#шустьяковы
Этим вечером Макс и Илья едут домой на общественном по одной простой причине: Илья, которого Шустов встречал после смены со стаканом чая и эклером, в надежде на прогулку по хорошей погоде, умудрился сцепиться сначала языками, а после и кулаками с каким-то криминальным элементом.
Ну, рожа у него уголовная, что ещё сказать.
У элемента за больничкой нашлись друзья. Шесть на двоих расклад не самый весёлый, бежать пришлось далеко, быстро, расплёскивая на ходу чай и пачкая руки о сжатое в кулаке пирожное.
Илья целует пальцы Макса, собирая с них крем, в пустом автобусе, а Шустов с ехидной полуулыбкой на него и его синяки смотрит.
Чай будет дома. Последний пакетик на двоих поделят, его же Третьяков к лицу приложит, – зелёный, антиоксиданты там, рожа не такая опухшая будет. В теории.
На практике опухнет ещё как. А Макс всё равно, обнимая засыпающего Илью со спины, его героем называть будет.
Этим вечером Макс и Илья едут домой на общественном по одной простой причине: Илья, которого Шустов встречал после смены со стаканом чая и эклером, в надежде на прогулку по хорошей погоде, умудрился сцепиться сначала языками, а после и кулаками с каким-то криминальным элементом.
Ну, рожа у него уголовная, что ещё сказать.
У элемента за больничкой нашлись друзья. Шесть на двоих расклад не самый весёлый, бежать пришлось далеко, быстро, расплёскивая на ходу чай и пачкая руки о сжатое в кулаке пирожное.
Илья целует пальцы Макса, собирая с них крем, в пустом автобусе, а Шустов с ехидной полуулыбкой на него и его синяки смотрит.
Чай будет дома. Последний пакетик на двоих поделят, его же Третьяков к лицу приложит, – зелёный, антиоксиданты там, рожа не такая опухшая будет. В теории.
На практике опухнет ещё как. А Макс всё равно, обнимая засыпающего Илью со спины, его героем называть будет.
#макнисы
Когда Макс говорит, что, кажется, больше ничего не чувствует, Денис только кивает. Так бывает. Внутри все сворачивается в тугой клубок, но Титов ни одной мышцей лица не дает понять, что что-то не так. Даже соглашается. Говорит с грустным смешком:
— Вот как. Значит, не я один это чувствовал, ну, что не клеилось у нас.
Кольцов весь расслабляется сразу до обидного быстро, будто до этого ждал истерику, но пронесло, даже друзьями остаться предлагает. Ну какие из них друзья? Смех да и только.
Денис улыбается и снова кивает. Да. Хорошо. Как-нибудь сходим выпить. Ха-ха. Только не рассказывай про свои похождения.
Смеются.
Максим вывозит вещи в течение недели. Квартира какой-то пустой становится, но не разом, а постепенно. От этого так холодно. Денису вообще холодно постоянно, ноги мерзнут, а своих теплых носков нет. Да и к постоянным мигреням добавляется бессонница. В холодной постели сложно засыпать одному.
В Инстаграм он не заходит несколько недель — страшно почему-то увидеть, что у его новоиспеченного «друга» все хорошо. Медлит, медлит. Потом раздумывает и все-таки решается. Ну так, одним глазком только. Проверить, как он там.
А у Макса ни историй новых не висит, ни публикаций не прибавляется. Странно. С его-то любовью все делать напоказ.
Мысль закрадывается сама собой: позвонить, узнать, как дела. Может быть, Кольцову тоже, ну, тоскливо без него? Весна в этом году пасмурная, а Денис помнит, что Макс в последнее время будто подцепил его метеозависимость. Вдруг тоже страдает?
Денис думает совсем осторожно: может, Максим захочет попробовать снова? Хорошо же им было, пока у Дениса нервы не зашалили, пока не начались эти постоянные головные боли, сопровождаемые иррациональными попытками спрятаться на работе от возможных ссор и повисшего в воздухе напряжения. Если постараться, все это можно исправить, Денис уверен. Начнет лечиться, витаминчиков попьет, отдыхать больше будет, уделять время себе и ему. Вон, уже сходил раз к врачу, хотя до этого боялся, откладывал. Он сам Максима довел, но...
Но ведь если любишь, оно не может так просто — раз и в один миг — исчезнуть?
Очередная порция обезбола горчит на языке. Денис крутит в руке телефон, все никак не решаясь, а тот вдруг звянькает под пальцами, заставляя вздрогнуть от неожиданности.
Денис, замерев, с детской надеждой говорит про себя: «Пожалуйста, пусть будет он. Пожалуйста».
Переворачивает экраном вверх.
Денис Олегович, пришли результаты. Серьезное подозрение на опухоль. Не могли бы вы подъехать завтра утром? Ваш лечащий врач будет ждать вас в девять утра, вопрос довольно срочный. Отпишитесь, пожалуйста, в ближайшее время.
Денис смотрит долго на сообщение, будто читать разучился, потом откладывает телефон. Садится, с трудом согнув ноги, потому что пол из-под них слишком стремительно уходит. Наверное, оно и к лучшему, что Кольцов ничего больше не чувствует. Журналист, сука, расследователь. Хах. Денис усмехается, прежде чем спрятать наконец лицо в замерзших ладонях. Как чувствовал ведь — позаботился обо всем заранее, избавил и Дениса, и себя от необходимости рассказывать и слушать. Вопрос о том, чтобы позвонить, решительно отпадает. А вот горечь на языке становится только сильнее.
Когда Макс говорит, что, кажется, больше ничего не чувствует, Денис только кивает. Так бывает. Внутри все сворачивается в тугой клубок, но Титов ни одной мышцей лица не дает понять, что что-то не так. Даже соглашается. Говорит с грустным смешком:
— Вот как. Значит, не я один это чувствовал, ну, что не клеилось у нас.
Кольцов весь расслабляется сразу до обидного быстро, будто до этого ждал истерику, но пронесло, даже друзьями остаться предлагает. Ну какие из них друзья? Смех да и только.
Денис улыбается и снова кивает. Да. Хорошо. Как-нибудь сходим выпить. Ха-ха. Только не рассказывай про свои похождения.
Смеются.
Максим вывозит вещи в течение недели. Квартира какой-то пустой становится, но не разом, а постепенно. От этого так холодно. Денису вообще холодно постоянно, ноги мерзнут, а своих теплых носков нет. Да и к постоянным мигреням добавляется бессонница. В холодной постели сложно засыпать одному.
В Инстаграм он не заходит несколько недель — страшно почему-то увидеть, что у его новоиспеченного «друга» все хорошо. Медлит, медлит. Потом раздумывает и все-таки решается. Ну так, одним глазком только. Проверить, как он там.
А у Макса ни историй новых не висит, ни публикаций не прибавляется. Странно. С его-то любовью все делать напоказ.
Мысль закрадывается сама собой: позвонить, узнать, как дела. Может быть, Кольцову тоже, ну, тоскливо без него? Весна в этом году пасмурная, а Денис помнит, что Макс в последнее время будто подцепил его метеозависимость. Вдруг тоже страдает?
Денис думает совсем осторожно: может, Максим захочет попробовать снова? Хорошо же им было, пока у Дениса нервы не зашалили, пока не начались эти постоянные головные боли, сопровождаемые иррациональными попытками спрятаться на работе от возможных ссор и повисшего в воздухе напряжения. Если постараться, все это можно исправить, Денис уверен. Начнет лечиться, витаминчиков попьет, отдыхать больше будет, уделять время себе и ему. Вон, уже сходил раз к врачу, хотя до этого боялся, откладывал. Он сам Максима довел, но...
Но ведь если любишь, оно не может так просто — раз и в один миг — исчезнуть?
Очередная порция обезбола горчит на языке. Денис крутит в руке телефон, все никак не решаясь, а тот вдруг звянькает под пальцами, заставляя вздрогнуть от неожиданности.
Денис, замерев, с детской надеждой говорит про себя: «Пожалуйста, пусть будет он. Пожалуйста».
Переворачивает экраном вверх.
Денис Олегович, пришли результаты. Серьезное подозрение на опухоль. Не могли бы вы подъехать завтра утром? Ваш лечащий врач будет ждать вас в девять утра, вопрос довольно срочный. Отпишитесь, пожалуйста, в ближайшее время.
Денис смотрит долго на сообщение, будто читать разучился, потом откладывает телефон. Садится, с трудом согнув ноги, потому что пол из-под них слишком стремительно уходит. Наверное, оно и к лучшему, что Кольцов ничего больше не чувствует. Журналист, сука, расследователь. Хах. Денис усмехается, прежде чем спрятать наконец лицо в замерзших ладонях. Как чувствовал ведь — позаботился обо всем заранее, избавил и Дениса, и себя от необходимости рассказывать и слушать. Вопрос о том, чтобы позвонить, решительно отпадает. А вот горечь на языке становится только сильнее.
#третьягром
– Игорёк, пятый час утра, ты совсем уже охуел? Не только грабителей задержал, чувствую, но и бутыль конины.
– Да мы это... Немножко ведь. С Фёдор Иванычем. За успешное дело.
– Твоё счастье, что я ему позвонил и выяснил, что ты у них на диване вырубился. Вползай давай, горе луковое.
– Игорёк, пятый час утра, ты совсем уже охуел? Не только грабителей задержал, чувствую, но и бутыль конины.
– Да мы это... Немножко ведь. С Фёдор Иванычем. За успешное дело.
– Твоё счастье, что я ему позвонил и выяснил, что ты у них на диване вырубился. Вползай давай, горе луковое.
#женары
Женька – чистая осень, и дело совсем не в оттенке его волос, не в запахе клёна, который Анар раз за разом ловит, вспоминая свой Канадский трип или в холодных руках. Состояние души у него такое. Вечный осенний сплин.
Женька будто бы раскрывается, стоит только погоде испортится. Кутается в длинные плащи с высоким воротом, подпирая выдающиеся скулы, прячет улыбку за дымом сигарет, меняется весь, хамелеоном.
И Анар любуется им любым, но вспоминает всё больше летние дни, когда они познакомились.
Теплолюбивому Халилову лето больше по вкусу. Городское особенно, но тут чёрт дёрнул: за город выехать. Пикник организовать, чтобы как на красивых фотках из пинтереста. Сказано – сделано. Корзинка упакована, настроение – всё на лице, в широкой улыбке.
Приболевшая подружка-фотограф настроение подпортила, но отменять поздно было, да и вообще... На пару вкусных сторис его прогулка тянула.
Пристоившееся напротив него в электричке рыжее чудо в светлой рубашке вновь вернуло потерянные десять баллов радости.
[⤵️]
Женька – чистая осень, и дело совсем не в оттенке его волос, не в запахе клёна, который Анар раз за разом ловит, вспоминая свой Канадский трип или в холодных руках. Состояние души у него такое. Вечный осенний сплин.
Женька будто бы раскрывается, стоит только погоде испортится. Кутается в длинные плащи с высоким воротом, подпирая выдающиеся скулы, прячет улыбку за дымом сигарет, меняется весь, хамелеоном.
И Анар любуется им любым, но вспоминает всё больше летние дни, когда они познакомились.
Теплолюбивому Халилову лето больше по вкусу. Городское особенно, но тут чёрт дёрнул: за город выехать. Пикник организовать, чтобы как на красивых фотках из пинтереста. Сказано – сделано. Корзинка упакована, настроение – всё на лице, в широкой улыбке.
Приболевшая подружка-фотограф настроение подпортила, но отменять поздно было, да и вообще... На пару вкусных сторис его прогулка тянула.
Пристоившееся напротив него в электричке рыжее чудо в светлой рубашке вновь вернуло потерянные десять баллов радости.
[⤵️]
#хазгром
Он выглядел непривычно странно. Хотя, конечно, чего Игорь ожидал, что он и дома в пальто при параде ходит? Дичь какая-то. Но вид Хазина в простой белой майке и пижамных штанах его откровенно поразил. Кажется, в самую душу.
— Проходи, дядь, чего яйца морозить. Что там у тебя?
— Документы по Астафьеву, Фёдор Иваныч сказал срочно тебе передать.
Игорь зашёл в маленькую прихожую, неловко потоптался.
— И на больняке достанут, вот трудоголики. Пошли, чаем напою, Игорь-курьер.
Хазин неторопливо прошёл за угол, видимо, на кухню. Игорь залип на мелькающие босые пятки — хер его знает, что так зацепило. Он стащил кроссовки, куртку и пошёл следом, оглядываясь. Квартирка была что надо, в хазинском духе — огромный телек, развороченный диван с пледом, куча пачек с таблетками на столике, большая икеевская чашка. И всё красивое, как из журнала с интерьерами. Хазин смотрелся в этом органично, а Игорь чувствовал себя совсем неуместным.
— Завис там, Гром?
Игорь тряхнул головой и свернул на кухню. Хазин уже разливал чай. Игорь осторожно приземлился за стеклянный стол и взял кружку.
— Как здоровье?
Хазин был таким домашним, что сердце сжималось. Волосы свои растрёпанные с лица убирал — Игорь только сейчас заметил, как сильно он оброс.
— Жить буду, не дождетесь.
Игорь фыркнул, рассмеялся.
— Думаешь, так тебя не любят?
— А за что любить? — Хазин пожал плечами.
— Ну как минимум за красивые глаза.
Хазин взглянул на него остро, так, что глаз не отвести.
— Допустим, я в бреду и это мне послышалось, — он улыбнулся краем рта, опустил ресницы. Длинные, как у девчонки.
Игорь прикрыл глаза, выдохнул.
— Да нет, не бредишь.
Он же мог промолчать, перевести тему. Но решил, что лучше будет так — хватит уже на Хазина залипать, полгода о нём думает. Днями и ночами.
— Тогда у меня большой вопрос, кто же из нас успел ебнуться, — он сказал это почти нежно.
— Оба, Петь.
— Тогда мы в равном положении. Так лучше.
Хазин повёл пальцем по краю кружки — неосознанно, даже не глядя. Кажется, он был не против. Игорь протянул руку и коснулся его ладони, лежащей на столе. И Хазин ответил — дотронулся осторожно, мягко.
"Попробуем?"
"Давай."
Он выглядел непривычно странно. Хотя, конечно, чего Игорь ожидал, что он и дома в пальто при параде ходит? Дичь какая-то. Но вид Хазина в простой белой майке и пижамных штанах его откровенно поразил. Кажется, в самую душу.
— Проходи, дядь, чего яйца морозить. Что там у тебя?
— Документы по Астафьеву, Фёдор Иваныч сказал срочно тебе передать.
Игорь зашёл в маленькую прихожую, неловко потоптался.
— И на больняке достанут, вот трудоголики. Пошли, чаем напою, Игорь-курьер.
Хазин неторопливо прошёл за угол, видимо, на кухню. Игорь залип на мелькающие босые пятки — хер его знает, что так зацепило. Он стащил кроссовки, куртку и пошёл следом, оглядываясь. Квартирка была что надо, в хазинском духе — огромный телек, развороченный диван с пледом, куча пачек с таблетками на столике, большая икеевская чашка. И всё красивое, как из журнала с интерьерами. Хазин смотрелся в этом органично, а Игорь чувствовал себя совсем неуместным.
— Завис там, Гром?
Игорь тряхнул головой и свернул на кухню. Хазин уже разливал чай. Игорь осторожно приземлился за стеклянный стол и взял кружку.
— Как здоровье?
Хазин был таким домашним, что сердце сжималось. Волосы свои растрёпанные с лица убирал — Игорь только сейчас заметил, как сильно он оброс.
— Жить буду, не дождетесь.
Игорь фыркнул, рассмеялся.
— Думаешь, так тебя не любят?
— А за что любить? — Хазин пожал плечами.
— Ну как минимум за красивые глаза.
Хазин взглянул на него остро, так, что глаз не отвести.
— Допустим, я в бреду и это мне послышалось, — он улыбнулся краем рта, опустил ресницы. Длинные, как у девчонки.
Игорь прикрыл глаза, выдохнул.
— Да нет, не бредишь.
Он же мог промолчать, перевести тему. Но решил, что лучше будет так — хватит уже на Хазина залипать, полгода о нём думает. Днями и ночами.
— Тогда у меня большой вопрос, кто же из нас успел ебнуться, — он сказал это почти нежно.
— Оба, Петь.
— Тогда мы в равном положении. Так лучше.
Хазин повёл пальцем по краю кружки — неосознанно, даже не глядя. Кажется, он был не против. Игорь протянул руку и коснулся его ладони, лежащей на столе. И Хазин ответил — дотронулся осторожно, мягко.
"Попробуем?"
"Давай."
#бестужневские
Каждое утро Тиша, привыкший в своей профессии вскакивать пораньше, готовил для Мишеля кофе. На субботнее утро решил: надо им где-нибудь позавтракать вместе. Давно пора его гостю из прошлого показать колорит современной кухни.
Мишель отрицательно помотал головой.
– Non, Тиша. Давай я сделаю. С тебя – костюм.
И как сильно не было лень Тише влезать в костюм с утра пораньше, будущим утром он ждал на назначенном месте. Курил нервно, поглядывая по сторонам.
Красный мундир сложно было не узнать в толпе.
А Мишель – застыл, поражённый тем, как хорош Жизневский в свете утренних лучей солнца.
– Идём, ils nous attendent, – отмирая, наконец выдает он, с улыбкой подавая руку своему кавалеру.
За это утро, за столиком с видом на Неву, прозвучит ещё немало признаний и комплиментов.
Каждое утро Тиша, привыкший в своей профессии вскакивать пораньше, готовил для Мишеля кофе. На субботнее утро решил: надо им где-нибудь позавтракать вместе. Давно пора его гостю из прошлого показать колорит современной кухни.
Мишель отрицательно помотал головой.
– Non, Тиша. Давай я сделаю. С тебя – костюм.
И как сильно не было лень Тише влезать в костюм с утра пораньше, будущим утром он ждал на назначенном месте. Курил нервно, поглядывая по сторонам.
Красный мундир сложно было не узнать в толпе.
А Мишель – застыл, поражённый тем, как хорош Жизневский в свете утренних лучей солнца.
– Идём, ils nous attendent, – отмирая, наконец выдает он, с улыбкой подавая руку своему кавалеру.
За это утро, за столиком с видом на Неву, прозвучит ещё немало признаний и комплиментов.
#хазгром #приглашенныйавтор
Эксклюзивно от Твист Тлен
Во время задержания (и какой черт дёрнул Хазина пойти на задержание, если это работа опергруппы? Просто шило в заднице, так это потом объяснял Игорь, — и это могло звучать зло, если бы не сквозящее в голосе «мое ты горе луковое») Петя неудачно наступил на… да черт его помнит, что это было. Может, хвост кошки, может валяющиеся на полу шторы, а может Хазин просто счастливчик. Так или иначе, Петя наступил на что-то, на чем нога удержаться не смогла. Молчание — напряженное молчание, — зависло всего на полминуты. На эпичное «шмяк» обернулись все, застыли даже преступники, которым выпал единственный на сотню шанс сбежать. Почти два десятка глаз смотрели на осевшего на пол Петю, терзаемого лёгким чувством стыда, затмевающим глаза ощущением боли.
— Хули пялитесь? В цирк пришли? — рыкнул Хазин и протянул руку к Игорю.
Голос отчаянно дрожал, выдавая скорые слёзы. Петя успел только вцепиться пальцами в предплечья Грома, уткнуться лицом в его плечо, почти полностью спрятав голову под извечной кожанкой. Первый отчаянный всхлип потерялся в громком приказе «СТОЯТЬ».
Стоять Петя не мог. Он пытался, но просто не мог. При попытке опустить ногу на пол, та взрывалась болью, и из глаз Хазина брызгали злые слёзы. Уже в машине он дал себе волю: выл, плакал, переходил на истерический смех и всё цеплялся и цеплялся за Игоря, ошалевшего от происходящего и совершенно не понимающего, что делать.
— Нахуй твою больницу, — прошипел Петя, когда Гром предложил отвезти его на рентген.
Матерясь сквозь зубы, шмыгая носом, Хазин упорно пытался стянуть с пострадавшей ноги ботинок. Вскоре ботинок поддался, настала очередь носка.
— На руках меня понесёшь, — серьезно сказал Петя, с живым интересом рассматривая раздувавшуюся и краснеющую стопу.
Он попробовал пошевелить пальцами, взвыл и снова заплакал. Слёзы — злые, отчаянные, истерически, — лились по щекам. Петя красиво плакать не умел, да и не та ситуация. Петя именно ревел — с красными щеками, с постоянным шмыганьем носом, с громкими икающими подвываниями.
Успокоился Хазин лишь оказавшись в квартире. Он безвольной куклой растянулся на диване, закрыл глаза рукой и позволил себе ещё немного себя пожалеть. В голову, очищенную болью (вот уж ирония), лезли мысли. Плакал ведь не из-за ноги, которая действительно болело. Плакал из-за долгого расследования, из-за нервного напряжения, из-за того, что с Игорем в последнее время грызлись, как кошка с собакой. Навалилось всё разом, нога стала лишь катализатором. Давно нужно было куда-то выплеснуть весь клубок эмоций, но времени не было, да и Петя себя плаксой не считал.
Рука Хазина безвольно упала с дивана, выдавая ужасную усталость. Пальцы коснулись чего-то колючего. Петя приподнял голову и уставился на сидевшего на полу рядом с диваном Грома. Ну прямо преданный пёс у постели больного хозяина. Петя аккуратно погладил Игоря по коротким волосам.
— Ну и хули ты тут почетный караул устроил? — всё ещё с истеричными нотками в голосе спросил Петя. — Пиздуй в аптеку за обезболом и бинтом. Или я должен сам?
Красноречивый взгляд Хазина вопил о том, что сам он ещё долго не сможет что-то делать.
Вечером, лёжа всё на том же диване, но уже с зафиксированной красным эластичным бинтом ногой, и чашкой какао в руках, Петя смотрел в экран телефона.
— Ты маршмэллоу не добавил, — капризно заявил он.
— Чего? — Гром оторвал взгляд от книги и тупо уставился на своего домашнего тирана.
— Зефирки такие маленькие, — объяснил Петя и опустил телефон на грудь. — Их в какао добавляют. Где мои зефирки? Я тут умираю, между прочим, от боли. Давай, мне нужны зефирки в какао.
Внимательным, серьёзным взглядом Хазин проводил спину Игоря, поднявшегося из кресла и направляющегося к двери. Неужели пойдёт в магазин? Вот так легко, без скандала и выяснения отношений? А стоило лишь ногу вывернуть.
— Горь, — позвал Петя.
Столкнувшись со взглядом, в котором читалось «Ну что ещё?», Хазин улыбнулся.
— Люблю тебя.
Он поднял телефон, включил поставленный на паузу сериал про педиков Британии и, когда услышал звук открывающейся двери, крикнул:
— И пирожных возьми!
Эксклюзивно от Твист Тлен
Во время задержания (и какой черт дёрнул Хазина пойти на задержание, если это работа опергруппы? Просто шило в заднице, так это потом объяснял Игорь, — и это могло звучать зло, если бы не сквозящее в голосе «мое ты горе луковое») Петя неудачно наступил на… да черт его помнит, что это было. Может, хвост кошки, может валяющиеся на полу шторы, а может Хазин просто счастливчик. Так или иначе, Петя наступил на что-то, на чем нога удержаться не смогла. Молчание — напряженное молчание, — зависло всего на полминуты. На эпичное «шмяк» обернулись все, застыли даже преступники, которым выпал единственный на сотню шанс сбежать. Почти два десятка глаз смотрели на осевшего на пол Петю, терзаемого лёгким чувством стыда, затмевающим глаза ощущением боли.
— Хули пялитесь? В цирк пришли? — рыкнул Хазин и протянул руку к Игорю.
Голос отчаянно дрожал, выдавая скорые слёзы. Петя успел только вцепиться пальцами в предплечья Грома, уткнуться лицом в его плечо, почти полностью спрятав голову под извечной кожанкой. Первый отчаянный всхлип потерялся в громком приказе «СТОЯТЬ».
Стоять Петя не мог. Он пытался, но просто не мог. При попытке опустить ногу на пол, та взрывалась болью, и из глаз Хазина брызгали злые слёзы. Уже в машине он дал себе волю: выл, плакал, переходил на истерический смех и всё цеплялся и цеплялся за Игоря, ошалевшего от происходящего и совершенно не понимающего, что делать.
— Нахуй твою больницу, — прошипел Петя, когда Гром предложил отвезти его на рентген.
Матерясь сквозь зубы, шмыгая носом, Хазин упорно пытался стянуть с пострадавшей ноги ботинок. Вскоре ботинок поддался, настала очередь носка.
— На руках меня понесёшь, — серьезно сказал Петя, с живым интересом рассматривая раздувавшуюся и краснеющую стопу.
Он попробовал пошевелить пальцами, взвыл и снова заплакал. Слёзы — злые, отчаянные, истерически, — лились по щекам. Петя красиво плакать не умел, да и не та ситуация. Петя именно ревел — с красными щеками, с постоянным шмыганьем носом, с громкими икающими подвываниями.
Успокоился Хазин лишь оказавшись в квартире. Он безвольной куклой растянулся на диване, закрыл глаза рукой и позволил себе ещё немного себя пожалеть. В голову, очищенную болью (вот уж ирония), лезли мысли. Плакал ведь не из-за ноги, которая действительно болело. Плакал из-за долгого расследования, из-за нервного напряжения, из-за того, что с Игорем в последнее время грызлись, как кошка с собакой. Навалилось всё разом, нога стала лишь катализатором. Давно нужно было куда-то выплеснуть весь клубок эмоций, но времени не было, да и Петя себя плаксой не считал.
Рука Хазина безвольно упала с дивана, выдавая ужасную усталость. Пальцы коснулись чего-то колючего. Петя приподнял голову и уставился на сидевшего на полу рядом с диваном Грома. Ну прямо преданный пёс у постели больного хозяина. Петя аккуратно погладил Игоря по коротким волосам.
— Ну и хули ты тут почетный караул устроил? — всё ещё с истеричными нотками в голосе спросил Петя. — Пиздуй в аптеку за обезболом и бинтом. Или я должен сам?
Красноречивый взгляд Хазина вопил о том, что сам он ещё долго не сможет что-то делать.
Вечером, лёжа всё на том же диване, но уже с зафиксированной красным эластичным бинтом ногой, и чашкой какао в руках, Петя смотрел в экран телефона.
— Ты маршмэллоу не добавил, — капризно заявил он.
— Чего? — Гром оторвал взгляд от книги и тупо уставился на своего домашнего тирана.
— Зефирки такие маленькие, — объяснил Петя и опустил телефон на грудь. — Их в какао добавляют. Где мои зефирки? Я тут умираю, между прочим, от боли. Давай, мне нужны зефирки в какао.
Внимательным, серьёзным взглядом Хазин проводил спину Игоря, поднявшегося из кресла и направляющегося к двери. Неужели пойдёт в магазин? Вот так легко, без скандала и выяснения отношений? А стоило лишь ногу вывернуть.
— Горь, — позвал Петя.
Столкнувшись со взглядом, в котором читалось «Ну что ещё?», Хазин улыбнулся.
— Люблю тебя.
Он поднял телефон, включил поставленный на паузу сериал про педиков Британии и, когда услышал звук открывающейся двери, крикнул:
— И пирожных возьми!