Благодаря учебнику Мединского узнала, что битва на Сомме была победой 🤡

(Победа ин квесчн: на карте продвижение союзников, бирюзовая стрелка – городок Бапом, цель наступления в ПЕРВЫЙ ДЕНЬ БИТВЫ.
Желтым отмечены максимальные достижения за все 140 дней битвы, это 10 км)

Раз уж читаем Мединского, напомню, что поддержка канала Шталаг нуль – самый верный способ позаботиться о себе. Почему же так?

Во-первых, поскольку канал Шталаг нуль не берет рекламу, то вы не тратите время на ее проматывание: сэкономленных часов вполне хватит на чай, игры с собакой, деловые звонки и чтение твиттера;

Во-вторых, подписавшись на бусти или bmac канала Шталаг нуль, вы будете получать еженедельную рассылку со всякими интересными и важными материалами касательно войны, истории и политики; читая же эту рассылку с утра до ночи, вы избежите сомнительных и опасных занятий, как то: походы в бар, прохождение курсов по мышлению миллионера, просмотр политического ютуба;

В-третьих, подписавшись на бусти или bmac с уровня Maquisard, вы будете каждый месяц слушать лекции про эволюцию войны и насилия, что несомненно заменит собой два-три похода к психотерапевту и сократит курс приема антидепрессантов;

В-четвертых, подписавшись на бусти или bmac с уровня Maquisard прямо сейчас, вы получите возможность еще раз подумать про РИМСКУЮ ИМПЕРИЮ, потому что последняя лекция была как раз про войну и насилие в Античности.

Прочитала колонку на "Холоде", и немедленно подумала: а что это я только Мединского ругаю?
Вот тут, например, автор пишет, что российские солдаты совершают военные преступления из-за "культуры", а культура понимается как набор повседневных практик + некоторые устоявшиеся модели социального взаимодействия.

При том, следите за руками: культура российская, но на самого автора почему-то не влияет, как и на читателей (когда еще можно увидеть парадокс критянина в действии!)

А проблема в том, что тема военных преступлений бурно исследуется, и ни один автор "культурой" их не объясняет.
Чем же тогда?
Конечно, было бы слишком амбициозно засовывать все в короткий пост, поэтому тезисно: работает формула "ситуация+человек".
Сейчас уже понятно совершенно точно, что есть типы войн, где военных преступлений совершается больше (ассиметричные, гражданские и т.п.); известно, что есть четкая прямая корреляция между тяжестью боев и количеством военных преступлений; а еще военных преступлений больше при определенных типах операций (вроде антипартизанских или контр-террористических).
Это как раз "ситуация" – набор определенных военных, социальных и организационных условий.

Что такое "человек"?
А вот: в какой бы ситуации человек не оказался, финальный выбор все равно делает он сам, и в любом, самом кровавом конфликте вы без труда обнаружите людей, которые не вели себя как все и военных преступлений не совершали. (The My Lai massacre/бойня в деревне Сонгми из Вьетнамской войны образцовый пример подобного).

Что же, культура совсем ни при чем? Давайте так: судя по литературе, культура (но! в значении "идеология", "картина мира") важна, когда речь идет о массовых преступлениях, как то: этнические чистки, концлагеря, геноциды и т.п. Иными словами, "культура" (= "идеология") работает тогда, когда решения совершать преступления принимаются наверху.
(об этом остро рекомендую Maynard J.L. Ideology and Mass Killing. OUP, 2022)

Вообще не понимаю, короче, зачем это пишут. (и пишут ведь и пишут, пишут и пишут)

Военные преступления меня интересуют прицельно, не удержаться было никак.
А поскольку я заранее повинилась, что в пост никакого детального объяснения не влезет, вот вам литература:
+ Kalyvas S.N. The Logic of Violence in Civil War. CUP, 2006 / на русском "Логика насилия в гражданской войне", за качество перевода, правда, традиционно не ручаюсь, но автор один из главных авторитетов по теме вообще.

* ну и разумеется, сцепка "ситуация+человек" никого не оправдывает, но это и так вроде очевидно

Во время Вьетнамской войны несколько тысяч американских солдат оказались в плену.
А одна из главных потребностей всякого военнопленного – поддерживать связь с домом.  Получать письма и посылки, рассказывать, что все хорошо (или не все хорошо, но что пленный хотя бы жив).
Эта потребность сразу же оказалась под угрозой — и не по вине Северного Вьетнама.

Дело в том, что с американской стороны в посылки упорно пытались засунуть контрабанду: детали для радиопередатчиков, списки вопросов, сборники шифров; это довольно скоро обнаружилось, и дальше уже в Ханое решили, что посылки просто так передавать нельзя, а надо их просвечивать рентгеном. Подходящих рентгенов в С.Вьетнаме не нашлось, все-таки бедная была страна, да еще и бесконечно воевавшая. Что делать? В принципе, понятно: вьетнамские власти предложили отправлять посылки через Москву, где мощностей для досмотра посылок хватало (лицо Брежнева имаджинируйте).
В Пентагоне  вариант гневно отвергли; а результат этого дипломатического пинг-понга был один – американские пленные остались без связи.
(Кстати, те письма, которые доходили из Ханоя в США, ждала не менее печальная участь — их зачастую не пропускала американская  военная цензура).

И вот тут оказалось, что единственный мостик между двумя воюющими странами – это антивоенные активисты.

В Северный Вьетнам они стали ездить еще с конца 1960-х. Вы спросите, а как это граждане страны-противника попадали в Северный Вьетнам?
Ответ прозвучит неожиданно: а их пускали беспрепятственно. Вьетнамские коммунисты считали, что антивоенные американцы это союзники, и с ними важно и нужно поддерживать связь.

Чем занимались антивоенные активисты во Вьетнаме? Чаще всего объективным освещением войны – в противовес американской цензуре. Они снимали, фотографировали, писали — о том, как война выглядит по-настоящему, как страдают в ней мирные люди, как американская армия нарушает законы и обычаи ведения войны.
Еще антивоенные активисты возили с собой лекарства и разного рода гуманитарные грузы, в которых С.Вьетнам отчаянно нуждался.
(В Ханой собирался ехать, кстати, Мартин Лютер Кинг, но не сумел из-за понятных проблем с паспортом, а представьте, что было бы!)

В какой-то момент к антивоенным активистам стали приходить родственники пленных; сперва по одному, но скоро десятками и сотнями, и вот уже активисты ездили туда-обратно, навьюченные письмами. За один 1971 организация Women's Strike for Peace (они ездили в Ханой регулярно) перевезла несколько тысяч писем туда и обратно.

Характерно, что каковы бы ни были взгляды американцев, они шли к антивоенным активистам как миленькие, потому что понимали – иного способа связаться с родными нет.
Так антивоенное движение сумело показать свою пользу: для американского общества в целом, для солдат и родственников солдат. 

Еще один любопытный момент: активисты привозили письма в обход любой цензуры, и для многих в США это стало возможностью увидеть истинное лицо той войны. Ведь куда больше веришь мужу или сыну из плена, чем каким-то хиппарским и левацким листовкам.

(В общем, про 1960-е нынче читаешь как про время гигантов, а наши времена на этом фоне выглядят как откат к 1915)

Читаю сейчас для патронов курс по истории войн и насилия (где мне еще развернуться-то), и вот ПАТРОНЫ постановили первую лекцию открыть для всех.
Ахтунг: запись зума, удобнее слушать, смотреть глаза сломать можно.
(Ну, а где подписаться на лекции, если что, вы знаете)


https://youtu.be/w78E3eILfM0?si=1renQ7Tj4Lqvx8jL

Реплика в сторону, для публично пищущих и высказывающихся, а то я уже третий день выхожу из интернета с глазами по пять копеек.

1. Международное гуманитарное право работает применительно ко всем сторонам конфликта. В нем нет звездочек и сносок; оно не разбирает правых, виноватых, кто первый начал, кто "цивилизованный", кто нет.
Его придумали в те времена, когда нормой было купаться в националистическим угаре. Если вам кажется, что то, что вы наблюдаете, как-то уникально невыносимо и вопиюще, если вам кажется, что вы-то способны с мороза легко отделить агнцев от козлищ, think again.

2. НЕ ВСЕ КОНФЛИКТЫ ПОХОЖИ НА ВТОРУЮ МИРОВУЮ. Код красный, повторяю: ВМВ по многим параметрам уникальная штука, не всякая даже война на нее похожа, я уж молчу про конфликты межнациональные. Сводить все к "а вот в 1941", "вот немцев же бомбили", "а вот Гитлер" = демонстрировать полную незамутненность [знанием].

3. В мире довольно много межнациональных сектарианских (sectarian) конфликтов, все они выглядят похоже, раскручиваются по одной и той же логике. Эта логика называется "спираль насилия"; метафора спирали тут НЕ СЛУЧАЙНА, это же описывается формулой "око за око, и все останутся без глаз".
(Северная Ирландия. Босния. Кипр. Косово. – это только из того, что в Европе.)

4. Лишая малопонятные для постсоветского читателя события контекста, вы занимаетесь то ли идиотизмом, то ли пропагандой, и что-то я не вижу у вас справки из психдиспансера (как у Швейка).
К этому же относятся обрезания цитат в самых интересных местах, всяческие эвфемизмы и избегания неудобных эпизодов.

5. Судя по соцсетям, многих опыт стороннего наблюдения за горячей фазой российско-украинской войны превратил в доморощенных Эрнстов Юнгеров, теперь они требуют КРОВИ; только вылезши с форума по деколонизации называют целые этнические группы дикарями; едва поговорив о коллективной вине людей за то, что они платят налоги, призывают разбомбить, уничтожить, РАЗМАЗАТЬ.
(отличный текст об этом)

Читая вышеупомянутых эрнстовюнгеров, ничего не остается, кроме как закатить глаза до белков — и более мнение этих людей по иным вопросам не ставить ни в грош.


6. Понимать причины конфликта важно для того, чтобы его урегулировать. Правда здесь, хоть и тяжела, и болезненна, – спасительна, а предрассудки, пропаганда, эссенциализм убивают. (Можно, опять же, почитать про С.Ирландию, чтобы подальше от повестки)

7. Полезнее же всего будет:
а)Промолчать, сойти за умного
б) Помолиться о благорастворении воздухов, о изобилии плодов земных и временах мирных, и чтобы как можно меньше людей пострадало. Любых людей.

Окей, дисклеймер: человек может иметь какие угодно взгляды, испытывать какие угодно эмоции – их в принципе невозможно контролировать. Мой разбор вообще не касается вопроса того, кто прав, кто виноват.
Меня интересует одно: как это сформулировано. Иными словами, мы с вами разберем то, что есть на руках — нарратив.
(Да, канал Шталаг нуль БУДЕТ пользоваться этим термином, потому что тут без него никуда)

Почему же нарратив тут так важен?
Потому что, как оказалось, многие считают, будто большие преступления – массовые убийства, этнические чистки, геноциды – проводят люди, которые, подобно злодеям в сёненах, рассказывают, сидя на горе черепов, как они всех убьют, всех ограбят.

Это, разумеется, абсолютно не так. Массовые убийства всегда объясняют политикой безопасности – т.е., рассказывают о том, что это единственный способ выжить самим и защитить себя. Решение подается как жестокое, но НЕОБХОДИМОЕ, а так же как МОРАЛЬНО ОПРАВДАННОЕ.

Из чего строится этот нарратив?
Настала самая пора нам с вами почитать Мейнэрда, которого я до этого неоднократно советовала – он хорошо обобщает научные наработки по теме.
Итак:

1. Отсечение альтернатив: никаких других рабочих вариантов нет, только уничтожить. Ни переговоры не сработают, ни какие-то более аккуратные бережные методы. "Эти" (враждебная группа) понимают только ковровые бомбардировки.

2. Абсолютизация угрозы: восприятие себя как гонимых, как главных и единственных жертв, которые буквально на грани исчезновения – и которые ведут войну за выживание. Мы или они, буквально.
В такой ситуации самые жесткие меры – не более чем самозащита; а еще самые жесткие меры подаются как героические, потому что помогают "нам" спастись.
(Это часто абсурдно смотрится со стороны: ситуация перевернута с ног на голову, и те, кто в позиции силы, считают себя жертвами, так, нацисты видели себя именно жертвами евреев.
Внутри, впрочем, все разумно и логично)

3. Бьют по группе; по сути, это эдакая де-индивидуализация.
Именно принадлежность к враждебной группе считается приоритетным признаком человека: неважно, какие у него взгляды, как он живет и что говорит. Важно, КТО ОН. Если он взрослый, то он враг; если ребенок – то будущий враг, если пожилой человек – то враг в прошлом. Журналист, доктор, учительница, спасатель – неважно, он в первую очередь враг, потому что принадлежит к враждебной группе.
Еще важно: при этом группу в целом меряют по самым радикальным, опасным представителям (такие вполне могут иметься): косоваров по армии освобождения Косово, армян по дашнакам. (Все косовары террористы!)

4. Морализация происходящего (ну куда без морали-то).
Действия против враждебной группы маркируются как морально правильные, как соответствующие ценностям патриотизма, защиты своих, слабых и страдающих, как храбрость против опасного врага.

Самое интересное, что все эти идеи растут из вполне обыденных желаний: каждое сообщество печется о своей безопасности, переживает из-за угроз, хочет, чтобы в будущем их было поменьше.
Проблема в том, что в некоторых ситуациях это желание безопасности радикализуется, доходит до абсолюта и до абсурда. Мир воспринимается как чудовищно небезопасное место (все против нас!), а угрозы видятся экзистенциальными (новый Холокост!), и любая форма собственного ответа начинает выглядеть правильно, морально и адекватно.

Примеры составляющих этого нарратива радикализованной безопасности вы и можете наблюдать на скринах (широко разошедшихся, к слову).
И, знаете, мне кажется, это язык, который абсолютно недопустим, особенно от лидеров мнений, особенно от людей, выступающих за ценности гуманизма и свободы.
В этой ситуации не так даже важно, что происходит на Ближнем Востоке: важно, что это риторика в русскоязычном поле, для русскоязычной аудитории, и эта риторика развращает людей, которые смотрят, слушают, заводятся.

В историческом смысле это явление поучительное, в человеческом же — совершенно вопиющее
Я тоже работаю в русскоязычном поле, и хочу, чтобы тут ни про кого и никогда так не говорили.

* Maynard J.L. Ideology and Mass Killing. OUP, 2022

Заглянула сегодня на выставку нацистской пропаганды на Балканах (надо идти на несколько часов, я так, у входа потопталась) – и нашла актуальный пример.
В общем, это объявление от комендатуры оккупированного города Крагуеваца:  рассказывают, что за каждого убитого немца расстреляли по сто местных жителей, а за раненого – по 50, в общей сложности 2300.

Это называется "коллективное наказание"; оно строго запрещено всеми конвенциями снизу доверху, Женевской в первую очередь.

Поскольку немцам на все это было наплевать, в Крагуеваце они устроили бойню – (это, значит,  ответ был такой на то, что партизаны в ходе атаки 10 немцев убили).

По итогам, выжившие местные подались к партизанам еще с большей охотой, партизаны в ответ перерезали уже пленных немцев.
А после войны все командиры акции возмездия сели. Фельдмаршала же Кейтеля, который подписал указ, где требовал коллективного наказания (оттуда же и пропорции) – за эти художества вообще повесили.

К чему это я? А к тому, что люди, требующие коллективного наказания, куда больше общего имеют с комендатурой оккупированного Крагуеваца, чем с т.н. "цивилизацией".

(Вообще сейчас очень жалею, что не давала никакого ликбеза по нормам войны)

Хочется напомнить, что во время войны совершенно необязательно верить воюющим сторонам. Вернее, даже так – лучше вообще им не верить.
В любом современном государстве есть целые отделы, занимающиеся военной пропагандой; эмоции тут – валюта, на которую покупается военная и политическая поддержка.
Именно с помощью военной пропаганды власти конструируют "народную волю". Глядите, мол, наши граждане в истерике, и как нам теперь не воевать; а в действительности, решение уже принято, и из общества просто выжимают сентимент, чтобы оправдаться им ретроспективно.


Военная пропаганда, при всей своей действенности, штука удивительно незамысловатая. Она оперирует буквально десятком тропов и сюжетов: если вы пролистаете подборку газет за 1915, у вас образуется нехорошее дежавю.
Среди инструментов военной пропаганды самый мощный и самый заслуженный – дискурс о "гунне", о чудовищной, варварской, немыслимой жестокости врага.

Зачастую подобные пропагандистские кейсы – это информационный продукт, сделанный, волей или неволей, по всем законам маркетинга. Про "бельгийские ужасы" (золотая классика, немцы убивают младенцев и распинают солдат в Бельгии в 1914 *смахивает скупую слезу*) я уже рассказывала.
Но давайте расскажу про кейс посвежее.

В 1990 году, когда Саддам Хуссейн вторгся в Кувейт, правительство Джорджа Буша очень хотело влезть в войну, но не очень понимало, как на это уговорить общественность. Власти Кувейта тоже были заинтересованы в американском вмешательстве: самим им войну против Ирака было не потянуть.

Тогда-то кувейтское правительство наняло Hill & Knowlton, крупную и заслуженную американскую PR-компанию.
H&K, почесав репу, стали раскручивать дикурс о "гунне": мол, глядите, как иракские солдаты издеваются над мирными жителями.
И вот на этом пути они и породили настоящий шедевр: историю с инкубаторами.
H&K засняли показания кувейтской девочки – та на камеру описывала, как иракские солдаты в госпитале повыкидывали недоношенных детей из инкубаторов и бросили умирать на полу.

Яркая картинка, с беспомощными и безвинными младенцами вызвала целую бурю общественного негодования.
Дальше все пошло как по маслу: сенаторы ссылаются, Джордж Буш упоминает чуть ли не каждый день, газеты цитируют. И вот уже общественность, возмущенная и распаленная, поддерживает начало американской "Войны в Заливе".

Потом, само собой, выяснилось, что история с инкубаторами – попросту ложь. Более того: девочка оказалась дочерью тогдашнего кувейтского посла.
Но это потом; а дело уже было сделано.

Кейс с инкубаторами – ярчайший пример того, как работает военная пропаганда: вымышленные ужасы помогли мобилизовать общественное мнение и обеспечить поддержку войне.

Именно поэтому все, что слышно от воюющих сторон, надо делить на десять – а перед тем, как выносить суждения, неплохо бы остановиться и подождать каких-то более объективных расследований (благо, они всегда появляются, даже "бельгийские ужасы" ведь опровергли).

(Значит ли это, что вопиющих военных преступлений не бывает? Бывают, ЕЩЕ КАК. Однако есть фундаментальная разница между справедливым расследованием и пропагандистской мобилизацией эмоций)

(Международные гуманитарные организации – ООН, HWR, MKK – достойны доверия больше правительств, и обратите внимание, насколько сдержаннее и аккуратнее всегда их отчеты.)

Решила вам на КАРТАХ показать, с чего все на Ближнем Востоке пошло не туда.

(Вспомнила свой курс про "большую" ПМВ, тряхнула стариной)

https://telegra.ph/S-chego-nachalis-problemy-na-Blizhnem-Vostoke-razbiraemsya-na-kartah-10-24

(Давайте уже раздадим всем сестрам по серьгам)

Касательно конфликтов, в международном праве есть два ключевых понятия:
1. jus ad bellum – это о том, насколько уместно применение силы в том или ином случае.
2. а есть jus in bello – справедливое ведение войны, соблюдение ее законов и обычаев (они зафиксированы в конвенциях).

Можно иметь плюс по jus ad bellum, и минус по jus in bello.

Пример раз, абстрактный:

На государство Х напали, отвечать и защищаться – полное его право в рамках jus ad bellum. В процессе ответа войска государства Х высадились на территорию напавшей страны и сожгли там три деревни вместе с жителями, решив, что это партизаны.
Это грубое нарушение jus in bello.
Одно, как видите, прекрасно уживется с другим.

Пример два, РЕАЛЬНЫЙ:

У нас (на Балканах) недавно арестовали шестерых боснийцев по обвинению в преступлениях против сербов в 1992, во время Боснийской войны. Арестовали, будут судить. При том, что боснийцы – общепризнано пострадавшая сторона, более того, они подверглись самому настоящему геноциду (Сребреница).
То есть: можно быть одновременно сообществом, пострадавшим от геноцида – и отвечать за военные преступления. Здесь не просто расходятся в разные стороны jus ad bellum/jus in bello, здесь ситуацию утяжеляет еще и фактор больших, без преувеличения, страданий – а все равно судят.

Те же самые нормы применяются и к борцам за незавимость. Возьмем алжирский ФНО для простоты (только про них говорим, без всяких аллюзий): ФНО имели полное право восстать и бороться с французским владычеством (они это и сделали), но это не означало, что им можно убивать обычных, гражданских французов, пускай это и были переселенцы из метрополии.

(Случай Алжирской войны очень любопытен, это история о том, как стороны, французская и повстанческая, буквально состязались в жестокости, и французская армия в этом состязании выиграла – и так проиграла войну и потеряла Алжир.
Когда-нибудь я раскрою этот тезис, мне он кажется очень важным: чрезмерная жестокость в конфликтах не только неэтична, она неэффективна).


Можно сформулировать еще проще:

Как говорил Оливер Кромвель в одном старом фильме, "Every man who wages war believes God is on his side." Обыкновенно каждая из сторон внутри конфликта уверена в собственной правоте, в том, что именно у нее есть причины воевать, и она всего лишь отвечает на чужие агрессивные действия.
Гуманитарное право создавали с учетом этого искажения; именно поэтому оно действует на все стороны конфликта, вне зависимости от того, кто подвергся агрессии, а кто – сам агрессор.
Иначе оно в принципе бы не работало.


(Вопросов нет, если человек отмахивается от любых норм, и отношения между государствами видит в духе социал-дарвинизма; "у верблюда два горба, потому что жизнь борьба", – какое уж там гуманитарное право.
Но если в одних случаях аппеляция к нормам есть, а в других – нет, то вынуждена разочаровать: это так не работает.)

Скотт Лэнг, журналист Гардиана, раскопал цитату: это историку Хэстингсу как-то заказали биографию брата Нетаньяху (и поэтому он очень много общался с самим Биби):
“В следующей войне, если мы сделаем все как следует, у нас будет шанс выкинуть всех арабов. Мы сможем зачистить Западный Берег, разобраться с Иерусалимом”
*Max Hastings, Going to the Wars (London: Macmillan, 2000), p. 251
(до того, как написать всем известные книги про ПМВ, ВМВ и Вьетнам, Хэстингс работал военным корресподентом).

А я вспомнила еще кое-что.
У Нетаньяху же книга есть, “Fighting Terrorism: How Democracies Can Defeat Domestic and International Terrorists”. Так вот, там целая глава посвящена вопросу прав человека. По мнению Нетаньяху, соблюдение прав человека мешает эффективно бороться с терроризмом, и западные-де демократии многовато ноют и чистоплюйничают; это не дает им победить. И он, Нетаньяху, вести себя так не станет.

Ну т.е. непропорциональное, неизбирательное (= вопиющее) насилие, которое мы сейчас видим в Газе, + периодически мелькающие то предложения большой этнической чистки, то устрашающие цитаты из Библии — это буквально единственное, что Нетаньяху со своим правительством умеют.

И ведь, что главное, так справились люди с терроризмом за 20 лет у власти, так справились – любо-дорого смотреть.

Я поняла: нам нужен текст про главное французское наследие (после круассанов, сыра камамбер и фильмов с Трентиньяном) — КОНТР-ПАРТИЗАНСКУЮ ВОЙНУ В АЛЖИРЕ. Это важная историческая аналогия, многое объясняющая и про терроризм, и про то, как с ним (не)надо бороться, и про ассиметричную войну вообще.

(картинка сос мыслом)

(( так и узнаем сейчас, кто смотрел “Атаку титанов”))

В честь годовщины Компьенского перемирия покажу вам мою любимую картину, посвященную Первой мировой.
"We are creating a new world" – "Мы строим новый мир" Пола Нэша.

Картина была закончена в 1918, еще до того, как хоть какие-то оценки были расставлены и хоть что-то сделалось понятно.
Нэш считал, что его главная задача – показать ужасы войны тем, кто из спокойного тыла жаждет ее продолжения. Название глубоко противоречит изображаемому, рождая злую иронию – поэтому изначально во всех сборниках и журналах эту картину публиковали безымянной.

Однако не только иронией и антивоенным посылом она хороша: а еще и тем, что Первая мировая действительно ПОСТРОИЛА новый мир. "Первородная катастрофа ХХ века", как емко выразился когда-то Джордж Кеннан, – из самой войны, из ее непосредственных последствий буквально вырос мир, в котором мы живем сейчас.