Хирург качнул угрюмо головою
Хирург качнул угрюмо головою,
Под маской сжала губы медсестра:
Предстал боец — с обмотанной культёю,
Ах, если бы не лето, не жара!..
К своим он пробирался сутки кряду,
Шёл лесом после боя чуть живой.
Оторванную натовским снарядом
Он руку нёс оставшейся рукой…
«Как — не пришить?» — по-детски суть ответа
Он уяснить пытается сейчас.
Ах, лето красное, лесов кровавых лето!
И раскалённый докрасна Донбасс…
Галина Стручалина
Хирург качнул угрюмо головою,
Под маской сжала губы медсестра:
Предстал боец — с обмотанной культёю,
Ах, если бы не лето, не жара!..
К своим он пробирался сутки кряду,
Шёл лесом после боя чуть живой.
Оторванную натовским снарядом
Он руку нёс оставшейся рукой…
«Как — не пришить?» — по-детски суть ответа
Он уяснить пытается сейчас.
Ах, лето красное, лесов кровавых лето!
И раскалённый докрасна Донбасс…
Галина Стручалина
Моё средневековье
Я возвращенец из полтыщи мест
в свой заводской посёлок, в двухэтажки,
где сохнут во дворе штаны-рубашки,
а выйдешь со двора – так сразу лес.
Дома до дыр изношены давно –
ненастьем потрошёные гнездовья.
Кусты сирени вписаны в окно.
Пятидесятый год, средневековье.
Кому – мосты и башенки… Моё –
вот эта рухлядь, ржава и щербата.
Засижена сутулым вороньём,
опять шуршит берёза в два обхвата.
На эту же берёзу между дел
мой дед глядел.
И виделось, что будет всё иным.
Но... Тот же дом. Над крышей тот же дым.
Всё пыль, и тлен, и птичий пересвист,
застрявший между прутьями ограды...
Мне только здесь грустится так, как надо.
Здесь и помру, не чувствуя досады, –
из праха в прах, как прошлогодний лист.
Полина Орынянская
Я возвращенец из полтыщи мест
в свой заводской посёлок, в двухэтажки,
где сохнут во дворе штаны-рубашки,
а выйдешь со двора – так сразу лес.
Дома до дыр изношены давно –
ненастьем потрошёные гнездовья.
Кусты сирени вписаны в окно.
Пятидесятый год, средневековье.
Кому – мосты и башенки… Моё –
вот эта рухлядь, ржава и щербата.
Засижена сутулым вороньём,
опять шуршит берёза в два обхвата.
На эту же берёзу между дел
мой дед глядел.
И виделось, что будет всё иным.
Но... Тот же дом. Над крышей тот же дым.
Всё пыль, и тлен, и птичий пересвист,
застрявший между прутьями ограды...
Мне только здесь грустится так, как надо.
Здесь и помру, не чувствуя досады, –
из праха в прах, как прошлогодний лист.
Полина Орынянская
АЛЁНКА
Обычная российская девчонка,
На фронт сбежала ото всех украдкой,
За имя её чудное "Алёнка"
Дразнили мы девчушку "Шоколадкой".
Она не обижалась нашим шуткам,
Порой, присев подальше от оружий,
Смеялась даже новым прибауткам,
Наш волонтёр с косичками наружу.
Где постирать, где привезти продукты...
Все тяготы войны делила с нами.
То повар, то швея, то санинструктор...
Помощница с огромными глазами.
От мыслей пошлых далеко в сторонке,
Мы, глядя на неё, храбрели сердцем,
И голосок её весёлый звонкий
Нас согревал всех, как в печи поленце.
Однажды был прорыв врагов по флангу.
Тот бой и ныне в памяти мне страшен,
"Трёхсотые" заполнили землянку,
Им помогала "Шоколадка" наша.
Взрывалось всё, снаряды и гранаты.
Казалось, устоять нет силы больше.
Случилось так, что к раненым солдатам
Подобрались наёмники из Польши.
Им расстрелять бойцов всего забава,
Исход известен, если грянет схватка,
Чтоб не случилась страшная расправа,
Отстреливаться стала "Шоколадка".
Недолго длилась перестрелка эта.
Одна из пуль добилась своей цели,
Затихло сердце под бронежилетом,
Мы только чуть с подмогой не успели.
Обученные натовским стандартам,
Напрасно ляхи верили в победу,
Мы били их с особенным азартом,
Приветствуя смертельную беседу.
В землянке нашей все бойцы живые,
Вот только не раздастся голос звонко,
Но мы запомним, как спасла Россию
Обычная российская девчонка.
29 января 2024 года
Александр Макаров
Обычная российская девчонка,
На фронт сбежала ото всех украдкой,
За имя её чудное "Алёнка"
Дразнили мы девчушку "Шоколадкой".
Она не обижалась нашим шуткам,
Порой, присев подальше от оружий,
Смеялась даже новым прибауткам,
Наш волонтёр с косичками наружу.
Где постирать, где привезти продукты...
Все тяготы войны делила с нами.
То повар, то швея, то санинструктор...
Помощница с огромными глазами.
От мыслей пошлых далеко в сторонке,
Мы, глядя на неё, храбрели сердцем,
И голосок её весёлый звонкий
Нас согревал всех, как в печи поленце.
Однажды был прорыв врагов по флангу.
Тот бой и ныне в памяти мне страшен,
"Трёхсотые" заполнили землянку,
Им помогала "Шоколадка" наша.
Взрывалось всё, снаряды и гранаты.
Казалось, устоять нет силы больше.
Случилось так, что к раненым солдатам
Подобрались наёмники из Польши.
Им расстрелять бойцов всего забава,
Исход известен, если грянет схватка,
Чтоб не случилась страшная расправа,
Отстреливаться стала "Шоколадка".
Недолго длилась перестрелка эта.
Одна из пуль добилась своей цели,
Затихло сердце под бронежилетом,
Мы только чуть с подмогой не успели.
Обученные натовским стандартам,
Напрасно ляхи верили в победу,
Мы били их с особенным азартом,
Приветствуя смертельную беседу.
В землянке нашей все бойцы живые,
Вот только не раздастся голос звонко,
Но мы запомним, как спасла Россию
Обычная российская девчонка.
29 января 2024 года
Александр Макаров
СБОРКА
Как вам русские горки?
Крышу не сорвало?
Это эпоха сборки
Всем кликушам назло!
Всенародное дело,
Праздник детей больших -
Возвращение в тело
Певчей птицы-души.
Век изучив до корки,
Скажут потом про всех:
Жили во время сборки,
Видели смену вех!
Сверхзвуковые «сушки»
Ангелов веселят.
Сборку придумал Пушкин
И добавился в чат.
Павшие и живые
Тьму перетрут до дыр.
Русские рядовые
Ремонтируют мир.
Вот крановщик в кабине,
С важностью тамады,
Солнце на Сахалине
Достаёт из воды.
Вот к озаренью близкий,
С космосом чуя связь,
Физик в Новосибирске
Лепит молекул вязь.
Веря уральской силе,
Дело вершить мастак,
Слесарь в Нижнем Тагиле
Лечит уставший танк.
Летом готовя сани,
По заветам отцов,
Профессора в Казани
Учат летать птенцов.
Видя пологий берег,
Песню спев о весне,
Новый мост через Терек
Строят люди в Чечне.
К пострадавшим от «града»,
Будто к детям отец,
Врач из Калининграда
Приезжает в Донецк.
Божьей любуясь славой,
Бесам внушая страх
Молится за Державу
Соловецкий монах.
Хлебороб на уборке
И машинист в «Стреле» -
Вся Россия на сборке -
В поле, в горах, в Кремле.
Русские спят вначале,
Гонят потом коней
Нас раздробить мечтали
Сделали лишь сильней.
Снова Москва в эфире
И Георгиевский зал!
Сотворение мира
Через русский портал.
Влад Маленко
Как вам русские горки?
Крышу не сорвало?
Это эпоха сборки
Всем кликушам назло!
Всенародное дело,
Праздник детей больших -
Возвращение в тело
Певчей птицы-души.
Век изучив до корки,
Скажут потом про всех:
Жили во время сборки,
Видели смену вех!
Сверхзвуковые «сушки»
Ангелов веселят.
Сборку придумал Пушкин
И добавился в чат.
Павшие и живые
Тьму перетрут до дыр.
Русские рядовые
Ремонтируют мир.
Вот крановщик в кабине,
С важностью тамады,
Солнце на Сахалине
Достаёт из воды.
Вот к озаренью близкий,
С космосом чуя связь,
Физик в Новосибирске
Лепит молекул вязь.
Веря уральской силе,
Дело вершить мастак,
Слесарь в Нижнем Тагиле
Лечит уставший танк.
Летом готовя сани,
По заветам отцов,
Профессора в Казани
Учат летать птенцов.
Видя пологий берег,
Песню спев о весне,
Новый мост через Терек
Строят люди в Чечне.
К пострадавшим от «града»,
Будто к детям отец,
Врач из Калининграда
Приезжает в Донецк.
Божьей любуясь славой,
Бесам внушая страх
Молится за Державу
Соловецкий монах.
Хлебороб на уборке
И машинист в «Стреле» -
Вся Россия на сборке -
В поле, в горах, в Кремле.
Русские спят вначале,
Гонят потом коней
Нас раздробить мечтали
Сделали лишь сильней.
Снова Москва в эфире
И Георгиевский зал!
Сотворение мира
Через русский портал.
Влад Маленко
Мы позабыли имена за восемь лет
«Абхаз», «Бурят», «Якут», «Задира», «Дед» ...
Мы позабыли имена за восемь лет
И заблудились в отчествах уже:
"Петрович" - каждый третий в блиндаже.
Мы стали, вроде, на одно лицо,
В годах сравнялись за год сын с отцом.
В прямом и переносном – по следам –
Идем в степи навстречу городам,
И центр Земли смещается для нас
За сутки из Лимана в Лисичанск…
Мы все умеем всё – так повелось,
Мы вместе даже рассыпаясь врозь,
Дрожим слегка во сне, а бодрствуем, когда –
Мы не дрожим. Нас сделали года,
Часы и дни похожими на сталь.
Нам не о чем жалеть, нас – никому не жаль.
Мы позабыли имена за восемь лет
Свои – быть может, а погибших – нет.
И трёхлинейки оживляя труп,
Дотягиваясь пулей за уступ,
Без лишней злобы, шепчем, как завет:
«Ловите от «Петровича» привет»...
Мы позабыли имена за восемь лет
Свои – быть может, а погибших – нет.
Михаил Душин, 02.06.22
«Абхаз», «Бурят», «Якут», «Задира», «Дед» ...
Мы позабыли имена за восемь лет
И заблудились в отчествах уже:
"Петрович" - каждый третий в блиндаже.
Мы стали, вроде, на одно лицо,
В годах сравнялись за год сын с отцом.
В прямом и переносном – по следам –
Идем в степи навстречу городам,
И центр Земли смещается для нас
За сутки из Лимана в Лисичанск…
Мы все умеем всё – так повелось,
Мы вместе даже рассыпаясь врозь,
Дрожим слегка во сне, а бодрствуем, когда –
Мы не дрожим. Нас сделали года,
Часы и дни похожими на сталь.
Нам не о чем жалеть, нас – никому не жаль.
Мы позабыли имена за восемь лет
Свои – быть может, а погибших – нет.
И трёхлинейки оживляя труп,
Дотягиваясь пулей за уступ,
Без лишней злобы, шепчем, как завет:
«Ловите от «Петровича» привет»...
Мы позабыли имена за восемь лет
Свои – быть может, а погибших – нет.
Михаил Душин, 02.06.22
Смерть в сумерках ходила на охоту,
Хватала задубевший воротник
Утратившего душу идиота,
Вела в свои угодья напрямик —
К борзым из перегретого металла.
Вилась, метала молнии: "Стреляй!"
И он стрелял, и Смерть ему кивала,
И шла в полуразрушенный сарай,
Тряслась от страха. Сбилось покрывало, —
Так страшно было ей осознавать,
Какая тьма ей, Смерти, приказала
На этот спящий город нападать.
Она тряслась, но не умела плакать
И возвращалась бледная, как мел.
А он месил ноябрьскую слякоть, —
Не думал, не страдал и не жалел.
Наталья Денисенко
Хватала задубевший воротник
Утратившего душу идиота,
Вела в свои угодья напрямик —
К борзым из перегретого металла.
Вилась, метала молнии: "Стреляй!"
И он стрелял, и Смерть ему кивала,
И шла в полуразрушенный сарай,
Тряслась от страха. Сбилось покрывало, —
Так страшно было ей осознавать,
Какая тьма ей, Смерти, приказала
На этот спящий город нападать.
Она тряслась, но не умела плакать
И возвращалась бледная, как мел.
А он месил ноябрьскую слякоть, —
Не думал, не страдал и не жалел.
Наталья Денисенко
Был майский день - спокойный и обычный.
Победу отмечали мы на днях.
Враг не дремал, он ставил цель привычно,
И вот уже Беда стоит в дверях...
Слов не осталось. Только ярость с болью
Кипят и душат. Белгород, держись!..
И пахнет воздух дымом, пылью, кровью,
И рушится не только дом, но жизнь...
Война везде. Пока не прилетело
К тебе в подъезд, в открытое окно,
В твой дом, в машину - мало тебе дела
До СВО. Война идёт давно.
Проснись, товарищ милый, наконец-то!
И руку поскорее протяни
Фронтовикам, Луганску и Донецку,
Пусть знают, что сегодня не одни
Они в тяжёлый час. А все мы вместе, -
И Курск, и Брянск, другие города.
И помогать друг другу - дело чести,
Не позабыв трагедий никогда.
Остановите нелюдей, ребята!
Отправьте же их в ад ко всем чертям,
Тех, для кого ничто уже не свято,
Кто бьёт ракетой по жилым домам...
Мы терпеливы. Да, мы милосердны,
Но всякому терпенью есть предел.
Очистим мы страну свою от скверны.
Не жаль врага. Он мирных не жалел.
Татьяна Яшина
Победу отмечали мы на днях.
Враг не дремал, он ставил цель привычно,
И вот уже Беда стоит в дверях...
Слов не осталось. Только ярость с болью
Кипят и душат. Белгород, держись!..
И пахнет воздух дымом, пылью, кровью,
И рушится не только дом, но жизнь...
Война везде. Пока не прилетело
К тебе в подъезд, в открытое окно,
В твой дом, в машину - мало тебе дела
До СВО. Война идёт давно.
Проснись, товарищ милый, наконец-то!
И руку поскорее протяни
Фронтовикам, Луганску и Донецку,
Пусть знают, что сегодня не одни
Они в тяжёлый час. А все мы вместе, -
И Курск, и Брянск, другие города.
И помогать друг другу - дело чести,
Не позабыв трагедий никогда.
Остановите нелюдей, ребята!
Отправьте же их в ад ко всем чертям,
Тех, для кого ничто уже не свято,
Кто бьёт ракетой по жилым домам...
Мы терпеливы. Да, мы милосердны,
Но всякому терпенью есть предел.
Очистим мы страну свою от скверны.
Не жаль врага. Он мирных не жалел.
Татьяна Яшина
***
Воскресный день,
Весь город дома.
Там, где уютно и знакомо.
Там, где надежда и оплот.
И вдруг…от взрыва душу рвет!!!
И вот… сложился весь подъезд
В том доме, из любимых мест,
Там, где родились наши дети…
Сейчас кошмар. И запах смерти.
Все десять! Десять этажей -
За миг - не дом. Труха уже.
Там были планы и мечты…
Там быть могли и я, и ты.
Но мы не там. Мы плачем рядом.
Мы все еще живем - в награду.
Всевышний миловал пока,
О, как мудра его рука.
Но, Господи, ты умудри
Всех тех, кто это натворил.
Кто злее самых лютых псов,
Кто убивать людей готов.
Ты дай им по заслугам суд -
Пусть в муках совести живут.
Нет, умереть им будет в милость
За все, что здесь сейчас случилось.
Пусть вечно будут в их глазах
Погибшие от всех атак!
Пусть плачут горько в их ушах
И будут им мешать дышать!
Пусть будут вечно жить в аду
Все те, кто в Белгород стреляет.
И даже после смерти их
Пусть муки там не оставляют.
Мой Бог, как больно, нет прощенья.
Душа лишь требует отмщенья.
Воздай им, Боже, по заслугам.
Пусть им земля не будет пухом.
Елена Светлая
Воскресный день,
Весь город дома.
Там, где уютно и знакомо.
Там, где надежда и оплот.
И вдруг…от взрыва душу рвет!!!
И вот… сложился весь подъезд
В том доме, из любимых мест,
Там, где родились наши дети…
Сейчас кошмар. И запах смерти.
Все десять! Десять этажей -
За миг - не дом. Труха уже.
Там были планы и мечты…
Там быть могли и я, и ты.
Но мы не там. Мы плачем рядом.
Мы все еще живем - в награду.
Всевышний миловал пока,
О, как мудра его рука.
Но, Господи, ты умудри
Всех тех, кто это натворил.
Кто злее самых лютых псов,
Кто убивать людей готов.
Ты дай им по заслугам суд -
Пусть в муках совести живут.
Нет, умереть им будет в милость
За все, что здесь сейчас случилось.
Пусть вечно будут в их глазах
Погибшие от всех атак!
Пусть плачут горько в их ушах
И будут им мешать дышать!
Пусть будут вечно жить в аду
Все те, кто в Белгород стреляет.
И даже после смерти их
Пусть муки там не оставляют.
Мой Бог, как больно, нет прощенья.
Душа лишь требует отмщенья.
Воздай им, Боже, по заслугам.
Пусть им земля не будет пухом.
Елена Светлая
Сколько дорог, сколько боёв,
Счёт давно потерял.
Но закон фронтовой суров:
Выдохся – значит, предал.
Песок и глина, лёд и бетон,
Топь и снова песок.
Здесь не спринт, здесь марафон.
Выдох дольше, чем вдох.
Точка встречи на высоте.
Кто приказал привал?
Вперёд, вперёд! Не снижаем темп.
Выдохся – значит, предал.
Очередная взята высота.
Группами по пяти
Штурмуем победу. Её звезда
Светит нам впереди.
Нил Сорняков
Счёт давно потерял.
Но закон фронтовой суров:
Выдохся – значит, предал.
Песок и глина, лёд и бетон,
Топь и снова песок.
Здесь не спринт, здесь марафон.
Выдох дольше, чем вдох.
Точка встречи на высоте.
Кто приказал привал?
Вперёд, вперёд! Не снижаем темп.
Выдохся – значит, предал.
Очередная взята высота.
Группами по пяти
Штурмуем победу. Её звезда
Светит нам впереди.
Нил Сорняков
Белгород. 12.05.2024
В Белом городе стоял на Щорса дом.
Две пятёрки красовались на нём.
Жили люди в этом доме до войны,
И потом два года жили до весны.
Дом, работа, дети, улица, сирень.
Как в обычной жизни, но под звук сирен,
Под обстрелами и вспышками в ночи,
Поминальное сияние свечи.
Вот опять ракеты… «Точка У» летит.
Взрыв. Её осколком в центре дом разбит.
Этажи сложились, и подъезда нет.
Забранные жизни поднялись в просвет…
Страшная картина: люди и бетон.
Слышен из развалин чей-то тихий стон.
Слава Богу! Выжил кто-то в том аду
Жутких преступлений от чудовищ ВСУ.
Больно, очень больно. Всем: родным, стране.
Сердцу не наденешь никакой брони.
Слёзы не облегчат тех утрат, потерь,
Что приносит людям евробратский зверь.
Вера лишь поможет, Армия и Флот.
Сердцу станет легче, как фашизм падёт.
Мир наступит снова. Будет город жить!
Памятью о павших вечно дорожить…
Казакова Ольга Владимировна
В Белом городе стоял на Щорса дом.
Две пятёрки красовались на нём.
Жили люди в этом доме до войны,
И потом два года жили до весны.
Дом, работа, дети, улица, сирень.
Как в обычной жизни, но под звук сирен,
Под обстрелами и вспышками в ночи,
Поминальное сияние свечи.
Вот опять ракеты… «Точка У» летит.
Взрыв. Её осколком в центре дом разбит.
Этажи сложились, и подъезда нет.
Забранные жизни поднялись в просвет…
Страшная картина: люди и бетон.
Слышен из развалин чей-то тихий стон.
Слава Богу! Выжил кто-то в том аду
Жутких преступлений от чудовищ ВСУ.
Больно, очень больно. Всем: родным, стране.
Сердцу не наденешь никакой брони.
Слёзы не облегчат тех утрат, потерь,
Что приносит людям евробратский зверь.
Вера лишь поможет, Армия и Флот.
Сердцу станет легче, как фашизм падёт.
Мир наступит снова. Будет город жить!
Памятью о павших вечно дорожить…
Казакова Ольга Владимировна
Предполье
В жарком предполье за лесопосадками
Полдень умоется ливнем осколочным.
Между Работино и Пятихатками
Новый наплыв бронированной сволочи.
Тяжко земле без защит динамических –
Рваное тело с потеками бурыми...
Вспыхнут с удушливым дымом техническим
Те, кто знакомится с меткими ПТУРами.
Вражеских "наступов" злобные происки.
Хищно, отрывисто рявкает ствольная.
Рыжая медь бороды военкоровской.
Корректировщики очень довольные.
Тусклый дисплей, иссеченный помехами.
Краешки губ тронут скулы кирпичные.
Видишь – пылают, чадят, не доехали…
Все улыбаются. Утро отличное!
Смерть прогрохочет – опасная, близкая.
Не унимается ненависть "братская".
Держат предполье ребята российские,
Фронт цементирует сила солдатская.
Артем Янгильдин
В жарком предполье за лесопосадками
Полдень умоется ливнем осколочным.
Между Работино и Пятихатками
Новый наплыв бронированной сволочи.
Тяжко земле без защит динамических –
Рваное тело с потеками бурыми...
Вспыхнут с удушливым дымом техническим
Те, кто знакомится с меткими ПТУРами.
Вражеских "наступов" злобные происки.
Хищно, отрывисто рявкает ствольная.
Рыжая медь бороды военкоровской.
Корректировщики очень довольные.
Тусклый дисплей, иссеченный помехами.
Краешки губ тронут скулы кирпичные.
Видишь – пылают, чадят, не доехали…
Все улыбаются. Утро отличное!
Смерть прогрохочет – опасная, близкая.
Не унимается ненависть "братская".
Держат предполье ребята российские,
Фронт цементирует сила солдатская.
Артем Янгильдин
Ещё чуть-чуть — и кончится война,
а большего сегодня и не надо.
Весной надежда с нами, но она
уходит после майского парада
к наивным невесёлым выпускным,
ко дню всеобщей памяти и скорби.
Действительное сделалось больным
по глупости обманутого Горби,
а прошлое не проливает свет
на всё, что уготованно сегодня
тому, кто в камуфляжное одет
и ходит в коридорах преисподней.
Никто не виноват — таков пасьянс,
разложенный жестокими богами.
Попутал атлантический альянс
всё то, что называют берегами
кисельными. Не трогаю фольклор,
но пью густой напиток на поминках,
где Ваня Карамазов до сих пор
толкует всем о мире на слезинках.
Ещё чуть-чуть — и русская беда
уйдёт в разряд кошмарных сновидений.
Жаль, правды нет, а истина всегда
темнее самых страшных заблуждений.
Роман Сорокин
а большего сегодня и не надо.
Весной надежда с нами, но она
уходит после майского парада
к наивным невесёлым выпускным,
ко дню всеобщей памяти и скорби.
Действительное сделалось больным
по глупости обманутого Горби,
а прошлое не проливает свет
на всё, что уготованно сегодня
тому, кто в камуфляжное одет
и ходит в коридорах преисподней.
Никто не виноват — таков пасьянс,
разложенный жестокими богами.
Попутал атлантический альянс
всё то, что называют берегами
кисельными. Не трогаю фольклор,
но пью густой напиток на поминках,
где Ваня Карамазов до сих пор
толкует всем о мире на слезинках.
Ещё чуть-чуть — и русская беда
уйдёт в разряд кошмарных сновидений.
Жаль, правды нет, а истина всегда
темнее самых страшных заблуждений.
Роман Сорокин
РАССВЕТ ТРЁХЦВЕТНЫЙ, или ТОЛЬКО «ВОЛГА»
Российские специалисты радиоэлектронной борьбы (РЭБ) создали для украинских военнослужащих, желающих сдаться в плен, специаль-ную частоту 149.200. С её помощью солдаты могут сохранить себе жизнь. Авторы инициативы добавили, что подобный канал связи предельно удобный и понятный – нужна только рация. Информацию о частоте рас-пространяют в социальных сетях, чатах, где общаются родственники украинских военнослужащих, раскидывают листовки, пишут об этом на домах и остановках.
«Украинцы, если вы хотите жить, если хотите вернуться к своим род-ным и близким, настройте на любом «Баофенге» частоту 149.200 и вы-зывайте «Волгу», — говорится в сообщении.
«Волга» — универсальный позывной для желающих сдаться в плен. В каждом российском подразделении дежурный радиотелефонист сле-дит, не вышел ли кто на связь по этой чистоте. О любой попытке соеди-нения он докладывает своему командиру, который уже рассказывает украинцу, какие шаги ему нужно предпринять.
Здесь ещё чадит земля
Душно, больно.
Но над светом звоны длят
Колокольни.
Но уже встаёт заря
Русским стягом
Над вспахавшим судьбы зря
Зла оврагом.
Нам неведомо, когда
Боль уймется,
Чем неведенья беда
Обернётся.
Знаем лишь, что не простим
Злу напасти —
Чёрных вранов обратим
В птицу счастья.
Жёлто-голубой фетиш
Дотлевает,
Всё, о чём, солдат, молчишь,
Продлевая.
Но стучится в разум факт
Вещей тайной:
В небе триколор — контакт
Не случайный.
Бритты в жёстком прессе мир
Не дожали —
Написать успели мы
Вновь скрижали.
Не бери, солдат, в расчёт
Чувство долга.
Только «Волга» всех спасёт!
Только «Волга»…
29.01.2024
Татьяна Дугиль
Российские специалисты радиоэлектронной борьбы (РЭБ) создали для украинских военнослужащих, желающих сдаться в плен, специаль-ную частоту 149.200. С её помощью солдаты могут сохранить себе жизнь. Авторы инициативы добавили, что подобный канал связи предельно удобный и понятный – нужна только рация. Информацию о частоте рас-пространяют в социальных сетях, чатах, где общаются родственники украинских военнослужащих, раскидывают листовки, пишут об этом на домах и остановках.
«Украинцы, если вы хотите жить, если хотите вернуться к своим род-ным и близким, настройте на любом «Баофенге» частоту 149.200 и вы-зывайте «Волгу», — говорится в сообщении.
«Волга» — универсальный позывной для желающих сдаться в плен. В каждом российском подразделении дежурный радиотелефонист сле-дит, не вышел ли кто на связь по этой чистоте. О любой попытке соеди-нения он докладывает своему командиру, который уже рассказывает украинцу, какие шаги ему нужно предпринять.
Здесь ещё чадит земля
Душно, больно.
Но над светом звоны длят
Колокольни.
Но уже встаёт заря
Русским стягом
Над вспахавшим судьбы зря
Зла оврагом.
Нам неведомо, когда
Боль уймется,
Чем неведенья беда
Обернётся.
Знаем лишь, что не простим
Злу напасти —
Чёрных вранов обратим
В птицу счастья.
Жёлто-голубой фетиш
Дотлевает,
Всё, о чём, солдат, молчишь,
Продлевая.
Но стучится в разум факт
Вещей тайной:
В небе триколор — контакт
Не случайный.
Бритты в жёстком прессе мир
Не дожали —
Написать успели мы
Вновь скрижали.
Не бери, солдат, в расчёт
Чувство долга.
Только «Волга» всех спасёт!
Только «Волга»…
29.01.2024
Татьяна Дугиль
Облаками тушили
чудную луну в реке,
Но забыли, что скоро
по почте весну пришлют.
И уже третий год
стоит Левитан на звонке,
И Берлин не сдаётся,
и вместо войны - салют.
"Это странные съёмки,
где после актёров снег
С пулемётом шагает
по плёнке ночных аллей,
Где донецкое небо
глядит из-под русских век,
Чтобы ты на секунду
припала к щеке моей." -
Так тебе написал я,
и письма вставали в строй.
Понимаешь, родная,
метель уже пятый час.
А ведь если апрели
тебя назовут сестрой,
Расскажи им по-правде,
что нету в окопах нас.
Мы донбасские степи,
мы тени одной страны,
Даже наше "Спасибо!"
доносится, как" Спаси!"
Мы по-русски мечтаем
и русские видим сны,
Только наша планета
на чёрной стоит оси.
Все гражданские войны
по вкусу один фаст-фуд,
Мы его больше века
едим в дорогих бистро.
А по нам из карманов
Армани и Гуччи бьют
И растут, дорогая,
как ненависть наших строк.
Ты мудрее, ты старше,
ты с детства шептала мне:
"Революция - бабка
с дырявым ведром души."
Но она всё шагает
по киевской целине
И заносит на свадьбы
кровавые барыши.
Отключу в эту полночь
и ближний и дальний свет -
Там опять за оврагом
по-братски стреляют в нас.
Нет ни чёрта, ни беса,
не будет для них побед,
Ибо крестик нательный
врага моего не спас
Александр Антипов
чудную луну в реке,
Но забыли, что скоро
по почте весну пришлют.
И уже третий год
стоит Левитан на звонке,
И Берлин не сдаётся,
и вместо войны - салют.
"Это странные съёмки,
где после актёров снег
С пулемётом шагает
по плёнке ночных аллей,
Где донецкое небо
глядит из-под русских век,
Чтобы ты на секунду
припала к щеке моей." -
Так тебе написал я,
и письма вставали в строй.
Понимаешь, родная,
метель уже пятый час.
А ведь если апрели
тебя назовут сестрой,
Расскажи им по-правде,
что нету в окопах нас.
Мы донбасские степи,
мы тени одной страны,
Даже наше "Спасибо!"
доносится, как" Спаси!"
Мы по-русски мечтаем
и русские видим сны,
Только наша планета
на чёрной стоит оси.
Все гражданские войны
по вкусу один фаст-фуд,
Мы его больше века
едим в дорогих бистро.
А по нам из карманов
Армани и Гуччи бьют
И растут, дорогая,
как ненависть наших строк.
Ты мудрее, ты старше,
ты с детства шептала мне:
"Революция - бабка
с дырявым ведром души."
Но она всё шагает
по киевской целине
И заносит на свадьбы
кровавые барыши.
Отключу в эту полночь
и ближний и дальний свет -
Там опять за оврагом
по-братски стреляют в нас.
Нет ни чёрта, ни беса,
не будет для них побед,
Ибо крестик нательный
врага моего не спас
Александр Антипов
Живой
Когда рядом рвануло, не мог я понять,
Почему я лежу? Что с моею ногой?
Но когда попытался её приподнять,
То от боли пронзительной понял – живой.
Опрокинувшись навзничь, с грехом пополам
Из разгрузки достав медицинский комплект,
В ногу будто во сне я вколол нефопам,
И прилаживать стал на бедро турникет.
И хоть после укола чуть боль отошла,
Облизнув сердца край, улетучился страх,
Всё же эта возня столько сил отняла,
Что не чувствую ноги и слабость в руках.
Понимая, что мало осталось мне жить,
Мысль пришла что-нибудь для своих записать.
Причитать я не стану, не буду скулить,
А решил напоследок стихи прочитать.
Из шприц-тюбика снова себя уколов,
Не пришлось даже думать, о чём мне сказать,
А на ум почему-то пришёл мне Тальков,
И стихи его с губ стали сами слетать.
До конца не могу объяснить я сейчас,
Так как плохо в то время я соображал,
Для меня был важней, или всё же для вас
Этот стих, что на камеру я прочитал?
Всё удачно прошло, я в палате лежу,
Ну а раны на теле моём и ногах
Доктора мне залечат, а я залижу
Силой, вложенной в русских священных словах.
Владимир Пушкарев (Якут Алданский)
30.01.2024
Когда рядом рвануло, не мог я понять,
Почему я лежу? Что с моею ногой?
Но когда попытался её приподнять,
То от боли пронзительной понял – живой.
Опрокинувшись навзничь, с грехом пополам
Из разгрузки достав медицинский комплект,
В ногу будто во сне я вколол нефопам,
И прилаживать стал на бедро турникет.
И хоть после укола чуть боль отошла,
Облизнув сердца край, улетучился страх,
Всё же эта возня столько сил отняла,
Что не чувствую ноги и слабость в руках.
Понимая, что мало осталось мне жить,
Мысль пришла что-нибудь для своих записать.
Причитать я не стану, не буду скулить,
А решил напоследок стихи прочитать.
Из шприц-тюбика снова себя уколов,
Не пришлось даже думать, о чём мне сказать,
А на ум почему-то пришёл мне Тальков,
И стихи его с губ стали сами слетать.
До конца не могу объяснить я сейчас,
Так как плохо в то время я соображал,
Для меня был важней, или всё же для вас
Этот стих, что на камеру я прочитал?
Всё удачно прошло, я в палате лежу,
Ну а раны на теле моём и ногах
Доктора мне залечат, а я залижу
Силой, вложенной в русских священных словах.
Владимир Пушкарев (Якут Алданский)
30.01.2024
Горем я
перевяжу волосы,
Гневом я
перетяну наручи.
Не смотри вослед,
если боязно,
Если впрямь тебе
видеть боязно
Смерти
да пожарища.
А беда
давно над селеньями
Молотом звенит,
измывается.
Но любая цепь
прочна звеньями, —
Так земля моя
крепка семьями,
Тем и славится.
Я пойду,
пойду тихо понизу,
В жухлых травах
гиблых, придавленных
Затеряюсь я
змейкой-полозом,
Стану огневым
змеем-Полозом,
Вызволяя
раненых.
А спасу кого —
взойдём силою,
Не заголосит
безутешная
Мать или жена
над могилою.
Если так — добро,
послужила я.
Пригодилась
грешная.
Наталья Денисенко
перевяжу волосы,
Гневом я
перетяну наручи.
Не смотри вослед,
если боязно,
Если впрямь тебе
видеть боязно
Смерти
да пожарища.
А беда
давно над селеньями
Молотом звенит,
измывается.
Но любая цепь
прочна звеньями, —
Так земля моя
крепка семьями,
Тем и славится.
Я пойду,
пойду тихо понизу,
В жухлых травах
гиблых, придавленных
Затеряюсь я
змейкой-полозом,
Стану огневым
змеем-Полозом,
Вызволяя
раненых.
А спасу кого —
взойдём силою,
Не заголосит
безутешная
Мать или жена
над могилою.
Если так — добро,
послужила я.
Пригодилась
грешная.
Наталья Денисенко
БОЛЬ
У моей души совсем нет кожи.
И другой защиты тоже нет.
Почему так больно мне, мой Боже?
Как жить с этой болью, дай совет.
Снова ищем раненого парня
И шерстим по всем госпиталям.
Спешка наша, как всегда ударна,
Придираемся к пустым словам.
Бьем набат, ведь поиск это срочно.
И трясём всех тех, кто б мог помочь,
Главное, о парне знать всё точно.
И не важно утро или ночь.
Боже! Счастье! Найден! И немедля,
Понеслась обратка по сетям.
Смс-ки скачут, словно кегли,
По знакомым, ищущим, друзьям.
И уже приехали родные.
Их пустили парня навестить...
Ну, а утром им слова сухие
Будут в 10.20 говорить...
Был тяжёлый. Очень. Не стабильный.
И динамика катилась вниз.
Верили, что молодой и сильный....
Завтра утром будет эпикриз.
У моей души совсем нет кожи.
И другой защиты тоже нет.
Почему так больно мне, мой Боже?
И рубцует душу новый след....
Марина ЛЕСНЯК
30.01.2024
У моей души совсем нет кожи.
И другой защиты тоже нет.
Почему так больно мне, мой Боже?
Как жить с этой болью, дай совет.
Снова ищем раненого парня
И шерстим по всем госпиталям.
Спешка наша, как всегда ударна,
Придираемся к пустым словам.
Бьем набат, ведь поиск это срочно.
И трясём всех тех, кто б мог помочь,
Главное, о парне знать всё точно.
И не важно утро или ночь.
Боже! Счастье! Найден! И немедля,
Понеслась обратка по сетям.
Смс-ки скачут, словно кегли,
По знакомым, ищущим, друзьям.
И уже приехали родные.
Их пустили парня навестить...
Ну, а утром им слова сухие
Будут в 10.20 говорить...
Был тяжёлый. Очень. Не стабильный.
И динамика катилась вниз.
Верили, что молодой и сильный....
Завтра утром будет эпикриз.
У моей души совсем нет кожи.
И другой защиты тоже нет.
Почему так больно мне, мой Боже?
И рубцует душу новый след....
Марина ЛЕСНЯК
30.01.2024
Сердце бойца
Помедлив в стойле, как привык -
противна суета без проку -
рванул внезапно русский бык
спасать продажную Европу,
договорился бы легко
владей английским безупречно,
но бычье сердце у него
на разговор с врагом сердечный,
и я, когда шипит поляк,
раскаркались в эфире немцы,
хотел бы - вставил свой пятак,
но видно, не хватает сердца,
где кровь разбавлена золой,
оно давно уже не то что
корма, пробитая стрелой,
а так - дырявая картошка,
хохлу, что сильно поредел
и в «бронике» из винных пробок,
кричу - умеешь по воде,
теперь по минному попробуй,
мне так удобнее орать,
и весело в бою коротком
с приклада краску обдирать
прижав небритым подбородком.
Алексей Остудин
https://t.me/Lyoshaizkazani
Помедлив в стойле, как привык -
противна суета без проку -
рванул внезапно русский бык
спасать продажную Европу,
договорился бы легко
владей английским безупречно,
но бычье сердце у него
на разговор с врагом сердечный,
и я, когда шипит поляк,
раскаркались в эфире немцы,
хотел бы - вставил свой пятак,
но видно, не хватает сердца,
где кровь разбавлена золой,
оно давно уже не то что
корма, пробитая стрелой,
а так - дырявая картошка,
хохлу, что сильно поредел
и в «бронике» из винных пробок,
кричу - умеешь по воде,
теперь по минному попробуй,
мне так удобнее орать,
и весело в бою коротком
с приклада краску обдирать
прижав небритым подбородком.
Алексей Остудин
https://t.me/Lyoshaizkazani
Парень из Пскова
Я помню парня. Началась война.
Он был такой открытый и смешной.
Он по ночам беседовал со мной,
Когда мне тоже было не до сна.
Он был из Пскова... Шел 22й.
Рубежный и такой неясный год.
Он говорил, что он домой придет
Такой же зацветающей весной.
Мы собирались встретить первомай
На площади уставшего вокзала.
Я многое тогда не досказала
Была война и чувства через край.
Ему сама писала иногда,
А месяцы по дням своим скудели.
Мы в первомай заветный не успели
И больше не успеем никогда.
У жизни нашей каждый год изгиб.
Он был десантник - паренек из Пскова.
И осенью того 22-го
Узнала я, что он уже погиб...
Елена Шеховцова
Я помню парня. Началась война.
Он был такой открытый и смешной.
Он по ночам беседовал со мной,
Когда мне тоже было не до сна.
Он был из Пскова... Шел 22й.
Рубежный и такой неясный год.
Он говорил, что он домой придет
Такой же зацветающей весной.
Мы собирались встретить первомай
На площади уставшего вокзала.
Я многое тогда не досказала
Была война и чувства через край.
Ему сама писала иногда,
А месяцы по дням своим скудели.
Мы в первомай заветный не успели
И больше не успеем никогда.
У жизни нашей каждый год изгиб.
Он был десантник - паренек из Пскова.
И осенью того 22-го
Узнала я, что он уже погиб...
Елена Шеховцова
Жители Донбасса знают, что воронки от кассетных боеприпасов немного напоминают силуэт цветка.
Мы спасаемся от хаоса
И уходим из артхауса,
Чтоб остаться там, где молодо,
Где как перец жизнь размолота.
Но нельзя: на небе соколы
Все снуют вокруг да около.
Но нельзя: на крыше вороны
Засмотрелись в нашу сторону.
Стали мемом, стали клонами,
Не смеются в цирке клоуны.
Нас поставили на паузу,
Мы уходим из артхауса,
Чтоб забыть отца бездетного
И безногого прохожего,
И воронку от кассетного
На большой цветок похожую.
Максим Замшев
Мы спасаемся от хаоса
И уходим из артхауса,
Чтоб остаться там, где молодо,
Где как перец жизнь размолота.
Но нельзя: на небе соколы
Все снуют вокруг да около.
Но нельзя: на крыше вороны
Засмотрелись в нашу сторону.
Стали мемом, стали клонами,
Не смеются в цирке клоуны.
Нас поставили на паузу,
Мы уходим из артхауса,
Чтоб забыть отца бездетного
И безногого прохожего,
И воронку от кассетного
На большой цветок похожую.
Максим Замшев
В окопе атеистов нет.
Особенно перед атакой.
Перед последней смертной дракой
В последней в жизни тишине.
Атеистическая спесь
Бывает неразлучна с нами
На рынке, возле храма, в храме,
Повсюду, словом. Но не здесь.
Грехов разнообразных груду
Мы затолкали в вещмешок
И в эту тихую минуту
Подводим жизненный итог.
Без суеты и болтовни
Молитвы про себя пропеты.
Дают нам силу для победы
Слова «Спаси и сохрани!».
Северный Нил
Особенно перед атакой.
Перед последней смертной дракой
В последней в жизни тишине.
Атеистическая спесь
Бывает неразлучна с нами
На рынке, возле храма, в храме,
Повсюду, словом. Но не здесь.
Грехов разнообразных груду
Мы затолкали в вещмешок
И в эту тихую минуту
Подводим жизненный итог.
Без суеты и болтовни
Молитвы про себя пропеты.
Дают нам силу для победы
Слова «Спаси и сохрани!».
Северный Нил