если верить инстаграму, главное событие московской художественной сцены — не московская или молодежная биеннале, не русский десант в венеции, не вип-вип-открытия гаража, не вернисажи в разбросанных по городу артистранспейсах, не вторники винзавода или крупные музейные выставки и уж, конечно, не привозные лекции. культурная жизнь столицы сконцентрирована на ярмарке coscmoscow (и, может, немного в cube.moscow). вовсе не галеристы, коллекционеры, продюсеры или специалисты по продажам, для которых в общем-то и созданы подобные ярмарки, а именно независимые кураторы и художники который год приглашают в свои тихие микрокосмы — внутри шумного ярмарочного макрокосмоскау. в действительности, единственный интерес ярмарки для художника — получить процент с продажи работы, для куратора, сделавшего какой-то полукоммерческий проект, забрать свой гонорар, равно как и для искусствоведа, написавшего проходной текст (признаюсь, я и сам там подзаработал).
однако в соцсетях все преподносится с точностью до наоборот: участники выкладывают сториз, стримят, снимают селфи на фоне своих стендов, как будто поместить свою работу в будку из фальшстен было важной вехой их творчества или признанием профессиональных заслуг. и, сверх того, все инсценируется так, будто все живут, едят, спят в этих норках, как если бы это были мастерские, офисы или съемная комната внутри садового кольца. иными словами, соцсети нарочито демонстрируют сколько сил, навыков, талантов, времени, энергии, идей, знаний каждый автор вложил в участие в этой ярмарке. возможно, это инстаграм-деформация реальности или кумулятивный эффект от обилия стендов, но все вместе производит впечатление торжества самоэксплуатации.
когда-то в незапамятные времена арт-москвы екатерина деготь сетовала, что для обывателя посещение ярмарки равнозначно походу в музей, ведь в его сознании ярмарка не идентифицируется как место, где продается искусство. там же и рекордная сумма продажи — информация, которая должна волновать исключительно профессионалов, — путается с критерием оценки произведения. международные ярмарки фриз или арт-базель тоже заказывают некоммерческие проекты, критические интервенции, образовательные программы для поднятия символического капитала. все международные ярмарки привлекают широкую публику, однако водораздел между коммерческой ярмаркой и некоммерческой биеннале там достаточно четко маркирован (хотя, понятное дело, различие это постепенно нивелируется). возможно, есть некоторая прелесть, что в россии в отсутствие полноценного художественного рынка, эта показная коммерческая структура используется вопреки ей самой как публичная институция. но все-таки в этом московском влечении к норкам — после печальных опытов арт-манежа и арт-москвы и всяких там изящных салонов — есть нечто перверсивное.
однако в соцсетях все преподносится с точностью до наоборот: участники выкладывают сториз, стримят, снимают селфи на фоне своих стендов, как будто поместить свою работу в будку из фальшстен было важной вехой их творчества или признанием профессиональных заслуг. и, сверх того, все инсценируется так, будто все живут, едят, спят в этих норках, как если бы это были мастерские, офисы или съемная комната внутри садового кольца. иными словами, соцсети нарочито демонстрируют сколько сил, навыков, талантов, времени, энергии, идей, знаний каждый автор вложил в участие в этой ярмарке. возможно, это инстаграм-деформация реальности или кумулятивный эффект от обилия стендов, но все вместе производит впечатление торжества самоэксплуатации.
когда-то в незапамятные времена арт-москвы екатерина деготь сетовала, что для обывателя посещение ярмарки равнозначно походу в музей, ведь в его сознании ярмарка не идентифицируется как место, где продается искусство. там же и рекордная сумма продажи — информация, которая должна волновать исключительно профессионалов, — путается с критерием оценки произведения. международные ярмарки фриз или арт-базель тоже заказывают некоммерческие проекты, критические интервенции, образовательные программы для поднятия символического капитала. все международные ярмарки привлекают широкую публику, однако водораздел между коммерческой ярмаркой и некоммерческой биеннале там достаточно четко маркирован (хотя, понятное дело, различие это постепенно нивелируется). возможно, есть некоторая прелесть, что в россии в отсутствие полноценного художественного рынка, эта показная коммерческая структура используется вопреки ей самой как публичная институция. но все-таки в этом московском влечении к норкам — после печальных опытов арт-манежа и арт-москвы и всяких там изящных салонов — есть нечто перверсивное.
когда в магистратуре я изучал историю современного искусства, одна из моих однокурсниц сделала презентацию о том, что коммерческая галерея должна быть как живот беременной женщины, где взращивается, вскармливается художник. мы тогда все переглянулись и похихикали между собой. как я сейчас понял, этот образ галереи-как-живота уже давно был создан участниками группы инспекции «медицинская герменевтика» в их работе «бархатная комната». она представляет собой примерно такой же стенд как в космоскоу — только вся мебель там однородного красного цвета (намек на внутренние ткани). в иконографии инспекторов, эта тотальная инсталляция воплощала образ «норки», т.е. уюта, материнской утробы, доличностого пространства субъекта (в духе «хоры» юлии кристевой). в такой вот норке можно спрятаться от угроз внешней реальности, ведь здесь тепло, безопасно и уютно. только вот одно но — все предметы интерьера обиты красной ворсистой тканью, и такая излишняя заботливость и безопасность, где твердые поверхности смягчены, а углы срезаны, оборачивается чем-то жутким, санаторным, пенитенциарным. на одной фотографии сотрудников ярмарки я увидел, как рабочие-гастарбайтеры в преддверии открытия спят посреди гостиного двора, видимо, не успев осуществить все художественные и кураторские задумки заказчиков. я не сообразил заскринить, но поверьте, они лежали живописно, как участники работы сантьяги сьерры — прямо под горящими галерейным освещением среди всех этих стендов. с одним лишь отличием, что это была не художественная работа сантьяги сьерры. но это вряд ли кого-то волнует.
если для художников конца девяностых появление арт-москвы было сопряжено с большими надеждами на невидимую руку художественного рынка, то для москвы конца десятых такая завороженность ярмарочными стендами, флиртующими с некоммерческими форматами, выглядит как депривационное погружение в такие вот норки из красного бархата. как будто на время они спасаются от реалий прекарной жизни, коммерциализации искусства и монополизации художественного поля крупными игроками. финансовые издержки для «интервенций» или некоммерческих проектов внутри ярмарки, сделанные ради престижа и увеличения продаж, компенсируют отсутствие адекватной грантовой поддержки в мире снаружи. а перформативное представление своих талантов и экспертиз в витрине супермаркетов, которые рассчитаны развлечь коллекционеров и приобщить блоггеров к изящным искусствам, как бы спасаются и ретранслируются в личные инстаграмы, где уже их по достоинству оценит художественное сообщество подписчиков. недавно я обнаружил, что на штанах из секонда, которые я ношу уже больше года (потому что они мягкие и удобные), бирку «арт-москва». интересно, лет через десять, увижу ли я на очередной паре брюк ярлычок «космоскоу»?
если для художников конца девяностых появление арт-москвы было сопряжено с большими надеждами на невидимую руку художественного рынка, то для москвы конца десятых такая завороженность ярмарочными стендами, флиртующими с некоммерческими форматами, выглядит как депривационное погружение в такие вот норки из красного бархата. как будто на время они спасаются от реалий прекарной жизни, коммерциализации искусства и монополизации художественного поля крупными игроками. финансовые издержки для «интервенций» или некоммерческих проектов внутри ярмарки, сделанные ради престижа и увеличения продаж, компенсируют отсутствие адекватной грантовой поддержки в мире снаружи. а перформативное представление своих талантов и экспертиз в витрине супермаркетов, которые рассчитаны развлечь коллекционеров и приобщить блоггеров к изящным искусствам, как бы спасаются и ретранслируются в личные инстаграмы, где уже их по достоинству оценит художественное сообщество подписчиков. недавно я обнаружил, что на штанах из секонда, которые я ношу уже больше года (потому что они мягкие и удобные), бирку «арт-москва». интересно, лет через десять, увижу ли я на очередной паре брюк ярлычок «космоскоу»?
меня волнует только один вопрос: почему до сих пор никто не разгадал тайну хрюшки из «ну погоди»? знаете, в какой бы компании я ни оказался, если вдруг в разговоре возникает свинья в трех бюстгальтерах — а это происходит достаточно часто — тут же выясняется, что практически все присутствующие помнят эту героиню. иногда это напоминает платоновские врожденные идеи, которые надо оживить: сначала человек не понимает о чем речь, а потом оживляется и признает, что да, действительно, его/ее память обладает этим встроенным образом. если не верите, вы можете провести этот следственный эксперимент сами! более того, мои друзья из бывшей югославии, которые знать не знают ни волка ни зайца, говорят: да-да, мы знаем эту свинью! но все это интересно тем, что это не какой-то растиражированный образ, а секундный, проходной эпизод (ее автор светозар русаков и не рассчитывал, что эта сцена не пройдет цензуру).
вот современные теоретики анимации, говорят о том, что в эпоху биоинженерии анимационный режим сменяет кинематографический. анимация в отличие от кино изгоняет смерть и всю онтологию, она — чистая метаморфирующая витальность, безонтологичная симуляция и виртуальность. и в общем так вот она становится движущей силой современности. когда я увлекался теорией аппарата, читал целое психоаналитическое исследование про какой-то мультик, где птица махала крыльями, превращаясь то в член, то в грудь, но это было видно только в раскадровке. а про хрюшу из «ну погоди» никто не написал! и вот я задаюсь вопросом, как камео этого анимационного персонажа могло запасть в душу миллионов детей? что же это за коллективная визуальная травма жителей социалистических республик? что за импринт нечеловеческой сексуальности на человеческой психике? в чем нумерологическая сила утроения купального комплекта на едином теле? какой новый жижек, какая лора малви расскажет о том, что с нами со всеми сделал союзмультфильм?
вот современные теоретики анимации, говорят о том, что в эпоху биоинженерии анимационный режим сменяет кинематографический. анимация в отличие от кино изгоняет смерть и всю онтологию, она — чистая метаморфирующая витальность, безонтологичная симуляция и виртуальность. и в общем так вот она становится движущей силой современности. когда я увлекался теорией аппарата, читал целое психоаналитическое исследование про какой-то мультик, где птица махала крыльями, превращаясь то в член, то в грудь, но это было видно только в раскадровке. а про хрюшу из «ну погоди» никто не написал! и вот я задаюсь вопросом, как камео этого анимационного персонажа могло запасть в душу миллионов детей? что же это за коллективная визуальная травма жителей социалистических республик? что за импринт нечеловеческой сексуальности на человеческой психике? в чем нумерологическая сила утроения купального комплекта на едином теле? какой новый жижек, какая лора малви расскажет о том, что с нами со всеми сделал союзмультфильм?
казалось бы, все достаточно просто: когда представитель/ца миноритарной группы апроприирует культурные коды власть предержащих, это расценивается как борьба за признание и способ самоадвокации. через дендизм разночинцы заимствовали привычки, манеры и моду аристократии или grande bourgeoisie, самим своим видом нарушая классовые барьеры; жители нью-йорка, исключенные по гендерным, сексуальным и расовым признакам из мира высокой моды, создавали вог-балы со своей собственной иерархией и критериями оценок, и т.д. когда же происходит, наоборот, что наделенный привилегиями представитель большинства заимствует коды у группы ущемленной в своем социальном статусе, его обвиняют в культурной апроприации (здесь может быть множество контекстуальных нюансов, но вынесем их за скобки).
ложный демократизм фэшн-индустрии состоит в том, что высокая мода постепенно апроприирует дресс-коды низших социальных слоев и групп, используя дорогой крой и материалы. однако, это происходит на определенной временной дистанции, после чего новые коды заново демократиризутся и обмассовляются. вряд ли кто-то, надевая джинсы, упрекает себя в том, что когда-то они были спецодеждой американских золотоискателей или рабочих. чуть более проблематичным может выглядеть эстетизация «гопников» и постсоветского наивного шика, которой занимаются известные дизайнеры. но если дизайнер выпустит на подиум модель в костюме сирийской беженки — даже под эгидой привлечения внимания к проблеме — это вызовет медиа-скандал.
постсоветским образом угнетения, прекаризации и расиализации труда стала пресловутая огромная желтая сумка (и не важно яндекс ли это, деливери клаб или украинское глово). например, художники из группировки eeefff посвятили ей работы, а киевские активисты сжигали на площади такие рюкзаки. и вот сегодня компания яндекс как ни в чем ни бывало выпустила свой дизайнерский мерч, включая «микроверсию легендарной сумки» — клатч в форме термостойкой сумки, как у «настоящего курьера». то есть сначала угнетатель произвел и распространил отличительную униформу своего угнетенного, которая стала своеобразным городским мемом и стигмой определенной социальной группы (прежде всего, мигрантов из центральной азии). а потом же сама корпорация апроприировала эту форму, превращая ее в забавную игрушку для креативного класса, который и является главным потребителем услуг доставки. и вот это масштабирование сумки из громоздкой, едва ли не превышающей размер самого работника, в компактный аксессуар превращает повседневное ущемление прав и трудовую эксплуатацию в классистскую шутку, на которой можно еще немного подзаработать.
ложный демократизм фэшн-индустрии состоит в том, что высокая мода постепенно апроприирует дресс-коды низших социальных слоев и групп, используя дорогой крой и материалы. однако, это происходит на определенной временной дистанции, после чего новые коды заново демократиризутся и обмассовляются. вряд ли кто-то, надевая джинсы, упрекает себя в том, что когда-то они были спецодеждой американских золотоискателей или рабочих. чуть более проблематичным может выглядеть эстетизация «гопников» и постсоветского наивного шика, которой занимаются известные дизайнеры. но если дизайнер выпустит на подиум модель в костюме сирийской беженки — даже под эгидой привлечения внимания к проблеме — это вызовет медиа-скандал.
постсоветским образом угнетения, прекаризации и расиализации труда стала пресловутая огромная желтая сумка (и не важно яндекс ли это, деливери клаб или украинское глово). например, художники из группировки eeefff посвятили ей работы, а киевские активисты сжигали на площади такие рюкзаки. и вот сегодня компания яндекс как ни в чем ни бывало выпустила свой дизайнерский мерч, включая «микроверсию легендарной сумки» — клатч в форме термостойкой сумки, как у «настоящего курьера». то есть сначала угнетатель произвел и распространил отличительную униформу своего угнетенного, которая стала своеобразным городским мемом и стигмой определенной социальной группы (прежде всего, мигрантов из центральной азии). а потом же сама корпорация апроприировала эту форму, превращая ее в забавную игрушку для креативного класса, который и является главным потребителем услуг доставки. и вот это масштабирование сумки из громоздкой, едва ли не превышающей размер самого работника, в компактный аксессуар превращает повседневное ущемление прав и трудовую эксплуатацию в классистскую шутку, на которой можно еще немного подзаработать.
славой жижек был основным движителем полевения постсоветского поколения интеллектуалов. в ситуации «демарксизации» критики и полной деполитизации постструктурализма под вывеской «постмодерн», он стал спасительной прививкой критического мышления. но, протащив в сознание интеллектуалов левые идеи, он — в отличие от других популяризаторов вроде негри & хардта — не стал «исчезающим посредником» (если использовать его собственный жаргон). хоть провокатора-жижека и не принято цитировать напрямую, он как будто растворился в дискурсе без остатка, определив не столько содержание, сколько сами структуры мышления. в моем случае и в случае некоторых моих коллег он засел столь глубоко, что я бы даже говорил о жижекизации сознания и особом типе интеллектуального плюс-жижек-наслаждения. когда я смотрю зрелищное американское кино, при этом как будто бы снятое по книге «как написать идеальный сценарий за пять дней», единственным бонусом становится эвокация внутреннего охрипшего жижека, который, задыхаясь от экзальтации, начинает штамповать вульгарные фрейдомарксистские обобщения.
например, во время просмотра «аннигиляции» я думал о страхах антропоцена перед вышедшей из под контроля человека природой. в частности так называемые новые многолетники — аналог «нормкора» в мире ландшафтного дизайна, которые определили вид современных городов — стали такой инсценировкой «естественного» счастья вместо тех пугающих возможностей, которые открывает для селекции растений генная инженерия. (про денатурализацию природы в собянинском бессозантельном я писал выше). слизкий симбионт «веном» из империи образов «марвел» — это такой апгрейд чужого в эпоху производства и циркуляции тонн модифицирующих человека жидкостей и клеток. это уже не страх перед инопланетным или сверхчеловеческим времен холодной войны, а скорее страх нарушения границ изолированности тел, где целостность субъекта определяется четкой демаркацией внутреннего и внешнего — не только бинарности мужское/женское, но прежде всего человеческое/нечеловеческое, твердое/жидкое и т.д. ведь границы тела есть также границы смыслополагания эпохи.
но по-настоящему жижек-во-мне ликовал во время просмотра фильмов ари астера, которые мне отрекомендовало сразу несколько человек как шедевры жанра хоррор. если сильно упростить, в hereditary — который в русскоязычном проекте ошибочно перевели как «реинкаранация» — сумасшедшая бабка-сектантка всячески мстит своим потомкам. этот хоррор прекрасно иллюстрирует наше время, когда вдруг идеи биологического детерминизма и представления о «генетическом мусоре» с легкой руки джордана питерсона и стивена пинкера стали популярны как никогда. и, черт побери, восклицает жижек, все это снимается в ту историческую эпоху, когда впервые за долгое время новое поколение обречено быть беднее своих родителей благодаря неолиберальным реформам 80-х и 90-х годов. говоря языком русского классика, это кино «насмешка горькая обманутого сына над промотавшимся отцом».
например, во время просмотра «аннигиляции» я думал о страхах антропоцена перед вышедшей из под контроля человека природой. в частности так называемые новые многолетники — аналог «нормкора» в мире ландшафтного дизайна, которые определили вид современных городов — стали такой инсценировкой «естественного» счастья вместо тех пугающих возможностей, которые открывает для селекции растений генная инженерия. (про денатурализацию природы в собянинском бессозантельном я писал выше). слизкий симбионт «веном» из империи образов «марвел» — это такой апгрейд чужого в эпоху производства и циркуляции тонн модифицирующих человека жидкостей и клеток. это уже не страх перед инопланетным или сверхчеловеческим времен холодной войны, а скорее страх нарушения границ изолированности тел, где целостность субъекта определяется четкой демаркацией внутреннего и внешнего — не только бинарности мужское/женское, но прежде всего человеческое/нечеловеческое, твердое/жидкое и т.д. ведь границы тела есть также границы смыслополагания эпохи.
но по-настоящему жижек-во-мне ликовал во время просмотра фильмов ари астера, которые мне отрекомендовало сразу несколько человек как шедевры жанра хоррор. если сильно упростить, в hereditary — который в русскоязычном проекте ошибочно перевели как «реинкаранация» — сумасшедшая бабка-сектантка всячески мстит своим потомкам. этот хоррор прекрасно иллюстрирует наше время, когда вдруг идеи биологического детерминизма и представления о «генетическом мусоре» с легкой руки джордана питерсона и стивена пинкера стали популярны как никогда. и, черт побери, восклицает жижек, все это снимается в ту историческую эпоху, когда впервые за долгое время новое поколение обречено быть беднее своих родителей благодаря неолиберальным реформам 80-х и 90-х годов. говоря языком русского классика, это кино «насмешка горькая обманутого сына над промотавшимся отцом».
другой его фильм «солнцестояние» рассказывает о приключениях молодых американцев, которые отправились на фестиваль в европу, но вместо бернингмэна (такого вот гедонистического коммерческого коммунизма по-американски) оказались в сообществе сектантов, которые вовлекли их в свальный грех (что-то вроде хлыстов) и ритуально убили почти всех участников. разумеется, в пост-трамповской либеральной америке с появлением проблесков левой альтернативы (сандерс, окасио-кортес и т.д.), продолжает маленький внутренний жижек, этот фильм проговаривает страхи перед социал-демократией. в устройстве секты изображен карикатурный образ коммунизма — как его видят «чикагские мальчики» — с его уравниловкой, монотонным трудом, отсуствием приватного пространства (все герои спят в ангаре с плачущим ребенком), обезличиванием и неизбежными кровавыми репрессиями (как показательными, так и тайными). и неслучайно герои отправляются именно в швецию — последний оплот социализма. страшилки про национализацию женщин большевиками — это также понятные проекции гетеросексуального мужчины, который боится утратить контроль над своей женой — особенно в странах победившего феминизма. ну а обычай сбрасывать со скалы старых членов общины — в тичной неолиберальной риторике неизбежного повышения пенсионного возраста — это, конечно же, единственный ответ социалистов на проблему старения населения.
но я пишу все это не для того, чтобы представить какой-то претендующий на оригинальность анализ этих фильмов, а скорее указать на эволюцию интеллектуального наслаждения. когда ты не можешь в силу профессиональных деформаций отдаться иллюзиям голливуда, просмотр подобных картин обычно преследует одну из следующих целей: наблюдение за передовыми спецэффектами, попытка выявить какие-то культурные архетипы или просто guilty pleasures — вроде того как фильм-нуар смотрели обладатели кэмп-чувствительности. но жижекизация сознания не позволяет отдаться ни одному из этих удовольствий, это, скорее, метанаслаждение способностью свернуть все многообразие культуриндустрии в один симптом. и подспудный сюжет «солнцестояние» дает ключ и к природе этого наслаждения.
героями фильма являются не какие-то студенты-маркетологи, но аспиранты, которые собираются писать пиэчдчи про эту шведскую родовую общину и вступают друг с другом в ожесточенную конкурентную борьбу за тему (ведь при коммунизме у тебя отнимут не только квартиру, дачу, машину и жену, но даже твои мысли!) все это отражает новый неолиберальный дух академий после болонского процесса, да и в принципе западный мир с университетским перепроизводством кадров, когда авторские права отнимают корпорации, конкуренция за профессорские места становится борьбой за существование, а досуг превращается в ежедневные ютуб-курсы невротического повышения квалификации.
так вот, эвокация внутреннего жижека, который производит подобные авторитарные суждения и безапелляционные генерализации (не лишенные при этом доли истины) — это такое интеллектуальное самолюбование прекарного исследователя, критика, доморощенного философа, критического художника, независимого куратора и.д., который выброшен из академической среды на рынок нематериального труда, коммерческих изданий, частного образования, блогов или телеграмм-каналов. ведь в сокращающемся бюджетном ресурсе все меньше хочется: отдавать свою жизнь одной-единственной теме, границы которой становятся все уже и уже, бороться за гранты, рассылая все свободное время бесконечные заявки и охранять свою эту свою жалкую деляночку от других претендентов. куда приятнее, развалившись на диване, установить воображаемую «диктатуру когнитариата» и чувствовать себя победителем, который в нескольких фразах разрушает любой миф и деконструирует любую идеологему, стоящую за многомиллиардным блокбастером. и не важно, что победа пиррова, а голливудский слон никогда не приметит охрипшую от лая моську.
но я пишу все это не для того, чтобы представить какой-то претендующий на оригинальность анализ этих фильмов, а скорее указать на эволюцию интеллектуального наслаждения. когда ты не можешь в силу профессиональных деформаций отдаться иллюзиям голливуда, просмотр подобных картин обычно преследует одну из следующих целей: наблюдение за передовыми спецэффектами, попытка выявить какие-то культурные архетипы или просто guilty pleasures — вроде того как фильм-нуар смотрели обладатели кэмп-чувствительности. но жижекизация сознания не позволяет отдаться ни одному из этих удовольствий, это, скорее, метанаслаждение способностью свернуть все многообразие культуриндустрии в один симптом. и подспудный сюжет «солнцестояние» дает ключ и к природе этого наслаждения.
героями фильма являются не какие-то студенты-маркетологи, но аспиранты, которые собираются писать пиэчдчи про эту шведскую родовую общину и вступают друг с другом в ожесточенную конкурентную борьбу за тему (ведь при коммунизме у тебя отнимут не только квартиру, дачу, машину и жену, но даже твои мысли!) все это отражает новый неолиберальный дух академий после болонского процесса, да и в принципе западный мир с университетским перепроизводством кадров, когда авторские права отнимают корпорации, конкуренция за профессорские места становится борьбой за существование, а досуг превращается в ежедневные ютуб-курсы невротического повышения квалификации.
так вот, эвокация внутреннего жижека, который производит подобные авторитарные суждения и безапелляционные генерализации (не лишенные при этом доли истины) — это такое интеллектуальное самолюбование прекарного исследователя, критика, доморощенного философа, критического художника, независимого куратора и.д., который выброшен из академической среды на рынок нематериального труда, коммерческих изданий, частного образования, блогов или телеграмм-каналов. ведь в сокращающемся бюджетном ресурсе все меньше хочется: отдавать свою жизнь одной-единственной теме, границы которой становятся все уже и уже, бороться за гранты, рассылая все свободное время бесконечные заявки и охранять свою эту свою жалкую деляночку от других претендентов. куда приятнее, развалившись на диване, установить воображаемую «диктатуру когнитариата» и чувствовать себя победителем, который в нескольких фразах разрушает любой миф и деконструирует любую идеологему, стоящую за многомиллиардным блокбастером. и не важно, что победа пиррова, а голливудский слон никогда не приметит охрипшую от лая моську.
charli xcx как исчезающая точка, которая стягивает вокруг себя голоса угнетенных или даже квазихристианская покровительница миноритарных групп
https://teletype.in/@andreyshental/Bkin0ZxaB
https://teletype.in/@andreyshental/Bkin0ZxaB
Teletype
сексуальный интернационал
как charli xcx сделала себя главной покровительницей лгбтик
гей-прайд или гей-шейм? бодипозитив или бодинегатив? интеграция или дезинеграция? квир-апокалипсис или реклама бенеттон?
https://teletype.in/@andreyshental/H1q334aTB
https://teletype.in/@andreyshental/H1q334aTB
Teletype
гомофатализм и деструктивная маскулинность
негативность и пессимизм как категории сексуальной и гендерной политики
либертарианство — идеология мужской исключительности, оправдывающая превосходство и неравенство простой биологией
https://teletype.in/@andreyshental/Sk7nscmAS
https://teletype.in/@andreyshental/Sk7nscmAS
Teletype
мужские фантазии либертарианства: в будущее возьмут не всех
как биология господства и подчинения стала новой философией свободы
роберт пфаллер о протестантской умеренности, пронизавшей политику, культуру и искусство
https://teletype.in/@andreyshental/SJ-CtBICB
https://teletype.in/@andreyshental/SJ-CtBICB
Teletype
«бояться плохой жизни больше, чем смерти»
несколько лет назад я взял интервью у фрейдомарксиста и политического гедониста роберта пфаллера. по разным причинам оно так и не было...
манифест против биологического редукционизма и за новую сексологию червей. а также о том, как первоначальное половое различие инсценируется в их странном процессе спаривания.
https://teletype.in/@andreyshental/rkQt6Kd1U
https://teletype.in/@andreyshental/rkQt6Kd1U
Teletype
фехтование пенисами и диалектика пола
эволюционная психология описывает романтические отношения в терминах «эгоистичного гена». однако гендерное и сексуальное разнообразие...
мощь вулкана, благодроство дикаря, энергия марала и загадка русской души в одном позолоченном тюбике
https://teletype.in/@andreyshental/B17Gmxw-I
https://teletype.in/@andreyshental/B17Gmxw-I
Teletype
переизобретение сибири
косметика natura siberica как воображаемое сафари в страну чарующих означаемых, где славянофилы примирились с западниками.
самозарождение товара в почтомате и самая богатая женщина-мост. как ozon и wildberries поделили россию в один клик и к чему приведет логистическая революция 2.0
https://teletype.in/@andreyshental/-qyK66ju
https://teletype.in/@andreyshental/-qyK66ju
Teletype
критика логистического разума
сжимая время и съедая пространство, логистические империи wildberries и ozon подчиняет жизнь абсолютной рациональности. но на другом...
согласно популярной теории воплощенного познания, мышление не локализовано исключительно в мозге, но тесно связано с другими частями тела и укоренено в окружающей среде. сюда же следует присоединить и те машины, что экстернализируют нашу память, и те протезы, которые усиливают наше зрение.
способы письма, которые практикуют digital natives, трансформировали логику построения текста. повествовательная структура, не знавшая целостного замысла времен печатных машинок, обусловлена возможностью копипаста. этот постфордистский принцип производства — возможность гибкой перетасовки и пермутаций смысловых элементов — проник в сам творческий процесс.
исследователи т.н. психологии творчества уже давно обратили внимание на роль психосоматики — например, маяковский «протаптывал» свои стихи, перемещаясь по комнате. но феномен, который беспокоит меня, есть исключительный продукт компьютерного века, так как физиология тут неотделима от машинных алгоритмов. это явление я бы назвал «облачный палец» — и оно отличается от покусывания гусиного перышка, узелков на память или ритмичного дерганья стопой.
в процессе конструирования цифровой текст подвергается нескончаемой реструктуризации. фразы или целые абзацы путешествуют с места на место. неуместные в одной смысловой связке, они должны закрепиться в зоне максимальной логической обусловленности. но в некоторые моменты, когда я сомневаюсь или просто отвлекаюсь на другой фрагмент, моя авторская верность удачной формулировке делегирует грузоперевозку не текстовому редактору, а самому телу.
осознавая, но не до конца доводя до сознания, что этот удаленный фрагмент может быть безвозвратно утерян, напоминание о нем закрепляется в правой руке. пальцы, ответственные за копипаст, как бы утяжеляются, или, что говорится, маркируются — теперь они носители внешней памяти. мысль, покинувшая голову, но не нашедшая себя в тексте, скидывается на мышечную флешку. flash = flesh.
в какой-то момент палец обращается к центру принятия решений и просит облегчать бремя или же сам центр вспоминает о доверенном наперснику секрете. однако обретший автономию мальчик-с-пальчик склонен предавать своего господина и вступать в сговор с конкурирующим центром удовольствий. и когда, наконец, указ извлечь информацию исполнен, посреди текста оказывается чушь или непристойность, скопированная в период междуцарствия. и этот неожиданный и курьезный монтаж может определить новый сюжетный поворот текста.
пост-интернет повествование строится не только за счет воплощенного познания, но исходит из симбиотической ассоциации, где простое перетекание «сверх-я – оно» или «мышление – тело» включается в более сложную ретерриториализацию желающей машины: сосуды перетекают в провода, нейроны — в двоичные коды, а мясо — в жидкие кристаллы.
способы письма, которые практикуют digital natives, трансформировали логику построения текста. повествовательная структура, не знавшая целостного замысла времен печатных машинок, обусловлена возможностью копипаста. этот постфордистский принцип производства — возможность гибкой перетасовки и пермутаций смысловых элементов — проник в сам творческий процесс.
исследователи т.н. психологии творчества уже давно обратили внимание на роль психосоматики — например, маяковский «протаптывал» свои стихи, перемещаясь по комнате. но феномен, который беспокоит меня, есть исключительный продукт компьютерного века, так как физиология тут неотделима от машинных алгоритмов. это явление я бы назвал «облачный палец» — и оно отличается от покусывания гусиного перышка, узелков на память или ритмичного дерганья стопой.
в процессе конструирования цифровой текст подвергается нескончаемой реструктуризации. фразы или целые абзацы путешествуют с места на место. неуместные в одной смысловой связке, они должны закрепиться в зоне максимальной логической обусловленности. но в некоторые моменты, когда я сомневаюсь или просто отвлекаюсь на другой фрагмент, моя авторская верность удачной формулировке делегирует грузоперевозку не текстовому редактору, а самому телу.
осознавая, но не до конца доводя до сознания, что этот удаленный фрагмент может быть безвозвратно утерян, напоминание о нем закрепляется в правой руке. пальцы, ответственные за копипаст, как бы утяжеляются, или, что говорится, маркируются — теперь они носители внешней памяти. мысль, покинувшая голову, но не нашедшая себя в тексте, скидывается на мышечную флешку. flash = flesh.
в какой-то момент палец обращается к центру принятия решений и просит облегчать бремя или же сам центр вспоминает о доверенном наперснику секрете. однако обретший автономию мальчик-с-пальчик склонен предавать своего господина и вступать в сговор с конкурирующим центром удовольствий. и когда, наконец, указ извлечь информацию исполнен, посреди текста оказывается чушь или непристойность, скопированная в период междуцарствия. и этот неожиданный и курьезный монтаж может определить новый сюжетный поворот текста.
пост-интернет повествование строится не только за счет воплощенного познания, но исходит из симбиотической ассоциации, где простое перетекание «сверх-я – оно» или «мышление – тело» включается в более сложную ретерриториализацию желающей машины: сосуды перетекают в провода, нейроны — в двоичные коды, а мясо — в жидкие кристаллы.
Уподобиться острову и выйти из порочного круга кураторского круизинга и институционального промискуитета. Research Arts перевели мой текст о самоизоляции.
http://researcharts.ru/isolation-shental
http://researcharts.ru/isolation-shental
пандемия превращает спекулятивные преувеличения в факты действительности. а мои любимые объекты критики (курьерские службы, либертарианские идеи, логистика, биологизаторство, отчуждение и пр.) складываются в единую технодистопию
https://teletype.in/@andreyshental/RG1OoYDC4
https://teletype.in/@andreyshental/RG1OoYDC4
Teletype
цифровой феодализм летучей мыши
антиутопия о мире, где остались только курьеры и производители контента