Я оцифровывал старые ленты, которые записал в 1982 году и обнаружил замечательные широкие пасторальные пассажи, о которых забыл. Красивые, пышные, кинематографичные, действительно американские пасторальные пейзажи, открытые перед моими ушами и глазами. С волнением я начал делать запись, подмешивая к ним случайную мелодию с Voyetra. К моему удивлению, вскоре я увидел, что лента распадалась: частицы окиси железа превращались в пыль и падали в магнитофон, оставляя чистые промежутки на ленте и тишину вместо музыки в этих соответствующих промежутках. Я знал, что такое может произойти и искренне боялся этого случая, так как срок годности большей части моих старых записей действительно подходил к концу. Тем не менее, я наблюдал это впервые. Музыка умирала. Я записывал смерть этой величественной мелодии. Это было очень волнующим для меня, и мистическим тоже. Моя юность, мой потерянный рай, американский пасторальный пейзаж, вся умирало мягко, изящно, красиво. Жизнь и смерть записывались вместе: смерть, как часть жизни: космическое изменение, преобразование. (С) W.Basinski

Музей Шума и Экспериментальной Музыки — это музей, собранный из множества спаянных шумовых инструментов, а также других ценных экспонатов: у нас есть терменвокс, а также Синтел легендарного Папы Срапы, синтезаторы саратовских шумовиков и экспозиция Николая Шадрина про одного из первых местных нойзеров Дмитрия Толмацкого.