Спасибо, друзья мои! Из всех влиятельных лиц, к которым я мог бы обратиться, предпочитаю обратиться к Господу нашему, поэтому прошу вас просто обо мне помолиться, и да будет воля Божия!
14 декабря
Φ, φ , фи
Удивительное дело – белорусам всегда тяжело давался звук «фэ». Конечно, современные горожане блистают образованностью и изысканным произношением, но я ещё встречал божественных старушек, которые настойчиво называли Фёдора «Хвёдар», а философию «хвиласохвией» и, возможно, не так уж они были неправы. Ведь и в латинской транскрипции греческое «фи», с которого начинается «философия», передаётся сочетанием ph, в то время как коварная «тхэта» (первая буква «Фёдора») преобразуется латинянами в th. Но русский человек и не подозревает, что в оригинале Фёдор и философия начинаются с двух разных букв.
Самые известные имена на «фи» происходят от нежного глагола φιλέω – «любить, дружить» – Филарет («любящий добродетель»), Филипп («любящий коней»), Филофей («боголюбец»).
Люблю я, скажем, своего ненаглядного кота – как это будет по-гречески? – «кот» – αἴλουρος («а́йлурос» или «э́лурос», одним словом, элур), а «люблю» мы уже знаем и помним про винительный падеж (люблю кого-что?), и получается – τὸν αἴλουρον φιλῶ – всё очень просто!
Правда, не надо забывать, что у дружелюбного глагола есть ещё значение «целовать». Выходит, есть все основания перевести эту фразу «я целую кота» – никто и не против! – кроме кота, конечно.
Поскольку женских имён на «фи» катастрофически мало, а из распространённых только «Фотиния» – «светлая», которую правильнее было бы заменять более благозвучным «Светлана», предлагаю ввести имя Филэлура – «любительница кошек» (она же и их целовательница), равно как и мужской эквивалент – Филэлур.
Стало быть, сегодняшние брумалии – бармалеевые именины всех любителей кошек! А я как чувствовал: не зря Мартыну ливерки купил!
Φ, φ , фи
Удивительное дело – белорусам всегда тяжело давался звук «фэ». Конечно, современные горожане блистают образованностью и изысканным произношением, но я ещё встречал божественных старушек, которые настойчиво называли Фёдора «Хвёдар», а философию «хвиласохвией» и, возможно, не так уж они были неправы. Ведь и в латинской транскрипции греческое «фи», с которого начинается «философия», передаётся сочетанием ph, в то время как коварная «тхэта» (первая буква «Фёдора») преобразуется латинянами в th. Но русский человек и не подозревает, что в оригинале Фёдор и философия начинаются с двух разных букв.
Самые известные имена на «фи» происходят от нежного глагола φιλέω – «любить, дружить» – Филарет («любящий добродетель»), Филипп («любящий коней»), Филофей («боголюбец»).
Люблю я, скажем, своего ненаглядного кота – как это будет по-гречески? – «кот» – αἴλουρος («а́йлурос» или «э́лурос», одним словом, элур), а «люблю» мы уже знаем и помним про винительный падеж (люблю кого-что?), и получается – τὸν αἴλουρον φιλῶ – всё очень просто!
Правда, не надо забывать, что у дружелюбного глагола есть ещё значение «целовать». Выходит, есть все основания перевести эту фразу «я целую кота» – никто и не против! – кроме кота, конечно.
Поскольку женских имён на «фи» катастрофически мало, а из распространённых только «Фотиния» – «светлая», которую правильнее было бы заменять более благозвучным «Светлана», предлагаю ввести имя Филэлура – «любительница кошек» (она же и их целовательница), равно как и мужской эквивалент – Филэлур.
Стало быть, сегодняшние брумалии – бармалеевые именины всех любителей кошек! А я как чувствовал: не зря Мартыну ливерки купил!
С елизаветинцами поглаголали https://obitel-minsk.ru/lutschije/2023/12/bozhij-zavet-1
obitel-minsk.ru
Главный Божий завет — «Будь!» (часть 1) | Архимандрит Савва (Мажуко)
В Рождественский пост мы говорим с архимандритом Саввой (Мажуко) о призвании христианина, свободе личности и о том, почему главное слово христианина — «благодарность».
Оказывается, есть и вторая часть https://obitel-minsk.ru/lutschije/2023/12/bozhij-zavet-bud-2
obitel-minsk.ru
«Главный Божий завет — "Будь!"» (часть 2) | Архимандрит Савва (Мажуко)
Человек может плакать в церкви, у него может быть очень хмурое лицо, а бытийно он радуется. Вот такую радость нужно искать, которую у нас никто не отнимет…
15 декабря
Х, χ, хи
Nunguit totum diem – целый день идёт снег. В день Брумалий на букву «хи» Гомель завалило снегом по самые брови. Где бы эти брови у города не находились, они точно утопают в сугробах, как сегодня утопал я, пытаясь чистить дорожки, и это было свежо и весело. Греки и римляне проживали в тёплых странах, и снег если и видели, то в состоянии вялом и рыхлом, может быть поэтому у них слово «снег» женского рода: nix, nivis у латинян и χιών, χιόνος у эллинов. От этого слова произошло чудесное женское имя Хиония, которое, к сожалению, дают только монахиням и зря, ведь в переводе это не что иное как Снегурочка!
Правда, и другие имена на «хи» тоже привычно иноческие: Харитон, Хрисанф, Харитина, разве что Христина у нас в ходу, да и то начинается с «ка» на западный манер.
Кто же сегодня празднует бармалеевые именины? Тот, у кого ещё жива радость! Ведь главное слово сегодняшнего дня это – χαῖρε – обращение, которым греки здоровались, и чаще всего его так и переводят: «Здравствуй!», хотя буквально это значит «радуйся!» Представляете, подходит к вам человек и говорит: «Радуйся!» – ну, как это понять? Что это значит? Почему вдруг радоваться? Здоровья бы пожелал или сказал «добрый день» – это логично, а тут вдруг такой дерзкий призыв. Думаю, греки что-то такое знали, было им открыто самое важное, что ещё не было явлено в полноте, и памятью об этом откровении стало юродивое приветствие. Однако вот и апостол Павел оставляет заповедь: «всегда радуйтесь» – πάντοτε χαίρετε (1Сол 5:16).
Мне кажется, что радость – это не просто эмоциональная взволнованность, это само бытие, непосредственное переживание себя живым, которое поражает нас в детях, ведь даже бедное детство всё равно счастливое детство, но потом «годовые кольца» нашей взрослой жизни всё глубже и глубже прячут эту радость, и, кажется, она ушла или так тесно ужалась, что сомневаешься – а было ли что-нибудь на самом деле?
В гениальной картине «Гражданин Кейн» счастливый мальчик, который всей душой отдаётся катанию по снегу на своих славных саночках, вдруг выхватывается в успешную взрослую жизнь, отдаётся на воспитание банкиру, сам обрастает деньгами и недвижимостью, властью и влиянием, так что под конец почти задыхается от этого цунами вещей и ценностей. Но умирая он повторяет одно и то же слово, непонятное близким – rosebud, – и люди ломают голову: что бы это значило? А всё очень просто: это имя его детских саночек и память о времени, когда он был жив по-настоящему, когда понятия «жить» и «радоваться» совпадали.
Вот я и думаю, глядя на заснеженный Гомель, что эти бармалеевые именины – в честь радости быть, которая отпечатывается в памяти на самых простых, но самых подлинных вещах. Надо бы их припомнить и поздравить!
Х, χ, хи
Nunguit totum diem – целый день идёт снег. В день Брумалий на букву «хи» Гомель завалило снегом по самые брови. Где бы эти брови у города не находились, они точно утопают в сугробах, как сегодня утопал я, пытаясь чистить дорожки, и это было свежо и весело. Греки и римляне проживали в тёплых странах, и снег если и видели, то в состоянии вялом и рыхлом, может быть поэтому у них слово «снег» женского рода: nix, nivis у латинян и χιών, χιόνος у эллинов. От этого слова произошло чудесное женское имя Хиония, которое, к сожалению, дают только монахиням и зря, ведь в переводе это не что иное как Снегурочка!
Правда, и другие имена на «хи» тоже привычно иноческие: Харитон, Хрисанф, Харитина, разве что Христина у нас в ходу, да и то начинается с «ка» на западный манер.
Кто же сегодня празднует бармалеевые именины? Тот, у кого ещё жива радость! Ведь главное слово сегодняшнего дня это – χαῖρε – обращение, которым греки здоровались, и чаще всего его так и переводят: «Здравствуй!», хотя буквально это значит «радуйся!» Представляете, подходит к вам человек и говорит: «Радуйся!» – ну, как это понять? Что это значит? Почему вдруг радоваться? Здоровья бы пожелал или сказал «добрый день» – это логично, а тут вдруг такой дерзкий призыв. Думаю, греки что-то такое знали, было им открыто самое важное, что ещё не было явлено в полноте, и памятью об этом откровении стало юродивое приветствие. Однако вот и апостол Павел оставляет заповедь: «всегда радуйтесь» – πάντοτε χαίρετε (1Сол 5:16).
Мне кажется, что радость – это не просто эмоциональная взволнованность, это само бытие, непосредственное переживание себя живым, которое поражает нас в детях, ведь даже бедное детство всё равно счастливое детство, но потом «годовые кольца» нашей взрослой жизни всё глубже и глубже прячут эту радость, и, кажется, она ушла или так тесно ужалась, что сомневаешься – а было ли что-нибудь на самом деле?
В гениальной картине «Гражданин Кейн» счастливый мальчик, который всей душой отдаётся катанию по снегу на своих славных саночках, вдруг выхватывается в успешную взрослую жизнь, отдаётся на воспитание банкиру, сам обрастает деньгами и недвижимостью, властью и влиянием, так что под конец почти задыхается от этого цунами вещей и ценностей. Но умирая он повторяет одно и то же слово, непонятное близким – rosebud, – и люди ломают голову: что бы это значило? А всё очень просто: это имя его детских саночек и память о времени, когда он был жив по-настоящему, когда понятия «жить» и «радоваться» совпадали.
Вот я и думаю, глядя на заснеженный Гомель, что эти бармалеевые именины – в честь радости быть, которая отпечатывается в памяти на самых простых, но самых подлинных вещах. Надо бы их припомнить и поздравить!
Сегодня в 22.00 ожидаюсь на стриме у Ромы Голованова. Собираемся обсудить "Слово пацана".
Товарищи! В связи участившимися случаями мой эфир на стриме канала "Спас" начнётся в 21.20, а не в 22.00.
16 декабря
Ψ, ψ, пси
Греческое «пси» не просто буква, но и цифра: ψ = 700. Подумайте: такая маленькая растерянная буквочка, развела руками – лапки в сторону – ψ – «я тут не при чём, само как-то вышло» – и вдруг солидная цифра. А чему удивляться? Или нарисовать буковку лёгким движением руки, или записать тяжеловесное числительное «гептако́сиёй» – разница, ёлки!
И тут смутная догадка: значит, предыдущая цифра шестьсот была за славной буквочкой «хи»? – Точно! – И с неё начинается «число зверя»? – Выходит так. – Бедная маленькая «хи». За что ей такое? – Просто внешность у неё подходящая, ведь шестьсот шестьдесят шесть это в оригинале просто три буквы – χξς – возможно, там скрыт числовой код, но, скорее всего, это экономный и остроумный портрет человека настолько лживого и изворотливого, что его профиль набросали тремя «змеевидными» буквами.
Однако последние буквы Брумалий определённо намекают на последние времена, о которых сказано, что по причине умножения беззаконий охладеет любовь многих (Мф 24:12). На месте слова «любовь» в тексте стоит священное и возвышенное ἀγάπη, и вот главный признак конца мира – охлаждение любви, промёрзшая, остывшая любовь.
Любовь остынет – по-гречески ψυγήσεται – будущее время от глагола ψύχω – «охлаждать, леденить, остывать». Подозрительно похож этот глагол на, пожалуй, самое известное греческое слово, давшее название науке психологии. Даже школьник знает, что ψυχή – это «душа», при чём же тут холод? Есть ещё существительное среднего рода ψύχος – вот оно и значит «прохлада, холод, стужа», но и холодные глаголы, и прохладные прилагательные – все ведут к «псюхэ».
И ничего тут удивительного, у нас ведь тоже целый букет родственных слов, путающих душу с ветерком: дух, душно, духота, дышать и проч. У Платона встречается слово ψυχάριον – «душонка», причём среднего рода.
Но нам надо равняться на правильные слова и подлинные смыслы, и вот подходящее слово – μεγαλοψυχία – «великодушие, благородство». Мир болен и клонится к абсолютному нулю, он стремительно теряет душевное тепло и, кажется, совсем позабыл жар сердечный, и кому-то надо его постоянно отогревать – любовью, добротой, великодушием – об этом сегодняшняя буква с воздетыми лапками.
А почему она свои ручонки подняла? Это же очевидно – она зовёт обниматься! – потому что это самый простой способ согреться, поделиться теплом. И вот урок от добродушной и раскрытой всем навстречу «пси»: не психовать, не суетиться, а там, где можно и там, где, кажется, сплошная вечная мерзлота – доброе слово, детская улыбка, дружеские объятия отогреют пусть и крошечный островок вселенной, и нашей озябшей планетке уже будет не так холодно.
Ψ, ψ, пси
Греческое «пси» не просто буква, но и цифра: ψ = 700. Подумайте: такая маленькая растерянная буквочка, развела руками – лапки в сторону – ψ – «я тут не при чём, само как-то вышло» – и вдруг солидная цифра. А чему удивляться? Или нарисовать буковку лёгким движением руки, или записать тяжеловесное числительное «гептако́сиёй» – разница, ёлки!
И тут смутная догадка: значит, предыдущая цифра шестьсот была за славной буквочкой «хи»? – Точно! – И с неё начинается «число зверя»? – Выходит так. – Бедная маленькая «хи». За что ей такое? – Просто внешность у неё подходящая, ведь шестьсот шестьдесят шесть это в оригинале просто три буквы – χξς – возможно, там скрыт числовой код, но, скорее всего, это экономный и остроумный портрет человека настолько лживого и изворотливого, что его профиль набросали тремя «змеевидными» буквами.
Однако последние буквы Брумалий определённо намекают на последние времена, о которых сказано, что по причине умножения беззаконий охладеет любовь многих (Мф 24:12). На месте слова «любовь» в тексте стоит священное и возвышенное ἀγάπη, и вот главный признак конца мира – охлаждение любви, промёрзшая, остывшая любовь.
Любовь остынет – по-гречески ψυγήσεται – будущее время от глагола ψύχω – «охлаждать, леденить, остывать». Подозрительно похож этот глагол на, пожалуй, самое известное греческое слово, давшее название науке психологии. Даже школьник знает, что ψυχή – это «душа», при чём же тут холод? Есть ещё существительное среднего рода ψύχος – вот оно и значит «прохлада, холод, стужа», но и холодные глаголы, и прохладные прилагательные – все ведут к «псюхэ».
И ничего тут удивительного, у нас ведь тоже целый букет родственных слов, путающих душу с ветерком: дух, душно, духота, дышать и проч. У Платона встречается слово ψυχάριον – «душонка», причём среднего рода.
Но нам надо равняться на правильные слова и подлинные смыслы, и вот подходящее слово – μεγαλοψυχία – «великодушие, благородство». Мир болен и клонится к абсолютному нулю, он стремительно теряет душевное тепло и, кажется, совсем позабыл жар сердечный, и кому-то надо его постоянно отогревать – любовью, добротой, великодушием – об этом сегодняшняя буква с воздетыми лапками.
А почему она свои ручонки подняла? Это же очевидно – она зовёт обниматься! – потому что это самый простой способ согреться, поделиться теплом. И вот урок от добродушной и раскрытой всем навстречу «пси»: не психовать, не суетиться, а там, где можно и там, где, кажется, сплошная вечная мерзлота – доброе слово, детская улыбка, дружеские объятия отогреют пусть и крошечный островок вселенной, и нашей озябшей планетке уже будет не так холодно.
17 декабря
Ω, ω, омега
Как объяснить, что такое созерцание? Только то, что сам пережил, что хранится в памяти можно понять, опознать, представить. Но даже самый простой и неискушённый в премудростях человек хотя бы на мгновение впадал в созерцательное настроение, оказавшись на морском берегу.
Океан любого может сделать созерцателем пусть и на несколько минут. Греческий философский гений, возможно, никогда бы и не пробудился, родись Платон или Аристотель где-то на лесистой равнине или в отчаянно-ровных степях, подальше от шума прибоя. Хотя гений везде останется гением, но что-то есть в рокоте волн, в этом захватывающем дух величии и мощи, что властно и неодолимо выхватывает из безопасного уюта обыденности ставит лицом к лицу с вечностью, с судьбой, с Богом, который всю эту переполненную чашу мира крепко держит в Своих животворных ладонях.
Двадцать четвёртая буква Омега кажется простым разомкнутым кругом – вечность с парадным входом, мимо которого никто не рискнёт пройти, вечность, которая обнимает и вбирает всё, так что и не удивляешься тому, что почти нет имён на эту предельную букву.
Хотя мы и не слышим в слове «океан» имени, оно там есть – Ὠκεανός – сын Урана и Геи, владыка водной стихии, и такое же имя у великой реки, которая, как полагали древние, обтекает всю землю, будто заключая её в свои лазурные объятия.
Объятья Океана – объятия доверия, предчувствие и догадка дохристианского мира о милосердных руках Творца, которые удерживают весь мир своей неизреченной нежностью. И не может человек жить без этого последнего доверия, даже если для жизни всё есть и не на что жаловаться, ведь и у самого сильного ослабеют руки и дрогнут колени, допусти он на миг ледяную мысль, что, на самом деле, доверять некому и за этой великой и безмерной стихией только холод и безразличие.
Потомок древнего морского народа, английский поэт Мэтью Арнольд сумел уловить и передать тот миг, когда вдруг резко меняется тональность созерцания, когда взгляд доверия неожиданно сменяется ужасом оставлености и глухотой одиночества.
Вот он вглядывается в вечерний сумрак беспокойного моря, вслушивается в тревожный рокот морских валов и вспоминает древних греков и Софокла, который несколько тысяч лет назад стоял на другом, на южном берегу того же безграничного океана и слышал всё тот же вечный шум, и видел те же бессмертные волны, которые пели ему о горестях человеческой судьбы:
Софокл в былые дни
Так вслушивался в гул эгейских волн, –
Его воображению они
О горестях людских вели рассказ.
Гул северного моря, скорби полн,
Рождает те же помыслы у нас.
Да, море поёт о боли и страдании, без которых не обходится человеческая жизнь, но даже древний эллин предчувствовал, что это не главное, и в музыке прибоя можно различить что-то ещё более древнее и какую-то неустранимую мелодию, которая совпадает с самим бытием и поёт о самой последней надежде, о самом предельном доверии, о Том, Кто наполняет смыслом каждое мгновение бытия.
Ведь и Софокл, записывая под шум моря грустную историю Антигоны, вопреки всем трагедиям и необъяснимому горю, которое льётся на невинных, пел голосом, перекрывавшим гул самых могучих штормов о последней правде, о необъяснимом и невозможном Божьем милосердии и человеколюбии, которыми только и может жить этот остывающий мир.
Но британский поэт, выросший под сенью Евангелия, честно рассказывает, как двоится его зрение, как на мгновение он вдруг теряет нить этой бытийной мелодии и с ужасом допускает, что там ничего нет – ни смысла, ни надежды, ни любви, а бескрайний пояс океана – не объятья, а удавка.
Доверья океан
Когда-то полон был и, брег земли обвив,
Как пояс радужный, в спокойствии лежал.
Но нынче слышу я
Лишь долгий грустный стон да ропщущий отлив,
Гонимый сквозь туман
Порывом бурь, разбитый о края
Житейских голых скал. (окончание ниже)
Ω, ω, омега
Как объяснить, что такое созерцание? Только то, что сам пережил, что хранится в памяти можно понять, опознать, представить. Но даже самый простой и неискушённый в премудростях человек хотя бы на мгновение впадал в созерцательное настроение, оказавшись на морском берегу.
Океан любого может сделать созерцателем пусть и на несколько минут. Греческий философский гений, возможно, никогда бы и не пробудился, родись Платон или Аристотель где-то на лесистой равнине или в отчаянно-ровных степях, подальше от шума прибоя. Хотя гений везде останется гением, но что-то есть в рокоте волн, в этом захватывающем дух величии и мощи, что властно и неодолимо выхватывает из безопасного уюта обыденности ставит лицом к лицу с вечностью, с судьбой, с Богом, который всю эту переполненную чашу мира крепко держит в Своих животворных ладонях.
Двадцать четвёртая буква Омега кажется простым разомкнутым кругом – вечность с парадным входом, мимо которого никто не рискнёт пройти, вечность, которая обнимает и вбирает всё, так что и не удивляешься тому, что почти нет имён на эту предельную букву.
Хотя мы и не слышим в слове «океан» имени, оно там есть – Ὠκεανός – сын Урана и Геи, владыка водной стихии, и такое же имя у великой реки, которая, как полагали древние, обтекает всю землю, будто заключая её в свои лазурные объятия.
Объятья Океана – объятия доверия, предчувствие и догадка дохристианского мира о милосердных руках Творца, которые удерживают весь мир своей неизреченной нежностью. И не может человек жить без этого последнего доверия, даже если для жизни всё есть и не на что жаловаться, ведь и у самого сильного ослабеют руки и дрогнут колени, допусти он на миг ледяную мысль, что, на самом деле, доверять некому и за этой великой и безмерной стихией только холод и безразличие.
Потомок древнего морского народа, английский поэт Мэтью Арнольд сумел уловить и передать тот миг, когда вдруг резко меняется тональность созерцания, когда взгляд доверия неожиданно сменяется ужасом оставлености и глухотой одиночества.
Вот он вглядывается в вечерний сумрак беспокойного моря, вслушивается в тревожный рокот морских валов и вспоминает древних греков и Софокла, который несколько тысяч лет назад стоял на другом, на южном берегу того же безграничного океана и слышал всё тот же вечный шум, и видел те же бессмертные волны, которые пели ему о горестях человеческой судьбы:
Софокл в былые дни
Так вслушивался в гул эгейских волн, –
Его воображению они
О горестях людских вели рассказ.
Гул северного моря, скорби полн,
Рождает те же помыслы у нас.
Да, море поёт о боли и страдании, без которых не обходится человеческая жизнь, но даже древний эллин предчувствовал, что это не главное, и в музыке прибоя можно различить что-то ещё более древнее и какую-то неустранимую мелодию, которая совпадает с самим бытием и поёт о самой последней надежде, о самом предельном доверии, о Том, Кто наполняет смыслом каждое мгновение бытия.
Ведь и Софокл, записывая под шум моря грустную историю Антигоны, вопреки всем трагедиям и необъяснимому горю, которое льётся на невинных, пел голосом, перекрывавшим гул самых могучих штормов о последней правде, о необъяснимом и невозможном Божьем милосердии и человеколюбии, которыми только и может жить этот остывающий мир.
Но британский поэт, выросший под сенью Евангелия, честно рассказывает, как двоится его зрение, как на мгновение он вдруг теряет нить этой бытийной мелодии и с ужасом допускает, что там ничего нет – ни смысла, ни надежды, ни любви, а бескрайний пояс океана – не объятья, а удавка.
Доверья океан
Когда-то полон был и, брег земли обвив,
Как пояс радужный, в спокойствии лежал.
Но нынче слышу я
Лишь долгий грустный стон да ропщущий отлив,
Гонимый сквозь туман
Порывом бурь, разбитый о края
Житейских голых скал. (окончание ниже)
(окончание; начало выше) Какое доверие, если мир переполнен несправедливостью, болью, страданиями невинных? Неужели послышалось? Неужели это я сам выдумал мелодию Божьего человеколюбия под шум холодных и безжалостных волн?
Как тяжеловесно и пафосно звучат эти вопросы, как напрягаются изо всех сил христианские мыслители, чтобы дать достойный ответ, обосновать, опровергнуть.
Только зачем? Зачем спорить? Что опровергать? Надо просто вслушаться в гул этих волн, в музыку сотворённого мира, которая никуда не исчезла – вот же она мелодия, сочинённая Творцом – чего вы ещё ищете, если всё поёт о Его любви и заботе, о том, что Он ни на минуту не покидал этот мир, о том, что всё, что есть, существует только потому, что Господь его видит и любит – даже в страдании, даже в одиночестве, даже в смерти – я есть, потому что я любим, меня любит Тот, Кто придумал вот этот океан, и если кому-то доверять – только Ему, Он точно справится!
А если взгляд неумолимо двоится, если не знаешь, как вернуть подлинное зрение, иди не к философам, а послушай детей – десятилетний Том наставляет старшего брата:
« – Да я в общем не за себя беспокоюсь, – пояснил Дуглас. – Я больше насчёт того, как Бог управляет миром.
Том задумался.
– Ничего, Дуг, – сказал он наконец. – Он всё-таки старается.
(Рэй Бредбери. Вино из одуванчиков).
Как тяжеловесно и пафосно звучат эти вопросы, как напрягаются изо всех сил христианские мыслители, чтобы дать достойный ответ, обосновать, опровергнуть.
Только зачем? Зачем спорить? Что опровергать? Надо просто вслушаться в гул этих волн, в музыку сотворённого мира, которая никуда не исчезла – вот же она мелодия, сочинённая Творцом – чего вы ещё ищете, если всё поёт о Его любви и заботе, о том, что Он ни на минуту не покидал этот мир, о том, что всё, что есть, существует только потому, что Господь его видит и любит – даже в страдании, даже в одиночестве, даже в смерти – я есть, потому что я любим, меня любит Тот, Кто придумал вот этот океан, и если кому-то доверять – только Ему, Он точно справится!
А если взгляд неумолимо двоится, если не знаешь, как вернуть подлинное зрение, иди не к философам, а послушай детей – десятилетний Том наставляет старшего брата:
« – Да я в общем не за себя беспокоюсь, – пояснил Дуглас. – Я больше насчёт того, как Бог управляет миром.
Том задумался.
– Ничего, Дуг, – сказал он наконец. – Он всё-таки старается.
(Рэй Бредбери. Вино из одуванчиков).
Друзья мои! От всего сердца благодарю за поздравления в день ангела! Хотя я праздную прп. Савву Звенигородского, но для тех, кто забыл или не успел есть ещё день прп. Саввы Освященного. Вот и славно! Дней ангелов, как и дней рождений, должно быть как можно больше!
Forwarded from Канал о. Саввы Мажуко
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Вопросы на ответы № 70. Истина вещей. #вопросынаответы
Forwarded from Канал о. Саввы Мажуко
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Вопросы на ответы № 69. И откуда мы знаем греческий? #рождество #вопросынаответы
Целую неделю ко мне подбирается директор танцевальной студии:
- У вас лекция в четверг. Разрешите моим детям выступить в начале с небольшим номером.
- Какие дети? Какие танцы? У меня лекция о конце света, понимаете?
- Ну, они могли бы выступить в конце, уже после всего.
- У вас лекция в четверг. Разрешите моим детям выступить в начале с небольшим номером.
- Какие дети? Какие танцы? У меня лекция о конце света, понимаете?
- Ну, они могли бы выступить в конце, уже после всего.