Кронштадт 1921
4. Штурм первый

Военспецы хорошую (с военной т.з.) стратегию.
Но ВРК напрочь ее отмел: конштадтцы не видели себя мятежниками, не хотели воевать с правительством. Свои действия они считали чем-то вроде политической демонстрации. Отсюда строилась и логика их поведения: активно призывать к всеобщему восстанию (для этого они использовали не только газету, но и мощные корабельные радиостанции) и, в общем-то, ждать.
На дворе стоял март, вот-вот должен был растаять лед — и тогда Кронштадт сделался бы полностью неприступным.

Кронштадтцы были уверены, что всеобщее восстание последует непременно, и большевики будут вынуждены пойти навстречу народным требованиям — а то и вовсе будут сметены “девятым валом” народной революции (это я почти дословно цитирую “Известия ВРК”).
Итак, кронштадтцы выбрали типичную оборонительную стратегию.

У большевиков в Петрограде и в Москве царила форменная паника. Крестьянские бунты пережить было можно. Забастовки рабочих тоже.
А вот Кронштадт был смертельно опасен: с него действительно могло начаться всеобщее восстание.
Отсюда удивительная, в общем-то, по своей бескомпромиссности позиция.

Большевики с самого начала отказываются вести с кронштадтцами переговоры и выслушивать их требования (кронштадтскую делегацию, прибывшую в Петроград, попросту арестовывают).
В Петрограде и вокруг объявляют военное положение. Семьи кронштадтцев берут в заложники.
Само восстание с первого же дня начинают всячески полоскать в пропаганде, не жалея самых фантастических выдумок. “Белогвардейско-эсеровский” мятеж, американско-парижско-берлинское (?) подстрекательство, и матросы-то нынешние совсем не те герои, что в 1917, а всякие свеженабранные смутьяны (статистика убедительно показывает, что нет, те самые).

А еще большевики сразу начинают готовиться максимально быстро и максимально жестко подавить восстание силой.

Стало быть, часики тикают. Того и гляди, растает лед, и крепость будет не взять. Того и гляди, в Петрограде восстание поддержат.
Кроме того, в Москве начал свою работу Х съезд партии — хотелось к этому моменту с “мятежом” покончить.

И 7 марта большевики пошли на первый штурм. Командовал штурмом Михаил Тухачевский, молодой, но многообещающий, его специально прислали для того, чтобы справиться с восстанием.

Сперва крепость обстреляли (с тех самых береговых фортов) — но никакого урона обстрел не причинил. После выдвинулась пехота, и вот эта часть штурма была, конечно, чистым самоубийством. Красноармейцам приходилось идти несколько километров по открытому льду, где они были как на ладони. Разумеется, в таких условиях огонь крепостной артиллерии атакующих уничтожал с легкостью.

Успеху не способствовала и низкая мотивация красноармейцев. Многие уже устали воевать, многие не хотели воевать против своих же; многие требованиям кронштадцев симпатизировали. Известно, что 581-й полк отказался, например, идти в атаку, несмотря на все угрозы.

8 марта, понеся чудовищные потери, Красная армия отступила, оставив усеянный трупами лед.
В Кронштадте, наоборот, штурм пережили относительно легко.
Даже на 8 марта по радио выпустили поздравление женщинам в честь праздника: “Скоро мы освободим вас от всех форм насилия! Да здравствуют свободные революционные трудящиеся женщины!”

Однако часики тикали не только для большевиков. У неприступного Кронштадта было одно уязвимое место — снабжение. С каждым днем продуктов и медикаментов становилось все меньше. А значит, с каждым днем вопрос, когда растает лед, когда поднимается “девятый вал народной революции” становился все более насущным.

Кронштадт 1921
5. Штурм второй


Первый штурм восставшие кронштадцы успешно отбили.
Дальше время вроде бы начинало работать на них: на дворе стояла весна, лед того и гляди должен был растаять. С таянием льда всякая угроза штурма для кронштадцев исчезала: по морю к ним подобраться было никак нельзя.

В общем-то, когда говорят о Кронштадском восстании, на этот момент чаще всего делают упор: мол, растаял бы лед, и все сложилось бы по-другому, но вот выдалась холодная весна — и Красная армия сумела подойти к крепости по льду.

Соображение это верное, но кое о чём всегда забывают. Время работало не только на кронштадцев, но и против них.

Первая проблема: снабжение.
Кронштадт целиком зависел от поставок продовольствия. Когда восстание началось, запасов — продуктов, медикаментов, топлива — в городе было недели на две-три. Следовательно, чем дольше город держал осаду, тем ближе была угроза, натурально, голода.

Первыми об этом подумали даже не сами кронштадцы (они слишком оптимистично для того были настроены) — а эмигранты.
Тут надо сказать, что вся эмиграция, независимо от политических взглядов, наблюдала за Кронштадским восстанием с большим сочувствием.
Собственно, среди левых эмигрантов быстро созрел план помощи, и несколько видных эсеров отправились в Ригу, чтобы оттуда сообразить, как бы по льду дотащить до Кронштадта продовольствие.

(Характерная история номер один: из Риги эсеры связались с кронштадцами, мол, давайте мы вам поможем — и те вежливо отказались, не хотелось им, чтобы их ассоциировали с эмиграцией.
Но когда эсеры предложили второй раз, через неделю, кронштадцы уже согласились)

Из эмигрантской затеи ничего не вышло: пока эсеры договаривались с местными властями, пока занимались закупками, стало уже поздно.

(Характерная история номер два: до Кронштадта таки дотащил помощь один-единственный эмигрант, и это был барон Винкель, бывший капитан “Петропавловска”.
То есть, в семнадцатом году его бравые матросики топили офицеров, сам барон Винкель убежал в Финляндию, а потом не выдержал и не смог отсидеться.
Флот!)

Вторая проблема: боевой дух. В начале восстания у кронштадцев с ним все было в порядке, но держала их на плаву, помимо прочего, вера в то, что вот-вот поднимется ВСЯ СТРАНА.
Но не восстал Петроград — в том числе потому, что большевистское правительство бросило все силы на улучшение условий жизни. (Многие кронштадцы с горечью потом говорили, что рабочие предали их за кусок мяса).

С каждым днем кронштадцы все больше разочаровывались: в своей битве против большевистской диктатуры они остались одни.

Третья проблема. Большевики не были бы большевиками, если бы не поняли, что проблему, которая вызвала восстание, не подавить одной только силой.

Ленин и все остальные признали почти сразу, что внутреннюю политику надо менять коренным образом. Да, проект этих изменений обсуждали уже несколько месяцев как, но медлили, мялись, мямлили. А Кронштадт стал эдакой молнией, выражаясь ленинскими словами, вспышкой, которая высветила альтернативу резко и остро. Либо большевики меняют свою политику, либо они не устоят.

Все-таки одно дело, когда восстают всякие там крестьяне, их-то можно обвинить в отсталости и мелкобуржуазности, другое дело — матросы и рабочие Кронштадта.

И вот на Х съезде большевики обозначают переход к НЭПу: отказываются от продразверстки, разрешают частую торговлю, мелкий и средний бизнес и т.п.
Мы с трудом себе представляем пропагандистский эффект этого решения, но он, видимо, был очень серьезен.

Кронштадт 1921
6. Штурм второй и последний

На 16 марта Тухачевский готовил начало второго штурма.
В этот раз он старательно учел все ошибки в подготовке первого. К Кронштадту стянули больше войск (уже около 30 тысяч), это были отборные части; их старательно агитировали делегаты Х съезда, рассказывая про тот самый НЭП.
Ненадежные части разоружали и отправляли в тыл.

Интересно, кстати, что в успехе штурма большевики все равно были не уверены до конца. Опубликован, например, любопытный документ, где Троцкий разрешает — в случае повторной неудачи — использовать против кронштадцев химическое оружие (да, да).

Сам штурм был организован по старой схеме. Сперва целый день Кронштадт обстреливали из артиллерии. Потом, уже ночью 17 марта, к крепости с двух сторон — с севера и с юга — двинулась пехота.
Очевидцы вспоминали, что стоял необычайно густой туман, и в этом тумане красноармейцы двигались молча — запрещено было курить и даже разговаривать.

К полудню красноармецам удалось взять все островные форты и подобраться уже к стенам Кронштадта.
Усилия они направили на самую уязвимую часть крепости — на Петропавловские ворота.

Во второй половине дня большевикам удалось пробиться сквозь них, и уже тогда началось сражение в самом городе.
По всем свидетельствам, это была страшная бойня. Кронштадцы сражались ожесточенно и отчаянно, большевикам удалось подавить сопротивление только к утру.

Когда стало ясно, что часы восставшего Кронштадта сочтены, Временный революционный комитет запросил у правительства Финляндии убежище.
Те разрешили, и ночью 18 марта 8 тысяч кронштадцев ушли по льду в Финляндию (8 тысяч, просто представьте).

Участь тех, кто не захотел или не смог уйти, была куда плачевнее.
Большевики не только намерены были дискредитировать восстание — на это, как мы помним, бросили значительные пропагандистские силы — они намерены были и максимально жестко расправиться с его участниками.

Сам по себе факт нахождения в Кронштадте уже расценивался как преступление. Все, кто были в крепости, прошли так или иначе через суды и трибуналы.

Итог был примерно таков: 2103 человек осудили на расстрел, 6459 отправили в концлагеря, еще несколько тысяч переселили из Кронштадта.

Так восстание было подавлено.
Да, из-за него большевики уступили в экономической политике, но во всем остальном, где только можно, закрутили и прижали. Свергнуть или как-то хотя бы смягчить партийную диктатуру кронштадцам не удалось; “комиссародержавие” устояло и укрепилось.

Интересно и удивительно набоюдать тут многие методы, которые мы привыкли ассоциировать со сталинизмом: у арестованных повстанцев выбивают ложных признания, всех несогласных обвиняют в белогвардействе и работе на Берлин/Париж/нужное подставить; арестовывают и членов семей.

Можно спорить о том, что это: уродливое перерождение партии из-за Гражданской войны, или с самого начала тянуло куда-то не туда.
Удивительно другое: в 1921 левые по всему миру слишком сильно симпатизировали большевикам, были слишком увлечены “воплотившейся в жизнь мечтой человечества”, чтобы все это заметить.

Эмма Гольдман была одна из немногих, кто сумел посмотреть реальности в лицо (как история показывает, это действительно редкое умение).
“Кронштадт оборвал последнюю нить, связывавшую меня с большевиками. Бессмысленная бойня, которую они устроили, свидетельствовала против них больше, чем что бы то ни было ещё. Как бы они раньше не оправдывались, большевики показали себя смертельными врагами революции. Я не могла иметь с ними больше ничего общего”.

Вы спросите, что это за шесть постов опубликовал канал Шталаг нуль. А это я вытащила из архива текст про Кронштадское восстание марта 1921 года.
Все как вы любите: стратегии сопротивления диктатуре, рабочие и моряки против советской власти, эмиграция в СОМНЕНИЯХ, комиссародержавие.

Если хотите начать с причин, то вам сюда.

Если только про само восстание, то отсюда.

(Низовые антибольшевистские восстания – увлекательнейшая и важнейшая страница Гражданской войны)

Как добивались 90% голосов в более честные времена:

Итак, осень 1945, есть югославский "Народный фронт", это Коммунистическая партия Югославии + немножко представителей разных других партий. Коммунисты, само собой, доминируют, а их лидер, Тито – в особенности.

Есть выборы, которые все-таки надо провести, впервые с оккупации и разделения страны в 1941.

Есть новые и несомненно прогрессивные законы, по котором право голоса наконец-то получили все (и женщины, впервые).

Есть полное ощущение, что "Народный фронт" и так победит: партизаны только что освободили страну, и их популярность крайне высока.
Но есть еще пример, пример в виде товарища Сталина, а товарищ Сталин меньше 90 не набирал нигде и ни по какому поводу.

Понятно, что какое-то количество людей были лишены права голоса: учитывая историю Югославии времен ВМВ, это даже иногда окей.

Понятно, что те, кто могли бы составить оппозицию, отчасти обезглавлены, отчасти запуганы и всячески ущемлены.
С другой стороны, какие же выборы, без оппозиции-то... товарищ Сталин, конечно, проводит их в одно рыло, но ведь можно быть ЛУЧШЕ товарища Сталина, а?

В общем, берете две урны: красненькую и черненькую. Красненькая – понятно, коммунисты.
Черненькая – тоже понятно: оппозиция. Вся, да. Любая. Без ее даже желания.
Ну а избиратель на участке кидает шарик – либо в красную урну, либо в черную.
Все так просто.

Результат: 90,5%, блестящая победа в конкурентных выборах.

(На фото те самые урны, а еще плакат: "Тот, кто голосует за черных, тот враг нашего народа".
Пост не ради аналогий, а чтобы расширить, так сказать, электоральные горизонты.)

Проблема "военного тупика" всегда так или иначе заставляет задуматься, почему же происходят военные революции или другие серьезные трансформации военного дела.
Проще говоря: почему иногда война очень сильно меняется?

Ответ, которым первым приходит в голову: из-за новых технологий, т.е. когда появляется новое оружие или новые виды вооружений. Примеров тому полно: огнестрельное оружие, штык, дальнобойная артиллерия, танк; сейчас вот дроны всем полюбились (да, и статьи о "революции дронов" выходят десятками, и каждому военному эксперту в интервью обязательно скажут: "а вот это же из-за дронов все, да?")
Вообще, МНОГИЕ военные историки / аналитики / эксперты очень сильно любят технику, интересуются техникой, – и вполне ожидаемо делают упор на технологии как первопричину военных революций.

Ответ второй: изменения войны связаны с изменением военной мысли, доктрины.
За примерами тут тоже далеко ходить не придется. Танки впервые появились в 1916, однако никакой революции тогда на поле боя не случилось, да и в целом толку от них в ПМВ было немного. Дроны первыми активно стали использовать игиловцы, гранаты с них сбрасывать – это их ноу-хау; ну и где теперь те игиловцы.

В общем, у нас есть два лагеря: те, кто ратуют за ведущую роль "технологий", и те, кто ратуют за ведущую роль "мысли". Кто же прав?

Ответ вы уже знаете: оба подхода и правы, и не правы одновременно. Природа военных трансформаций очень сложна – и там "технологии" и "мысль" не противостоят друг другу, а друг друга дополняют.

Я бы описала это так. Новая технология – необходимая предпосылка для военной революции.
Технология колеблет устоявшиеся представления о том, как надо воевать и побеждать; она создает такую ситуацию, где воевать по-старому попросту невозможно.
Ручное огнестрельное оружие, вошедшее в широкий обиход в конце XV века, тут же показало, что оно способно остановить главную ударную силу того времени: тяжеловооруженного всадника.
Танк, в 1916 медленный, неповоротливый (и который нагревался внутри так, что там можно было находиться часа 4 от силы) – так вот, он уже показал, что в атаку может идти не только пехота, а еще и железная стреляющая штуковина.
Но одной предпосылки – одной технологии – для военной революции мало.

Чего не хватает? Не хватает, собственно, нового мышления: ведь надо придумать, как именно эту новую технологию использовать, как с ее помощью побеждать.
Т.е., речь идет о тактике и о доктрине; или, как называет это Стивен Биддл, известный американский аналитик – "force employment", применение сил.

В идеале формула выглядит так: сперва новые технологии, потом вокруг них выстраивается новая тактика и доктрина = военная революция.

Так, к танку в конце концов появилось то, что называют доктриной блицкрига (сейчас так называют; современники этого термина не использовали).
К ручному огнестрельному оружию – терции и тактика pike-and-shot; и эти уже послужили не просто военной революции, а Военной революции с большой буквы, которая изменила войну и военное дело кардинальным образом.

Поэтому дроны и другие новинки это, конечно, "хорошо и замечательно", как говаривал Фердинанд Фош, – но их одних мало.

Выступлю в неблагодарном жанре "в интернете кто-то не прав". Но куда деваться: люди кругом волнуются.

Итак:

1. Решения Генассамблеи ООН не имеют обязательной силы – т.е., необязательны для выполнения, это рекомендации.

2. В отличие от решений Совбеза, но в Совбезе РФ и Китай с правом вето.

3. Юридически Сребреница и так признана геноцидом: см. решения Гаагского трибунала по этому поводу, и см. за что сидят разные люди вроде генерала Младича.
И та же Гаага признала, что Сербия как государство отвечать за Сребреницу не может, только отдельные люди.

4. В научной литературе позиция по Сребренице тоже вполне консенсусная.
В общем, не ясно, чего тут нового должно случиться.

5. Чтобы аннулировать (??) статус РС в составе федерации Босния и Герцеговина, надо:

5.1. Разорвать Дейтонские соглашения (это те, которые прекратили войну в 1995).

5.2. Переписать конституцию БиГ.

И то, и другое малореально, особенно по решению органа, который может только рекомендовать.

6. Да, в Боснии есть сейчас напряженность, но это по внутренним причинам.

В общем, вокруг и так полно причин для тревоги, не стоит утруждать себя выдуманными; а посты со скриншота пишутся единственно для того, чтобы в комментах повздыхали о "пороховой бочке Европы".

(Все это традиционная рубрика "в сторону")

Потрясающая статистика: в 1954 в ГДР (социалистической, сталинистской и т.п.) 30% членов Компартии были вчерашние нацисты.

Это, во-первых, об успехах денацификации, про которые сейчас так много говорят.
А во-вторых, о том, как ловко и безболезненно некоторые люди умеют переобуваться – даже если переобувание подразумевает переход в диаметрально противоположный идеологический лагерь.

Открытка многим!

Просматривала тут свои заметки по теме ядерных бомбардировок Японии, и там вот такое.

В 1945, уже после того, как атомные бомбы были сброшены, в США провели соцопрос – что, мол, граждане думают по поводу произошедшего. Итак:

5% выступили против любого использования ЯО.

Еще 14% высказались в том духе, что неплохо было бы перед использованием реальной бомбы провести какую-нибудь "демонстрацию".

53,5% одобрили применение ЯО именно в том виде, в котором это было исполнено.

Еще 23% оказались недовольны тем, что сбросили так МАЛО бомб.

Напомню кстати, что японцы США не бомбили (если не считать Перл-Харбора), и всю вышеприведенную кровожадность трудно объяснить жаждой мести.

(Вообще то, что происходит с общественным мнением в современных войнах – отдельная и нехорошая тема; уверена, что лет через 10 половина участников соцопроса ужаснулась бы своим собственным ответам).

Во время Второй мировой войны американские социологи проводили большое исследование военнослужащих своей армии (ОЧЕНЬ большое: одних интервью взяли 600 тысяч).
Результаты до сих пор активно используются и в социальных науках, и в гуманитарных – да и мы в канале Шталаг нуль не единожды к ним обращались.

Но по-настоящему поучительны в этом исследовании даже не данные сами по себе. А то, насколько эти данные идут вразрез со стереотипами и базовыми ожиданиями от реальности.

Для чистоты эксперимента: прочитайте утверждения ниже, и определите, какие из них верные, а какие – нет.

1. У солдат с высшим образованием чаще проявлялись симптомы невротических расстройств, чем у солдат малообразованных.

2. Жители сельских районов легче переносили тяготы военной службы, чем горожане.

3. Солдаты из южных штатов легче переносили жаркий климат тихоокеанских островов.

4. Белые солдаты сильнее стремились продвинуться наверх (=получить офицерское звание), чем чернокожие солдаты.

5. Солдатам сильнее хотелось вернуться домой, пока шла война, чем после победы над Германией.

Вроде бы все эти тезисы интуитивно понятны для человека первой половины ХХ в.
Конечно, люди интеллектуальные менее стабильны ментально – то ли дело простые парни с улицы, которые и не слышали ни о каких неврозах. Конечно, южанам легче в жарком климате. Конечно, чернокожие не стремятся к повышению, потому что и так не рассчитывают его получить (общество сами понимаете какое).
Зачем вообще исследовать и проверять такие базовые вещи?

Но вот в чем загвоздка: каждое из этих утверждений неверно, более того, исследования показали, что на практике дела обстоят РОВНО ПРОТИВОПОЛОЖНЫМ образом.

Южане страдали в тропическом климате так же, как и северяне. Малообразованные солдаты чаще страдали от неврозов (NB: "неврозом" в то время называли, например, ПТСР) чем солдаты с высшим образованием. Чернокожие сильнее стремились к повышению, чем белые. И т.д., и т.п.

В общем, когда изучаете людей и общество, неважно, в настоящем или прошлом, "самоочевидные" предпосылки надо проверять в первую очередь.
То, что на первый взгляд кажется совершенно логичным и естественным – не требующим изучения вовсе – на практике может работать совсем иначе.

В России принято много и публично жаловаться на то, что Запад присваивает себе победу в ВМВ, "умаляя роль СССР в борьбе с нацизмом". В жалобах проглядывает самая настоящая обида: и школьников-де учат, что Гитлера одолели американцы, и Нолан не показывает Красную армию, а Вайтити показывает так, что неприятно; и куда не плюнь – везде пересматривают итоги ВМВ, игнорируя советские жертвы и свершения.

Все это совершенно не отражает западные историографические реалии. И люди, жалующиеся на "умаление роли СССР" либо ничего не знают, не ориентируются и не читали, – либо попросту врут. (Как обычно: "глупость или измена").

В эпоху Холодной войны о "роли СССР" действительно говорили немного. Во-первых, таковы были идеологические рамки. Во-вторых, к советским военным архивам доступа у западных исследователей не было, советская историческая наука работала изолированно; при всем желании изучать "советский вклад" было затруднительно. В-третьих, на ранних этапах историю ВМВ писали проигравшие, т.е. немцы. Противник в их сочинениях ориентализировался, иными словами, изображался загадочным, непонятным Другим, который во всем ведет себя НЕ ТАК, и его победа – это победа стихии, случайность.

Но Холодная война успела закончиться. И с тех пор в западной историографии ВМВ произошла революция – революция, незамеченная в России. Суть этой революции очень проста: роль СССР в победе над Рейхом признана, и является предметом широкого научного интереса.

Возьмем для примера несколько авторитетных исследований.

1. Кембриджский трехтомник по истории ВМВ: "In a conflict as massive as the Second World War, no theatre can claim absolute centrality to the war’s outcome. If any campaign comes close, however, it is the Soviet-German struggle on the Eastern Front." (V.1 P. 331)
Оцените, кстати, изящество и точность формулировок: война глобальная, многомерная, тут странно вытаскивать что-то одно, но если выстраивать иерархию – то да, ключевым было победить вермахт на суше, и сделала это Красная армия.

(в принципе, можно и закончить, но давайте еще почитаем).

2. Профессор Марк Эдели, один из ведущих сейчас специалистов по эпохе Сталина: в историческом сообществе боролись разные вгляды на роль СССР, но победили сторонники "решающего вклада".

3. Монография Ричарда Овери "Why the Allies Won" – ГЛАВНАЯ монография, объясняющая, почему союзники победили.
Она сама по себе очень любопытная: Овери отказывается от традиционного взгляда "да чего тут обсуждать, как при таком превосходстве союзников не победить-то было?"
Он берет разные сферы: от военной промышленности до идеологических и моральных вопросов, методично показывая, что именно союзники сделали правильно и в чем они оказались (или научились быть) лучше. И в каждой главе он рассматривает всю троицу: США, Британию, и СССР. В некоторых главах СССР удостаивается наибольшего внимания.
"...The eastern front was vital to Allied survival. It was here that German armour and air power were blunted." (Overy, 211)

Чтобы не продолжать этот список бесконечно, давайте посмотрим на контрасте. Вот, например, книжка Филлипса О'Брайена с амбициозным названием "How The War Was Won".
Он там сходу заявляет: есть, мол, устоявшееся мнение, что Рейх победили на суше, и на суше решающий вклад внесла КА; я же докажу, что победили США и Британия путем стратегических бомбардировок (не спрашивайте). То есть человек сам признается, что исследование у него ревизионистское.
В рецензиях книгу О'Брайена очень смешно ругают за то, что она буквально начинается со сцены "советские танки в Берлине", и автор так и не сумел объяснить, как ВОЙНА В ВОЗДУХЕ привела к такому исходу.

Интересно, что "признание роли СССР" не мешает исследовать всякие сложные, неприятные, болезненные темы: экспансию и военную агрессию СССР в первые два года ВМВ, "секретные протоколы", коллаборационизм, смертность в ГУЛАГе, послевоенную оккупацию Вост.Европы, и т.д., и т.п.
Оно, кстати, и не должно мешать.

(Поскольку у вашей покорной слуги сегодня день рождения, то гуляем все.

Окрываю на недельку одну из любимых своих лекций: про Алжирскую войну.

Одна из самых интересных и важных войн второй половины ХХ века вообще, объясняет МНОГОЕ, включая то, почему провалились американцы в Ираке и Афганистане; почему COIN в нынешнем виде – херня и не работает ни для кого, почему война в Газе развивается именно так, как она развивается, ну и т.п.)

Копиум по-сталински:

Ситуация:
Ужин в Кремле в январе 1940, идет Зимняя война, заместитель наркома обороны, маршал Кулик, приносит плохие новости.

Реакция Сталина:

«Вы впадаете в панику. Я вам пошлю книгу Челпанова об основах психологии. Греческие жрецы были умные люди. Когда они получали информацию – шли в баню, купались и тогда оценивали события и принимали решения. Человек получает через свои органы разные впечатления и ощущения и всякое говно. Есть задерживающие центры. Эти центры у Кул[ика] слабы. Нужно отбросить всю дрянь и решать на основании фактов, не под влиянием сиюминутных настроениий и несуществующих страхов».

(Взято из дневника Георгия Димитрова)

Видите, не только пломбир был самый вкусный, но и КОПИУМ первосортный 😏

(Из-за дебатов на "Холоде" о том, становится ли насилия меньше, давайте-ка я репостну свой прошлогодний разбор Пинкера.

Понятно, что разбор этот делался с позиций исторических и с опорой на то, как критикуют Пинкера и его тезис об уменьшении насилия историки, военные историки и другие представители violence studies.
Философский разговор о "природе человека" мне интересен в меньшей степени.

Еще один момент: с вопросами типа этого, "стало ли насилия меньше", недостаточно работать методом критики.
Нужна еще и, э, альтернативная картинка: насилия стало больше? Насилия столько же, сколько было? И т.п.
Про альтернативную картинку в разборе совсем немного, но я обещаю собраться с мыслями и написать.)

Оказывается, тут Шульман и другие эксперты на канале Шихман четыре дня назад обсуждали, собственно, Пинкера.
(Это называется "на ловца и зверь")

По грехам моим мне это видео отправили, пришлось послушать и почитать комментарии. В результате я, как это говорится теперь, буквально сошла с ума.
В общем, Пинкер беспрекословный авторитет, насилия становится меньше, и вообще история идет по пути Прогресса – а всякие досадные отклонения это именно что отклонения, неприятные случайности.

Можно и спросить историков, что они думают об идее прогресса – а в исторической науке общее место еще с середины ХХ в., что никакого прогресса с большой буквы "П" не существует (разве что технический); и вообще нет и не может быть одного большого нарратива, который описывал бы весь исторический процесс.
(А "прогресс" – как раз такой большой нарратив, от плохого к хорошему, одна колея, одно направление).

В прогресс верили в XIX веке, это да, была эпоха большого исторического оптимизма. Потом выяснилось, что прогресс одной рукой строит метро и производит лекарства, а другой рукой пулеметы, артиллерию дальнобойную и химическое оружие; да и геноциды с современными технологиями устраивать куда как сподручнее.
Вот где-то за 1914 и надо выбросить все большые исторические нарративы.

Всякий раз, когда пишу что-то про Пинкера, испытываю муки совести: мне несколько человек сказали, что его книга им помогла, их успокоила. Я, конечно, не хочу делать людям хуже.

Но, по-моему, и смолчать мне было бы неправильно. Безальтернативность, детсадовское топтание в кильватере чужих смыслов, апроприация устаревших больших нарративов типа "Прогресса", "Цивилизации", непонимание того, что деколониальная т.з., допустим, все эти большие нарративы разрушает – ну, нехорошо это. Поддерживает провинциальность русскоязычного интеллектуального поля.

Для удобства залила текст про Пинкера целиком в телеграф

Когда нижний интернет выдает контент лучше, чем т.н. верхний – очень годный стрим у Пожарского и Васила о философии войны и войн.

Тема почти не освещаемая на русском языке, тем более ценен адекватный разговор.