После того как Топтунову помогают извлечь стержни из другой половины реактора, мощность поднимается с 30 до 200 мегаватт (с 1% до 6%). Реактор наконец удается поставить на автомат.

«Все успокоились. Правда, мне не нравились эти 200 мегаватт. Я ведь был когда-то СИУРом и считаю, что это не самый лучший режим для реактора РБМК. Но здесь не я решал. Двести так двести», — вспоминает начальник вечерней смены Юрий Трегуб.

Принятое мимоходом решение проводить эксперимент на мощности не 700, а 200 мегаватт, по оценке МАГАТЭ, становится самой грубой ошибкой персонала.

«Наибольшего осуждения заслуживает то, что неутвержденные изменения в программу испытаний были сразу же преднамеренно внесены на месте, хотя было известно, что установка находится совсем не в том состоянии, в котором она должна была находиться при проведении испытаний», — будет сказано в докладе организации.

35-летнему инженеру-наладчику Владимиру Шашенку во время эксперимента предстоит контролировать параметры оборудования. Перед тем как отправиться к питательному узлу реактора, он заглядывает к электронщикам информационно-вычислительного комплекса «Скала»:

— Есть ли у вас связь с помещением на 24-й отметке (на высоте 24 метра — прим.)?

— Да, связь есть.

— Ребята, если мне нужна будет связь, я через вас буду связываться.

— Пожалуйста.

Дятлов собирает участников эксперимента для последнего инструктажа. Условлено, что сигналом к началу будет команда «Осциллограф — пуск!». По ней будут выполнены три действия:

1. Закрытие стопорных клапанов подачи пара на турбину.

2. Нажатие кнопки МПА (максимальной проектной аварии). Она подаст системам безопасности сигнал о потере электропитания и запустит аварийные дизельные генераторы.

3. Нажатие кнопки АЗ-5 (аварийная защита) для глушения реактора.

Разработчик программы эксперимента Геннадий Метленко громко командует: «Осциллограф — пуск!»

Инженер управления турбиной Игорь Киршенбаум перекрывает подачу пара на турбину. Она продолжает крутиться по инерции, но замедляется. С каждым оборотом количество вырабатываемого ей электричества падает. Его начинает не хватать насосам, подающим в реактор охлаждающую воду.

Мастер электроцеха Григорий Лысюк нажимает кнопку МПА (максимальной проектной аварии). Она должна запустить аварийные дизельные генераторы, чтобы подать на насосы полноценное электропитание. Но это должно произойти только через 45 секунд.

Насосы всё медленнее прокачивают воду через реактор. Она нагревается сильнее и начинает превращаться в пар. Пар поглощает меньше нейтронов, чем вода. Реактивность реактора возрастает. Он выделяет еще больше тепла. Еще бóльшая часть воды превращается в пар. Замкнутый круг.

Инженер управления реактором Леонид Топтунов нажимает кнопку АЗ-5 (автоматическая защита), которая должна заглушить реактор. Туда одновременно опускаются 187 стержней. И хотя сами они из бора, замедляющего реакцию, наконечники — из графита, который ее ускоряет.

Тепловыделяющие элементы перегреваются и разрушают оболочки каналов, внутри которых они находятся. Пар с огромной силой вырывается из них наружу, поднимая в воздух крышку реактора весом в 2000 тонн.

Испарившаяся вода больше не охлаждает реактор и не поглощает часть нейтронов. Его мощность повышается до запредельных значений, составляя 12 миллиардов ватт. Температура внутри реактора вырастает до 4650 °С.

Вспоминает начальник вечерней смены Юрий Трегуб, оставшийся после работы понаблюдать за экспериментом.

…Прозвучал удар.

[Инженер управления турбиной Игорь] Киршенбаум крикнул: «Гидроудар в деаэраторах!» Удар этот был не очень. По сравнению с тем, что было потом. Хотя сильный удар. Сотрясло БЩУ (блочный щит управления — прим.).

Я заметил, что заработала сигнализация главных предохранительных клапанов. Мелькнуло в уме: «Восемь клапанов — открытое состояние!» Открытие одного ГПК — это аварийная ситуация, а восемь ГПК — это уже было что-то сверхъестественное.

И в это время последовал второй удар. Вот это был очень сильный удар. Посыпалась штукатурка, все здание заходило. Свет потух, потом восстановилось аварийное питание.

Все были в шоке. Все с вытянутыми лицами стояли. Я был очень испуган. Полный шок. Такой удар — это землетрясение самое натуральное.

Жительница Припяти Дина Королёва записывает музыку в своей квартире с четырьмя музыкантами. Она слышит взрывы на ЧАЭС, похожие на отдалённый гром.

— Ребята, что это?

— Ну, что ты, не привыкла, что ли? Пары выбрасывает станция, вот и всё.

Первым посмотреть, что случилось, в машинный зал выскакивает инженер Сергей Газин. В зале — тьма. Видны лишь сполохи коротких замыканий. Валит пар. Сильный запах гари.

Газин бежит обратно на щит управления и просит начальника смены Александра Акимова срочно вызывать пожарных.

Первой жертвой чернобыльской катастрофы становится оператор главного циркуляционного насоса Валерий Ходемчук.

Его тело будут долго разыскивать при ликвидации последствий аварии, но так никогда и не найдут.

Ходемчук считается единственным человеком, похороненным в реакторе.

Диспетчер пожарной охраны Валентина Карпенко: Оперативную машину на выезд!

Неизвестный: Что там случилось?

Карпенко: Танечка, иди сюда быстрее. У нас атомная горит.

Диспетчер Татьяна Виниченко: Ой, мать…

Водитель пожарной машины Григорий Хмель по кличке «Дед», уже успевший задремать на топчане, просыпается от голосов: «Да, да, поехали, поехали!»

— Куда? — спросонья спрашивает он.

— Сейчас [начальник караула] Володя [Правик] снимает сводку.

Как только сводка снята, начинает выть сирена. Поднята тревога.

— Куда? — переспрашивает «Дед».

— На Чернобыльскую АЭС.

Начальник смены Александр Акимов командует вручную открыть систему аварийного охлаждения реактора. Делать это бегут сотрудники вечерней смены Юрий Трегуб и Сергей Газин, оставшиеся после работы посмотреть на эксперимент и не занятые сейчас на щите управления.

Инженеры Юрий Трегуб и Сергей Газин бегут по коридору и лестнице вручную открывать систему охлаждения реактора.

«Там какой-то синий угар. Мы на это не обращали внимания, потому что понимали, насколько все серьезно. Свое задыхание я ни во что не ставил», — вспоминает Трегуб.

Одновременно с «Дедом» от воя сирены вскакивает ото сна старший пожарный караула Леонид Шаврей. Он накидывает «боевую» спецодежду и выбегает на улицу.

— Вон, смотри — горит! — кричат ему сослуживцы.

В свете прожекторов, освещающих Чернобыльскую АЭС, в небо поднимается красный столб огня и огромное черное облако.

Начальник караула пожарной части № 2 Владимир Правик первым прибывает к месту аварии. Он видит, что огнем охвачен четвертый энергоблок и крыша машинного зала. По его кровле пламя может перекинуться и на соседний третий энергоблок.

Диспетчер областного управления пожарной охраны Валентина Карпенко звонит диспетчеру военизированной пожарной части № 2 по охране ЧАЭС Виталию Галузе.

Карпенко: Алло, это ВПЧ-2?

Галуза: Да!

Карпенко: Что у вас там горит?

Галуза: Взрыв на главном корпусе! 3-й, 4-й, между 3 и 4 блоком.

Карпенко: А там люди есть?

Галуза: Да!

Карпенко: И люди есть, да?

Галуза: Да!

Начальник караула Владимир Правик и старший пожарный Леонид Шаврей идут в разведку по коридору между 3-м и 4-м энергоблоками.

— Ну, Михалыч, нам будет жарко. Нам придется тут поработать, — говорит Правик.

«У меня аж волосы дыбом стали. Он был в курсе дела. Он глянул на развал, на крышу с таким настроением…», — вспоминает Шаврей.

Ужо объясните Данальду Федоровичу, что контрольную работу за весь класс решать не надо!