В канадском издательстве Litsvet вышла моя дебютная книга — сборник «Трасса»

Пять рассказов, одна повесть, одна поэма в прозе.

Все тексты написаны в 2018-19 годах, в Иркутске. Сборник ждал издания больше пяти лет, пройдя за это время несколько глубоких редактур, но оставшись при этом именно что дебютным.

«Трасса» принадлежит моему (неминуче меркнущему) прошлому, и хронологически, и литературно — сегодня я далек от нее уже и число физически, между нами годы-горы, и я не смог бы воспроизвести ни один из составивших ее текстов, даже если бы захотел.

Тем не менее это хорошие тексты — с частью из них меня связывают ностальгические воспоминания, иные берут качеством: стилевые, формальные и языковые приемы, обкатанные в «Трассе», получили нетривиальное преломление в двух следующих книгах (издать которые еще только предстоит).

«Трасса» написана в Сибири, о Сибири — или, сузив, той ее ипостаси, что была доступна мне на изломе десятилетий. Та Сибирь канула, как и я тогдашний, но книга осталась. Книги всегда остаются 🌪
===
Благодарности: всей команде Litsvet и отдельно — независимому издателю Леониду Кузнецову, без которого «Трасса» могла еще долго пылить обочины литературных тупиков.
-
Во исполнение старых обязательств, также сообщаю, что один из центральных текстов сборника — «Остров» — был впервые опубликован в литературном журнале «Процесс» (тиражи коего набираются на печатных машинках, прямо как во времена советского панк-издата).
===
Купить книгу можно по ссылке — здесь (PDF) и здесь (EPUB). Позже (дай бог) появится на других площадках и в других форматах (в том числе на бумаге), о чем сообщу отдельно.

Находящиеся в рублевой зоне (sic!) могут написать мне в личку. Решим вопрос индивидуально.

22 августа

Думал к ним потом вечером на балконе курякаю смотрю с рощи идут. Диана и Хахаль. За руки держатся в падик гуськом. Я до талова палил когда он на остановку или в такси но нифига. Тоесть он на ночь там. Вот же.

По телеку старье крутят со Слаем. Мне Первая кровь всегда нра. Где он с луком по скалам голый. В городе ты закон а здесь я. Остановись или получишь войну какую и во сне не видел. Так им мля.

👆А если серьезно — в нашем Пригороде свои драмы.

Лето заканчивается, впереди сибирские непогоды. И не только они 💨

Сорока и Червь

Негодная редактура — одна из врожденных болячек т.н. современной русской литературы.

У болячки два основных подвида: внешний и внутренний.

Внешний это когда писатель не видит, а редактор — не хочет или не может исправить.

Подобному особенно подвержен главный российский монополист, зверек по кличке АСТМО. Я уже как-то разбирал их художества на примере романов Поляринова — дурно написанных и еще хуже отредаченных.

А нынче взялся читать «Сороку на виселице» Веркина. Если кратко — очаровательно. Тонко, АБС-образно, иронично. Прекрасно придумано и структурировано. Возможно, это один из лучших русскоязычных текстов последних лет (планирую написать про него отдельно).

But

Веркин регулярно допускает одну и ту же ошибку: использует запятую там, где необходима точка.

Пример:

«Что-то зацепили при выходе из смерти, надо спросить у Уистлера, я надеялся, что Уистлер или Мария дожидаются меня в холле Института, но он оказался безлюден».

И далее:

«Неприятное ощущение, не мог избавиться от опасения, что полированный золотой потолок вот-вот начнет опускаться, он был так низко, что я, наверное, мог бы подпрыгнуть и достать до него рукой, я опустил голову и увидел под ногами звезды».

Невообразимая мешанина из глаголов, причем каждый будто живет своей жизнью. Причина: слишком много неуместных запятых.

Поработаем редактором АСТМО:

«Что-то зацепили при выходе из смерти — надо спросить Уистлера. Я надеялся, что Уистлер или Мария дожидаются меня в холле Института, но тот оказался безлюден».
-
«Неприятно. Не мог избавиться от ощущения, что полированный золотой потолок вот-вот начнет опускаться: он был так низко, что я, наверное, мог бы подпрыгнуть и достать до него рукой. Я опустил голову и увидел под ногами звезды».

Легкая правка пунктуации, замена двух-трех слов, а на выходе — текст, который не нужно перечитывать, чтобы понять, кто там чего зацепил и кто на кого опустился.

Автор не различает нюансов — весь роман написан строго через запятую. Веркину она милее прочих знаков препинания, но сам он точно не Маккарти, так что вменяемому редактору было над чем работать. Впрочем, есть подозрение, что редактор текста не касался вообще.

Окончание далее 👇🏻

Начало 👆

Второй подвид болезни — внутренний.

Это когда писатель не владеет базовым навыком, употребляя слова не по назначению и не в том порядке. В сетевом самопал-издате подобное сплошь и рядом, однако когда автор перерастает субкультурное гетто и пробует себя во «взрослой» литературе, вдруг выясняется, что ему нужен не столько редактор, сколько — учитель словесности.

Читаю «Ведьмочервя» Льва Кауфельдта. Книжка забавная — этакий разудалый треш по мотивам Сапковского и примерно всех (пост)модернистских твистов. Слом хронологии, четвертой стены, пределов вменяемости. Кровь, кишки, червь. Повторить, не взбалтывать. Сюжет? Вроде бы есть. Но это не точно.

И это не суть важно, потому как изобразительные средства здесь такого порядка:

«Ночь была светлая. От бревен несло рыбой. Элиза сидела на крыльце и перебирала грибы. Он присел рядом, уловив среди рыбной вони терпкий грибной запах, взял один. Вдохнул, будто чье-то тело, ощупал губами его плоть и положил на место».

Редактора мало. Вызывайте гастроэнтеролога.

Что взял герой — гриб или запах? Автор думает про гриб, но пишет про запах.
Что вдохнул герой — гриб или запах? Автор думает про запах, но пишет про гриб.
Что герой ощупывает? Гриб? — но тогда к чему глагол «вдохнул» и можно ли вдохнуть гриб, «будто чье-то тело»? Запах? — но как его можно «ощупать губами» и «положить на место»?

Править бесполезно. Проще переписать.

«Ведьмочервь» состоит из перлов примерно целиком. Вот, рядышком:

«Ближе к лету приходили белые ночи, а с ними и страшные многочасовые грозы. Сгуститься могло за пять-десять минут, тогда они бегом бежали с точки обзора через лес. Тучи оседали прямо на скалу и любили бить ее молниями так, что гром гремел чуть ли не раньше очередной вспышки».

Или:

«Элиза, прошло несколько дней, прежде чем я засел за окончание письма, и они принесли несколько важных событий. Попытаюсь их структурировать».

При таких вводных как бы уже не до игр с фабулой, интертекстуальных отсылок и прочих «взрослых» выкрутасов — домашка не выполнена.

Истинно: иные дебютные романы лучше держать в столе. От греха. А то получится, блин, какое-то сучье варево.

Еще два слова о (само)редактуре, чтобы, так сказать, скруглить тему

Был у меня один текст — на грани гениальности (так мне казалось). Он был написан за пять дней, почти в трансе, и требовал немедленного обнародования. Сперва его прочли друзья, им понравилось, но я понимал, что их мнение — кривое зеркало собственных хотений, тем более что многие персонажи были прямо списаны с бета-тестеров, а сюжет крутился вокруг узнаваемых в нашем кругу обстоятельств.

Я кинул кличь в Фейсбуке — кто, мол, хочет прочесть и дать фидбэк. Отозвались несколько отдаленных знакомых из числа местной интеллигенции. Через какое-то время один из них написал в личку — так, мол, и так, идея интересная, но написано «довольно плохо». Я ответил «спасибо за отзыв» и свернул разговор. Очень меня тогда это «плохо» зацепило, оцарапало, ведь я полагал, что как раз по языковой части у текста нет (и не может быть) проблем — с моим-то опытом и врожденными гуманитарными потенциями.

Бросившись к компу, я окончательно уверился, что рецензент не прав — текст виделся гладким, искрометным, игривым, каждый его абзац подмигивал уместно вплетенными отсылками и перекличками с классикой. Короче, текст был гениальным, а рецензент — просто душным провинциалом, плохо разбиравшимся в литературе. Как бы то ни было, за следующие полтора года я написал еще несколько текстов, в итоге составивших дебютный сборник — внимательно вычитанный и отредаченный с привлечением коллеги по работе (спасибо, Юля).

Прошло еще два года. В силу разных обстоятельств сборник так и не был издан, оставшись не оцененной, жгущей руки рукописью. В то время я уже плотно работал над романом: начатый в далеком 2009-м, он требовал кардинальной переработки, с нуля, что отнимало много сил и времени. С последним тогда было не очень — моя журналистская карьера находилась в зените, нагрузка была серьезная, ежедневная (и еженощная) работа со своими и чужими текстами высасывала, опустошала.

Написав роман на 2/3, я сделал большой перерыв — обстоятельства жизни становились все более драматичными, опрокидывающими. Я больше не мог работать над крупной вещью и решил заполнить лакуну читкой старых новелл. Каково же было мое удивление, когда, обратившись к тому самому «гениальному» опусу, я понял, что он действительно — без мазы — плохо написан. Шаблонно, с кучей канцеляризмов и засильем несусветных деепричастных оборотов. Его нужно было править: глубоко, основательно, чем я и занялся, переключившись затем на все прочие вещи сборника. После второго драфта тексты потеряли 20-30% объема и стали более-менее читабельными.

Минуло еще два года. Я оставил профессию, эмигрировал и дописал-таки роман, последние части коего создавались в совершенно новых условиях, что плодотворно сказалось как на моем душевном строе, так и на качестве текста. Когда редактура романа была закончена, я выдохнул и вновь обратился к сборнику — рукопись уже не жгла руки, но все еще казалась достойной внимания, хотя я без труда обнаружил в ней россыпь ляпов и стилевых несообразностей. Это был третий драфт — самый рассудочный и жестокий; я работал с текстами как сторонний редактор, не принимая содержание близко к сердцу.

И лишь тогда, после пяти лет читок и редактур, я отважился на поиски издателя. Часть текстов взяли литературные журналы, включая и псевдо-гениальный экзерсис, с которого все зачиналось. В августе сего года сборник был опубликован целиком, причем именно в том виде, как я задумывал на входе, чего, однако, нельзя сказать про чисто языковую составляющую — ее доработка, повторю, заняла три драфта и пять лет жизни, без учета внутренней издательской корректуры (каковая, разумеется, тоже имела место).

Заглядывая в сборник, я нахожу все еще несовершенные тексты. В них есть что править и допиливать, но в этом месте я говорю себе «стоп». Иным рукописям лучше оставаться в столе, а прочим — являть свидетельства эволюции автора. Его борьбы. И поражений 🌪

Я осел в Грузии еще до войны, и тогда из славян в стране кучковались в основном белорусы. После 24.02. начался большой русский исход, заметную (пускай и не самую многочисленную) часть коего составляли политические активисты второго эшелона — те, кто не мог сразу уехать в Западную Европу. В основном это были штабисты Навального и другие «экстремисты», попавшие под каток террора в 2020-21 годах.

Среди этих весьма молодых в своей массе ребят бытовал типаж «вечного активиста». Люди такого склада все никак не могли успокоиться и трезво оценить диспозицию. Они продолжили заниматься политикой, встали в авангарде волонтерских сборов для Украины и постепенно влились в местную протестную двужуху. От одного из них я однажды услышал, что, мол, если Россия вторгнется в Грузию, они вместе с грузинами пойдут в окопы — это был достаточно типичный для данной среды образ мыслей.

Мне подобные аберрации казались странными, на грани патологии, но я понимал, откуда что берется и отдавал должное смелости порыва. Ничем хорошим, разумеется, это кончится не могло — и не кончилось.

На Кавказе — год за два, однако даже с поправкой на ветер, меня неприятно впечатляет скорость деградации режима в Грузии. За каких-то пять-семь лет страна прошла путь от несовершенной, но все-таки республики до практически оформившейся полицейской диктатуры.

Подобное легко объяснить задним числом, рациональных доводов хватает, и я не убежден, что в сложившихся обстоятельствах у «Мечты» вообще была альтернатива, а если и была — что, избрав ее, страна не ухнула бы в кризис, много кровавей и тяжелее нынешнего.

А все-таки паршиво.

Holy shit! 😱

I've always RESPECTED Jose for his style — both in the game ⚽️ and in life. Since Sir Alex Ferguson retired, Jose has been the only one who even came close to winning the EPL (second place🥈in the 2017–18 season) — and that’s MU, the best club in the inhabited universe 🔭. Yes, sometimes it was horrific (and boring), but who else can boast more? Huge RESPECT for that 🍺.

And now he’s possibly going to Russia, the dark side of the football world (in every possible sense 🥶). It looks like a career funeral — and selling one’s soul at the same time ⚰️💩.

Please, don’t do it, THE SPECIAL ONE 🤩 — or you’ll become THE NORMAL ONE 🫥 forever.

The Uzon caldera / Kamchatka / September 2015

Холодный душ для Милея

Аргентинский политический сериал набирает обороты. В первой серии, напомню, выбирали депутатов федеральной столицы, СABA (Ciudad Autonoma de Buenos Aires) — там победила либертерианская партия президента La Libertad Avanza (LLA), а обе традиционные силы (социалисты и консерваторы) были вынуждены серьезно потесниться.

Нынче случилась вторая серия — выборы в Провинции Буэнос-Айрес (PBA), крупнейшей в стране: больше 17 миллионов жителей или 1/3 населения Аргентины. PBA считается главной цитаделью социалистов, а местный губернатор, Аксель Кицилов, жестко пикируется с Милеем и с большой долей вероятности станет кандидатом от левых на следующих президентских выборах. Заруба была принципиальной еще и потому, что всего через полтора месяца, в конце октября, пройдут ключевые парламентские выборы, по итогам которых станет ясно, сможет ли LLA получить контроль над Конгрессом для реализации дальнейших реформ.

Вопрос, на самом деле, не праздный. В последние месяцы шаткая пропрезидентская коалиция в нижней палате окончательно развалилась, а оппозиция, напротив, сплотила ряды и смогла провести несколько ударных популистских законопроектов, попутно преодолев президентское вето и заблокировав часть указов правительства.

К выборам в PBA команда Милея подошла в ослабленной позиции. Помимо упомянутых проблем в Конгрессе, за пару недель до голосования по рейтингу LLA ударил коррупционный скандал — бессодержательный, но шумный, грамотно раскрученный левыми. Мобилизации социалистов способствовал и недавний приговор одиозной Кристине Киршнер. Оказавшись под домашним арестом, проворовавшаяся экс-президентша вдруг превратилась в мученицу кровавого либертерианского режима и объединяющую фигуру для всех несогласных с политикой Милея (а таких, разумеется, пруд пруди). При этом сама Кристина баллотироваться не смогла, что расчистило дорогу более молодому и харизматичному Кицилову, ранее находившемуся в тени престарелой патронессы.

А еще Милей приложил массу усилий, чтобы уничтожить и поглотить PRO – консервативный блок братьев Макри, долгие годы удерживавших контроль над CABA и правоцентристским электоратом. С этой задачей Милей справился на ура, однако именно экс-президент Макри, с его связями и весом в местных буржуазных элитах, обеспечил Милею победу во втором туре президентских выборов 2023 года, так что нынешняя война LLA с PRO закономерно привела к разладу и деморализации в правом лагере.

И, конечно, нельзя не упомянуть политический стиль самого Милея — грубый, поляризующий, не терпящий критику, в том числе от близких союзников. Пиар-стратегия «мы или они» хорошо сработала в 2023-м, когда страна пребывала в состоянии экономического коллапса с гиперинфляцией под 200% годовых. Тогда нападки Милея на «касту» смотрелись уместно и актуально, однако теперь, когда он сам стал президентом, ракурс изменился, ведь это его правительство отвечает за текущий курс — все менее популярный среди бюджетников и бедноты. Ракурс изменился, а стиль, увы, нет.

Итого: на выборах в PBA социалисты набрали 47%, а LLA – всего 34%. Чувствительное поражение Милея и многообещающая победа Кицилова и Ко. Песо ощутимо зашатало, акции аргентинских кампаний рухнули, страновой риск улетел в красную зону. В воздухе повеяло левым реваншем.

Это, впрочем, еще не финал сезона — впереди третья серия, самая важная: октябрьские выборы в Конгресс. Время запасаться попкорном, долларами и гречкой 🧯

Дожили: фарисейство и лицемерие господствующей левой идеологии достало уже и самих левых — из числа тех, кто еще способен думать, а не зубрить бессмысленные лозунги.

Интересные времена наступают. Поворотные.

Я годами читал, что пишут об Иране в мире. Не пропаганду режима — она предсказуема, а то, как западные СМИ, и правые, и левые, реагируют на голоса, выступающие против него. Это было одним из самых болезненных моментов изгнания: видеть, как твой народ сопротивляется, видеть, как люди с непокрытыми головами идут прямо в пасть государства, слышать их скандирование, разносящиеся по улицам — а потом открыть газету, прочитать заголовок и осознать, что их на самом деле никто не слышит.

И вместо понимания вы обнаруживаете нечто более неприятное, чем просто невежество. Я замечал, как доброжелательные левые журналисты и учёные, называющие себя нашими союзниками, смотрят на Иран с эдакой осторожностью, граничащей с презрением. Они говорят о «культурных различиях», о «ненавязывании западных ценностей», об «избегании ориентализма». Они говорят, что все сложно. Они говорят, не нам судить. Но в конечном итоге их колебания становятся своего рода разрешением — режиму разрешают и дальше творить насилие в тишине.

Помню, читал статью, в которой хиджаб восхвалялся как символ расширения прав и возможностей, самоидентификации и сопротивления западным стандартам красоты. Статья была опубликована в прогрессивном издании, написана языком инклюзивности и культурного уважения. И я думал о знакомых женщинах, которых штрафовали, задерживали или избивали за то, что они сняли хиджаб. Я думал о тех, кто всё ещё носит его, потому что у них нет выбора — не потому, что он даёт им силу, а потому, что закон обязывает. Удивительно, как быстро принуждение становится культурой, если смотреть с безопасного расстояния.

Есть распространенное поверье, что Стругацкие, мол, интересны своими идеями, но как писатели слабоваты, а как стилисты так и вовсе… Не Саша Соколов, одним словом.

Это заблуждение.

Да, на чисто языковом уровне у АБС все стерильно-кондово. Ни тебе натужного словотворчества Солженицына-Распутина, ни псевдо-западнических выкрутасов Аксенова. В мирах АБС язык не играет большой роли, ведь герои этих миров — люди эпохи советских НИИ с соответствующим лексиконом: скорее физики, чем лирики.

При всем при том языковая оснащенность у Стругацких на уровне. Перечитывал давеча «Улитку на склоне», и вот, на первых же страницах:

«Если бросать по камешку каждые полторы минуты; и если правда то, что рассказывала одноногая повариха по прозвищу Казалунья и предполагала мадам Бардо, начальница группы Помощи местному населению; и если неправда то, о чем шептались шофер Тузик с Неизвестным из группы Инженерного проникновения; и если чего-нибудь стоит человеческая интуиция; и если исполняются хоть раз в жизни ожидания — тогда на седьмом камешке кусты позади с треском раздвинутся, и на полянку, на мятую траву, седую от росы, ступит директор, голый по пояс, в серых габардиновых брюках с лиловым кантом, шумно дышащий, лоснящийся, желто-розовый, мохнатый, и ни на что не глядя, ни на лес под собой, ни на небо над собой, пойдет сгибаться, погружая широкие ладони в траву, и разгибаться, поднимая ветер размахами широких ладоней, и каждый раз мощная складка на его животе будет накатывать сверху на брюки, а воздух, насыщенный углекислотой и никотином, будет со свистом и клокотанием вырываться из разинутого рта».

Если кто-то скажет, что написавшие это предложение — плохие стилисты, смело шлите товарища лесом. Там ему, просветленному, самое место.

То есть с языком у АБС порядок. Что же касается диалогов, работы с фабулой и композицией, умения писать между строк, через намеки, детали и лейтмотивы, играя с ожиданиями и оставляя читателя перед многозначностью открытых финалов, — во всем этом у Стругацких фактически не было конкурентов. В 60-80е никто из советских писателей даже и близко не подошел к тому пониманию феномена «интересного», какое можно обнаружить у АБС уже на старте, в текстах вроде «Страны багровых туч» и «Стажеров».

В то же время не все романы Стругацких одинаково хорошо состарились. Взять ту же «Улитку»: остроумная сатира на советскую бюрократию (да и бюрократию вообще), перемежаемая похождениями по сказочному лесу. При желании в текст можно вчитать примерно что угодно, от конфликта города-деревни до экологической саги и уникального для Совка высказывания по теме борьбы полов, однако любому прочтению такого рода мешает сусальность описываемого мира. Очень уж тут все интеллигентно, незлобиво, по-шестидесятнически.

Сегодня оптимистически-абсурдистские тексты Стругацких выглядят как неловкий анахронизм, где-то по соседству с песней «Прекрасное далеко» и фильмом «Москва слезам не верит». Когда читаешь/слушаешь/смотришь такое, на лице невольно возникает глупая умильная улыбка, будто играешь с детьми младшего дошкольного возраста.

И если «Улитка» вызывает улыбку — улыбочку, — то более краткая и ранняя версия романа, «Беспокойство», ощущается гораздо свежее: это вневременной текст о невозможности Контакта, неуютный, тревожный, находящийся в диалоге с Лемом и всей пессимистической западной фантастикой второй половины XX века. Именно в таких вещах АБС равны себе и зримо превосходят комсомольские благоглупости Оттепели.

Так что перечитывать Стругацких, конечно, надо, но не подряд и не все.

​We are at War(s) now

The first war is cultural. When "supporters of progress" and "defenders of traditions" move from words to deeds, the center fades out and gives way to bullets. That war began decades ago, yet its fiercest battles have only just begun.

The second is the civil war within the West. The prolonged dominance of the Left has led to bureaucratization and socialism in the advanced and powerful countries; the pendulum has swung back, and the Right returns draped in its old populist-fascist glory. That war, just like a hundred years ago, will cause the West’s decline and will exalt the worst totalitarian regimes across the globe.

The third is a postcolonial. As Western countries grow weak-willed and disunited, the so-called Global South is rising to the fore. Their resentment toward the West repeats the classic narrative, little changed from the Pax Romana and Romanized barbarians who once inhabited Palestine or Africa two thousand years ago.

Finally, we stand on the brink of WWIII. The British-American empire - the greatest in history - passed its zenith, while the Chinese sun of the East shines ever brighter. That sun has a heavy gravity, pulling into its orbit more and more anti-Western powers like Russia, Iran, DPRK, etc. It may take less than a decade before the Sun challenges the Star-Spangled Banner in the Pacific — and none of us should wish to see what happens next.

So, we are at war(s) now. I want no part in any of them, and that is one reason why I left not only Russia but also Europe, and never sought to live in the USA or any first-world country. The greater the power, the harder and deeper the fall. Yet it’s hard to believe that even the last of us can escape the consequences, even if we flee to the quietest corner at the edge of the earth.

The storm is gathering. Heave to.

Вместо Пелевина

прочел роман Ромы Сита «Доедатель» — название понравилось, а в остальном… Скажем так, книга меня удивила, что с русскоязычными текстами приключается нечасто.

Мы с Ситом учились на одном курсе иркутского журфака; несколько раз бухали вместе, но близко не общались — у него были какие-то свои дружочки, у меня свои. Он в те годы носил кепки, смешную мешковатую одежду и сочинял песни с текстами в духе «Товарищ Сталин не баллотируется», а я — памфлеты с заголовками вроде «Заткнитесь, сталинисты!»

Знаю, что после выпуска Сит уехал в Ирландию, потом жил в Питере, триповал по Азии, а в последние годы осел где-то в районе Барселоны. Еще до войны, в России, у него вышли два сборника рассказов — их я не читал, зато читал его сетевой блог, наполнение коего, насколько могу судить, составило основу для этих книжек.

Жанрово «записки» Сита я бы отнес к кабацким байкам, стилистически — к пиздежу а-ля Генри Миллер. Это когда ты, короче, встаешь с постели, похмельный, вонючий, моешь гриву, въебываешь кофе, потом в твою берлогу вдруг заглядывает солнце, ты думаешь: «как же охуенно», выходишь на балкон, а там Париж внатуре, голуби, небо, бабы красивые в платьях выше коленок, теплынь, ты спускаешься в кафе, берешь бутылку Шабли, глычишь натощак, размышляя о ебле и Фоме Аквинском, ближе к обеду, подшофе, идешь в музей смотреть Матисса, от вида «Синих обнаженных» у тебя встает хуй, ты идешь в ресторан, случайно натыкаясь на красотку из Питера, твою отдаленную знакомую, пытаешься ее напоить, но в процессе нажираешься сам, потом все смутно, вроде были какие-то арабы и кальвадос, очухиваешься под утро, на лавке у вокзала Сан-Лазар, грязный, в облеванных брюках, бредешь до кафе на углу, там закрыто, садишься на ступеньки, мимо скользят женщины, юбки из ситца, настроение поднимается, ты думаешь о ледяном пиве и «Божественной комедии», встает солнце, пригревает, и твой хуй готов к новым подвигам во имя искусства.

Для трепа за барной стойкой подобный стиль вполне органичен, хотя лично у меня он всегда вызывал зевоту, как и писатели его исповедующие — и если «Фиеста» Хэма или «Тропик Рака» Миллера еще могут быть вчитаны в контекст Великой войны и сопутствующих поколенческих аберраций, то позднейшие сиквелы по типу «Ромового дневника» Х. Томпсона или, прости-господи, романов Бегбедера не выражают ничего, кроме плохо скрываемого мещанского апломба и провинциального мачизма, пардон за мой французский.

Поэтому, взявшись за дебютный роман Сита, у меня были определенные, скептично-заниженные ожидания. Поначалу они оправдались: первая часть «Доедателя» тиражирует все тот же похабно-развязный стиль и бытописует о похождениях автобиографического героя по питерским ресторациям. Бабы, похмелье, картины Верещагина, слово «хуй» в каждом абзаце. Герой подчеркнуто безработен, но всегда на лаве, его любят женщины, а он их нет, или да, он сам еще не разобрался, да это и не важно.

Текст читается легко, он неплохо выстроен и написан, хотя местами выдает нелепицы: «В окно было видно станцию метро, на лавках спали бичи, танцевали и пели уличные оборванцы, люди торопились и неслись куда-то сломя голову». Безразмерные какие-то лавки, дело происходит на Сенной, не иначе. Ну да ладно, это мелочи, демонстрирующие, впрочем, отсутствие редактора (что закономерно, т.к. роман принадлежит там-сям-издату).

И все же «Доедатель» удивляет — не сразу, по мере чтения, ближе к середине, когда становится понятно, что автор решил не ограничиваться уютными алкогольными поллюциями и написал-таки о том, что его действительно волнует. Становится ясно, что это не байка, а исповедь — и вот уже в романе угадываются черты едва ли не классического петербуржского текста, пересыпанного аллюзиями на «Записки сумасшедшего» и «Записки из подполья».

Продолжение 👇🏻

Начало☝️

Текст преображается, становясь все более отчаянным, рефлексивным:

По улице семенили в модных туфлях элегантно одетые мужчины и женщины. Туфли их были слегка в говне, одному на носок прилипло голубиное перо, но они этого не замечали, как и того, что мир уходит у них из-под ног. Они выбегали из своих дорогих, но тоже грязных машин и аккуратно, чтобы не упасть, и быстро, чтобы их не убило сосулькой, забегали в дорогие рестораны, чтобы там не доесть пирожное с золотом во благо бедных. Всё это было нормой вещей. Никого ничего не смущало. Я не мог этого больше выносить и решил как можно скорее убраться отсюда. Зайти в тёплый кабак, просушить штаны и выпить стакан виски на торфе, чтобы согреться.
-
В голове плывут картины минувших месяцев: моё бесконечное блуждание, пьянство, болезнь, нечитаная газета, не вставший хуй, пышки, Бах, Верещагин, кепка на опухшей морде, доедатель, разговоры эти о том, кто воевать пойдёт, а кто не пойдёт, морковка какая-то, солярка, Ольга Костычева, экстази, коммунисты, мёртвые рэперы. Всё как каша на постном масле, но главное, венцом всего — это её «я очень тебя люблю». Вот она, вишня в чеплашке. Только её бы и съел, а остальное в корыто свиньям вылил. Мне не надо.

К сожалению, вместо дороги подлинного безумия и суицидального экстаза текст произвольно сворачивает в тупик экзистенциальной, а затем и политической драмы. Почему тупик? Увы: сюжетно сия драма предельно недостоверна и несостоятельна — основное действие происходит в 2017-18 годах, однако герои почему-то постоянно талдычат о скорой неизбежной войне с Украиной (это в канун Чемпионата мира по футболу, на минуточку), а ключевой фабульный твист являет террористический кружок наподобие «Народной воли» с последующим ритуальным убийством Сергея Кириенко в одном из самых пафосных ресторанов северной столицы. Звучит как бред, и это он и есть, причем даже более завиральный, нежели аналогичный по замыслу Комитет из дурного романа Дмитрия Захарова (хотя куда уж более).

С экзистенциализмом тоже не все гладко: герой идет на убийство как бы случайно, от безысходности и похуизма, будто преломляя «Постороннего» Камю, но герой Сита слишком автобиографичен и буржуазен — ему веришь, когда он слоняется по барам и чешет мошонку, но не когда берет в руки нож и оборачивается террористом №1, ради которого в стране возвращают смертную казнь. За этим героем нет ни философии, ни мировоззрения, только гонор и языковая маска — та самая, что хороша для посиделок в рюмочной, но не для разговора о войне и терроре. В последних, тюремных главах текст окончательно разваливается, то ударяясь в злобный обличительный пафос, то сползая в откровенное юродство, как Петр Мамонов в фильме «Царь».

Видно, что роман писался в разное время, под разные задачи, с разным настроем. Его изначальный иронично-подъебистый стиль никак не сочетается с историей про заговор, застенки и публичную казнь на лобном месте. Многовато «хуев» и суходрочки. Талант Сита имеет выраженную описательную природу: ему поддается мир вещей, одежды, примет внешности; сцены, где автор пишет про еду, алкоголь, женщин — удивительно точны и сочны, чего нельзя сказать про диалоги (которые суть чередование линейных манифестаций), психологизм (сугубо поверхностный) и работу с сюжетом (текст, повторю, сшит из разных кусков, все швы на виду). Политика, война, метафизика — все это Сита интересует мало, однако роман (зачем-то) устремляется именно туда, в дебри крупных нарративов, вместо того, чтобы оставаться герметичной новеллой про одиночество, изгойство, эмиграцию (чем «Доедатель», в своей основе, и является).

Это очень честный, искренний текст, этим и подкупает. Кажется, еще чуть-чуть, выпутавшись из неактуальной уже стилевой одежи, раскрепостившись, перестав таиться за нагромождениями бутылок и бабьих тел, Сит начнет писать, как мало кто умеет. Но сперва надо доесть себя вчерашнего.

27 сентября

Проснулся от скулежа Лайки. Я ей ты чо мол а она мордой ткнулась на кровать просит. Я пустил накрыл укутал гладил успокоилась вроде уснула клубком как на люке типа.

Сам на балкон покурякать. Ночь лед фонарей ноль в окнах чернь но луна зато растущая над башкой прям. Глянул вниз атам он. Альбинос. Сидит волчара дышит язык алый из пасти наружу пар того. Ни воя ни лая ничо. Сидит на меня пялит. А я на него.