Подделка
Тогда я только начал постоянно работать. Нет, не зарабатывать деньги. Это произошло гораздо раньше. А заниматься тем, чем должен был на регулярной основе, каждый день приходя на работу и посвящая этому всего себя. До этого было либо не регулярно, либо не про то, что должно. Тогда мне казалось, что теперь так будет всегда. Жил уже несколько лет самостоятельно. Имел автомобиль. Так тоже было можно. Мне было двадцать два. Всё, что случалось со мной, было правдой, настоящим. Фальши не было. Это невозможно скопировать, играть. Кровь, адреналин - всё вспыхивало моментально. Действия не терпели осторожности. Наотмашь. Без купюр. Очень сложно подобрать слова. Жил, как голый, очень тонкокожий. Всё ощущал, чувствовал. Да так, что от переживаний по несколько раз за день кружилась голова.
Мир, созданный из ощущений, подкупал легким потреблением всего, что только можно. Сегодня цвет и образ, завтра вкус любой от привычного до невозможного. И роскошь, хоть и не досягаема, но всё равно видима. По миллиметру стала подступать. Ты думаешь о чем-то. Представляешь, как это возможно. Тогда я начал о часах мечтать. Смешно сегодня думать, но тогда так было. Не то, чтобы я с ума сходил, нет. Но так, как стало ближе всё и для многих можно, я стал на эти атрибуты роскоши внимание обращать. Выбрал то, что нравится. Но даже думал о них осторожно. Их стоимость тогда была равна моей зарплате лет за десять: но не есть, не пить. И лучше не дышать.
Еду домой. У МИДа, как сейчас, на повороте на садовое кольцо пробка вечная. И вдруг мне в окно тыкают часы те самые. Как на картинке. От оригинала отличить не представляется возможным. Возьми, всего-то семь тысяч рублей. Я оторопел. Мне было нечего сказать. Закрыл окно. Всё рухнуло во мне. Как же можно было так просто и непринужденно мечту взять и на оживленном жизни перекрестке, походя, наземь бросить и бесчеловечно растоптать.
Потом у меня были часы. Я их носил, теперь я это дело бросил. Продал и подарил, отдал. Но место для мечты исчезло. Кожа стала нарастать. Я словно стал разборчивым или осторожным. О том, что кажется мне невозможным, с опаской думаю, очень сдержанно. Как будто бы не я сам, или не даю себе возможность. Копий, иллюзий опасаюсь. Не даю себе мечтать. Так мало места в нашей жизни, где еще осталось можно подумать, что возможно то, что невозможно. И тебе снова не дадут дешевую подделку вместо вожделенного момента прожить, ощутить, осмыслить. С трепетом прочувствовать. Мир с воздухом вдохнуть. Не обращать внимания на часы. Как хочется мечтать.
Тогда я только начал постоянно работать. Нет, не зарабатывать деньги. Это произошло гораздо раньше. А заниматься тем, чем должен был на регулярной основе, каждый день приходя на работу и посвящая этому всего себя. До этого было либо не регулярно, либо не про то, что должно. Тогда мне казалось, что теперь так будет всегда. Жил уже несколько лет самостоятельно. Имел автомобиль. Так тоже было можно. Мне было двадцать два. Всё, что случалось со мной, было правдой, настоящим. Фальши не было. Это невозможно скопировать, играть. Кровь, адреналин - всё вспыхивало моментально. Действия не терпели осторожности. Наотмашь. Без купюр. Очень сложно подобрать слова. Жил, как голый, очень тонкокожий. Всё ощущал, чувствовал. Да так, что от переживаний по несколько раз за день кружилась голова.
Мир, созданный из ощущений, подкупал легким потреблением всего, что только можно. Сегодня цвет и образ, завтра вкус любой от привычного до невозможного. И роскошь, хоть и не досягаема, но всё равно видима. По миллиметру стала подступать. Ты думаешь о чем-то. Представляешь, как это возможно. Тогда я начал о часах мечтать. Смешно сегодня думать, но тогда так было. Не то, чтобы я с ума сходил, нет. Но так, как стало ближе всё и для многих можно, я стал на эти атрибуты роскоши внимание обращать. Выбрал то, что нравится. Но даже думал о них осторожно. Их стоимость тогда была равна моей зарплате лет за десять: но не есть, не пить. И лучше не дышать.
Еду домой. У МИДа, как сейчас, на повороте на садовое кольцо пробка вечная. И вдруг мне в окно тыкают часы те самые. Как на картинке. От оригинала отличить не представляется возможным. Возьми, всего-то семь тысяч рублей. Я оторопел. Мне было нечего сказать. Закрыл окно. Всё рухнуло во мне. Как же можно было так просто и непринужденно мечту взять и на оживленном жизни перекрестке, походя, наземь бросить и бесчеловечно растоптать.
Потом у меня были часы. Я их носил, теперь я это дело бросил. Продал и подарил, отдал. Но место для мечты исчезло. Кожа стала нарастать. Я словно стал разборчивым или осторожным. О том, что кажется мне невозможным, с опаской думаю, очень сдержанно. Как будто бы не я сам, или не даю себе возможность. Копий, иллюзий опасаюсь. Не даю себе мечтать. Так мало места в нашей жизни, где еще осталось можно подумать, что возможно то, что невозможно. И тебе снова не дадут дешевую подделку вместо вожделенного момента прожить, ощутить, осмыслить. С трепетом прочувствовать. Мир с воздухом вдохнуть. Не обращать внимания на часы. Как хочется мечтать.
Текст
Я чту текст. В его лоне рождается авторство. Мысль, идея. Можно описать контекст. Но без него ничего нет. Он - как «дано» у задачи. Которая жизнь. Слова сказанные это только слова. Человек существует, чтобы оставлять след набором букв разных. Он передает смысл, эмоцию, настроение лучше всех, так как воссоздается в читающем только его образ. Прочитанного, не написанного. Он у всех разный. Близкий, понятный, индивидуальный. С твоей жизнью складный. Текст как твой генетический портрет. В детях он неповторимый, разный. Мой рубленный, плотный. Часто не многим понятный. Я слышу в нем мой голос, ритм, если повезет, мелодию. Она, как свет, ведет к эстетике. Поэзии. Самой точной, до слов жадной. Если льется, собирай, не перечитывай. Дай проступить, вырваться тому, что так часто нелегко описать множеством слов. Редко удается одной фразой.
Текст, попадая к адресату, должен резонировать. Наполнить собой. Если это тот самый текст, части его останутся с тобой в памяти. Отдельные фразы к месту или нет будут всплывать в твоей голове, крутиться на языке сами собой. Они, как вкус, наполняют. Создают объем. Дают почву воображению, чтобы в тебе родился текст. Твой. И всё случилось снова и опять. Это такой особый обмен энергиями. Главное, чтобы он попался вовремя. Только гений всегда такой. К месту, всегда с собой. Во все времена актуальный. Его каждый должен искать в себе. Отпуская, без рефлексии и рассуждения, текст. Поймав эмоцию, на ее волне пролиться на свет. Каждый выбирает свой способ. Главное, искать. Всегда можно найти в себе причины, чтобы не делать. Силы, чтобы сделать, не каждый.
Текст - мой любимый инструмент. Написанному можно верить. Сказанное - изменяемо. Поддается трактовке, зависит от манеры говорящего. Написанное всегда честнее. Искренне написанное - честнее вдвойне. Мы часто произносим слово «нет». Написать «нет» может совсем не каждый. Знаки букв, образ слов, музыка фраз, связанных в себе смыслом, волей, чувством, сильный инструмент. Проникающий глубоко, действующий безотказно. Просить, благодарить, предлагать, отказывать, прощать в тексте убедительнее всего. Любить в слове, значит, дарить возможность другим. Жизнь, ее свет, добро. Сказать важно, значит, не сказать ничего. Трудно безумно, но важно. Найти то, что еще есть в тебе, и зажечь. Это как огонь, который подарит свет, тепло. Даст надежду, веру. В ком-то откликнется, и он напишет свой. Поддержит огонь. Это сейчас, как никогда, важно. Пишите тексты, даже оставляя их в себе или себе. Текст - это много раз одинаково сказанное. В нем вы становитесь лучше, самими собой. В тексте невозможно соврать себе. С написанным мир станет добрее, лучше. Даже, если это никто не прочтет, и вы оставите его в столе. Он останется в вас. Сделает лучше. Это важно.
Я чту текст. В его лоне рождается авторство. Мысль, идея. Можно описать контекст. Но без него ничего нет. Он - как «дано» у задачи. Которая жизнь. Слова сказанные это только слова. Человек существует, чтобы оставлять след набором букв разных. Он передает смысл, эмоцию, настроение лучше всех, так как воссоздается в читающем только его образ. Прочитанного, не написанного. Он у всех разный. Близкий, понятный, индивидуальный. С твоей жизнью складный. Текст как твой генетический портрет. В детях он неповторимый, разный. Мой рубленный, плотный. Часто не многим понятный. Я слышу в нем мой голос, ритм, если повезет, мелодию. Она, как свет, ведет к эстетике. Поэзии. Самой точной, до слов жадной. Если льется, собирай, не перечитывай. Дай проступить, вырваться тому, что так часто нелегко описать множеством слов. Редко удается одной фразой.
Текст, попадая к адресату, должен резонировать. Наполнить собой. Если это тот самый текст, части его останутся с тобой в памяти. Отдельные фразы к месту или нет будут всплывать в твоей голове, крутиться на языке сами собой. Они, как вкус, наполняют. Создают объем. Дают почву воображению, чтобы в тебе родился текст. Твой. И всё случилось снова и опять. Это такой особый обмен энергиями. Главное, чтобы он попался вовремя. Только гений всегда такой. К месту, всегда с собой. Во все времена актуальный. Его каждый должен искать в себе. Отпуская, без рефлексии и рассуждения, текст. Поймав эмоцию, на ее волне пролиться на свет. Каждый выбирает свой способ. Главное, искать. Всегда можно найти в себе причины, чтобы не делать. Силы, чтобы сделать, не каждый.
Текст - мой любимый инструмент. Написанному можно верить. Сказанное - изменяемо. Поддается трактовке, зависит от манеры говорящего. Написанное всегда честнее. Искренне написанное - честнее вдвойне. Мы часто произносим слово «нет». Написать «нет» может совсем не каждый. Знаки букв, образ слов, музыка фраз, связанных в себе смыслом, волей, чувством, сильный инструмент. Проникающий глубоко, действующий безотказно. Просить, благодарить, предлагать, отказывать, прощать в тексте убедительнее всего. Любить в слове, значит, дарить возможность другим. Жизнь, ее свет, добро. Сказать важно, значит, не сказать ничего. Трудно безумно, но важно. Найти то, что еще есть в тебе, и зажечь. Это как огонь, который подарит свет, тепло. Даст надежду, веру. В ком-то откликнется, и он напишет свой. Поддержит огонь. Это сейчас, как никогда, важно. Пишите тексты, даже оставляя их в себе или себе. Текст - это много раз одинаково сказанное. В нем вы становитесь лучше, самими собой. В тексте невозможно соврать себе. С написанным мир станет добрее, лучше. Даже, если это никто не прочтет, и вы оставите его в столе. Он останется в вас. Сделает лучше. Это важно.
#картинкипосубботам Елена Балановская
Мгновенный успех обычно не достигается в одночасье. В успехе нет секретов. Это результат подготовки, тяжелой работы и извлечения уроков из неудач. (с)
Мгновенный успех обычно не достигается в одночасье. В успехе нет секретов. Это результат подготовки, тяжелой работы и извлечения уроков из неудач. (с)
Хотеть
Когда ты решаешь сделать что-то, важен не путь до и не эмоция после. Важно сделать тот самый шаг. Поверить в себя. Дело даже не в страхе, например, прыжка с высоты. Бояться все. Нужно иметь желание. Не делать так, как делают все. А хотеть самому. Быть этим наполненным. Достаточно, чтобы на пол шаге не бросить. В каждом действии есть тот самый момент, и не один, когда хочется сказать себе нет. И остановиться, развернуться, закончить. Глядя вокруг, ты видишь много таких, кто не идет до конца. Это дает тебе право сказать себе нет больше. Если раз от раза, не доходя до конца, прекращать, это становится привычкой. Со временем и не вспомнишь, как это - действительно хотеть. До конца, жадно. Быть мечтой переполненным и сделать то, на что многие могут и не посмотреть. Отказывать себе опасно. Можно забыть о том, кто ты на самом деле есть. Потом сложно вспомнить. Станет неважно. Само собой рассосется.
Вы скажете, почему? Зачем вообще хотеть? Жизнь приучает к обратному. Ничего не хотеть спокойнее. Размениваясь на малое, оставить всё, как есть. Истинные желания людей как будто расшатывают мир. А нам твердят, он должен быть устойчив. Итак хорошо, зачем. Уютно и тепло. Для всех безопасно. Но это обманчиво. Те, кто талдычат нам о том, что хорошо ничего не хотеть, хотят всё больше раз от раза. Сначала долго себя терпеть. Потом на всё сквозь пальцы смотреть. Беднеть, стареть, хереть. По сторонам даже не глазеть. Своего мнения не иметь. Не понимать всего этого. Желать идти назад, под ноги не смотреть. Детей отдать, себя не пожалеть за что-то общее и непонятное. Привычка не хотеть приводит к обесцениванию жизни. Тогда и умереть несложно.
Рано утром, когда все еще спать могли, ты выходишь на пробежку. Кто-то еще не угомонился со вчера, другие уже побежали. Я среди них. Глядя в след уходящим, нет злости не в их, не в моем взгляде. Удивляешься - как они смогли? А они удивляются тебе. В такую рань бежишь. Всем чего-то хочется. На дистанции непросто, ты бежишь, видя таких, как ты. Многие двигаются быстрее. Им дистанция легко дается. Но трудятся все, как один. Желаниями движимы бегущие. Разными. Только благодаря им можно сделать первый шаг, выйти чуть свет и в путь, на дистанцию. А еще добежать до установленной цели. Не свернуть с пути. Говорить себе нет и еще раз нет, сложно, но с опытом удается. Не проводить время там, где не хочется, делать то, что важно. Смотреть по сторонам и совершенствовать. Влиять. Не находить оправдание в том, что это невозможно. Менять себя ежедневно. Себя лучшего хотеть, чем ты есть. Сложно, но иначе невозможно. Жить это обязательно хотеть. Смириться с тем, что есть, значит, умереть. Зафиксировать смерть легче, чем найти в себе силы жить. Нужно, можно.
Когда ты решаешь сделать что-то, важен не путь до и не эмоция после. Важно сделать тот самый шаг. Поверить в себя. Дело даже не в страхе, например, прыжка с высоты. Бояться все. Нужно иметь желание. Не делать так, как делают все. А хотеть самому. Быть этим наполненным. Достаточно, чтобы на пол шаге не бросить. В каждом действии есть тот самый момент, и не один, когда хочется сказать себе нет. И остановиться, развернуться, закончить. Глядя вокруг, ты видишь много таких, кто не идет до конца. Это дает тебе право сказать себе нет больше. Если раз от раза, не доходя до конца, прекращать, это становится привычкой. Со временем и не вспомнишь, как это - действительно хотеть. До конца, жадно. Быть мечтой переполненным и сделать то, на что многие могут и не посмотреть. Отказывать себе опасно. Можно забыть о том, кто ты на самом деле есть. Потом сложно вспомнить. Станет неважно. Само собой рассосется.
Вы скажете, почему? Зачем вообще хотеть? Жизнь приучает к обратному. Ничего не хотеть спокойнее. Размениваясь на малое, оставить всё, как есть. Истинные желания людей как будто расшатывают мир. А нам твердят, он должен быть устойчив. Итак хорошо, зачем. Уютно и тепло. Для всех безопасно. Но это обманчиво. Те, кто талдычат нам о том, что хорошо ничего не хотеть, хотят всё больше раз от раза. Сначала долго себя терпеть. Потом на всё сквозь пальцы смотреть. Беднеть, стареть, хереть. По сторонам даже не глазеть. Своего мнения не иметь. Не понимать всего этого. Желать идти назад, под ноги не смотреть. Детей отдать, себя не пожалеть за что-то общее и непонятное. Привычка не хотеть приводит к обесцениванию жизни. Тогда и умереть несложно.
Рано утром, когда все еще спать могли, ты выходишь на пробежку. Кто-то еще не угомонился со вчера, другие уже побежали. Я среди них. Глядя в след уходящим, нет злости не в их, не в моем взгляде. Удивляешься - как они смогли? А они удивляются тебе. В такую рань бежишь. Всем чего-то хочется. На дистанции непросто, ты бежишь, видя таких, как ты. Многие двигаются быстрее. Им дистанция легко дается. Но трудятся все, как один. Желаниями движимы бегущие. Разными. Только благодаря им можно сделать первый шаг, выйти чуть свет и в путь, на дистанцию. А еще добежать до установленной цели. Не свернуть с пути. Говорить себе нет и еще раз нет, сложно, но с опытом удается. Не проводить время там, где не хочется, делать то, что важно. Смотреть по сторонам и совершенствовать. Влиять. Не находить оправдание в том, что это невозможно. Менять себя ежедневно. Себя лучшего хотеть, чем ты есть. Сложно, но иначе невозможно. Жить это обязательно хотеть. Смириться с тем, что есть, значит, умереть. Зафиксировать смерть легче, чем найти в себе силы жить. Нужно, можно.
Париж
Он никогда не спит. Как сердце, всё время бьется. Стучит, колотится, переживает. Иногда немного тоскует, болит. Бунтует, но в нем жизнь бурлит. Ему неймется. Через приоткрытое окно мансардного окна слышно его улицы. В них всё кипит. Слова, эмоции. Круглый день напролет, не замолкая, как местные голуби, гулит. Жадно впитывая эмоции. Всё вокруг говорит, говорит, говорит. Глядя в глаза друг другу. Не хватает слов. Помогают руки. С их помощью выразить то, что чувствует, удается. Ночью светится. Днем пестрит. В нем не заходит солнце.
Он отнюдь не стерилен. В нем всё через край. Нет невозможного. Контраст во всем. Местами благоухает, редко смердит. Но как-то ему это красиво удается. С утра пахнет мылом, круассаном горячим. Сейчас каштаном. Ими всё полно. Он ими украшен, горит. Белыми свечами на свежей зелени фоне. Кажется, что пахнет дымом из труб печей домовых. На самом деле каштаном приготовленным. Женщиной пахнет. Они здесь особенно хороши. Живы. Их ароматы ярки. Как и образы, немного революционны. С утра пахнет прохладой, водой бурной реки. В перемешку с игристым. К вечеру им все полны. Глаза выдают сидящих, прохожих. Они никуда не торопятся. Город пахнет жизнью. Вот из под ног запах метро. В палатке под мостом спит бомж - мужик. А на мосту играют свадьбу. В этом городе умеют и хотят быть собой. Нет дела ни до кого. Даже в очереди находящимся здесь клево.
Он влюбляет в себя как девушка. Вспыхивает, заставляет сходить с ума, невероятное делать, творить. Ему это удается. За ручку здесь принято ходить, обниматься. Целующихся видеть, им самим быть. Любить. Быть любимым. Не прятаться просто. В любом возрасте силы и желание находить. Не смиряться с обстоятельствами. Быть для себя самым важным, кажется, здесь легко, но сложно. Только после себя можно кого-то по-настоящему полюбить. Париж это демонстрирует. Ему это удается.
Он никогда не спит. Как сердце, всё время бьется. Стучит, колотится, переживает. Иногда немного тоскует, болит. Бунтует, но в нем жизнь бурлит. Ему неймется. Через приоткрытое окно мансардного окна слышно его улицы. В них всё кипит. Слова, эмоции. Круглый день напролет, не замолкая, как местные голуби, гулит. Жадно впитывая эмоции. Всё вокруг говорит, говорит, говорит. Глядя в глаза друг другу. Не хватает слов. Помогают руки. С их помощью выразить то, что чувствует, удается. Ночью светится. Днем пестрит. В нем не заходит солнце.
Он отнюдь не стерилен. В нем всё через край. Нет невозможного. Контраст во всем. Местами благоухает, редко смердит. Но как-то ему это красиво удается. С утра пахнет мылом, круассаном горячим. Сейчас каштаном. Ими всё полно. Он ими украшен, горит. Белыми свечами на свежей зелени фоне. Кажется, что пахнет дымом из труб печей домовых. На самом деле каштаном приготовленным. Женщиной пахнет. Они здесь особенно хороши. Живы. Их ароматы ярки. Как и образы, немного революционны. С утра пахнет прохладой, водой бурной реки. В перемешку с игристым. К вечеру им все полны. Глаза выдают сидящих, прохожих. Они никуда не торопятся. Город пахнет жизнью. Вот из под ног запах метро. В палатке под мостом спит бомж - мужик. А на мосту играют свадьбу. В этом городе умеют и хотят быть собой. Нет дела ни до кого. Даже в очереди находящимся здесь клево.
Он влюбляет в себя как девушка. Вспыхивает, заставляет сходить с ума, невероятное делать, творить. Ему это удается. За ручку здесь принято ходить, обниматься. Целующихся видеть, им самим быть. Любить. Быть любимым. Не прятаться просто. В любом возрасте силы и желание находить. Не смиряться с обстоятельствами. Быть для себя самым важным, кажется, здесь легко, но сложно. Только после себя можно кого-то по-настоящему полюбить. Париж это демонстрирует. Ему это удается.
Амстердам
Он пролетел мимо на огромной скорости, не оборачиваясь и не глядя по сторонам. Движимый механическим усилием, передаваемым на звезду заднего колеса велосипеда. Простого, старого. Немного разбитого. Украшенного уникальным, ярким звонком. С ящиком для перевозки грузов и детей. Или просто для приоритетного беспрепятственного движения. Ветреный и дождливый. Одетый невпопад: в пуховик на солнце и в шортах под дождем. Не так давно столичный, но безвластный. Расслабляющий себя и всех вокруг. Одинаковый настолько, что не знакомый с ним может потеряться, глядя на уникальное однообразие улиц, даже не вдыхая дым разрешенных трав и не пробуя кексов. Выставляющий всё напоказ: от собственной жизни через настежь открытые окна без штор до тонкостей индустрии самой древней профессии в организованном для нее пространстве. Главное, чтобы возможные налоговые поступления не прошли мимо государственной кассы.
В пику всем остальным, ни разу не имперский и не претендующий. Сконцентрированный на себе. Как и все Нидерланды, появившийся благодаря протесту: сначала ограждая природное течение реки дамбой, потом запрещая на пару столетий католицизм и выбирая протестантизм. Человеческий и человечный. Сориентированный на уникальность каждого. Но не громкими фразами и лозунгами, а повседневной практикой и решениями. Не имея возможности, да и желания, оградить все каналы безопасными ограждениями, требующий сертификат на умение плавать в одежде в холодной воде и возможность спастись у пятилеток, поступающих в школу. Громко кричащий, если кто-то по незнанию или не внимательности нарушает годами и традицией определенный приоритет велосипедиста на дороге, даже перед пешеходом и общественным транспортом.
Цветущий в промышленных масштабах и целях: от голландских живописцев, до цветов. Первые заполонили собой всё с века семнадцатого и до Ван Гога. Пусть простит меня его более титулованный, но не упомянутый предшественник Рембрандт. Вторые - в основном тюльпаны всех мастей и другие цветы, необходимые для того, чтобы жизнь обычных людей не отличалась от ярких полотен их сограждан. Конечно, мой взгляд гостя не может рассмотреть всех тонкостей бытия жителя города. Но в нем, как и во всех Нидерландах, хочется жить. Единственным значимым неудобством можно считать высоту писсуаров, рассчитанную на самый большой в мире средний рост жителя Нидерландов, превышающий мой более чем на десять сантиметров. И оттого заставляющий подниматься на цыпочки не только для того, чтобы попасть в цель, но и в целом ощутить себя человеком.
Он пролетел мимо на огромной скорости, не оборачиваясь и не глядя по сторонам. Движимый механическим усилием, передаваемым на звезду заднего колеса велосипеда. Простого, старого. Немного разбитого. Украшенного уникальным, ярким звонком. С ящиком для перевозки грузов и детей. Или просто для приоритетного беспрепятственного движения. Ветреный и дождливый. Одетый невпопад: в пуховик на солнце и в шортах под дождем. Не так давно столичный, но безвластный. Расслабляющий себя и всех вокруг. Одинаковый настолько, что не знакомый с ним может потеряться, глядя на уникальное однообразие улиц, даже не вдыхая дым разрешенных трав и не пробуя кексов. Выставляющий всё напоказ: от собственной жизни через настежь открытые окна без штор до тонкостей индустрии самой древней профессии в организованном для нее пространстве. Главное, чтобы возможные налоговые поступления не прошли мимо государственной кассы.
В пику всем остальным, ни разу не имперский и не претендующий. Сконцентрированный на себе. Как и все Нидерланды, появившийся благодаря протесту: сначала ограждая природное течение реки дамбой, потом запрещая на пару столетий католицизм и выбирая протестантизм. Человеческий и человечный. Сориентированный на уникальность каждого. Но не громкими фразами и лозунгами, а повседневной практикой и решениями. Не имея возможности, да и желания, оградить все каналы безопасными ограждениями, требующий сертификат на умение плавать в одежде в холодной воде и возможность спастись у пятилеток, поступающих в школу. Громко кричащий, если кто-то по незнанию или не внимательности нарушает годами и традицией определенный приоритет велосипедиста на дороге, даже перед пешеходом и общественным транспортом.
Цветущий в промышленных масштабах и целях: от голландских живописцев, до цветов. Первые заполонили собой всё с века семнадцатого и до Ван Гога. Пусть простит меня его более титулованный, но не упомянутый предшественник Рембрандт. Вторые - в основном тюльпаны всех мастей и другие цветы, необходимые для того, чтобы жизнь обычных людей не отличалась от ярких полотен их сограждан. Конечно, мой взгляд гостя не может рассмотреть всех тонкостей бытия жителя города. Но в нем, как и во всех Нидерландах, хочется жить. Единственным значимым неудобством можно считать высоту писсуаров, рассчитанную на самый большой в мире средний рост жителя Нидерландов, превышающий мой более чем на десять сантиметров. И оттого заставляющий подниматься на цыпочки не только для того, чтобы попасть в цель, но и в целом ощутить себя человеком.
#картинкипосубботам Елена Балановская
Поворот дороги — это не конец пути, если, конечно, вы успеете развернуться.
В каждой перемене, в каждом опавшем листе есть и боль, и красота. И именно так растут новые листья.
с)
Поворот дороги — это не конец пути, если, конечно, вы успеете развернуться.
В каждой перемене, в каждом опавшем листе есть и боль, и красота. И именно так растут новые листья.
с)
За забором
Зима, особенно ее последний месяц, создавала преграды для нормальной жизни не только людей. Наконец-то, под забором, ограждающим наш поселок, стаял снег. Он своей ледяной коркой создавал непреодолимое препятствие для белки, мигрирующей из перелеска за пределами поселка на наш участок. Там, в соснах и елках, она промышляла в поисках пищи. Мы часто наполняли ее кормушку едой. А она, привыкая к нашим взглядам, не сразу пряталась, позировала на ветках, доставляя смотрящим эстетическое удовольствие. Часто, пробегая с утра, я наблюдал ее в смятении, ищущую ход. Но корка льда не поддавалась не только ей. Человек без специальной техники был тоже бессилен. К счастью, всё это закончилось. Но наша завсегдатая еще не продемонстрировала нам себя в рыжем весеннем одеянии.
Проснувшись утром после восьми, удивляешься собственному умиротворению. Не спешишь никуда. Без четких задач выдумываешь себе план на день. Бег, плавание. Завтрак и обед. Еще хотел прочитать несколько страниц. Ничто не противится бокалу игристого прямо с утра. Отпуск. Время, когда должному ты выбираешь время для реализации. Без расписания. За много лет первый раз за пределами страны. Путь стал долог и тернист. Ко всему можно приноровиться. Но из комфортного прошлого взгляд на настоящее не перестает вопрошать - зачем. Не покидает ощущение некоторого уязвимого дискомфорта. Мы, как белка, пересекли привычную черту, но еще не освоились. Озираемся и проверяем наши воспоминания на состоятельность, устойчивость.
На самом деле за нами созданными ограничениями ничего не поменялось. Как и всегда тут живут, вглядываясь в себя. Обеспечивая и удовлетворяя, неся, как главную ценность. Вокруг хоть потоп. Меняя роскошь культуры на культ природы, меняется не так много. Но нельзя недооценивать многовековое скоординированное желание людей по сохранению исторического образа их городов и жизни в целом. Только история этих усилий может составить настоящую конкуренцию красоте буйства природы в ее уникальных проявлениях. Несмотря на то, что второе прекрасно, мне первое ближе. Я испытываю уважение к постоянству. Восхищение возможностью людей жить и создавать вечное. Быть уверенными в том, что никто не сможет посягнуть на сделанное ими никогда. Это позволяет не торопиться, ждать. Испытывать удовольствие от процесса. Верить. То, чего так часто не хватает нам, как белке за забором. Надеюсь, не навсегда.
Зима, особенно ее последний месяц, создавала преграды для нормальной жизни не только людей. Наконец-то, под забором, ограждающим наш поселок, стаял снег. Он своей ледяной коркой создавал непреодолимое препятствие для белки, мигрирующей из перелеска за пределами поселка на наш участок. Там, в соснах и елках, она промышляла в поисках пищи. Мы часто наполняли ее кормушку едой. А она, привыкая к нашим взглядам, не сразу пряталась, позировала на ветках, доставляя смотрящим эстетическое удовольствие. Часто, пробегая с утра, я наблюдал ее в смятении, ищущую ход. Но корка льда не поддавалась не только ей. Человек без специальной техники был тоже бессилен. К счастью, всё это закончилось. Но наша завсегдатая еще не продемонстрировала нам себя в рыжем весеннем одеянии.
Проснувшись утром после восьми, удивляешься собственному умиротворению. Не спешишь никуда. Без четких задач выдумываешь себе план на день. Бег, плавание. Завтрак и обед. Еще хотел прочитать несколько страниц. Ничто не противится бокалу игристого прямо с утра. Отпуск. Время, когда должному ты выбираешь время для реализации. Без расписания. За много лет первый раз за пределами страны. Путь стал долог и тернист. Ко всему можно приноровиться. Но из комфортного прошлого взгляд на настоящее не перестает вопрошать - зачем. Не покидает ощущение некоторого уязвимого дискомфорта. Мы, как белка, пересекли привычную черту, но еще не освоились. Озираемся и проверяем наши воспоминания на состоятельность, устойчивость.
На самом деле за нами созданными ограничениями ничего не поменялось. Как и всегда тут живут, вглядываясь в себя. Обеспечивая и удовлетворяя, неся, как главную ценность. Вокруг хоть потоп. Меняя роскошь культуры на культ природы, меняется не так много. Но нельзя недооценивать многовековое скоординированное желание людей по сохранению исторического образа их городов и жизни в целом. Только история этих усилий может составить настоящую конкуренцию красоте буйства природы в ее уникальных проявлениях. Несмотря на то, что второе прекрасно, мне первое ближе. Я испытываю уважение к постоянству. Восхищение возможностью людей жить и создавать вечное. Быть уверенными в том, что никто не сможет посягнуть на сделанное ими никогда. Это позволяет не торопиться, ждать. Испытывать удовольствие от процесса. Верить. То, чего так часто не хватает нам, как белке за забором. Надеюсь, не навсегда.
Отпуск
Отпуск это когда отпускает. Физически тебя действительно могут отпустить. Даже не сильно вспоминать. Но часто бывает, что одной неотложной проблемы достаточно, чтобы вернуть тебя в привычное рабочее состояние. Вопрос цепляется за другой, они тебя в водоворот событий погружают. Разговор за разговором. Один, второй. Сначала все немного стесняются, а потом никто и внимания не обращает. Сыпят задачами для общего блага. А ты, как заводной, про отпуск забываешь. Эта за нами и эта. Сейчас, через час, другой. Вечер наступает. День пролетает. По-другому не получается. Многие это знают. Он - один из немногих, отпускных. Его уже не вернуть. Ты себе целесообразностью всё объясняешь. Отпустить нельзя. Значит, отпуск еще не случился. Или его такого без связи, коммуникации и задач нет больше, не будет, не бывает. Нужно себя заставить. Отдыхать так же сложно, как делать что-то регулярно. Сложнее. К постоянному привыкаешь. А тут нужно резко взять и отдохнуть себя заставить.
За столом в отеле, на пляже и даже где-то в городе на экскурсии встречаешь людей разных, в основном отдыхающих. Озабоченных собой. Ты и сам таким себя представляешь. Дни планируешь, событиями их насыщаешь. Занимаешь время отдыхом. Замещаешь, а не отпускаешь. Сходство с теми, кого ты примечаешь, тебе не грозит. Их, кажется, ничего не напрягало и не напрягает. Их ничего не держит. Нечему отпускать, отпускать тоже нечего. Вся жизнь борьба за место, комфорт, на шведском столе за то, что всем надо, только сейчас принесут. Это код отпускника, отдыхающего. За две недели отпуска не научиться. Это целый жизни путь. Цель - ничего не делать. Платьишко надеть, с утра шампанское попивая, не думать ни о чем. Лечь под шезлонгом, вздремнуть. Так тоже может получиться. Но сны тоже накрывают. Тебя куда-то тянут, возвращают. Заставляют что-то сделать, набрать. В нескольких строках описать то, что с нами происходит. Отпуск. Время тает. В памяти лишь редкие следы оставляя. Как здорово иногда отдохнуть.
Стереть из памяти события разные средства помогают. На столике передо мной уже вода чаще остального бывает. Сон длится дольше. Тревоги меньше, стрессу не поддаешься сразу. Понимаешь, в жизни всё бывает. Жаль отпуск к финишу подходит. Но праздники его своими днями добавляют… вдоль берега идет рыбак. Час третий, может, больше он из моря рыбу добывает. Мелкую. Зачем? Я думаю, он и сам не знает. Его этот процесс интересует. Сознание отпускает. Забросил, потянул, достал. Всё просто. Без особых смыслов, целей. Глядя вдаль. Как на пробежке. Всё, что держит нас, теряет значимость. Финиш тоже из виду ускользает. Состояние полета наступает, лишь когда летишь. Кто прыгал с парашютом это знает. Отпуск к финишу, а ощущение приходит только. Здорово, что хоть и не надолго, так было. Лучше написать - бывает.
Отпуск это когда отпускает. Физически тебя действительно могут отпустить. Даже не сильно вспоминать. Но часто бывает, что одной неотложной проблемы достаточно, чтобы вернуть тебя в привычное рабочее состояние. Вопрос цепляется за другой, они тебя в водоворот событий погружают. Разговор за разговором. Один, второй. Сначала все немного стесняются, а потом никто и внимания не обращает. Сыпят задачами для общего блага. А ты, как заводной, про отпуск забываешь. Эта за нами и эта. Сейчас, через час, другой. Вечер наступает. День пролетает. По-другому не получается. Многие это знают. Он - один из немногих, отпускных. Его уже не вернуть. Ты себе целесообразностью всё объясняешь. Отпустить нельзя. Значит, отпуск еще не случился. Или его такого без связи, коммуникации и задач нет больше, не будет, не бывает. Нужно себя заставить. Отдыхать так же сложно, как делать что-то регулярно. Сложнее. К постоянному привыкаешь. А тут нужно резко взять и отдохнуть себя заставить.
За столом в отеле, на пляже и даже где-то в городе на экскурсии встречаешь людей разных, в основном отдыхающих. Озабоченных собой. Ты и сам таким себя представляешь. Дни планируешь, событиями их насыщаешь. Занимаешь время отдыхом. Замещаешь, а не отпускаешь. Сходство с теми, кого ты примечаешь, тебе не грозит. Их, кажется, ничего не напрягало и не напрягает. Их ничего не держит. Нечему отпускать, отпускать тоже нечего. Вся жизнь борьба за место, комфорт, на шведском столе за то, что всем надо, только сейчас принесут. Это код отпускника, отдыхающего. За две недели отпуска не научиться. Это целый жизни путь. Цель - ничего не делать. Платьишко надеть, с утра шампанское попивая, не думать ни о чем. Лечь под шезлонгом, вздремнуть. Так тоже может получиться. Но сны тоже накрывают. Тебя куда-то тянут, возвращают. Заставляют что-то сделать, набрать. В нескольких строках описать то, что с нами происходит. Отпуск. Время тает. В памяти лишь редкие следы оставляя. Как здорово иногда отдохнуть.
Стереть из памяти события разные средства помогают. На столике передо мной уже вода чаще остального бывает. Сон длится дольше. Тревоги меньше, стрессу не поддаешься сразу. Понимаешь, в жизни всё бывает. Жаль отпуск к финишу подходит. Но праздники его своими днями добавляют… вдоль берега идет рыбак. Час третий, может, больше он из моря рыбу добывает. Мелкую. Зачем? Я думаю, он и сам не знает. Его этот процесс интересует. Сознание отпускает. Забросил, потянул, достал. Всё просто. Без особых смыслов, целей. Глядя вдаль. Как на пробежке. Всё, что держит нас, теряет значимость. Финиш тоже из виду ускользает. Состояние полета наступает, лишь когда летишь. Кто прыгал с парашютом это знает. Отпуск к финишу, а ощущение приходит только. Здорово, что хоть и не надолго, так было. Лучше написать - бывает.
Загар
В моем детстве мы часто семьей ездили в Крым. Поселок городского типа Черноморское недалеко от мыса Тарханкут был нашим пристанищем на несколько лет. До него Оленевка. Дикари - это не нецивилизованные жители полуострова, а мы, приехавшие в поисках моря и солнца. Готовые снимать комнату с удобствами на улице и готовить там же на улице в летней кухне. Несколько хозяек в полуденный зной после утреннего пляжа жарили, парили и варили в жуткой духоте. Мы с удовольствием ели, днем не обращая внимания на мух, вечером на комаров. Рано утром с отцом на рынок. Бывало, днем в колхоз за барашком. Ночью в порт к «деду» - так мы звали хозяина дома, сдающего нам комнату внаем. Он был моряком и остался подрабатывать сторожем, вылавливая ведро креветок на лампу, закусывая ими всё, что принесут гости, проводя там ночи напролет за игрой в домино или шахматы. Камни на правом конце бухты и возможность наловить мидий. На пляже рапаны, кукуруза и сахарная вата. Отдельное приключение - пляжный туалет. Он как заброшенный дот времен Второй Мировой войны снаружи и минное поле изнутри. Не войти, не устоять, не выдержать. Про перегородки я просто молчу: их даже не было запланировано. В военных условиях не до интима. Зашел, зажмурился. Всё, что мог сделал, и пошел. Благо, печатной прессы тогда было в изобилии.
Мы не были одни. Так тогда отдыхали все. Ну кроме посетителей санаториев и домов отдыхов для работников разных важных организаций. Учителя, врачи, инженеры, военные - профессии взрослых, населяющих дом «деда» и еще множество домов жителей курортных поселков Крыма, сдающих тогда всё, что можно, внаем. Они и сейчас сдают. Но многочисленные гостиницы и отели повысили требования к жилью. А изнеженный турист сегодня требует различных удобств и услуг. Тогда всё было однообразнее. Запад полуострова был выбран не зря - он был дальше и менее людным. На пляже можно было разместить свою семью, не касаясь никого вокруг. И при хорошем стечении обстоятельств полежать, позагорать. Самый экономный вариант отпуска, оцениваемый качеством загара. Черный - значит, отдохнул, набрался сил. Приспуская штаны достигнута достаточная яркость контраста с истинным цветом кожи на твоей попе - значит, хватит сил на следующий год. Всё равно солнца, фруктов, моря до следующего лета не увидишь.
Помню, пытаясь уснуть днем, упираясь носом в изгиб руки в локте, ты вдыхал запах своего подкопченного и слегка соленого тела. В этом месте загар казался особенно насыщенным, и уже к концу первой недели ты считал себя загорелым. Это обманчивое впечатление рассыпалось при первом контакте с местными детьми во время игры в футбол, например. На их фоне я и мой брат были бледными. А степень отдыха, измеренного загаром, - ничтожной. Жизнь здесь вообще не ассоциировалась с работой. Я вырос, и получилось всё наоборот. Несколько лет жизни в Крыму приучили меня ассоциировать солнце и море только с трудом. Приятным, запоминающимся, но круглосуточным и круглогодичным. А загар, который при часовом контакте с солнцем делает меня сильно смуглым на лице и руках по край рукава футболки, это его свидетель. Сегодня всё стерлось. Впечатлений масса. А смуглое лицо и темная поверхность рук опять напоминают то ли об отдыхе, то ли о работе.
В моем детстве мы часто семьей ездили в Крым. Поселок городского типа Черноморское недалеко от мыса Тарханкут был нашим пристанищем на несколько лет. До него Оленевка. Дикари - это не нецивилизованные жители полуострова, а мы, приехавшие в поисках моря и солнца. Готовые снимать комнату с удобствами на улице и готовить там же на улице в летней кухне. Несколько хозяек в полуденный зной после утреннего пляжа жарили, парили и варили в жуткой духоте. Мы с удовольствием ели, днем не обращая внимания на мух, вечером на комаров. Рано утром с отцом на рынок. Бывало, днем в колхоз за барашком. Ночью в порт к «деду» - так мы звали хозяина дома, сдающего нам комнату внаем. Он был моряком и остался подрабатывать сторожем, вылавливая ведро креветок на лампу, закусывая ими всё, что принесут гости, проводя там ночи напролет за игрой в домино или шахматы. Камни на правом конце бухты и возможность наловить мидий. На пляже рапаны, кукуруза и сахарная вата. Отдельное приключение - пляжный туалет. Он как заброшенный дот времен Второй Мировой войны снаружи и минное поле изнутри. Не войти, не устоять, не выдержать. Про перегородки я просто молчу: их даже не было запланировано. В военных условиях не до интима. Зашел, зажмурился. Всё, что мог сделал, и пошел. Благо, печатной прессы тогда было в изобилии.
Мы не были одни. Так тогда отдыхали все. Ну кроме посетителей санаториев и домов отдыхов для работников разных важных организаций. Учителя, врачи, инженеры, военные - профессии взрослых, населяющих дом «деда» и еще множество домов жителей курортных поселков Крыма, сдающих тогда всё, что можно, внаем. Они и сейчас сдают. Но многочисленные гостиницы и отели повысили требования к жилью. А изнеженный турист сегодня требует различных удобств и услуг. Тогда всё было однообразнее. Запад полуострова был выбран не зря - он был дальше и менее людным. На пляже можно было разместить свою семью, не касаясь никого вокруг. И при хорошем стечении обстоятельств полежать, позагорать. Самый экономный вариант отпуска, оцениваемый качеством загара. Черный - значит, отдохнул, набрался сил. Приспуская штаны достигнута достаточная яркость контраста с истинным цветом кожи на твоей попе - значит, хватит сил на следующий год. Всё равно солнца, фруктов, моря до следующего лета не увидишь.
Помню, пытаясь уснуть днем, упираясь носом в изгиб руки в локте, ты вдыхал запах своего подкопченного и слегка соленого тела. В этом месте загар казался особенно насыщенным, и уже к концу первой недели ты считал себя загорелым. Это обманчивое впечатление рассыпалось при первом контакте с местными детьми во время игры в футбол, например. На их фоне я и мой брат были бледными. А степень отдыха, измеренного загаром, - ничтожной. Жизнь здесь вообще не ассоциировалась с работой. Я вырос, и получилось всё наоборот. Несколько лет жизни в Крыму приучили меня ассоциировать солнце и море только с трудом. Приятным, запоминающимся, но круглосуточным и круглогодичным. А загар, который при часовом контакте с солнцем делает меня сильно смуглым на лице и руках по край рукава футболки, это его свидетель. Сегодня всё стерлось. Впечатлений масса. А смуглое лицо и темная поверхность рук опять напоминают то ли об отдыхе, то ли о работе.
Колорит
Вот и подошел к концу отпускной марафон. Он был самым долгим за последние несколько лет и подарил массу положительных впечатлений, которые я, надеюсь, смогут быстро не забыться, став почвой для размышлений. Хватило сил и на беговую сотню, разбитую на множество этапов. Однако точно можно сказать, что прохлада Европы больше располагает к бегу, чем зной тропиков. Возможно, дело не только в климате. Среди множества событий не самым приятным, но, вероятно, одним из самых запоминающихся было погружение в окружающую действительность. Знакомство с истинным колоритом места. И я совсем не про природу. Про жизнь людей вокруг.
Аэропорт, взгляд на остров Маврикий из окна автомобиля и территория отеля могут создать обманчивое впечатление. Уж больно всё хорошо, гладко. Все улыбаются, говорят на трех языках: английском, французском и каком-то своем, напоминающим последний, - креольском. Здесь всё привнесенное сохранено: остров назван в честь руководителя первой голландской колонии; язык - как средство общения самых продолжительных владельцев острова - французов со своими рабами; направление движения и старый общественный транспорт от последних колонизаторов - англичан. Религии тоже соседствуют все. Но активнее других - индуисты и мусульмане. Кажется, что это большая, плодородная плантация сахарного тростника и туристический рай. Больше ничего. Но впечатление обманчиво. Между этим всем на обочинах улиц сформировались деревушки, поселения, даже города, где живут маврикийцы. Ветхость и хаотичность всего используемого для жизни создает впечатление, что замеченное глазом уцелело после торнадо, дождя или бури. Вцепилось в полотно дорог, построенных еще колонизаторами, и изо всех сил держится. Благо климат благоволит.
Надоевший, включающий в себя всё, «рай» заставил нас ненадолго оставить себя в поисках ощущений. В мире отдыхающих и прислуги всё линейно. Захотелось более сложных отношений. Еды за деньги на заказ, например. Нам порекомендовали - мы пошли. На краю местного поселения пару столов с навесом и небольшая кухня напротив. Два местных повара готовят для нас по предварительной записи морских гадов. И вроде бы поначалу всё ничего, но потом ты понимаешь, что ты ешь их, бродячие собаки едят то, что осталось, мухи поедают тебя. Глазами они - местные поедают нас, смешных и диких, зачем-то покинувших то место, куда они приходят только работать. Помойка, граничащая с нами, начала подбираться к самим ногам, и ты уже во всем этом измазался и замарался. Еще чуть-чуть и тебя накроет воронкой и превратит в живущего здесь лишь традицией. Чем-то общим, но не своим. Слабо отличающего ценность от мусора, заполонившего собой здесь всё. Не чувствующего разницы между порядком и хаосом и оттого живущего вот так. Мы тут же ретировались, еле сумев заплатить. Ничего не работает, даже не у нас, у них.
Вечером в «раю» знакомство с местной культурой. Ценна она ровно тем, что глаза наследников рабовладельцев ждут ее увидеть такой, какая она была не многим более ста пятидесяти лет назад - до его отмены. А наследники рабов готовы угодить тем, за что платят. Никакой уникальной, отличной от других, своей у них нет и не было. До открытия острова португальцами и создания здесь первой колонии голландцами на острове в лучшем случае проживало человек сто. Предков сегодняшнего жителя завезли несвободными. Он и сегодня, широко улыбаясь, кажется, готов верить во всё, кроме себя самого, живущего в контрасте мира туристов и собственного, колоритного жителя настоящего рая на земле.
Вот и подошел к концу отпускной марафон. Он был самым долгим за последние несколько лет и подарил массу положительных впечатлений, которые я, надеюсь, смогут быстро не забыться, став почвой для размышлений. Хватило сил и на беговую сотню, разбитую на множество этапов. Однако точно можно сказать, что прохлада Европы больше располагает к бегу, чем зной тропиков. Возможно, дело не только в климате. Среди множества событий не самым приятным, но, вероятно, одним из самых запоминающихся было погружение в окружающую действительность. Знакомство с истинным колоритом места. И я совсем не про природу. Про жизнь людей вокруг.
Аэропорт, взгляд на остров Маврикий из окна автомобиля и территория отеля могут создать обманчивое впечатление. Уж больно всё хорошо, гладко. Все улыбаются, говорят на трех языках: английском, французском и каком-то своем, напоминающим последний, - креольском. Здесь всё привнесенное сохранено: остров назван в честь руководителя первой голландской колонии; язык - как средство общения самых продолжительных владельцев острова - французов со своими рабами; направление движения и старый общественный транспорт от последних колонизаторов - англичан. Религии тоже соседствуют все. Но активнее других - индуисты и мусульмане. Кажется, что это большая, плодородная плантация сахарного тростника и туристический рай. Больше ничего. Но впечатление обманчиво. Между этим всем на обочинах улиц сформировались деревушки, поселения, даже города, где живут маврикийцы. Ветхость и хаотичность всего используемого для жизни создает впечатление, что замеченное глазом уцелело после торнадо, дождя или бури. Вцепилось в полотно дорог, построенных еще колонизаторами, и изо всех сил держится. Благо климат благоволит.
Надоевший, включающий в себя всё, «рай» заставил нас ненадолго оставить себя в поисках ощущений. В мире отдыхающих и прислуги всё линейно. Захотелось более сложных отношений. Еды за деньги на заказ, например. Нам порекомендовали - мы пошли. На краю местного поселения пару столов с навесом и небольшая кухня напротив. Два местных повара готовят для нас по предварительной записи морских гадов. И вроде бы поначалу всё ничего, но потом ты понимаешь, что ты ешь их, бродячие собаки едят то, что осталось, мухи поедают тебя. Глазами они - местные поедают нас, смешных и диких, зачем-то покинувших то место, куда они приходят только работать. Помойка, граничащая с нами, начала подбираться к самим ногам, и ты уже во всем этом измазался и замарался. Еще чуть-чуть и тебя накроет воронкой и превратит в живущего здесь лишь традицией. Чем-то общим, но не своим. Слабо отличающего ценность от мусора, заполонившего собой здесь всё. Не чувствующего разницы между порядком и хаосом и оттого живущего вот так. Мы тут же ретировались, еле сумев заплатить. Ничего не работает, даже не у нас, у них.
Вечером в «раю» знакомство с местной культурой. Ценна она ровно тем, что глаза наследников рабовладельцев ждут ее увидеть такой, какая она была не многим более ста пятидесяти лет назад - до его отмены. А наследники рабов готовы угодить тем, за что платят. Никакой уникальной, отличной от других, своей у них нет и не было. До открытия острова португальцами и создания здесь первой колонии голландцами на острове в лучшем случае проживало человек сто. Предков сегодняшнего жителя завезли несвободными. Он и сегодня, широко улыбаясь, кажется, готов верить во всё, кроме себя самого, живущего в контрасте мира туристов и собственного, колоритного жителя настоящего рая на земле.
Лень
На этом густо-зеленом острове посреди Индийского океана под ярким солнцем и дождями создается впечатление избытка и изобилия. Всё растет само и дает свои щедрые плоды. Из того, что можно рассмотреть непрофессиональным взглядом: сахарный тростник, ананасы, кокосы, бананы, чай, кофе и множество всего, что может утолить голод, улучшить жизнь. Ешь - не хочу. Жирная красная почва, местами вспаханная, светиться на солнце. Она настолько яркая, что даже не требует быть приукрашенной кистью известного голландца. Думаю, ей можно рисовать на холсте самой. Ясно, что она может родить много больше привычного подмосковным жителям суглинка. Настолько больше, насколько может себе представить наш изнуренный майскими праздниками огородник, засаживающий весь свой загородный участок тем, что вряд ли прорастет. До приезда домой я так и не смог стереть следы этой красной земли со своих кроссовок, оставшиеся после бега с утра под тропическим дождем. Она въелась в них и в меня, досаждая своей исключительной живучестью.
Но флора не единственное, что окружает тебя. Океан кишит живностью. Неподалеку от острова можно наблюдать проживающих здесь кашалотов. Поднимаясь на гору, прямо в кустарнике на расстоянии вытянутой руки семья обезьян, не обращая на тебя особого внимания, объедается какими-то красными ягодами. Ящерицы всех мастей и даже заповедные тараканы с недалеких мадагаскарских островов тоже живут здесь. Олени, зайцы, крабы и морские ежи - всё заметно, видно. Вечером - летающие лисы, свисая симпатичными рыжими мордочками вниз, не обращая внимания на проходящих, трапезничают спелыми плодами манго. Но больше всего на острове птиц. Через открытые окна с самого рассвета в твой номер врывается гомон их утренних перекличек. Они поют, чирикают, свистят без устали. Днем их кажется меньше, но тоже много. Разных. Больших и совсем маленьких. Ярких и практически незаметных. По лужайкам тут и там бегают куропатки, и глаз, наблюдающий когда-то за такими же пернатыми через окуляр прицела ружья, невольно дергается.
Небольшие черные птицы на желтых ногах с такими же яркими клювами явно наблюдают за людьми. Похожие на скворцов, они вышагивают, как бравые гусары, по зеленой траве и то одним, то другим глазом ловят моменты оплошностей отдыхающих, упускающих что-то съедобное на землю. Заметив, они не приближаются до тех пор, пока человек не удалиться на безопасное для них расстояние, и лишь потом забирают трофей. Он может быть любым, даже несъедобным. Безопасность в мире живых превыше всего. Но их можно соблазнить. Самостоятельно подкидывая вкусности сначала далеко, неспешно сокращая расстояние. Так изо дня в день проделывая это упражнение, привыкшие к подкормке птицы уже ждут тебя по утрам и требуют продолжения. Лень и желание хорошо жить притупляют инстинкты выживания не только у людей, но и у птиц. Им точно есть, чем поживиться на этом острове, но нужно поискать, полетать, потрудиться. Куда легче попрошайничать и за очередную печеньку быть даже пойманным, лишенным, ограниченным, например, в передвижении. Сидящим в красивой клетке с поилкой и кормом, которые не нужно добывать. И так каждый день.
Море это всегда чайки. Большие, белые. Как моряки на палубе - красивые, гордые. Кричащие, собирающиеся в стаи. Однако в море их нет. Жаль, что и они забросили свою привычную охоту. Чаще здесь их можно встретить промышляющими на многочисленных местных помойках, с легкостью разрывающих пакеты клювами в поисках съедобного. Океан изобилен также, как земля плодородна. Но их подкупила и объединила лень.
На этом густо-зеленом острове посреди Индийского океана под ярким солнцем и дождями создается впечатление избытка и изобилия. Всё растет само и дает свои щедрые плоды. Из того, что можно рассмотреть непрофессиональным взглядом: сахарный тростник, ананасы, кокосы, бананы, чай, кофе и множество всего, что может утолить голод, улучшить жизнь. Ешь - не хочу. Жирная красная почва, местами вспаханная, светиться на солнце. Она настолько яркая, что даже не требует быть приукрашенной кистью известного голландца. Думаю, ей можно рисовать на холсте самой. Ясно, что она может родить много больше привычного подмосковным жителям суглинка. Настолько больше, насколько может себе представить наш изнуренный майскими праздниками огородник, засаживающий весь свой загородный участок тем, что вряд ли прорастет. До приезда домой я так и не смог стереть следы этой красной земли со своих кроссовок, оставшиеся после бега с утра под тропическим дождем. Она въелась в них и в меня, досаждая своей исключительной живучестью.
Но флора не единственное, что окружает тебя. Океан кишит живностью. Неподалеку от острова можно наблюдать проживающих здесь кашалотов. Поднимаясь на гору, прямо в кустарнике на расстоянии вытянутой руки семья обезьян, не обращая на тебя особого внимания, объедается какими-то красными ягодами. Ящерицы всех мастей и даже заповедные тараканы с недалеких мадагаскарских островов тоже живут здесь. Олени, зайцы, крабы и морские ежи - всё заметно, видно. Вечером - летающие лисы, свисая симпатичными рыжими мордочками вниз, не обращая внимания на проходящих, трапезничают спелыми плодами манго. Но больше всего на острове птиц. Через открытые окна с самого рассвета в твой номер врывается гомон их утренних перекличек. Они поют, чирикают, свистят без устали. Днем их кажется меньше, но тоже много. Разных. Больших и совсем маленьких. Ярких и практически незаметных. По лужайкам тут и там бегают куропатки, и глаз, наблюдающий когда-то за такими же пернатыми через окуляр прицела ружья, невольно дергается.
Небольшие черные птицы на желтых ногах с такими же яркими клювами явно наблюдают за людьми. Похожие на скворцов, они вышагивают, как бравые гусары, по зеленой траве и то одним, то другим глазом ловят моменты оплошностей отдыхающих, упускающих что-то съедобное на землю. Заметив, они не приближаются до тех пор, пока человек не удалиться на безопасное для них расстояние, и лишь потом забирают трофей. Он может быть любым, даже несъедобным. Безопасность в мире живых превыше всего. Но их можно соблазнить. Самостоятельно подкидывая вкусности сначала далеко, неспешно сокращая расстояние. Так изо дня в день проделывая это упражнение, привыкшие к подкормке птицы уже ждут тебя по утрам и требуют продолжения. Лень и желание хорошо жить притупляют инстинкты выживания не только у людей, но и у птиц. Им точно есть, чем поживиться на этом острове, но нужно поискать, полетать, потрудиться. Куда легче попрошайничать и за очередную печеньку быть даже пойманным, лишенным, ограниченным, например, в передвижении. Сидящим в красивой клетке с поилкой и кормом, которые не нужно добывать. И так каждый день.
Море это всегда чайки. Большие, белые. Как моряки на палубе - красивые, гордые. Кричащие, собирающиеся в стаи. Однако в море их нет. Жаль, что и они забросили свою привычную охоту. Чаще здесь их можно встретить промышляющими на многочисленных местных помойках, с легкостью разрывающих пакеты клювами в поисках съедобного. Океан изобилен также, как земля плодородна. Но их подкупила и объединила лень.
Изжога
Последнее время часто по утрам вместо воды утоляю жажду Боржоми. Его солоноватый вкус помогает справиться еще и с изжогой, которая случается чаще, чем хотелось бы ввиду нерегулярного и не всегда правильного питания. О горячительных напитках я промолчу. Их следы в утреннем ощущении себя всё значимее указывают на возраст и проявляются во внутреннем дискомфорте, напоминают легким жжением в желудке и пищеводе. Много кофе за день только усугубляет ситуацию. Это ощущение не перепутаешь ни с чем. Сильная - чувствуется как вытягиваемая из тебя лента или веревка. Не взирая на свою эластичность, она грубее твоих внутренних тканей и трет по их стенкам, цепляется, раздражает. Это происходит этапами. Ты всё время надеешься, что испытываемое ощущение не повторится. Но оно снова и снова о себе напоминает. Как будто ты проглотил целый моток. Легкая - как напряжение после вышедшего из тебя сгустка воздуха, покалыванием заставляет обратить внимание на себя.
Во всех случаях изжога свидетель кажущегося излишка, который переполняет тебя и ищет выход. Ты его ощущаешь и не можешь, не умеешь, не знаешь, как избавиться. Это то самое чувство переполненности, которое тянет, заставляет думать о себе. Быть разборчивым надо. Тогда изжога о себе реже напоминает. Этого нам сильно не хватает. Мы всё время употребляем не то, не свое. Потом мучаемся. Она все наши действия сопровождает. Даже радость омрачает. Выматывает, утомляет. До изжоги всё. Тебе кажется, она виновата. Средствами медицинскими ты ее подавляешь. Гасишь, как пожар. Она с новой силой изнутри тебя поджигает. Со временем ты к этому ощущению привыкаешь. Не замечаешь ее. В жизни всякое случается, бывает. Кажется, лучше жить как тебе хочется с ней, нежели правильно без нее.
Ясно всё, если в желудке ее ощущаешь. Временами ярко. Тушишь, раздражение снимаешь. Если невмоготу, к горлу подходит, душит - таблетку пьешь, порошки. А если это в голове происходит. Мыслям не дает улечься. Поток их всё вертит, крутит. Сознание отравляет. В сердце - стонет, давит. Кажется, всё перечувствовал. Нет. Новое прибавляет. Там скребет. По венам гонит кровь горячую. Как песком ее наполняет. От касания всё горит, изнутри обжигает. Может, совесть это или душа. Все внутренние переживания в себе разом объединяет. Не находит места, мечется. У вас тоже? Слава богу. Я не один с мыслями с этими, ощущениями. Добрался до дома. Сел. Всё, что за день было, заел, запил. Спать. Утром снова Боржоми. С этой изжогой ты научился бороться. Что делать - знаешь.
Последнее время часто по утрам вместо воды утоляю жажду Боржоми. Его солоноватый вкус помогает справиться еще и с изжогой, которая случается чаще, чем хотелось бы ввиду нерегулярного и не всегда правильного питания. О горячительных напитках я промолчу. Их следы в утреннем ощущении себя всё значимее указывают на возраст и проявляются во внутреннем дискомфорте, напоминают легким жжением в желудке и пищеводе. Много кофе за день только усугубляет ситуацию. Это ощущение не перепутаешь ни с чем. Сильная - чувствуется как вытягиваемая из тебя лента или веревка. Не взирая на свою эластичность, она грубее твоих внутренних тканей и трет по их стенкам, цепляется, раздражает. Это происходит этапами. Ты всё время надеешься, что испытываемое ощущение не повторится. Но оно снова и снова о себе напоминает. Как будто ты проглотил целый моток. Легкая - как напряжение после вышедшего из тебя сгустка воздуха, покалыванием заставляет обратить внимание на себя.
Во всех случаях изжога свидетель кажущегося излишка, который переполняет тебя и ищет выход. Ты его ощущаешь и не можешь, не умеешь, не знаешь, как избавиться. Это то самое чувство переполненности, которое тянет, заставляет думать о себе. Быть разборчивым надо. Тогда изжога о себе реже напоминает. Этого нам сильно не хватает. Мы всё время употребляем не то, не свое. Потом мучаемся. Она все наши действия сопровождает. Даже радость омрачает. Выматывает, утомляет. До изжоги всё. Тебе кажется, она виновата. Средствами медицинскими ты ее подавляешь. Гасишь, как пожар. Она с новой силой изнутри тебя поджигает. Со временем ты к этому ощущению привыкаешь. Не замечаешь ее. В жизни всякое случается, бывает. Кажется, лучше жить как тебе хочется с ней, нежели правильно без нее.
Ясно всё, если в желудке ее ощущаешь. Временами ярко. Тушишь, раздражение снимаешь. Если невмоготу, к горлу подходит, душит - таблетку пьешь, порошки. А если это в голове происходит. Мыслям не дает улечься. Поток их всё вертит, крутит. Сознание отравляет. В сердце - стонет, давит. Кажется, всё перечувствовал. Нет. Новое прибавляет. Там скребет. По венам гонит кровь горячую. Как песком ее наполняет. От касания всё горит, изнутри обжигает. Может, совесть это или душа. Все внутренние переживания в себе разом объединяет. Не находит места, мечется. У вас тоже? Слава богу. Я не один с мыслями с этими, ощущениями. Добрался до дома. Сел. Всё, что за день было, заел, запил. Спать. Утром снова Боржоми. С этой изжогой ты научился бороться. Что делать - знаешь.
Майский снег
Из под заснеженного мансардного окна невозможно ничего разглядеть. Он, пушистый, лег тонким слоем, плотно скрывая свет. Стекло разошлось под ним испариной со стороны комнаты и также стало преградой для лучей солнца. Как будто помутнело, стало матовым. Неожиданно, что тут скажешь. Еще вчера, кажется, солнце светило ярко. И в какие-то моменты было даже тепло. Попадая под его лучи, могло показаться, что не за горами лето. Приятное ощущение ласкового поглаживания подбадривало и заставляло остановиться на улице. Замереть и насладиться ожиданием настоящего тепла. Но природа обманула ожидания. Вместо этого, а, может, так быть и должно, на улице в мае снег.
Может показаться это даже красивым. Припорошенные крыши домов, асфальт, газоны. Они, как специально почищенные, яркие и контрастные. Он сегодня накрыл всё и держит в оцепенении. Везде и во всем он над, а всё под. Рвавшееся на свет аккуратно прикрыто, незаметно скованно его хрупкими ледяными нитями. Их касание чувствует всё живое. Попытку избавиться может услышать каждый. В абсолютной тишине любой звук заметнее, ярче, проникновеннее. Жаль молодые побеги плодовых. Завязи цветов вишни, яблок. Они могли бы родить. Кроны, усыпанные цветами, кажутся под снегом еще более плодовитыми. Обманывают ожидание смотрящих издалека. Подойдя ближе, ты видишь, что то, что могло стать плодом долгой подготовки, осталось лишь пустоцветом. Еще недавно живые цветы тянулись к солнцу. Сегодня они, наклонив головы, держат на себе майский снег. Белый, как они, и совсем неживой. Пробирающийся своим леденящим холодом им в самое сердце.
Хочется закрыть глаза и представить, что это сон. Майский снег за окном, холод, невозможная правда, реальность. Открыв снова, видишь - нет. Он идет и идет. Ты не спишь уже пару часов. Он ложится вокруг плотным кольцом. В нем уже дом за окном, лавка, машина. Всё кругом. Никто ни капельки не удивлен. Может, проблема вовсе не в нем. Майский снег - это норма, обыденность, данность. Всё идет своим чередом. А твое удивление - странность? Может быть. Но живому нет жизни под ним. Он их финиш, стоп, слом. Это лишь мнение. По статистике это правило. Всё освобождающая от жизни реальность. Так легко всем сказать: «Посмотрите, снег за окном. Я бессилен. Мой удел - выжить в нем. Правда есть в этом. Кажется, он всесилен, везде, на всем. Давайте чуть-чуть подождем. Встанем завтра пораньше, посмотрим кругом. А его как не было. И следа не осталось. Позабудем о нем. Ждать недолго, малость».
Из под заснеженного мансардного окна невозможно ничего разглядеть. Он, пушистый, лег тонким слоем, плотно скрывая свет. Стекло разошлось под ним испариной со стороны комнаты и также стало преградой для лучей солнца. Как будто помутнело, стало матовым. Неожиданно, что тут скажешь. Еще вчера, кажется, солнце светило ярко. И в какие-то моменты было даже тепло. Попадая под его лучи, могло показаться, что не за горами лето. Приятное ощущение ласкового поглаживания подбадривало и заставляло остановиться на улице. Замереть и насладиться ожиданием настоящего тепла. Но природа обманула ожидания. Вместо этого, а, может, так быть и должно, на улице в мае снег.
Может показаться это даже красивым. Припорошенные крыши домов, асфальт, газоны. Они, как специально почищенные, яркие и контрастные. Он сегодня накрыл всё и держит в оцепенении. Везде и во всем он над, а всё под. Рвавшееся на свет аккуратно прикрыто, незаметно скованно его хрупкими ледяными нитями. Их касание чувствует всё живое. Попытку избавиться может услышать каждый. В абсолютной тишине любой звук заметнее, ярче, проникновеннее. Жаль молодые побеги плодовых. Завязи цветов вишни, яблок. Они могли бы родить. Кроны, усыпанные цветами, кажутся под снегом еще более плодовитыми. Обманывают ожидание смотрящих издалека. Подойдя ближе, ты видишь, что то, что могло стать плодом долгой подготовки, осталось лишь пустоцветом. Еще недавно живые цветы тянулись к солнцу. Сегодня они, наклонив головы, держат на себе майский снег. Белый, как они, и совсем неживой. Пробирающийся своим леденящим холодом им в самое сердце.
Хочется закрыть глаза и представить, что это сон. Майский снег за окном, холод, невозможная правда, реальность. Открыв снова, видишь - нет. Он идет и идет. Ты не спишь уже пару часов. Он ложится вокруг плотным кольцом. В нем уже дом за окном, лавка, машина. Всё кругом. Никто ни капельки не удивлен. Может, проблема вовсе не в нем. Майский снег - это норма, обыденность, данность. Всё идет своим чередом. А твое удивление - странность? Может быть. Но живому нет жизни под ним. Он их финиш, стоп, слом. Это лишь мнение. По статистике это правило. Всё освобождающая от жизни реальность. Так легко всем сказать: «Посмотрите, снег за окном. Я бессилен. Мой удел - выжить в нем. Правда есть в этом. Кажется, он всесилен, везде, на всем. Давайте чуть-чуть подождем. Встанем завтра пораньше, посмотрим кругом. А его как не было. И следа не осталось. Позабудем о нем. Ждать недолго, малость».