Захолустье
Привычный вид из ванны в сторону мансардного окна. Матово-черная труба камина. Старые балки изломанной кривизны потолка. Много пережившее дерево - фикус, зеленеющий под лучами солнца. Неряшливые мазки масла на нависающих над головой картинах. Уют полотенец и половиков. Всё на местах и всё к месту. По крайней мере так тебе кажется каждое утро, выглядывая из-за экрана телефона, в котором очередной раз появляется текст белым орнаментом на черном. Еще поблескивает хромом кран и лейка душа. Глянец плитки на фоне мата крашенных стен. Как уют привычных тапок, чувство дома незаменимо. Не без изъянов, но в нем есть то, что мы принимаем и считаем освоенным. Законченным на данном этапе, радующим глаз, своим.
Я не планировал жить здесь. Наверное, потому расположился на мансарде над гаражом. Это было единственное абсолютно неприспособленное к жизни место, которое можно было перестраивать под себя, не притесняя никого из других обитателей. Их было много, они менялись, но как-то не прижились. Пользуясь нерегулярностью их обитания, я мигрировал по дому в момент строительства своего угла. Также, как и сейчас, просыпаясь, вглядывался и представлял его в лучшем виде. Потом менял и строил. Благо, было куда переехать, исчезнуть. Перемещаясь и оставаясь каждый раз нетерпимым, неравнодушным, дом медленно обретал лицо: общий стиль и уют. Он изменялся под меня, оживал. Происходило слаживание его отдельных элементов, спевка. К моменту окончания преобразований он заиграл, как оркестр, всеми инструментами. «Tutti», - сказали бы музыканты. И, наверное, были бы правы. Но…
Совсем недавно после прогулки с собакой я отправился ее мыть в гостевой туалет рядом с самым входом в дом. Туда обычно не заходишь. Незачем. И тогда в момент стройки не было повода провести там время. Свой во всех отношениях привычнее. Тут, сидя на четвереньках, вытирая лапы, уподобляясь своему четвероногому другу, который от стеснения или настороженности отводит глаза, оглядываешься. Понимаешь, что этот угол дома не работает в унисон. Он чист, убран. В нем всё хорошо, всё есть. Но он не совсем его часть, общей картине не добавляет. Выглядит пустым местом, захолустьем. Если попасть в дом, ощутить его, понять, то, зайдя сюда, можно этого, наверное, и не заметить. Будучи занятым собой, внимание не обратить. Не зацепиться взглядом. Проведя здесь чуть больше времени, чем нужно, видишь и чувствуешь неухоженность, пустоту. В случае моего дома таким Атмановым углом оказался гостевой туалет. Но каждый из нас знает, сколько таких неухоженных мест есть в наших домах. Необжитых, пустых, холодных. В них нет ощущения дома. Всё случайно случившееся, ничье.
Закончив водные процедуры, мы с Гарри вышли. Закрыли дверь, потушили свет. Снова вернулись в дом и забыли то, что ощутили. Нам повезло, мы можем себе это позволить. Можем задуматься и обжить последние метры. Немного напрячься и наполнить жизнью то место, в котором ее нет. Но сложно представить, сколько таких углов есть в нашей стране. Комнат, квартир, домов. Сел и городов, до которых когда-то не дошли руки. Проживая там, обитатели, чувствуя временность, не хотят и не могут изменить в них жизнь. Привыкая, не видят разницы. Рождаясь там и не выезжая, не могут даже сравнить. Не с чем. Захолустье поглотило их целиком, и им и так хорошо. Прожив жизнь, они-то знают: лучше не будет. Хорошо бы всё осталось, как есть. Не сломалось, потерялось, разбилось. Как было. Так и живем, боясь оглянуться.
Уже почти десять лет назад, вылетая из Крыма на семинар или конференцию с командой Артека, я понял, что, сидящий со мной на соседнем кресле в самолете, директор одного из лагерей очень нервничает. На взлете он вцепился рукой в подлокотник и не мог его долго отпустить. Из разговора я понял, что к своим сорока пяти годам он ни разу не летал на самолете, ни разу не покидал полуостров, живя со своего студенчества в общежитии Артека. Комнат стало не одна, а две. В коридоре получилась импровизированная кухонька. Обзавелся семьей, родил двух детей. Надеюсь, сейчас всё хорошо, и он переехал в построенный для сотрудников дом, в квартиру.
Привычный вид из ванны в сторону мансардного окна. Матово-черная труба камина. Старые балки изломанной кривизны потолка. Много пережившее дерево - фикус, зеленеющий под лучами солнца. Неряшливые мазки масла на нависающих над головой картинах. Уют полотенец и половиков. Всё на местах и всё к месту. По крайней мере так тебе кажется каждое утро, выглядывая из-за экрана телефона, в котором очередной раз появляется текст белым орнаментом на черном. Еще поблескивает хромом кран и лейка душа. Глянец плитки на фоне мата крашенных стен. Как уют привычных тапок, чувство дома незаменимо. Не без изъянов, но в нем есть то, что мы принимаем и считаем освоенным. Законченным на данном этапе, радующим глаз, своим.
Я не планировал жить здесь. Наверное, потому расположился на мансарде над гаражом. Это было единственное абсолютно неприспособленное к жизни место, которое можно было перестраивать под себя, не притесняя никого из других обитателей. Их было много, они менялись, но как-то не прижились. Пользуясь нерегулярностью их обитания, я мигрировал по дому в момент строительства своего угла. Также, как и сейчас, просыпаясь, вглядывался и представлял его в лучшем виде. Потом менял и строил. Благо, было куда переехать, исчезнуть. Перемещаясь и оставаясь каждый раз нетерпимым, неравнодушным, дом медленно обретал лицо: общий стиль и уют. Он изменялся под меня, оживал. Происходило слаживание его отдельных элементов, спевка. К моменту окончания преобразований он заиграл, как оркестр, всеми инструментами. «Tutti», - сказали бы музыканты. И, наверное, были бы правы. Но…
Совсем недавно после прогулки с собакой я отправился ее мыть в гостевой туалет рядом с самым входом в дом. Туда обычно не заходишь. Незачем. И тогда в момент стройки не было повода провести там время. Свой во всех отношениях привычнее. Тут, сидя на четвереньках, вытирая лапы, уподобляясь своему четвероногому другу, который от стеснения или настороженности отводит глаза, оглядываешься. Понимаешь, что этот угол дома не работает в унисон. Он чист, убран. В нем всё хорошо, всё есть. Но он не совсем его часть, общей картине не добавляет. Выглядит пустым местом, захолустьем. Если попасть в дом, ощутить его, понять, то, зайдя сюда, можно этого, наверное, и не заметить. Будучи занятым собой, внимание не обратить. Не зацепиться взглядом. Проведя здесь чуть больше времени, чем нужно, видишь и чувствуешь неухоженность, пустоту. В случае моего дома таким Атмановым углом оказался гостевой туалет. Но каждый из нас знает, сколько таких неухоженных мест есть в наших домах. Необжитых, пустых, холодных. В них нет ощущения дома. Всё случайно случившееся, ничье.
Закончив водные процедуры, мы с Гарри вышли. Закрыли дверь, потушили свет. Снова вернулись в дом и забыли то, что ощутили. Нам повезло, мы можем себе это позволить. Можем задуматься и обжить последние метры. Немного напрячься и наполнить жизнью то место, в котором ее нет. Но сложно представить, сколько таких углов есть в нашей стране. Комнат, квартир, домов. Сел и городов, до которых когда-то не дошли руки. Проживая там, обитатели, чувствуя временность, не хотят и не могут изменить в них жизнь. Привыкая, не видят разницы. Рождаясь там и не выезжая, не могут даже сравнить. Не с чем. Захолустье поглотило их целиком, и им и так хорошо. Прожив жизнь, они-то знают: лучше не будет. Хорошо бы всё осталось, как есть. Не сломалось, потерялось, разбилось. Как было. Так и живем, боясь оглянуться.
Уже почти десять лет назад, вылетая из Крыма на семинар или конференцию с командой Артека, я понял, что, сидящий со мной на соседнем кресле в самолете, директор одного из лагерей очень нервничает. На взлете он вцепился рукой в подлокотник и не мог его долго отпустить. Из разговора я понял, что к своим сорока пяти годам он ни разу не летал на самолете, ни разу не покидал полуостров, живя со своего студенчества в общежитии Артека. Комнат стало не одна, а две. В коридоре получилась импровизированная кухонька. Обзавелся семьей, родил двух детей. Надеюсь, сейчас всё хорошо, и он переехал в построенный для сотрудников дом, в квартиру.
Но, возвращаясь туда, в самолет, он боялся всего и больше всего хотел оставить всё, как есть, было. Захолустье не дает представить, что может быть по-другому, тянет за собой в трясину.
Привет
Как часто сложно начать. Говорить, например. С незнакомым человеком или на публике. Провернуть маховик инструментов, которые иной раз выдают то, что и не следовало бы. Мгновенно и не задумываясь. Застав тебя врасплох в самый не подходящий момент, встают колом, как немеют. Судорожно ко всему застывшему подключается мозг в поисках слов, которые в такой момент не находятся. Те, которые можно произнести. Междометия заполняют время и зияющую тишину. Как назло. Перед тобой человек или их скопления, которые ждут только твоих слов. Альтернатив, вариантов нет. Самый сложный тот самый момент, когда из пересохшего горла, как несоразмерный ком, выбираются первые несколько слов, раздирая плоть. «Привет». Так, оказалось, просто всё и сложно.
Да, да - привет. Часто именно оно спасает всех. Если можешь себе представить, что перед тобой тот или те, кто близки в чем-то тебе. Для кого не жалко немного времени, слов. Кому хочется сделать приятно, и это отзовется в тебе. Теплом в животе, желанием прикоснуться. Запомнить этот момент, оставить его в памяти просто так. Без дополнительных объяснений. Тогда «привет» становится искренним, завораживающим. Обозначением добрых намерений. Предложением, а не междометием. Часто «привет» заменяет целый набор бессмысленных слов. Срываясь с языка, дает возможность тебе больше не искать, что сказать. Как дверь, закрытая на засов, открываясь со скрипом, распахивается в тот один момент, и пространство наполняет свет.
Привет. Я отыскал его из многих слов не сразу. Выходя на сцену Артека, именно «привет» - то, как я обращался ко всем, сказанное каждому искренне в поисках следующих слов, дарило мне так нужную возможность, паузу. Обезоруживало всех. Тот, кому ты сказал «привет», тебе не безразличным стал. Позволял сказать то, что думаешь, важно. Не набор формальных слов, принятых везде. Показать, что ощущаешь, чувствуешь и не можешь держать в себе. Даже если зол, обижен - неважно. Скажи «привет». Это располагает. Это важный аргумент. Вместо всего, что происходит на земле. Начать сложнее всего. Заставить себя открыть рот и сказать «привет» пусть сейчас даже противной стороне. Это от тебя ничего не убавит. Только даст паузу найти нужное. Набор слов. Чтобы продолжить разговор. А не жить так, как не хочется. Мне и тебе. Привет.
Как часто сложно начать. Говорить, например. С незнакомым человеком или на публике. Провернуть маховик инструментов, которые иной раз выдают то, что и не следовало бы. Мгновенно и не задумываясь. Застав тебя врасплох в самый не подходящий момент, встают колом, как немеют. Судорожно ко всему застывшему подключается мозг в поисках слов, которые в такой момент не находятся. Те, которые можно произнести. Междометия заполняют время и зияющую тишину. Как назло. Перед тобой человек или их скопления, которые ждут только твоих слов. Альтернатив, вариантов нет. Самый сложный тот самый момент, когда из пересохшего горла, как несоразмерный ком, выбираются первые несколько слов, раздирая плоть. «Привет». Так, оказалось, просто всё и сложно.
Да, да - привет. Часто именно оно спасает всех. Если можешь себе представить, что перед тобой тот или те, кто близки в чем-то тебе. Для кого не жалко немного времени, слов. Кому хочется сделать приятно, и это отзовется в тебе. Теплом в животе, желанием прикоснуться. Запомнить этот момент, оставить его в памяти просто так. Без дополнительных объяснений. Тогда «привет» становится искренним, завораживающим. Обозначением добрых намерений. Предложением, а не междометием. Часто «привет» заменяет целый набор бессмысленных слов. Срываясь с языка, дает возможность тебе больше не искать, что сказать. Как дверь, закрытая на засов, открываясь со скрипом, распахивается в тот один момент, и пространство наполняет свет.
Привет. Я отыскал его из многих слов не сразу. Выходя на сцену Артека, именно «привет» - то, как я обращался ко всем, сказанное каждому искренне в поисках следующих слов, дарило мне так нужную возможность, паузу. Обезоруживало всех. Тот, кому ты сказал «привет», тебе не безразличным стал. Позволял сказать то, что думаешь, важно. Не набор формальных слов, принятых везде. Показать, что ощущаешь, чувствуешь и не можешь держать в себе. Даже если зол, обижен - неважно. Скажи «привет». Это располагает. Это важный аргумент. Вместо всего, что происходит на земле. Начать сложнее всего. Заставить себя открыть рот и сказать «привет» пусть сейчас даже противной стороне. Это от тебя ничего не убавит. Только даст паузу найти нужное. Набор слов. Чтобы продолжить разговор. А не жить так, как не хочется. Мне и тебе. Привет.
Воспользовавшись семейным положением, меня раскрутили на разговор про лагерь и «с чем его едят». Как получилось, судить не мне. Но некоторые практические советы по выбору лагеря для ребенка точно озвучены.
Послушать можно здесь.
Послушать можно здесь.
Меньшинство
Когда вспоминают о школе, то вряд ли часто рисуют в памяти картинки уроков. Так, вероятно, бывает, если вам встретился гениальный учитель и рассказал, и объяснил то, что именно ВАМ интересно. Был хорош собой и доволен жизнью. Своей и вообще. Что-то отдельное случалось с каждым. Но чтобы совместить всё и уложить в один урок, скажем прямо, - редкий случай, исключительный момент. Поэтому, вспоминая школу, ты чаще наталкиваешься на всё, кроме уроков. Хорошо, если «неуроков» было много, и есть, что вспомнить. Мне повезло. Нашу жизнь за пределами класса и школы плотно заполняли спорт, туризм, театр, школьное телевидение, радио. Многочисленные поездки в разные города. Летние трудовые лагеря. Нам было предоставлено право на реализацию своих фантазий. Так в школе появился клуб «Черный квадрат», как ток-шоу с интересными людьми, и выборы. Последняя игра занимала целую третью четверть, и только сейчас может казаться забавой. Было всё серьезно, по-настоящему. Страна готовилась проститься с доверием к ним в девяносто шестом, а мы, подростки, жили выборами в девяносто пятом.
Политические партии, блоки, агитация, реклама. Выставленные на лестницах колонки школьной рок-группы, из которых, как заклинание, звучали три буквы К.П.З. Они - первые фамилий лидеров: Каспржак, Петушков, Залюбовин. Скромно и только так. На стенах, листовках. В ушах у всех. Страшно представить, что было бы, если тогда был, как сегодня, развит интернет, существовали соцсети. Но и без них жизнь кипела в школе, дома. В головах родителей, учителей, учеников. Все ждали голосования, и вот, сразу после очных дебатов в школе появились урны. Подсчет голосов. Наши сорок с чем-то процентов. Мы лидеры. Три соперника повержены. Каждый из них не набрал и половины наших голосов. Эйфория, радость, смех. Народная любовь. Победа. Всё так. Но, оказалось, не совсем.
Уже на следующий день мы поняли, что значит быть в меньшинстве. На выборах в совет школы мы, не договариваясь ни с кем, предложили свои кандидатуры. Логично. За нами голоса, поддержка. Но, объединенные ненавистью к нам большей, чем неприязнью друг другу, остальные все посчитали, что так быть не должно. И шаг за шагом, день за днем оставляли нас ни с чем. Из электорального большинства мы превратились в меньшинство в один момент и не могли с этим сделать ровным счетом ничего. Тогда история прервалась последним звонком. Школа - «регенерящееся» существо. Отвалившийся хвост отрастает в тот же день. В жизни всё не так. Но только с хвостом. Быть меньшинством нужно научиться, уметь. Находить способы продвигать свое. Не ждать окончания всего. Последнего звонка. В жизни он не по расписанию. Может настать в самый неожиданный момент.
Когда вспоминают о школе, то вряд ли часто рисуют в памяти картинки уроков. Так, вероятно, бывает, если вам встретился гениальный учитель и рассказал, и объяснил то, что именно ВАМ интересно. Был хорош собой и доволен жизнью. Своей и вообще. Что-то отдельное случалось с каждым. Но чтобы совместить всё и уложить в один урок, скажем прямо, - редкий случай, исключительный момент. Поэтому, вспоминая школу, ты чаще наталкиваешься на всё, кроме уроков. Хорошо, если «неуроков» было много, и есть, что вспомнить. Мне повезло. Нашу жизнь за пределами класса и школы плотно заполняли спорт, туризм, театр, школьное телевидение, радио. Многочисленные поездки в разные города. Летние трудовые лагеря. Нам было предоставлено право на реализацию своих фантазий. Так в школе появился клуб «Черный квадрат», как ток-шоу с интересными людьми, и выборы. Последняя игра занимала целую третью четверть, и только сейчас может казаться забавой. Было всё серьезно, по-настоящему. Страна готовилась проститься с доверием к ним в девяносто шестом, а мы, подростки, жили выборами в девяносто пятом.
Политические партии, блоки, агитация, реклама. Выставленные на лестницах колонки школьной рок-группы, из которых, как заклинание, звучали три буквы К.П.З. Они - первые фамилий лидеров: Каспржак, Петушков, Залюбовин. Скромно и только так. На стенах, листовках. В ушах у всех. Страшно представить, что было бы, если тогда был, как сегодня, развит интернет, существовали соцсети. Но и без них жизнь кипела в школе, дома. В головах родителей, учителей, учеников. Все ждали голосования, и вот, сразу после очных дебатов в школе появились урны. Подсчет голосов. Наши сорок с чем-то процентов. Мы лидеры. Три соперника повержены. Каждый из них не набрал и половины наших голосов. Эйфория, радость, смех. Народная любовь. Победа. Всё так. Но, оказалось, не совсем.
Уже на следующий день мы поняли, что значит быть в меньшинстве. На выборах в совет школы мы, не договариваясь ни с кем, предложили свои кандидатуры. Логично. За нами голоса, поддержка. Но, объединенные ненавистью к нам большей, чем неприязнью друг другу, остальные все посчитали, что так быть не должно. И шаг за шагом, день за днем оставляли нас ни с чем. Из электорального большинства мы превратились в меньшинство в один момент и не могли с этим сделать ровным счетом ничего. Тогда история прервалась последним звонком. Школа - «регенерящееся» существо. Отвалившийся хвост отрастает в тот же день. В жизни всё не так. Но только с хвостом. Быть меньшинством нужно научиться, уметь. Находить способы продвигать свое. Не ждать окончания всего. Последнего звонка. В жизни он не по расписанию. Может настать в самый неожиданный момент.
Лепта
Нужно уметь радоваться. Утреннему пробуждению. Солнцу. Новому дню. Его удачному завершению. Тому, кто рядом. Тому, что в жизни получается. Даже если не случается, то оставляет новые возможности, надежды. Это каждого касается. У всех есть обстоятельства. Сегодня от вчера ничем не отличается. Это может нравится или не нравится. Но ответственен прежде всего каждый за себя. Всегда можно найти причину маяться. Ссылаться на случившееся, происходящее. Грядущего бояться и ни делать ни хрена. Мы так устроены. Оправдать себя стараемся. Даже если основания нет - стараемся. По крайней мере для себя. В печаль, уныние впадаем. Не сложна задача быть следствием. Причиной не у всех на свете получается. С улыбкой на лице - история, уверен, вспомнит их лица, имена.
Когда всё кажется ужасным, быть довольным сложно. Это как оружие. Оно не может нравится. Призвано устрашать. Блестит на солнце начищенным металом эмаль зубов в улыбке приоткрытых губ отважного лица. Быть истинно довольным, радоваться, понимая временность всего происходящего, - начало. Это не вечно недовольный своей жизнью взгляд раба. Улыбка раздражает тех, в чьей жизни счастья мало. Вершителей судЕб. Обильных сеятелей зла. Они и сами бы хотели улыбаться, смеяться, радоваться. Но холод взгляда сковывает скулы. Заостряет нос. В них нет добра. Оно, как свежее, пропало. Как вкусное, закончилось. Давно исчезло. Как высшей формы интеллекта не осталось, а в них добра. Вернуло во тьму дремучую учений. В них думать и не приходится. Послушание, преданность важнее разума. На веру нужно принять. Нет места для сомнений. В придачу волю подчинить. Безумие порождать так легче. Не к месту голова.
Один, другой раз сделал как хотел. Увидел результат. Порадовался. Пусть ты среди всех тебе знакомых будешь первым. Начните радоваться малому. Как жаль, что это не мои слова. По улице идите, улыбаясь. Это воодушевляет тех, кто сделал шаг. Пусть самый малый. Даже в сторону, но верный. Осмысленный. Словно от воздуха чистейшего кружится голова. Вздох, еще один. Пульс проступает. Сердце бьется нервно. Живое всегда доброе. Иное умирает. Так жизнь устроена. Она историей своей доказана. Век долгий у нее. Конечно, скверно, что всем можно и не дожить до этого. Но быть счастливым каждый должен, обязан постараться. Улыбаться, радоваться нужно. Это наш вклад в копилку. Лепта, вложенная за жизнь, за счастье. Против зла.
Нужно уметь радоваться. Утреннему пробуждению. Солнцу. Новому дню. Его удачному завершению. Тому, кто рядом. Тому, что в жизни получается. Даже если не случается, то оставляет новые возможности, надежды. Это каждого касается. У всех есть обстоятельства. Сегодня от вчера ничем не отличается. Это может нравится или не нравится. Но ответственен прежде всего каждый за себя. Всегда можно найти причину маяться. Ссылаться на случившееся, происходящее. Грядущего бояться и ни делать ни хрена. Мы так устроены. Оправдать себя стараемся. Даже если основания нет - стараемся. По крайней мере для себя. В печаль, уныние впадаем. Не сложна задача быть следствием. Причиной не у всех на свете получается. С улыбкой на лице - история, уверен, вспомнит их лица, имена.
Когда всё кажется ужасным, быть довольным сложно. Это как оружие. Оно не может нравится. Призвано устрашать. Блестит на солнце начищенным металом эмаль зубов в улыбке приоткрытых губ отважного лица. Быть истинно довольным, радоваться, понимая временность всего происходящего, - начало. Это не вечно недовольный своей жизнью взгляд раба. Улыбка раздражает тех, в чьей жизни счастья мало. Вершителей судЕб. Обильных сеятелей зла. Они и сами бы хотели улыбаться, смеяться, радоваться. Но холод взгляда сковывает скулы. Заостряет нос. В них нет добра. Оно, как свежее, пропало. Как вкусное, закончилось. Давно исчезло. Как высшей формы интеллекта не осталось, а в них добра. Вернуло во тьму дремучую учений. В них думать и не приходится. Послушание, преданность важнее разума. На веру нужно принять. Нет места для сомнений. В придачу волю подчинить. Безумие порождать так легче. Не к месту голова.
Один, другой раз сделал как хотел. Увидел результат. Порадовался. Пусть ты среди всех тебе знакомых будешь первым. Начните радоваться малому. Как жаль, что это не мои слова. По улице идите, улыбаясь. Это воодушевляет тех, кто сделал шаг. Пусть самый малый. Даже в сторону, но верный. Осмысленный. Словно от воздуха чистейшего кружится голова. Вздох, еще один. Пульс проступает. Сердце бьется нервно. Живое всегда доброе. Иное умирает. Так жизнь устроена. Она историей своей доказана. Век долгий у нее. Конечно, скверно, что всем можно и не дожить до этого. Но быть счастливым каждый должен, обязан постараться. Улыбаться, радоваться нужно. Это наш вклад в копилку. Лепта, вложенная за жизнь, за счастье. Против зла.
Страна Забория
Не перестаю удивляться высоте и непрозрачности заборов, встречающихся на пути. В советское время бетонных, литых. Сегодня металлических прессованных. Многометровых. Скошенных наружу, проходящему на встречу, в его сторону. Звукоотражающих. Любых. Вдоль дорог автомобильных, тропинок пешеходных. Чтобы неповадно было на газон ногой вступить. Цепочек на столбах, сеток километры оцинкованных. По верху с колючей проволокой. Изгородей любых. Даже на четырех метрах кладбища, места для последнего пути нам уготовленного, тоже всё в оградах неприглядных. Скудных. Если сверху посмотреть, квадратно - гнездовых. Всё, куда не глянь, забором разлиновано. Как в тетрадях клетки. Каждый ощущает себя в них.
В темах разговора, обсуждениях мы тоже стены строим. Стали мы подкованы. Парой фраз от мира, как забором плотным, отгорожены. Дальше не пускаем никого. Улыбаемся. Уж лучше показаться глупым и необразованным. За сознания границей оставляя то, что может быть неправильно врагами истолковано. Мы же верные, безмолвные. Как немые родины сыны. Скажут нам, и мы на всё готовые. За стеной молчания повиновением скованы. Даже взгляд не выдает реальных ощущений. Зачем? Изолированно всё наглухо, внутрь упаковано. В сказках же не зря Иван - дурак. Мы все его сыны. Слабоумие показное - верная ограда. Всё проверено, опломбировано. Недоверия показатель, страха признак. Все этими недугами поражены. Вот и защищаемся. Кто как заборы ставит. Хоть какие. Лишь бы изолировать себя. Самих себя боимся мы.
За забором жизнь наша прекрасно кажется организованной. Взгляд, слово ограждает стенка. Ничего не раздражает. При желании достигаем абсолютной тишины. Пусть за ней хоть не растет трава. Нас не задевают жизни за забором трудности. Не с нами они произошли, не нас касаются. Мы, знай, свое растим - заборы от себя во все четыре стороны. По второму ряду. Лишь бы не коснулось нас. Если спросят, мы «за». За забором мы. Жаль, что совесть беспрепятственно их преодолевает. Для нее они что есть, что нет, как линии начерчены, словно мишени нарисованы. Чем темнее заштрихованы, тем важнее пробиваться. В паре с разумом они преград не замечают. Беспощадны, мстительны, страшны. Заставляют размышлять, надстройки оправдательные разрушают. Отрезвляют и к ответственности призывают. Кажется тебе, что разрушают всё, чем ты отгородился. На самом деле восстанавливают снова, изнутри. Ведь заборы лишь кажутся защитой. За ними спрятанное рушится, ломается, ветшает. Мы уже за занавесом жили. Не заметили, как потеряли почти век. Когда сняли - полстраны.
Не перестаю удивляться высоте и непрозрачности заборов, встречающихся на пути. В советское время бетонных, литых. Сегодня металлических прессованных. Многометровых. Скошенных наружу, проходящему на встречу, в его сторону. Звукоотражающих. Любых. Вдоль дорог автомобильных, тропинок пешеходных. Чтобы неповадно было на газон ногой вступить. Цепочек на столбах, сеток километры оцинкованных. По верху с колючей проволокой. Изгородей любых. Даже на четырех метрах кладбища, места для последнего пути нам уготовленного, тоже всё в оградах неприглядных. Скудных. Если сверху посмотреть, квадратно - гнездовых. Всё, куда не глянь, забором разлиновано. Как в тетрадях клетки. Каждый ощущает себя в них.
В темах разговора, обсуждениях мы тоже стены строим. Стали мы подкованы. Парой фраз от мира, как забором плотным, отгорожены. Дальше не пускаем никого. Улыбаемся. Уж лучше показаться глупым и необразованным. За сознания границей оставляя то, что может быть неправильно врагами истолковано. Мы же верные, безмолвные. Как немые родины сыны. Скажут нам, и мы на всё готовые. За стеной молчания повиновением скованы. Даже взгляд не выдает реальных ощущений. Зачем? Изолированно всё наглухо, внутрь упаковано. В сказках же не зря Иван - дурак. Мы все его сыны. Слабоумие показное - верная ограда. Всё проверено, опломбировано. Недоверия показатель, страха признак. Все этими недугами поражены. Вот и защищаемся. Кто как заборы ставит. Хоть какие. Лишь бы изолировать себя. Самих себя боимся мы.
За забором жизнь наша прекрасно кажется организованной. Взгляд, слово ограждает стенка. Ничего не раздражает. При желании достигаем абсолютной тишины. Пусть за ней хоть не растет трава. Нас не задевают жизни за забором трудности. Не с нами они произошли, не нас касаются. Мы, знай, свое растим - заборы от себя во все четыре стороны. По второму ряду. Лишь бы не коснулось нас. Если спросят, мы «за». За забором мы. Жаль, что совесть беспрепятственно их преодолевает. Для нее они что есть, что нет, как линии начерчены, словно мишени нарисованы. Чем темнее заштрихованы, тем важнее пробиваться. В паре с разумом они преград не замечают. Беспощадны, мстительны, страшны. Заставляют размышлять, надстройки оправдательные разрушают. Отрезвляют и к ответственности призывают. Кажется тебе, что разрушают всё, чем ты отгородился. На самом деле восстанавливают снова, изнутри. Ведь заборы лишь кажутся защитой. За ними спрятанное рушится, ломается, ветшает. Мы уже за занавесом жили. Не заметили, как потеряли почти век. Когда сняли - полстраны.
#картинкипосубботам Елена Балановская
Победа не всегда означает быть первым, победа — это когда ты стал лучше чем был. (с)
Победа не всегда означает быть первым, победа — это когда ты стал лучше чем был. (с)
Конструктив
В строительстве конструктив - основа. То, на чем всё держится. Задает основные объемы, высоты. На него всё крепится. Без него невозможно. С него начинают производить работы. К нему вернуться сложно. Спустя время его часто не заметно. Бетонный, деревянный, металический - какой угодно. Главное - надежный. Чтобы на него можно было опереться. Прямой или закругленный, простой, сложный. От начала до конца реализованный. Выполненный безупречно. Если в нем проблемы, всё остальное под вопросом. При его ремонте вряд ли сохраниться, удержится. Он требует свободы доступа, размашистой работы. Часто льется, долго набирает прочность. Потом разрушениям не поддается. Он фундамент. Хотя и фундамент тоже он, наверное.
Когда наблюдаешь результат работы, конструктив вряд ли вспомнишь. Он внутри. Часто не заметен. Задекорирован, красотами увешанный. Если специально не оставлен видимым, скрыт. Но от того он не становится второстепенным. Он стартовая точка. Его первым исследуют. Самый изученный, обследованный. До миллиметров точность его оцененА. Проверенный. К нему сложно вернуться. Он должен быть до самого конца доделанный. Надежный. Выполненный часто с запасом. Прочный. Это важно понимать. С самого начала. Без него нельзя ни в чем быть до конца уверенным. Он нужный. Что не говори. Не замечать его нельзя. Это глупо, легкомысленно. Смешно. Хотя часто бывает. Без него обойтись стараются. Экономят. Действуют отчаянно, самонадеянно.
Вся жизнь как стройка. Часто отвлекаешься на мелочи. На то, что сразу в глаза бросается. Заставляет нервничать. Лишает взгляда трезвого. Конструктивного к тому, что происходит, отношения. Желания лишает. Всё раздражает. Если нет конструктива в действиях, всё остальное тщетно. Времени занимает много, но ситуацию не изменяет. Только конструктивно, глядя на основание, понимаешь, что происходит. Только так можно что-то изменить. Достичь, решить. Предлагая, делая. Как мало его в жизни нашей. Или, как на стройке, незаметно. Всё в декорациях. Копни, а там нет ничего. Всё имитация. Мгновенно всё меняется. Всё временно. Слова, слова. Дел мало. Конструктивного не много. Жаль, что строили не все. Отличный опыт к жизни отношения. С него начать. Не забывать. Только конструктивно. Всё остальное ерунда. Можно поменять. Жизнь строить основательно, надежно. Чтобы чувствовать себя уверенно.
В строительстве конструктив - основа. То, на чем всё держится. Задает основные объемы, высоты. На него всё крепится. Без него невозможно. С него начинают производить работы. К нему вернуться сложно. Спустя время его часто не заметно. Бетонный, деревянный, металический - какой угодно. Главное - надежный. Чтобы на него можно было опереться. Прямой или закругленный, простой, сложный. От начала до конца реализованный. Выполненный безупречно. Если в нем проблемы, всё остальное под вопросом. При его ремонте вряд ли сохраниться, удержится. Он требует свободы доступа, размашистой работы. Часто льется, долго набирает прочность. Потом разрушениям не поддается. Он фундамент. Хотя и фундамент тоже он, наверное.
Когда наблюдаешь результат работы, конструктив вряд ли вспомнишь. Он внутри. Часто не заметен. Задекорирован, красотами увешанный. Если специально не оставлен видимым, скрыт. Но от того он не становится второстепенным. Он стартовая точка. Его первым исследуют. Самый изученный, обследованный. До миллиметров точность его оцененА. Проверенный. К нему сложно вернуться. Он должен быть до самого конца доделанный. Надежный. Выполненный часто с запасом. Прочный. Это важно понимать. С самого начала. Без него нельзя ни в чем быть до конца уверенным. Он нужный. Что не говори. Не замечать его нельзя. Это глупо, легкомысленно. Смешно. Хотя часто бывает. Без него обойтись стараются. Экономят. Действуют отчаянно, самонадеянно.
Вся жизнь как стройка. Часто отвлекаешься на мелочи. На то, что сразу в глаза бросается. Заставляет нервничать. Лишает взгляда трезвого. Конструктивного к тому, что происходит, отношения. Желания лишает. Всё раздражает. Если нет конструктива в действиях, всё остальное тщетно. Времени занимает много, но ситуацию не изменяет. Только конструктивно, глядя на основание, понимаешь, что происходит. Только так можно что-то изменить. Достичь, решить. Предлагая, делая. Как мало его в жизни нашей. Или, как на стройке, незаметно. Всё в декорациях. Копни, а там нет ничего. Всё имитация. Мгновенно всё меняется. Всё временно. Слова, слова. Дел мало. Конструктивного не много. Жаль, что строили не все. Отличный опыт к жизни отношения. С него начать. Не забывать. Только конструктивно. Всё остальное ерунда. Можно поменять. Жизнь строить основательно, надежно. Чтобы чувствовать себя уверенно.
Привыкание
Лягушки кончились. Не начинаясь. Они не квакали особенно. Не мигрировали. Не оставляли свои изуродованные тела на дороге, раздавленные проезжающим транспортом. Кажется, что их нет. Хотя, купая собаку в близлежащем пруду, еще весной мы наблюдали скопление головастиков. Возможно, заморозки, снег в мае или еще что сократило их популяцию. Год на год не приходится. Что-то пошло не так, как урожай - в один год есть, в другой нет. Лягушки закончились, не начинаясь. Странно, но факт. Хорошо, что их нет. Движимых природой через проезжую часть на убой. Теперь еще переложили дорогу. На свежем асфальте даже следов нет. Жизнь продолжает свой бег. Возможно, показалось, что их не было и нет. Плюс обстоятельства. Ко всему привыкает человек. Он такой.
Был в жизни опыт. Как-то в Крыму, в походе. На стоянке. Нас было сорок человек. Дети, школьники. Мы с товарищем водили их с собой. Я - учитель. Андрей - многосторонний человек. В том числе повар. Тушенка надоела. Он приготовил курицы ведро. Обычной, отварной. Сейчас уже легко это себе представить, что курица была немного не такой. Лягушачьих лап наелись мы. Он наловил их тут же, неподалеку. Приготовил. Чтобы все не отказались, назвал курицей. Сказал, что отварил цыплят. Никто не мог себе это представить. Сегодня по прошествии десятилетий могут рассказать с улыбкой. Попросить лап лягушачьих в ресторане. А до случившегося воротили нос, встречая труп на дороге раздавленный. Даже не тобой.
Человек устроен так. Он сразу всё не может вообразить, себе представить. Сначала видеть не желает. Знает, но не хочет себя с этим отождествлять. Людей на группы разделяет. Насилие осуждал и осуждает. Был даже против. Осторожно говорил об этом. Мнение среди близких по духу продвигал. Не мог буквальное без внимания оставить. Время прошло. Взор притупился. Язык повторять устал. И, как лягушки, вдруг закончилось то, что то ли было, то ли нет. Конечно, кончились они, лягушки. Их никто не убивал. Не так заметно стало то, что было еще вчера необъяснимо. Сотнями лежали они вдоль дороги. Глазу стало это нормой. Мало ли бесхвостых земноводных дохнет каждый день по свету. Ты примирился с мыслью об этом. Решил, что и на вкус их мясо ничего. Как раньше я внимание не обращал? Жизнь часто данностью становится. Ты ей в придачу привыкаешь. Опасно это. Привычке замечать нужно больше уделять внимания. Видеть заставлять себя. Это выбор непростой.
Лягушки кончились. Не начинаясь. Они не квакали особенно. Не мигрировали. Не оставляли свои изуродованные тела на дороге, раздавленные проезжающим транспортом. Кажется, что их нет. Хотя, купая собаку в близлежащем пруду, еще весной мы наблюдали скопление головастиков. Возможно, заморозки, снег в мае или еще что сократило их популяцию. Год на год не приходится. Что-то пошло не так, как урожай - в один год есть, в другой нет. Лягушки закончились, не начинаясь. Странно, но факт. Хорошо, что их нет. Движимых природой через проезжую часть на убой. Теперь еще переложили дорогу. На свежем асфальте даже следов нет. Жизнь продолжает свой бег. Возможно, показалось, что их не было и нет. Плюс обстоятельства. Ко всему привыкает человек. Он такой.
Был в жизни опыт. Как-то в Крыму, в походе. На стоянке. Нас было сорок человек. Дети, школьники. Мы с товарищем водили их с собой. Я - учитель. Андрей - многосторонний человек. В том числе повар. Тушенка надоела. Он приготовил курицы ведро. Обычной, отварной. Сейчас уже легко это себе представить, что курица была немного не такой. Лягушачьих лап наелись мы. Он наловил их тут же, неподалеку. Приготовил. Чтобы все не отказались, назвал курицей. Сказал, что отварил цыплят. Никто не мог себе это представить. Сегодня по прошествии десятилетий могут рассказать с улыбкой. Попросить лап лягушачьих в ресторане. А до случившегося воротили нос, встречая труп на дороге раздавленный. Даже не тобой.
Человек устроен так. Он сразу всё не может вообразить, себе представить. Сначала видеть не желает. Знает, но не хочет себя с этим отождествлять. Людей на группы разделяет. Насилие осуждал и осуждает. Был даже против. Осторожно говорил об этом. Мнение среди близких по духу продвигал. Не мог буквальное без внимания оставить. Время прошло. Взор притупился. Язык повторять устал. И, как лягушки, вдруг закончилось то, что то ли было, то ли нет. Конечно, кончились они, лягушки. Их никто не убивал. Не так заметно стало то, что было еще вчера необъяснимо. Сотнями лежали они вдоль дороги. Глазу стало это нормой. Мало ли бесхвостых земноводных дохнет каждый день по свету. Ты примирился с мыслью об этом. Решил, что и на вкус их мясо ничего. Как раньше я внимание не обращал? Жизнь часто данностью становится. Ты ей в придачу привыкаешь. Опасно это. Привычке замечать нужно больше уделять внимания. Видеть заставлять себя. Это выбор непростой.
Большое желание
Как правило, оно недостижимо. Нет, всё может быть. Но в момент страсти, когда тебя всего ломает, результата не достичь. Ты всё время о нем думаешь. Тебя цель не отпускает, и как раз это, видимо, мешает. Кроме мыслей о достижении, обладании, времени ни на что больше не хватает. Даже на то, чтобы подумать - как? Что нужно сделать, чем пожертвовать, чтобы достичь. Как зубная боль, надоедает. Хотя на самом деле сильно не болит. Пытка есть такая: темечко человеку капля разбивает. Если регулярно капает, то может и убить.
Только страсть уходит, время наступает делать. Незаметно, сам того не понимаешь, как всё вдруг случается. Что-то голову твою собою заполняет, о своем желании ты как будто забываешь. Именно тогда жизнь дает возможность получить то, о чем, как кажется, теперь мечтал. На самом деле продолжаешь думать, но не так яростно. Мечтаешь, но спокойно. Нет болезни в этих чувствах. Они тебя собой спокойно наполняют. Как вкус клубники в детстве досыта, но тошноту не вызывают. Полностью тебя собою заполняют. Как теплом окутывают. Но в жар не бросают. Оздоравливают, а не заражают. Не довлеют, грусть-тоску не нагоняют. Радуют. Даже одухотворяют. То есть происходит то, чего ты хочешь, если есть желание большое. Безумие мешает. Жаль, что только по достижению желаемого мы это понимаем. Боремся, безумно добиваемся. От не случившегося мучаемся, страдаем. Жизню это всё обычно называем. Жаль.
С опытом приходит осознание. Но это не мешает страсти поддаваться. Надежда меня не покидает лишь в одном. Если жить наотмашь, взор свой на длительности жизни не концентрируя, как это часто с взрослыми бывает, можно жить долго. Тогда неминуемо момент настанет, когда цель насущная приоритетность потеряет. И тогда произойдет то, чего ты так желаешь. Надоев тебе, тот самый миг настанет. Страсть сегодняшняя в привычку превратиться. Обыденностью станет и случится. Значит, нужно жить, не концентрируясь на жизни. Разве так бывает? Я не знаю, до желаемого пару раз дожил, сам того себе не представляя. Думаю, так было с каждым, словно в сказке, неожиданно, как-будто кто-то знает, что ты хочешь. Значит, будет и еще. Надеюсь и не раз. Достаточно желать. Представим, будто я этого не писал, а вы не прочитали.
Как правило, оно недостижимо. Нет, всё может быть. Но в момент страсти, когда тебя всего ломает, результата не достичь. Ты всё время о нем думаешь. Тебя цель не отпускает, и как раз это, видимо, мешает. Кроме мыслей о достижении, обладании, времени ни на что больше не хватает. Даже на то, чтобы подумать - как? Что нужно сделать, чем пожертвовать, чтобы достичь. Как зубная боль, надоедает. Хотя на самом деле сильно не болит. Пытка есть такая: темечко человеку капля разбивает. Если регулярно капает, то может и убить.
Только страсть уходит, время наступает делать. Незаметно, сам того не понимаешь, как всё вдруг случается. Что-то голову твою собою заполняет, о своем желании ты как будто забываешь. Именно тогда жизнь дает возможность получить то, о чем, как кажется, теперь мечтал. На самом деле продолжаешь думать, но не так яростно. Мечтаешь, но спокойно. Нет болезни в этих чувствах. Они тебя собой спокойно наполняют. Как вкус клубники в детстве досыта, но тошноту не вызывают. Полностью тебя собою заполняют. Как теплом окутывают. Но в жар не бросают. Оздоравливают, а не заражают. Не довлеют, грусть-тоску не нагоняют. Радуют. Даже одухотворяют. То есть происходит то, чего ты хочешь, если есть желание большое. Безумие мешает. Жаль, что только по достижению желаемого мы это понимаем. Боремся, безумно добиваемся. От не случившегося мучаемся, страдаем. Жизню это всё обычно называем. Жаль.
С опытом приходит осознание. Но это не мешает страсти поддаваться. Надежда меня не покидает лишь в одном. Если жить наотмашь, взор свой на длительности жизни не концентрируя, как это часто с взрослыми бывает, можно жить долго. Тогда неминуемо момент настанет, когда цель насущная приоритетность потеряет. И тогда произойдет то, чего ты так желаешь. Надоев тебе, тот самый миг настанет. Страсть сегодняшняя в привычку превратиться. Обыденностью станет и случится. Значит, нужно жить, не концентрируясь на жизни. Разве так бывает? Я не знаю, до желаемого пару раз дожил, сам того себе не представляя. Думаю, так было с каждым, словно в сказке, неожиданно, как-будто кто-то знает, что ты хочешь. Значит, будет и еще. Надеюсь и не раз. Достаточно желать. Представим, будто я этого не писал, а вы не прочитали.
Запас
Электрическая щетка для зубов напоминает морганием лампочки о необходимости замены насадки. Ее не обманешь. Сняв и поставив старую на место, не заставишь перестать. Залезаешь в шкаф над раковиной, меняешь. Понимаешь, что последнюю ставишь. Больше нет. Запас исчез, растаял. Начинаешь нервничать. Вспоминать, где взять новых штук несколько: три, пять. Хотя впереди пару месяцев. Раньше своим сигналом щетка не заставит только установленную поменять. Перед глазами пустое место. Отсутствие необходимого резерва. Запаса. Зачем? Не знаю. Это без определения понятно. Дома всего должно быть много, с избытком. Набито под завязку. Чтоб, если надо, можно никуда и не за чем не выходить. Свое функционирование в нем хотя бы год спокойно поддержать.
Крупы, макароны, кофе, алкоголь - всё с запасом. Мясо в морозилке, химия - устанешь перечислять. Полки гнутся от тяжести. Ты, не переставая, носишь в дом. Жизнь с запасом это наш код. А вдруг чего? Закончится. Что будешь делать? Как без запаса жить. Его нужно пополнять. Он тает абсолютно незаметно. И снова заставляет нас о нем заботится. Пустые полки, холодильник до верха набить. Не зная, куда деть, как в тетрис, с купленным играть. Закрыл с усилием, и стало хорошо. На душе тепло. Даже если не используешь всё это. Просроченное выкинешь. Отдашь. Забудешь. Перестанешь употреблять. Запас это не средство обеспечения жизни. Больше. Родной дизайн. Пусто не должно быть место. Его все время дОлжно плотно заполнять.
Похожий на рефлекс запас красноречивее сотни слов. Синоним недоверия он. Наследник дефицита. Передается даже тем, кто не застал всё это. Не пережил. Всё про запас. Ни на кого надежды нет. Лучше не будет - говорит его наличие. Веры нет. А даже если будет, он не помешает. Есть не просит. Лучше я еще возьму. Сегодня акция, дисконт или распродажа. Возьму и это. Хотя от жизни настоящей отнимаю про запас на то, чего возможно и не будет. Но я всё равно возьму. Нам доставляет радость вид. Как грустно за собой такое замечать. Даже нелепо. Он тянет. Как балласт. Еще, еще. Конца и края нет. Жизнь про запас мы оставляем. Нам кажется, еще успеем. Приобретаем то, что не сможем использовать. Теряем жизни время. Боясь что-то из запаса потерять.
Электрическая щетка для зубов напоминает морганием лампочки о необходимости замены насадки. Ее не обманешь. Сняв и поставив старую на место, не заставишь перестать. Залезаешь в шкаф над раковиной, меняешь. Понимаешь, что последнюю ставишь. Больше нет. Запас исчез, растаял. Начинаешь нервничать. Вспоминать, где взять новых штук несколько: три, пять. Хотя впереди пару месяцев. Раньше своим сигналом щетка не заставит только установленную поменять. Перед глазами пустое место. Отсутствие необходимого резерва. Запаса. Зачем? Не знаю. Это без определения понятно. Дома всего должно быть много, с избытком. Набито под завязку. Чтоб, если надо, можно никуда и не за чем не выходить. Свое функционирование в нем хотя бы год спокойно поддержать.
Крупы, макароны, кофе, алкоголь - всё с запасом. Мясо в морозилке, химия - устанешь перечислять. Полки гнутся от тяжести. Ты, не переставая, носишь в дом. Жизнь с запасом это наш код. А вдруг чего? Закончится. Что будешь делать? Как без запаса жить. Его нужно пополнять. Он тает абсолютно незаметно. И снова заставляет нас о нем заботится. Пустые полки, холодильник до верха набить. Не зная, куда деть, как в тетрис, с купленным играть. Закрыл с усилием, и стало хорошо. На душе тепло. Даже если не используешь всё это. Просроченное выкинешь. Отдашь. Забудешь. Перестанешь употреблять. Запас это не средство обеспечения жизни. Больше. Родной дизайн. Пусто не должно быть место. Его все время дОлжно плотно заполнять.
Похожий на рефлекс запас красноречивее сотни слов. Синоним недоверия он. Наследник дефицита. Передается даже тем, кто не застал всё это. Не пережил. Всё про запас. Ни на кого надежды нет. Лучше не будет - говорит его наличие. Веры нет. А даже если будет, он не помешает. Есть не просит. Лучше я еще возьму. Сегодня акция, дисконт или распродажа. Возьму и это. Хотя от жизни настоящей отнимаю про запас на то, чего возможно и не будет. Но я всё равно возьму. Нам доставляет радость вид. Как грустно за собой такое замечать. Даже нелепо. Он тянет. Как балласт. Еще, еще. Конца и края нет. Жизнь про запас мы оставляем. Нам кажется, еще успеем. Приобретаем то, что не сможем использовать. Теряем жизни время. Боясь что-то из запаса потерять.
#картинкипосубботам Елена Балановская
Всякая традиция живет благодаря интерпретации. (с)
Всякая традиция живет благодаря интерпретации. (с)
Столб
Уверен, вы его себе представляете. Именно таким: безобразным, бетонным, электрическим. Неряшливо бросающим провода в разные стороны. Он и такие, как он, вонзенные в землю, заполонили собой всё. Электрификация застолбила собой пространство и, создавая комфорт дома, обезобразила действительность. Опутала проводами. Наполнила стрекотом потоков электричества, разбегающимся по ним во всех направлениях. Они - столбы, везде. Вольно расставленные вдоль дорог. Покосившиеся от времени или натяжения. Подпертые и растянутые следы индустриализации, вонзенные в землю просто так, без спросу и подготовки. Грубые, серые. С проржавевшими металическими прутьями внутри. Обтянутые нержавеющими стяжками, блестящими на солнце. Столбы, провода, столбы.
Один такой я видел каждый день с самого утра. Он стоял напротив окна ванной комнаты. Умываясь, только продирая глаза, я сразу видел его. Он тянулся ко мне проводами. Прямо в мою сторону. Нужно отдать ему должное, он делился со мной электричеством, интернетом. В конечном счете светом и теплом. Но делая это, как будто каждый раз подчеркивал всем своим видом, что это сделал он. Что блага в обмен на вид в окне на него, на то, что на него смотрят. Такой столбовой эксгибиционизм торчать в окне. Закрывая собой весь белый свет. Портя вид за окном. Нанося своим видом незаметно страшный урон. Привыкая к тому, что уродство есть везде. Оно неизбежно, и не нужно стараться сделать что-то хорошо. Всё равно появится. Как столб в моем окне. Легче не замечать. Пусть стоит, черт с ним.
Сегодня проснулся, нет его. Пространство расправилось. Кто-то скажет: «Света не стало больше в твоем окне», - и будет прав. Но без него я вижу его. Свет, а не столб в моем окне. Перспектива это то, насколько видно далеко. Ощущение. Метрами не измеряется. Ее нельзя дать. Она берется. Взглядом, чувством, фантазией. Всем, что есть в тебе. Не натыкаясь на столбы, в будущее несется. Столб я убрал. Но сколько их в жизни? Сколько в нашей голове. Условностей, преград. То, что не зависит от тебя, и с чем жить приходится. Что привычкой называется, зовется. Бесхозность, грязь, лень, лицемерие. Дороги, дураки… Можно долго продолжать. Мы расплодили их везде. Может, и столб был не так плох. Мы убеждаем себя каждый раз в чужой неправде. Лишь бы не делать ничего. Так жили, живем сейчас. Безликим строем одинаковых столбов портим жизнь. Приучаем к виду безобразному. К ограничениям. К тому, что ты для него, них. Столбы важнее вида. Хоть в моем окне его не стало. Надеюсь навсегда. Хотя было непросто.
Уверен, вы его себе представляете. Именно таким: безобразным, бетонным, электрическим. Неряшливо бросающим провода в разные стороны. Он и такие, как он, вонзенные в землю, заполонили собой всё. Электрификация застолбила собой пространство и, создавая комфорт дома, обезобразила действительность. Опутала проводами. Наполнила стрекотом потоков электричества, разбегающимся по ним во всех направлениях. Они - столбы, везде. Вольно расставленные вдоль дорог. Покосившиеся от времени или натяжения. Подпертые и растянутые следы индустриализации, вонзенные в землю просто так, без спросу и подготовки. Грубые, серые. С проржавевшими металическими прутьями внутри. Обтянутые нержавеющими стяжками, блестящими на солнце. Столбы, провода, столбы.
Один такой я видел каждый день с самого утра. Он стоял напротив окна ванной комнаты. Умываясь, только продирая глаза, я сразу видел его. Он тянулся ко мне проводами. Прямо в мою сторону. Нужно отдать ему должное, он делился со мной электричеством, интернетом. В конечном счете светом и теплом. Но делая это, как будто каждый раз подчеркивал всем своим видом, что это сделал он. Что блага в обмен на вид в окне на него, на то, что на него смотрят. Такой столбовой эксгибиционизм торчать в окне. Закрывая собой весь белый свет. Портя вид за окном. Нанося своим видом незаметно страшный урон. Привыкая к тому, что уродство есть везде. Оно неизбежно, и не нужно стараться сделать что-то хорошо. Всё равно появится. Как столб в моем окне. Легче не замечать. Пусть стоит, черт с ним.
Сегодня проснулся, нет его. Пространство расправилось. Кто-то скажет: «Света не стало больше в твоем окне», - и будет прав. Но без него я вижу его. Свет, а не столб в моем окне. Перспектива это то, насколько видно далеко. Ощущение. Метрами не измеряется. Ее нельзя дать. Она берется. Взглядом, чувством, фантазией. Всем, что есть в тебе. Не натыкаясь на столбы, в будущее несется. Столб я убрал. Но сколько их в жизни? Сколько в нашей голове. Условностей, преград. То, что не зависит от тебя, и с чем жить приходится. Что привычкой называется, зовется. Бесхозность, грязь, лень, лицемерие. Дороги, дураки… Можно долго продолжать. Мы расплодили их везде. Может, и столб был не так плох. Мы убеждаем себя каждый раз в чужой неправде. Лишь бы не делать ничего. Так жили, живем сейчас. Безликим строем одинаковых столбов портим жизнь. Приучаем к виду безобразному. К ограничениям. К тому, что ты для него, них. Столбы важнее вида. Хоть в моем окне его не стало. Надеюсь навсегда. Хотя было непросто.
Звезды не нужны
Телеканал Матч ТВ ввиду отсутствия возможности демонстрировать актуальные встречи решил понастальгировать, поставив в сетку вещания прошлые игры сборной России по футболу. Я неспециально попал на пару матчей с Голландией. Сначала СССР драматично потерпел поражение в финале Евро восемьдесят восьмого. На днях посмотрел снова победоносную игру уже россиян против Нидерландов в две тысячи восьмом, в четвертьфинале европейского первенства. Не будем обращать внимание на интернациональный состав советской сборной. Тренер Лобановский и состав на половину из киевского Динамо сегодня не представляются реальными. Хотя я не фанат их стиля игры, но нельзя не заметить очевидного: мы на равных играли в финале чемпионата Европы. Картина игры, скорость, движение. Проиграв, главный тренер лишился работы: не оправдал ожиданий, не выиграл финал. Сложно представить себе, что сегодня это возможно. Но и четвертьфинал две тысячи восьмого красноречив. Мы явно сильнее, лучше. Хидинг собрал звезд. Пусть многие еще в полной мере не показали себя. Кто-то никогда не укратит свои возможности и характер. Но спящий великан Павлюченко, Жирков, Аршавин уже тогда играли по-настоящему.
Возможно, так совпало. Родились в одно время, нашли себя в футболе, встретились. Как часто у нас бывает - повезло: попали в руки профессионального тренера. И дальше можно бесконечно перечислять. Но дело, мне кажется, не в этом. Времена, не время, расставляют жизни приоритеты. В футболе это просто виднее четче, заметнее. Не в игре потребность. В правильном в таблице команд расположении. Мы больше обсуждаем спонсоров, владельцев, родственников тренеров. В таких условиях игры не может быть. На нее нет спроса, потребности, акцента. Нет поиска новых игроков. Зачем? Расставим тех, что есть. Купим этого и этого. Суммой определим успех. В игру играем мы до верного. Интрига? Как же без нее. Но выиграют всё равно одни.
Звезды не нужны. Спонтанность, произвольность, талант - зачем. Всё распределяется. Места в составе, тренерской скамье, команде. Главное качество - терпение. Ждать, демонстрируя предсказуемость, - лучшее решение. Зажжем тех, кто есть. Пусть не так ярко, но мы подсветим. Интригу создадим не действием, а последействием. Такой постфактум общий жизни. Даже если факта как такового не было - придумаем. Приукрасим, сочиним. Самая устойчивая форма - пирамида. В ней важно равновесие. Чем выше - мест меньше. Лучше без конкуренции. Мы их распределим. Поэтому футбол такой. Смотреть его невесело. Они не рвутся никуда. Их здесь неплохо кормят. Занимают место. Свое, чужое - разве важно это. Уныло выглядит скопление терпил.
Телеканал Матч ТВ ввиду отсутствия возможности демонстрировать актуальные встречи решил понастальгировать, поставив в сетку вещания прошлые игры сборной России по футболу. Я неспециально попал на пару матчей с Голландией. Сначала СССР драматично потерпел поражение в финале Евро восемьдесят восьмого. На днях посмотрел снова победоносную игру уже россиян против Нидерландов в две тысячи восьмом, в четвертьфинале европейского первенства. Не будем обращать внимание на интернациональный состав советской сборной. Тренер Лобановский и состав на половину из киевского Динамо сегодня не представляются реальными. Хотя я не фанат их стиля игры, но нельзя не заметить очевидного: мы на равных играли в финале чемпионата Европы. Картина игры, скорость, движение. Проиграв, главный тренер лишился работы: не оправдал ожиданий, не выиграл финал. Сложно представить себе, что сегодня это возможно. Но и четвертьфинал две тысячи восьмого красноречив. Мы явно сильнее, лучше. Хидинг собрал звезд. Пусть многие еще в полной мере не показали себя. Кто-то никогда не укратит свои возможности и характер. Но спящий великан Павлюченко, Жирков, Аршавин уже тогда играли по-настоящему.
Возможно, так совпало. Родились в одно время, нашли себя в футболе, встретились. Как часто у нас бывает - повезло: попали в руки профессионального тренера. И дальше можно бесконечно перечислять. Но дело, мне кажется, не в этом. Времена, не время, расставляют жизни приоритеты. В футболе это просто виднее четче, заметнее. Не в игре потребность. В правильном в таблице команд расположении. Мы больше обсуждаем спонсоров, владельцев, родственников тренеров. В таких условиях игры не может быть. На нее нет спроса, потребности, акцента. Нет поиска новых игроков. Зачем? Расставим тех, что есть. Купим этого и этого. Суммой определим успех. В игру играем мы до верного. Интрига? Как же без нее. Но выиграют всё равно одни.
Звезды не нужны. Спонтанность, произвольность, талант - зачем. Всё распределяется. Места в составе, тренерской скамье, команде. Главное качество - терпение. Ждать, демонстрируя предсказуемость, - лучшее решение. Зажжем тех, кто есть. Пусть не так ярко, но мы подсветим. Интригу создадим не действием, а последействием. Такой постфактум общий жизни. Даже если факта как такового не было - придумаем. Приукрасим, сочиним. Самая устойчивая форма - пирамида. В ней важно равновесие. Чем выше - мест меньше. Лучше без конкуренции. Мы их распределим. Поэтому футбол такой. Смотреть его невесело. Они не рвутся никуда. Их здесь неплохо кормят. Занимают место. Свое, чужое - разве важно это. Уныло выглядит скопление терпил.
Под портретами
Я родился в Советском Союзе. Как и все, ходил в детский сад. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году пошел в школу. Секретарем ЦК был уже Горбачев, и потому его портретов в кабинетах, классах, цитат в книгах и на обложке букварей я не помню. Ленина - да. Вождь настолько был уже привычным, что с детства до старости сопровождал каждого своим нездоровым взглядом фанатика. Брутальным видом, которого у него никогда не было. Скул заострением дорисованным. Он уже был скорее мемом, нежели героем. Самым известным. Персонажем. Сегодня бы сказали - арт-объектом. То ли фильма, то ли мультика про революцию. Как Аврора, практически не участвовал, но как обычно занял самое почетное место. Значился оружием, но всего лишь раз стрелял.
В кабинете моего деда его нельзя было найти. Я точно помню. Там можно было многое увидеть, взглядом встретить. Например, портрет Михаила Сергеевича. Он занимал там свое место. За дверью. Когда он один сидел в кабинете, то видел его справа от себя. Думаю, его он уважал. Случайный входящий его бы никогда и не заметил. Видел только тот, с кем дед оставался в кабинете. Закрывая дверь, общаясь искренне. Это тогда было редко. Я этого тогда не понимал. Многое говорилось только на кухне. Только за закрытой дверью. Вокруг вождей портреты, гостей международных, как своих друзей, страна встречала сообща. Все вместе. У каждого по разнарядке свое место по маршруту следования. Всё упрощено донельзя. Главное, вовремя кричать «ура»!
Был бы дед жив, кто бы занимал место за дверью в рамке, я не знаю. Никому это неведомо. Но, так как снова появились портреты обязательные, думаю, тот угол вряд ли был бы пуст. Кто-то его бы занимал. Опять дверь бы закрывалась. «Профессор занят» - гласила надпись на крючке рядом с кабинетом. Надеюсь, он бы меня в него впускал. Жизнь, обязательная под портретами, рождает много недоверия. Я был маленьким тогда, не понимал.
Я родился в Советском Союзе. Как и все, ходил в детский сад. В тысяча девятьсот восемьдесят шестом году пошел в школу. Секретарем ЦК был уже Горбачев, и потому его портретов в кабинетах, классах, цитат в книгах и на обложке букварей я не помню. Ленина - да. Вождь настолько был уже привычным, что с детства до старости сопровождал каждого своим нездоровым взглядом фанатика. Брутальным видом, которого у него никогда не было. Скул заострением дорисованным. Он уже был скорее мемом, нежели героем. Самым известным. Персонажем. Сегодня бы сказали - арт-объектом. То ли фильма, то ли мультика про революцию. Как Аврора, практически не участвовал, но как обычно занял самое почетное место. Значился оружием, но всего лишь раз стрелял.
В кабинете моего деда его нельзя было найти. Я точно помню. Там можно было многое увидеть, взглядом встретить. Например, портрет Михаила Сергеевича. Он занимал там свое место. За дверью. Когда он один сидел в кабинете, то видел его справа от себя. Думаю, его он уважал. Случайный входящий его бы никогда и не заметил. Видел только тот, с кем дед оставался в кабинете. Закрывая дверь, общаясь искренне. Это тогда было редко. Я этого тогда не понимал. Многое говорилось только на кухне. Только за закрытой дверью. Вокруг вождей портреты, гостей международных, как своих друзей, страна встречала сообща. Все вместе. У каждого по разнарядке свое место по маршруту следования. Всё упрощено донельзя. Главное, вовремя кричать «ура»!
Был бы дед жив, кто бы занимал место за дверью в рамке, я не знаю. Никому это неведомо. Но, так как снова появились портреты обязательные, думаю, тот угол вряд ли был бы пуст. Кто-то его бы занимал. Опять дверь бы закрывалась. «Профессор занят» - гласила надпись на крючке рядом с кабинетом. Надеюсь, он бы меня в него впускал. Жизнь, обязательная под портретами, рождает много недоверия. Я был маленьким тогда, не понимал.