспав с проституткой. Гаргантюа топит Париж в моче и вешает колокола Нотр-Дама на шею своей кобылице. Галактический джихад начинается из-за понюшки инопланетных специй.
Люди не меняются. Война, увы, тоже.
👍13🔥4💯2
Как Дядя Сэм Аргентину от коммунистов спасал
Финал остросюжетного мини-сериала про выборы в стране вечно-майского солнца.
Контекст:
1) Успех либертарианцев в столице
2) Провал либертарианцев в крупнейшей провинции страны
В прошлом тексте я критиковал Милея за шапкозакидательскую кампанию в провинции Буэнос-Айрес, итогом которой стало разгромное поражение президентской партии La Libertad Avanza (LLA) и уверенная победа перонистов.
Сами по себе те выборы мало на что влияли, но они стали триггером: Милей показал слабость, а над страной нависла угроза очередного левого пришествия — это усилило бегство из песо и взвинтило странновой риск выше уровня Украины (воюющей страны, на минуточку). Ничто не пугает биржи, инвесторов, бизнес и средний класс больше, нежели перспектива возвращения к власти местных социалистов.
Причина: это именно социалисты, кондовые и отбитые, не испорченные европейскими социал-демократическими полумерами. В Аргентине (и ЛатАме в целом) они не строят из себя «прогрессистов» и «либералов», прямо обещая национализацию, валютный контроль, налоги на все и всех, безудержную эмиссию и т.п. Более того: даже открытые троцкисты, радикализму которых позавидовал бы и Ленин, имеют здесь стабильную (отнюдь не маргинальную) электоральную нишу.
Пожалуй, ЛатАм – последний макро-регион, где левая идея почти не замутнена модными веяниями, а ее апологеты все еще исповедуют повестку отцов-основателей, вплоть до рассуждений о классовой борьбе и (само)именования комрадами. То есть победа левых в ЛатАме равна экономическому краху где-то в 100 случаях из 100. Зачастую, краху отложенному, но от этого еще более разрушительному — пример Аргентины в этом плане особенно поучителен.
Связка простая: чем выше шанс победы левых на ближайших выборах, тем сильнее паника на рынках и тем сложнее удержать ситуацию под контролем.
Тактическая победа перонистов в сентябре привела к моментальному обрушению аргентинских акций и породила огромное давление на песо. Странновой риск улетел в небеса, утягивая за собой курс доллара. Правительство начало продавать валюту, пошли разговоры об очередном дефолте. В какой-то момент даже показалось, что Милей не досидит до конца срока и в Конгрессе запустят процедуру импичмента.
Но чего у Милея не отнять, так это обучаемости. Он умеет маневрировать и менять стратегию на ходу. Его любит толпа, молодежь, он популярен как рок-звезда или шоумен. А еще у него крайне компетентная экономическая команда с большими связями в США.
Последнее обстоятельство стало решающим: в наиболее кризисный момент за Милея лично вписался Трамп. И в этот раз дело не ограничилось совместными фотографиями (как происходило до) — за риторикой последовали действия: Минфин США дал Аргентине своп на 20 миллиардов и пачку стабилизирующих кредитов. Более того – прямо перед выборами Минфин начал скупать песо (!), т.е. вышел с прямыми валютными интервенциями в пользу Аргентины. Беспрецедентный шаг.
За полтора месяца Милей дважды встретился с Трампом, а члены кабинета не вылезали из Вашингтона, Нью-Йорка и Мар-а-Лаго неделями. Результат налицо — полная поддержка курса Милея на всех уровнях. Аргентина стала главным союзником США в регионе с далеко идущими последствиями (о чем имеет смысл написать отдельно).
Параллельно Милей помирился с бывшими партнерами по правой коалиции, начал диалог с губернаторами и попытался сгладить наиболее непопулярные «либертарианские» меры (типа урезания выплат инвалидам). Короче, провел работу над ошибками и зашел с козырей (с Трампа).
Итог: убедительная победа LLA на промежуточных выборах в Конгресс 26 октября. У партии Милея 41%, у перонистов — на 10% меньше, причем LLA победила даже в провинции Буэнос-Айрес, где всего полтора месяца назад уступила левым аж 14%. Это впечатляет, хотя не избавляет от проблем — перонизм все еще контролирует треть парламента, многие провинции и далек от окончательного фиаско.
Тем не менее эта победа дает Милею время. На ближайшие два года про левый реванш можно забыть. Что меня, как резидента, несказанно радует. Смайл 🇦🇷
Финал остросюжетного мини-сериала про выборы в стране вечно-майского солнца.
Контекст:
1) Успех либертарианцев в столице
2) Провал либертарианцев в крупнейшей провинции страны
В прошлом тексте я критиковал Милея за шапкозакидательскую кампанию в провинции Буэнос-Айрес, итогом которой стало разгромное поражение президентской партии La Libertad Avanza (LLA) и уверенная победа перонистов.
Сами по себе те выборы мало на что влияли, но они стали триггером: Милей показал слабость, а над страной нависла угроза очередного левого пришествия — это усилило бегство из песо и взвинтило странновой риск выше уровня Украины (воюющей страны, на минуточку). Ничто не пугает биржи, инвесторов, бизнес и средний класс больше, нежели перспектива возвращения к власти местных социалистов.
Причина: это именно социалисты, кондовые и отбитые, не испорченные европейскими социал-демократическими полумерами. В Аргентине (и ЛатАме в целом) они не строят из себя «прогрессистов» и «либералов», прямо обещая национализацию, валютный контроль, налоги на все и всех, безудержную эмиссию и т.п. Более того: даже открытые троцкисты, радикализму которых позавидовал бы и Ленин, имеют здесь стабильную (отнюдь не маргинальную) электоральную нишу.
Пожалуй, ЛатАм – последний макро-регион, где левая идея почти не замутнена модными веяниями, а ее апологеты все еще исповедуют повестку отцов-основателей, вплоть до рассуждений о классовой борьбе и (само)именования комрадами. То есть победа левых в ЛатАме равна экономическому краху где-то в 100 случаях из 100. Зачастую, краху отложенному, но от этого еще более разрушительному — пример Аргентины в этом плане особенно поучителен.
Связка простая: чем выше шанс победы левых на ближайших выборах, тем сильнее паника на рынках и тем сложнее удержать ситуацию под контролем.
Тактическая победа перонистов в сентябре привела к моментальному обрушению аргентинских акций и породила огромное давление на песо. Странновой риск улетел в небеса, утягивая за собой курс доллара. Правительство начало продавать валюту, пошли разговоры об очередном дефолте. В какой-то момент даже показалось, что Милей не досидит до конца срока и в Конгрессе запустят процедуру импичмента.
Но чего у Милея не отнять, так это обучаемости. Он умеет маневрировать и менять стратегию на ходу. Его любит толпа, молодежь, он популярен как рок-звезда или шоумен. А еще у него крайне компетентная экономическая команда с большими связями в США.
Последнее обстоятельство стало решающим: в наиболее кризисный момент за Милея лично вписался Трамп. И в этот раз дело не ограничилось совместными фотографиями (как происходило до) — за риторикой последовали действия: Минфин США дал Аргентине своп на 20 миллиардов и пачку стабилизирующих кредитов. Более того – прямо перед выборами Минфин начал скупать песо (!), т.е. вышел с прямыми валютными интервенциями в пользу Аргентины. Беспрецедентный шаг.
За полтора месяца Милей дважды встретился с Трампом, а члены кабинета не вылезали из Вашингтона, Нью-Йорка и Мар-а-Лаго неделями. Результат налицо — полная поддержка курса Милея на всех уровнях. Аргентина стала главным союзником США в регионе с далеко идущими последствиями (о чем имеет смысл написать отдельно).
Параллельно Милей помирился с бывшими партнерами по правой коалиции, начал диалог с губернаторами и попытался сгладить наиболее непопулярные «либертарианские» меры (типа урезания выплат инвалидам). Короче, провел работу над ошибками и зашел с козырей (с Трампа).
Итог: убедительная победа LLA на промежуточных выборах в Конгресс 26 октября. У партии Милея 41%, у перонистов — на 10% меньше, причем LLA победила даже в провинции Буэнос-Айрес, где всего полтора месяца назад уступила левым аж 14%. Это впечатляет, хотя не избавляет от проблем — перонизм все еще контролирует треть парламента, многие провинции и далек от окончательного фиаско.
Тем не менее эта победа дает Милею время. На ближайшие два года про левый реванш можно забыть. Что меня, как резидента, несказанно радует. Смайл 🇦🇷
🔥8👍7
Увидеть Южную Атлантику и умереть
В океанском побережье Аргентины нет ничего особенного. Рискну сказать - оно банально.
И все же витает что-то такое, в воздухе, знакомо-незнакомое, будто вернулся на Байкал, но в кино, а не в жизни.
В ушах навязчиво, прибоем, играет известное из Дилана и чудится, что за соседней дюной испускает дух байронический Тиль Швайгер.
Mama put my guns in the ground
I can't shoot them anymore
That cold black cloud is comin' down
Feels like I'm knockin' on Heaven's door
В океанском побережье Аргентины нет ничего особенного. Рискну сказать - оно банально.
И все же витает что-то такое, в воздухе, знакомо-незнакомое, будто вернулся на Байкал, но в кино, а не в жизни.
В ушах навязчиво, прибоем, играет известное из Дилана и чудится, что за соседней дюной испускает дух байронический Тиль Швайгер.
Mama put my guns in the ground
I can't shoot them anymore
That cold black cloud is comin' down
Feels like I'm knockin' on Heaven's door
👍11🔥6🐳3✍2
Баран, бредущий по годам
С моей колокольни, петь про «Лебединое озеро» на улицах Питера образца осени 2025 года — смело и глупо, но и угашиваться паленым пивом по подвалам в Иркутске тоже было не лучшей идеей, а в свои 18-ть я занимался ровно этим (правда и присесть на десяточку за распитие и распевание чего угодно в те годы было сильно труднее, чем сейчас).
Что кажется мне действительно лишним — так это сама песня (и клип на нее). В эмигрантской протестной музыке есть какой-то бесконечный неизжитый инфантилизм; она исходит из мнимой установки, обращаясь к аудитории, которой (уже) нет. Этим она напоминает эмигрантскую же политику, продолжающую организовывать марши и трубить про коррупцию.
Петь про «Кооператив “Лебединое озеро”» на улицах Питера — это жест и это символ, потому-то он и на слуху, даже если в истоке был неосознанным, по молодости и глупости.
А вот сочинять и снимать про «ебанных нелюдей» и «хочу смотреть балет», сидя где-нибудь в Вильнюсе или Варшаве, — это, извините, онанизм. Классический такой, белогвардейский, с поправкой на эпоху.
Разницы нет? Разница есть. Она в стиле, в (не)соответствии времени и места.
Если и существует адекватное «антивоенное высказывание», то оно может исходить только от оставшихся внутри России. Находясь «там», любое слово, сказанное поперек, требует значительного личного усилия, тогда как почти все слова, произнесенные «здесь», суть инфошум, сродни радийному трепу на «Эхо Москвы» в каком-нибудь 2005-м, что ли, году.
Для меня Русский рок как явление окончательно умер 24.02., распавшись на плесень и липовый мед, но отдельные имена, конечно, остались — как вовне, так и внутри. Особенно ценны последние — из числа тех, кто замолчал, но не присягнул. Ведь молчать можно тоже очень по-разному: например, выпуская абстрактные альбомы с названием «Мир», или давая сольники на крыше «Трех вокзалов» посреди предвечерней, утопающей в зное, обманчиво сонной Москвы лета 2024-го, третьего военного.
Сравните Нойза с его беснующимися релокантскими недотыкомками и Леню Федорова, седого, постаревшего, с потрепанной гитарой, поющего про баранов и горы под пастельным небом имперской столицы.
Есть слово и Слово.
С моей колокольни, петь про «Лебединое озеро» на улицах Питера образца осени 2025 года — смело и глупо, но и угашиваться паленым пивом по подвалам в Иркутске тоже было не лучшей идеей, а в свои 18-ть я занимался ровно этим (правда и присесть на десяточку за распитие и распевание чего угодно в те годы было сильно труднее, чем сейчас).
Что кажется мне действительно лишним — так это сама песня (и клип на нее). В эмигрантской протестной музыке есть какой-то бесконечный неизжитый инфантилизм; она исходит из мнимой установки, обращаясь к аудитории, которой (уже) нет. Этим она напоминает эмигрантскую же политику, продолжающую организовывать марши и трубить про коррупцию.
Петь про «Кооператив “Лебединое озеро”» на улицах Питера — это жест и это символ, потому-то он и на слуху, даже если в истоке был неосознанным, по молодости и глупости.
А вот сочинять и снимать про «ебанных нелюдей» и «хочу смотреть балет», сидя где-нибудь в Вильнюсе или Варшаве, — это, извините, онанизм. Классический такой, белогвардейский, с поправкой на эпоху.
Разницы нет? Разница есть. Она в стиле, в (не)соответствии времени и места.
Если и существует адекватное «антивоенное высказывание», то оно может исходить только от оставшихся внутри России. Находясь «там», любое слово, сказанное поперек, требует значительного личного усилия, тогда как почти все слова, произнесенные «здесь», суть инфошум, сродни радийному трепу на «Эхо Москвы» в каком-нибудь 2005-м, что ли, году.
Для меня Русский рок как явление окончательно умер 24.02., распавшись на плесень и липовый мед, но отдельные имена, конечно, остались — как вовне, так и внутри. Особенно ценны последние — из числа тех, кто замолчал, но не присягнул. Ведь молчать можно тоже очень по-разному: например, выпуская абстрактные альбомы с названием «Мир», или давая сольники на крыше «Трех вокзалов» посреди предвечерней, утопающей в зное, обманчиво сонной Москвы лета 2024-го, третьего военного.
Сравните Нойза с его беснующимися релокантскими недотыкомками и Леню Федорова, седого, постаревшего, с потрепанной гитарой, поющего про баранов и горы под пастельным небом имперской столицы.
Есть слово и Слово.
👍10🔥6🤔2
Переехали в Патагонию. С концами
Лучшее убежище от Третьей мировой из возможных. Смайл.
Огромные муравейники, типа Буэнос-Айреса, нас изрядно утомили. Дорого, шумно, суетливо.
Время вернуться к истокам, на окраины, в родной Фронтир.
Здесь почти Сибирь; вместо морозов — ветра, вместо тундры — пампа, вместо медведей — пумы.
Народ варит пиво, растит картошку, пасет скот, добывает нефть. Куда ни глянь — глаз отдыхает.
А если вдруг война — то только с пожарами 🌪
Лучшее убежище от Третьей мировой из возможных. Смайл.
Огромные муравейники, типа Буэнос-Айреса, нас изрядно утомили. Дорого, шумно, суетливо.
Время вернуться к истокам, на окраины, в родной Фронтир.
Здесь почти Сибирь; вместо морозов — ветра, вместо тундры — пампа, вместо медведей — пумы.
Народ варит пиво, растит картошку, пасет скот, добывает нефть. Куда ни глянь — глаз отдыхает.
А если вдруг война — то только с пожарами 🌪
🔥17👍10👏3💯1
Забавный, пускай и весьма неряшливо написанный текст, дающий неправильный ответ на правильный вопрос:
Of course not. Они все время говорили о дрип-пакетах и тыквенном лате, потому что они — мелкие мещане. И это та правда о новой волне русской эмиграции, которую почему-то до сих пор никто не проговорил вслух.
Большинство уехавших в 2022 году — мещане. Колбасные эмигранты. И многие из них уже вернулись в родную гавань, где им самое место, о чем, кстати, в тексте тоже есть:
Короче, тема нащупана верно, но не развернута в должной мере, а ведь тут есть о чем поговорить.
В итоге перед читателем как раз манифест права на жалобу, коллективная жалобная книга, какие раньше висели в совковых магазинах и парикмахерских, куда можно было вписать своё недовольство чёрствым хлебом или грубым обслуживанием.
...Здесь и начинается самое важное: почему герои книги Горалик всё время говорят о дрип-пакетах, дейтинговых приложениях, уборщицах и курьерах? Почему они не говорят о политике, о причинах отъезда, о том ужасе, который заставил их бросить всё? Потому что об этом говорить невозможно. Срабатывает защитный механизм психики — переключиться на мелкое, бытовое, решаемое. Когда нельзя напрямую пожаловаться на политику своей страны, можно в открытую пожаловаться на отсутствие привычного кофе.
Of course not. Они все время говорили о дрип-пакетах и тыквенном лате, потому что они — мелкие мещане. И это та правда о новой волне русской эмиграции, которую почему-то до сих пор никто не проговорил вслух.
Большинство уехавших в 2022 году — мещане. Колбасные эмигранты. И многие из них уже вернулись в родную гавань, где им самое место, о чем, кстати, в тексте тоже есть:
...этот сборник свидетельств выживших был бы гораздо понятнее в 2022–2023 годах и мог бы, вероятно, помочь в создании и актуализации коммюнити в новых средах обитания, однако подозреваю, что к 2025 году ситуация уже кардинально изменилась: большинство персонажей книги, скорее всего, к этому времени уже успели вернуться в столь обожаемую Москву, другие же, очевидно, нашли для себя гораздо более подходящие страны и города.
Короче, тема нащупана верно, но не развернута в должной мере, а ведь тут есть о чем поговорить.
Telegram
Демагог
«Fuck you! I hate Putin!» Книга «Исход-22» Линор Горалик как настольная книга жалоб русского эмигранта
Недавно в нью-йоркском издательстве Tamizdat Project вышла книга Линор Горалик «Исход-22», архив высказываний, переживаний, мнений новоприбывших эмигрантов.…
Недавно в нью-йоркском издательстве Tamizdat Project вышла книга Линор Горалик «Исход-22», архив высказываний, переживаний, мнений новоприбывших эмигрантов.…
💯4👍2🔥2👏1
На редкость убористо-точный отзыв о «Саттри» — забираю в коллекцию. И не могу не заметить, что в последние два-три года сия коллекция расширяется семимильными, по мере роста интереса читающей публики к.
Лучше поздно, чем: на Западе вокруг прозы Маккарти выстроены целые институции, а в русскоязычной страте банального переиздания «Меридиана» ждали чуть ли не двадцать лет. Пора наверстывать.
«Меридиан» — роман фазового перехода. Он все еще предельно сложно и густо написан, но оптика уже иная, более отстраненная и холодная.
С All the Pretty Horses начинается Западный период — стиль трансформируется, в нем все меньше барочных длиннот и все больше умолчаний. Поздние тексты, вроде «Дороги» и No Country for Old Men вполне анемичны — их сила не в словах, но в лакунах смыслов, укрытых между.
Если мы в лоб сравним что-нибудь из раннего, вроде Outer Dark, и что-нибудь из позднего, например, ту же «Дорогу», нас удивит, как сильно изменился стиль при вроде бы схожем наборе тем.
Сегодня Маккарти представляется глыбой, чем-то незыблемым, но внутри себя он был подвижен и эволюционировал от текста к тексту, как и подобает подлинно великому художнику.
Лучше поздно, чем: на Западе вокруг прозы Маккарти выстроены целые институции, а в русскоязычной страте банального переиздания «Меридиана» ждали чуть ли не двадцать лет. Пора наверстывать.
Отсюда и все дальнейшие различия в стиле. «Меридиан» выдерживает на всем своем протяжении единую тональность, а в «Саттри» Маккарти приходится создавать сложно ритмизованную прозу, постоянно скачущую между очень разными языковыми регистрами — между убожеством повседневного языка низов общества и тут же высокой поэзией — так, чтобы обе части были бесшовно связаны общим эпическим сказом. Это творческий вызов, но автор его принимает, вообще ничего не боится и побеждает, что делает «Саттри», наверное, самой удачной — с точки зрения виртуозности решения самой по себе художественной задачи — книгой Маккарти.От себя добавлю, что «Саттри» — вершина раннего, Южного периода Маккарти, связанного с Теннесси, вторым браком, нищетой, уходом из семьи. «Готичность» стиля здесь достигает пика.
Вот почему я люблю «Саттри» больше «Меридиана». При этом для меня совершенно бессмысленно говорить, что одна вещь лучше или хуже другой. Они совершенно конгениальны и обе заслуживают того, чтобы с регулярным, практически религиозным рвением к ним возвращаться и их перечитывать. Никто не работал с эпосом в современности с той же силой, что Кормак Маккарти (повторюсь, даже в казалось бы непосильном сравнении с Фолкнером). Любая его книга, не только два «главных» романа, может легко продемонстрировать этот факт.
«Меридиан» — роман фазового перехода. Он все еще предельно сложно и густо написан, но оптика уже иная, более отстраненная и холодная.
С All the Pretty Horses начинается Западный период — стиль трансформируется, в нем все меньше барочных длиннот и все больше умолчаний. Поздние тексты, вроде «Дороги» и No Country for Old Men вполне анемичны — их сила не в словах, но в лакунах смыслов, укрытых между.
Если мы в лоб сравним что-нибудь из раннего, вроде Outer Dark, и что-нибудь из позднего, например, ту же «Дорогу», нас удивит, как сильно изменился стиль при вроде бы схожем наборе тем.
Сегодня Маккарти представляется глыбой, чем-то незыблемым, но внутри себя он был подвижен и эволюционировал от текста к тексту, как и подобает подлинно великому художнику.
🔥4💯4👏3👍2