«Пир» начинается с того, как Главкон, знакомый Аполлодора, расспрашивает его о том, что за речи велись об Эросе на сборище по случаю празднования победы Агафона на конкурсе драматических произведений. Тот, от кого Главкон подцепил слух, не смог передать даже того, что событию уже лет 40, а Аполлодор не был непосредственным участником событий. Сплетнями земля полнится. Но если сплетня столь живуча, значит, обсуждалось что-то «горячее»? Действительно, горячие темы были — к примеру, любовное притяжение, Эрос, который собравшиеся решили славить.

Федр в своей речи высказывает мнение, что нет лучшего блага «для юноши, чем умелый любовник, а для любовника — чем отношения с мальчиками». Хотите рецепт создания непобедимой армии? Создайте её из любовников и их мальчиков (узрите философскую глубину названия муз. группы «Army of Lovers»). Первая приведённая мной цитата — как раз слова Федра, служащие ему опорой: любовник не бросит оружие, когда на него смотрит его мальчик, он скорее изберёт смерть, и уж точно не бросит того в опасности.

Павсаний поделил Эрос на два типа: на Эрос Небесный и Общепринятый. Угадайте, к какому относится любовь к мальчикам? «Общепринятой любовью влюбляются самые порочные из людей, они любят женщин не менее, чем мальчиков — ещё и ищут самых глупеньких, чтобы побыстрее перейти к делу». В отношениях же мальчика и любовника происходит передача мудрости.

Другой участник славословия, Аристофан, пересказывает миф о древней трёхполости людей: всего у людей было вдвое больше, и в том числе две головы, и был среди полов «мужежён», который на одну половину муж, а на вторую — жён. Ясное дело, нужна была только подходящая причина, чтобы это великолепие разрубить надвое. Отсюда и притяжение у кого к кому: стремление вернуть единство. Отрезы изначально полноценного мужского пола «с радостью ложатся и сплетаются с мужчинами», «только такие мужчины, достигнув зрелости, обращаются к гражданской деятельности». [Да и вообще: «если сплетётся мужчина с женщиной, то они произведут потомство, а если мужчина с мужчиной, то они удовлетворятся, отдохнут и пойдут работать, заботясь о нуждах быта». Сплошной профит.]

Ко мнению Сократа это всё, конечно, не имеет отношения. Платон «заставляет» его произносить хвалебную речь последним, и Сократ, как водится, выставляет всех предшествующих ораторов балаболами. Вам бы, говорит, только языками чесать, и славить вам не важно что или кого, пока речь в предложения складывается. Не заботит вас, говорит, соответствие истине. И пересказывает свой разговор с Диотимой, где сам предстаёт благодарным учеником мудрой женщины, познавшей истину про Эрос.

Прерывается всё это дело внезапно появившимся Алкивиадом. Будучи поддатым, он отказывается соревноваться с более трезвыми ораторами, и вместо этого решено, что славить он будет Сократа, как своего, прости-господи, краша. Далее следует рассказ Алкивиада о том, как он пытался его соблазнить — и всё безуспешно. Считая, что Сократа интересует в первую очередь его «цветущий возраст», он решает себя ему «подарить». Он отпускает слугу и…

…мы остались одни, Сократ и я. Я думал, что он вот прямо сейчас будет разговаривать со мной как любовник с мальчиком, когда они беседуют наедине, и очень радовался. Но ничего этого не было. Сократ провел со мной обычную беседу, и на закате дня попрощался и ушёл.

Скотина!

В гимнасии борьба их обнажённых тел снова ни к чему не привела. Тогда Алкивиад пошёл в лобовую и пригласил Сократа на обед «как любовник, покушающийся на мальчиков». Тот долго его морозил, но в итоге согласился. В первый раз, отобедав, Сократ просто ушёл. Во второй Алкивиад, сделавший всё, чтобы Сократ остался на ночь, и выдавший свои намерения максимально прямо, в ответ слышит следующее: «ты пытаешься вступить со мной в телесное общение и променять красоту [интеллектуальную] на красоту [телесную]… Поистине, ты думаешь выручить “за медяки червонцы”». В общем, пролежали они, обнявшись, всю ночь. БЕЗ ПРОНИКНОВЕНИЯ.

Напомню, что мы читаем Платона. А Платон — заинтересованное лицо. Наверняка образ Сократа изрядно облагорожен или почти полностью выдуман для собственных целей. Но какие это цели? Чего хочет добиться Платон? Ведь в «Пире» того и гляди да проскользнёт:

Если бы я не знал, что Сократ и Агафон — мастера любовных дел, то перепугался бы, что им не найдётся что сказать, потому что много самого разного уже было сказано.

…ты, как и многие другие, глядящие на мальчиков и желающие всегда быть с ними, предпочёл бы, если бы то было возможно, не есть и не пить, но только созерцать их, оставаясь всегда с ними рядом.

…Сократ испытывает эротическое расположение к красивым, всегда рядом с ними вьётся и изумляется. При этом он напускает на себя вид, что он ничего не знает, круглый невежда.

Так всегда и бывает (…) Сократ пришел, и все красавцы стали его.

Обвинение Сократа в растлении молодёжи может быть абсолютно буквальным, но судили его, конечно, не за это. И сейчас, если судят чиновника за взятки, мы вправе предположить, что в действительности он провинился невыполнением какого-либо закулисного приказа, а взятки лишь предлог для наказания. Взятки берут все, и этот факт, делающий тебя «своим» в государственной системе, в любой момент может быть использован против тебя. Мы — связанные одной цепью.

Растлением в контексте греческой культуры, скорее, можно назвать закладывание идеи, что, если есть интеллектуальное притяжение, ебаться может быть не обязательно. Такая идея вызывала смятение и фрустрацию — ну а ради чего тогда вести красивые речи? Наверное, Платон, помимо многого другого, хотел донести и это. Сократ, конечно, чист.

Всю эту историю хочется увидеть как отделение мышления от Эроса, от неизбежного сплетения тел в результате ощущаемого интеллектуального единения. А что ещё более интересно, ведь это зарождение Академии, интеллектуальной традиции, приведшей к университетам и институтам, к той науке, какой мы знаем её сегодня! Ключевым становится сдвиг, когда для членства в клубе уже необязательно быть представителем «коренной профессии», вокруг которой он был собран изначально (ср. с масонством или с тем же современным квир-сообществом). Но гейская традиция не умерла в университетах, под гнётом изменившихся культурных норм она выработала свои коды, свои способы определения свой–чужой, нашла эзотерическую нишу.

А теперь я выскажу свою крамольную идею. И предупреждаю, что буквалистам и людям с атрофированным чувством юмора дальше путь заказан.

Сократ был лидером опасного нарождающегося эзотерического сексуального-философского культа, начавшим злоупотреблять своей интеллектуальной властью над учениками. И это чересчур даже для нравов Древней Греции. Эзотерическая «линия передачи» (не вся, конечно — только часть) — последствия одновременных 1) попыток это скрыть, замолчать, переписать и 2) продолжить линию, обеспечить рекрутинг и прикрытие единомышленников, среди которых «такие как мы» могли бы находить себе партнёров. Но центр сборки даже не столько в гействе, сколько (пусть и с какого-то момента) в балабольстве как способе жизни — после того, как гомосексуальность как практика перестаёт быть обязательной для членства, рождается Академия, где гуманитаристика — педерастия интеллектуальная.

А далее последует отвлечённое разъяснение.

Я нахожусь в контексте идеологической войны родного государства с конгломератом стран и культур, называемых его пропагандистской риторикой расплывчатым термином «Запад» (который ещё и коллективный, что бы это ни значило). Один из излюбленных тропов — защита «семейных ценностей» — призван мобилизовать на борьбу с деградирующей, аморальной лгбтплюсной Европой. Ну да, огрызки гендерной идеологии в Амстердаме повсюду. Но обычным людям как будто всё равно: как и нам «всё равно», что повсюду СВО-плакаты. И мы оказываемся в идентично собранных ловушках, когда власть спрашивает: «поддерживаешь?». Легко ответить: «да(, только отстаньте)». И у сторонних наблюдателей подтвердится впечатление, что «они там все такие». За нарушение нормы в европейском обществе ты будешь закэнцелен, изгнан морально. У нас за соответствующее нарушение нормы, активное выражение антивоенной позиции, будешь изолирован физически. При этом обвинения из традиционалистского лагеря звучат как «они там все животные», «погрязли в плоти и грехе», а мы, конечно, с высокими идеалами. В России единство идеалов обеспечивается наказанием физическим, в Европе единство тел обеспечивается наказанием моральным.

На деле какие-то устоявшиеся конкретные темы всегда предмет интереса стабильной, но ограниченной аудитории. Я предполагаю, что гендерная тематика просто одна из них. Но почему именно она так болезненна для обеих сторон?

Кажется, что европейский дискурс, дойдя до признания важности толерантности к различиям, столкнулся с уникальной моральной проблемой: толерантностью к отказу от бытия человеком. Ранее этот выбор был просто невозможен: нечеловек был хуже человека, хуже животного. Толерантность же к различиям диктует, что это такой же член общества. Мы разные. Мы должны быть толерантны. Но если мы разные, то разным и флаг в руки. А лучше — много флагов. Разных разноцветных флагов. И пусть висят по городу, напоминают.

Чем более развито общество, тем более оно разнообразно. Мы ведь под развитостью и это понимаем? Нас пугает технологически развитое общество одинаковых людей: цифровой концлагерь, человеческий муравейник. Как пугает и полная остановка: бытие коренного племени в мире высоких технологий, стопицотый мир. Наше идеальное общество какое? Симпатичное снаружи, инклюзивное внутри. В нём найдётся место каждому, и каждому — дана возможность комфортно жить.

Европейское общество для нас (нас, как идеологического конструкта) непривлекательно, потому что взяло на щит гендерную повестку, риторику меньшинств. В квирном сообществе оно увидело тотем толерантности к различиям. А русский просто не хочет об этом слышать — у него высокие идеалы, одни на всех. И в русле предыдущей телеги мне становится яснее, почему этот русский готов отказаться от «лишнего интеллектуализма».

Образ будущего

Однажды Степан обнаружил, что не может представить будущего. Про ближайший год ещё что-то можно было придумать, но при попытке заглянуть дальше в уме образовывался вакуум, какого не достичь никакими медитациями. Этот вакуум был настолько неестественным, что становилось не по себе. Дальнейшая концентрация приводила в ступор: невозможно было не только сделать прогноз или придумать заведомо невероятное событие, но и сложить предложение. Это было похоже на добровольную аннигиляцию — после одного такого случая Степан обнаружил пропажу 8-ми часов. Сначала он думал, что это пройдёт или что проблема решится сама собой, внезапно, как это бывает с забытым словом, но дни шли, а будущее себя не являло. Степану становилось страшно.

Он начал опрашивать друзей, знакомых, родственников — всё безуспешно. Как только задавался вопрос, с лиц пропадало всякое присутствие ума, беззвучно двигались губы, будто пытаясь найти в воздухе опору, взгляд стекленел. У некоторых начинали течь слюни. Выведенные из интеллектуальной комы, они не могли поверить. Но Степан снова задавал вопрос, и всё становилось очевидно. Знакомые начали опрашивать знакомых.

Вскоре о проблеме заговорили СМИ. С помощью широкой огласки удалось нащупать границу человеческого воображения: ХХ:ХХ {число} {месяц}. Ажиотаж превратился в поиск «спасителя» — того, кто сможет за границу заглянуть, представить, вздумать. Люди штурмовали монастыри и скиты, рыскали по пещерам, отвлекая заросших йогов от многолетних ретритов, учили самые редкие языки и тянулись в самые далёкие уголки Земли, прерывая столетиями заведённый там образ жизни, только лишь для того, чтобы увидеть знакомые признаки ступора на незнакомом, экзотическом лице. Ценой нескольких сотен жизней удалось довести до ступора даже сентинельцев, переставших после этого стрелять из лука в каждого встречного.

Дата приближалась, а способных её преодолеть воображением не находилось. Вера в спасителя, так быстро захватившая всё человечество, также быстро шла на спад. Люди становились непредсказуемы и опасны: отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие сменяли друг друга хаотически. И вот тогда во всю свою мощь и зазвучали голоса пророков апокалипсиса. Тогда-то всем и стало ясно, что то и будет Судный День, конец времени, гибель мира.

То, что вы могли прочитать выше — компромисс между возникшей идеей рассказа и ленью его реализовывать. Однако идейки бродят постоянно. Вот, к примеру, середина 2019-ого года, начало рассказа, не доросшего даже до нескольких абзацев:

Богкойн

На столь низкой позиции отметка ещё не держалось так долго. Парочка диджитал пророков уже начали предрекать необиблейские казни египетские, третье пришествие — вторым вот уже 15 лет как было признано появление богкойна — и чуть ли не потоп. Что ж, возможно что-то и шло не так, но не идти же из-за этого на работу. При том, что далеко идти и не надо — вот они, четыре монитора и сверхкомфортное кресло с имитацией ходьбы. Нам, верующим, много не надо — нам бы только созерцать своего бога и предугадывать его волю. А за ним дело не встанет — лучшим показателем праведности всегда является маржа с крупной сделки.

Параллельное существование

Если у физики есть чёрные дыры, то почему б Земле не быть такой дырой? Дырой для душ.

Особое искривление пространства — и мы в двух местах одновременно: на Земле и в космосе. И там другая жизнь. В ней в основном ничего не происходит, и создаётся впечатление, что жизнь лишь на Земле. Но умирая там, умираем здесь.

Доступ к космосу — воображение. Земля — его аттрактор. При/на нуле воображения оказываемся на Земле.

Возник вопрос: что делать с болью?
Ответ: разве йоги и доска с гвоздями не доказали, что и с ней можно работать воображением? Это интенсивный сигнал. Главное — не допускать необратимых изменений.

Вчера опубликовал важное для себя видео, первое высказывание от себя в Жупеле. На основе опыта уже можно вывести правило: чем больше ожидаешь, тем меньший резонанс получаешь.

С текстовой версией можно ознакомиться здесь.