Очень люблю, когда пуленепробиваемые стёкла, защищающие шедевры живописи, обгаживают краской, консервированным супом или ещё какой-нибудь едой. Всякий такой эпизод очень веселит, что очень ценно в наше печальное время.
Причём лулзы доставляются сразу по двум каналам.
Во-первых, сами активисты никогда не разочаровывают. Сегодня, к примеру, девы в майках с надписью «Riposte Alimentaire» («Пищевой Ответ») облили прозрачную броню Моны Лизы какой-то жёлтой жижей, требуя права на здоровое и устойчивое питание («le droit à une alimentation saine et durable»). Это в современной-то Франции. Как говорится, от создателей «вы украли моё детство». Видимо, следующие акции будут посвящены праву ходить по тротуарам, праву чесать там, где чешется, и праву задумчиво смотреть в окно, слегка наклонив голову влево. Борьба за счастье будущих поколений не терпит компромиссов, промедление смерти подобно… Ну вы в курсе.
Во-вторых, реакция неравнодушной общественности бывает ещё смешнее, все эти заявления об «атаках на наше культурное наследие», требования жестокого наказания для «вандалов», и т.д. Ребзя, кабы эти дурынды шандарахнули по шедевру из базуки, можно было бы делать вот такое насупленное лицо. Но «атака», последствия которой можно убрать тряпкой, едва ли оправдывает весь ваш пафос.
Ну а так-то, конечно, напрашивается творческая «коллаба» между девами в майках «Riposte Alimentaire» и французскими фермерами, которые сейчас как раз перехватили от немецких коллег эстафету масштабной и бессмысленной движухи. В ноябре прошлого года галльские крестьяне заваливали навозом тамошние Макдональдс и Бургер Кинг, протестуя против того, что тошниловки якобы закупали мало локальных продуктов. Это было красиво: навоз убедительней супа. Осталось придумать, как прокатить тачку с говном через половину Лувра, не привлекая внимания охранников, но я верю — не столько в изобретательность протестантов, сколько в идиотизм охранников. Действуйте, девы! В случае успеха, десятиминутные овации с моей стороны вам гарантированы.
Причём лулзы доставляются сразу по двум каналам.
Во-первых, сами активисты никогда не разочаровывают. Сегодня, к примеру, девы в майках с надписью «Riposte Alimentaire» («Пищевой Ответ») облили прозрачную броню Моны Лизы какой-то жёлтой жижей, требуя права на здоровое и устойчивое питание («le droit à une alimentation saine et durable»). Это в современной-то Франции. Как говорится, от создателей «вы украли моё детство». Видимо, следующие акции будут посвящены праву ходить по тротуарам, праву чесать там, где чешется, и праву задумчиво смотреть в окно, слегка наклонив голову влево. Борьба за счастье будущих поколений не терпит компромиссов, промедление смерти подобно… Ну вы в курсе.
Во-вторых, реакция неравнодушной общественности бывает ещё смешнее, все эти заявления об «атаках на наше культурное наследие», требования жестокого наказания для «вандалов», и т.д. Ребзя, кабы эти дурынды шандарахнули по шедевру из базуки, можно было бы делать вот такое насупленное лицо. Но «атака», последствия которой можно убрать тряпкой, едва ли оправдывает весь ваш пафос.
Ну а так-то, конечно, напрашивается творческая «коллаба» между девами в майках «Riposte Alimentaire» и французскими фермерами, которые сейчас как раз перехватили от немецких коллег эстафету масштабной и бессмысленной движухи. В ноябре прошлого года галльские крестьяне заваливали навозом тамошние Макдональдс и Бургер Кинг, протестуя против того, что тошниловки якобы закупали мало локальных продуктов. Это было красиво: навоз убедительней супа. Осталось придумать, как прокатить тачку с говном через половину Лувра, не привлекая внимания охранников, но я верю — не столько в изобретательность протестантов, сколько в идиотизм охранников. Действуйте, девы! В случае успеха, десятиминутные овации с моей стороны вам гарантированы.
Моё отношение к взыскующим субсидий фермерам, бастующим авиадиспетчерам и машинистам, а также всем прочим любителям кошмарить население ради улучшения своего благосостояния диктуется тем очевидным обстоятельством, что все эти выходки суть не что иное, как захват заложников, то есть терроризм.
Нет никакой принципиальной разницы между гангстерами, требующими мешок денег и вертолёт под угрозой расстрела посетителей торгового центра, и профсоюзами, вносящими хаос в жизни десятков тысяч сограждан ради прибавки к зарплате. Бесспорно, различаются размах, технические средства, уровни риска и вероятные последствия для всех вовлечённых в процесс, но это детали имплементации. По сути это одно и то же: террористическая атака на гражданское население для достижения собственных шкурных целей.
Соображения типа «у них были причины», «все могут оказаться в похожей ситуации», «можно и потерпеть» и т.д. — это запущенные случаи стокгольмского синдрома, осложнённого трусливым европейским мазохизмом. Все эти сентенции можно применить и к гангстерам в торговом центре.
Конечно, причины были: у любого террориста найдутся оправдания, достаточно убедительные в его понимании. Конечно, любой человек может оказаться в любой ситуации, каким благоразумным и дальновидным он бы себе ни казался — у тех, кто пережил постсоветские 90-е, есть что об этом рассказать. Конечно, потерпеть всегда можно; даже если человека подцепить крюком за рёбра и так подвесить, какое-то время он сможет стерпеть и такое.
Но все эти великодушные соображения ровным счётом ничего не меняют в оценке ситуации. Неизвестный вам чувак, приставивший к вашему лбу пистолет (или лишивший вас поездки в отпуск, или сорвавший важнейшую встречу, или не давший доехать до больницы и т.д.), чтобы добыть себе денег — террорист.
А на террориста надо смотреть не через розовые очки сервильной эмпатии, а через оптический прицел снайперской винтовки, и никак иначе.
«Что же прикажете им делать?» — вопрошают окситоциновые наркоманы со всех сторон Европы. Ну для начала обозначить истинные проблемы, а затем внятно произнести обозначенное. Например: «мы тут с мужиками перетёрли и поняли, что урезанные субсидии — это симптом болезни, сама же болезнь — это колониальная администрация Европы, разрушающая европейскую энергетику, промышленность и сельское хозяйство».
Если протестующие сделают хотя бы это, моё отношение к ним сразу изменится. Но этого не происходит. Кроме исполняемой на разные мотивы старой песни «дядь-дай-10-копеек», ничего другого в репертуаре «борцов» нет. А потому максимум, что я могу выжать для них из своей эмпатии — это заменить злобу сарказмом. Выжимаю.
Нет никакой принципиальной разницы между гангстерами, требующими мешок денег и вертолёт под угрозой расстрела посетителей торгового центра, и профсоюзами, вносящими хаос в жизни десятков тысяч сограждан ради прибавки к зарплате. Бесспорно, различаются размах, технические средства, уровни риска и вероятные последствия для всех вовлечённых в процесс, но это детали имплементации. По сути это одно и то же: террористическая атака на гражданское население для достижения собственных шкурных целей.
Соображения типа «у них были причины», «все могут оказаться в похожей ситуации», «можно и потерпеть» и т.д. — это запущенные случаи стокгольмского синдрома, осложнённого трусливым европейским мазохизмом. Все эти сентенции можно применить и к гангстерам в торговом центре.
Конечно, причины были: у любого террориста найдутся оправдания, достаточно убедительные в его понимании. Конечно, любой человек может оказаться в любой ситуации, каким благоразумным и дальновидным он бы себе ни казался — у тех, кто пережил постсоветские 90-е, есть что об этом рассказать. Конечно, потерпеть всегда можно; даже если человека подцепить крюком за рёбра и так подвесить, какое-то время он сможет стерпеть и такое.
Но все эти великодушные соображения ровным счётом ничего не меняют в оценке ситуации. Неизвестный вам чувак, приставивший к вашему лбу пистолет (или лишивший вас поездки в отпуск, или сорвавший важнейшую встречу, или не давший доехать до больницы и т.д.), чтобы добыть себе денег — террорист.
А на террориста надо смотреть не через розовые очки сервильной эмпатии, а через оптический прицел снайперской винтовки, и никак иначе.
«Что же прикажете им делать?» — вопрошают окситоциновые наркоманы со всех сторон Европы. Ну для начала обозначить истинные проблемы, а затем внятно произнести обозначенное. Например: «мы тут с мужиками перетёрли и поняли, что урезанные субсидии — это симптом болезни, сама же болезнь — это колониальная администрация Европы, разрушающая европейскую энергетику, промышленность и сельское хозяйство».
Если протестующие сделают хотя бы это, моё отношение к ним сразу изменится. Но этого не происходит. Кроме исполняемой на разные мотивы старой песни «дядь-дай-10-копеек», ничего другого в репертуаре «борцов» нет. А потому максимум, что я могу выжать для них из своей эмпатии — это заменить злобу сарказмом. Выжимаю.
Как верно отметили в каментах к предыдущей записи, забастовки воспринимаются гражданами как некий необходимый элемент «демократии». Это смехотворно сразу по двум причинам. Во-первых, отнесение терроризма, коим просто по факту является любая забастовка, затрагивающая интересы третьих лиц, к атрибутам демократии — яркий симптом массового безумия, «1984-зации» сознания. Во-вторых, политическая система Евросовка (да и вообще любой современной страны, за исключением Швейцарии) никакого отношения к демократии не имеет.
Первое — штука, скорей, эмоциональная, но второе интересно для общего понимания ситуации.
Демократия — это власть народа, т.е. такая система, при которой народ непосредственно управляет государством. Сейчас такую систему называют «прямой демократией», но это тавтология: как только демократия перестаёт быть прямой, она перестаёт быть демократией. Нынешняя западная модель «представительной демократии» — это такая морская свинка, которая и не морская, и не свинка. Нет в этой политической системе ни представительства, ни демократии.
Я считаю референтной моделью демократии ту систему, которая формировалась в античных Афинах в VI-IV вв. до н.э., примерно между реформами Солона и македонским завоеванием. Разумеется, говорить в этом случае о «модели» можно только с известной натяжкой: система довольно активно видоизменялась. Однако основные идеи можно выделить довольно легко.
Государство управлялось общенародным собранием, в котором участвовали все достигшие совершеннолетия потомственные граждане мужского рода. Женщины исключались: в древних Афинах их положение было ещё хуже, чем при Талибане. Рабы и релоканты до политической жизни тоже не допускались. Таким образом, граждан, участвующих в народном собрании, было примерно 15% от всего населения. Идея фильтрации была правильной, ну а её принципы, особенно упоротый сексизм, можно и нужно оспаривать.
Поскольку общенародное собрание не могло работать постоянно, был необходим некий «дежурный» управляющий орган, разруливавший рутинные задачи. Назывался он «булэ», и попасть туда можно было только по жребию. Ни деньгами, ни краснобайством место в булэ не покупалось. Кроме того, орган этот должен был быть достаточно многочисленным, чтобы представлять все мнения: 500 человек, что, с учётом небольшого населения (тысяч триста), было весьма прилично.
Кроме того, существовала нужда в отдельном судебном собрании — тоже набираемом по жребию. В Афинах оно было чудовищно многолюдным, 6000 человек. Очень небесспорное количество, но фундаментальный фактор здесь, опять же, не цифра, а случайность выборки.
Избираемыми были только вакансии, требовавшие, в понимании афинян, особых талантов: военачальники и казначеи. Однако любого из избранных можно было погнать с должности и даже из города: избираемость не гарантировала неприкосновенности, которую так любят нынешние правители. Изгнать могли даже великого Фемистокла, одного из основателей афинской демократической системы и победителя персов.
Вот это и есть демократия, всё прочее должно именоваться как-то иначе. Даже Швейцария от этой модели далека: гораздо ближе любой другой страны, но недостаточно близка, чтобы называться полноценной демократией. Так что я предпочитаю называть Швейцарию не «истинно демократической», а «самой демократической» страной мира. Все же прочие самопровозглашённые «демократии» суть разнообразные вариации олигархии с элементами деспотии, т.е. власть имущественной элиты, нанимающей разнообразные партии для видимости политического процесса и надёжно изолирующей граждан от принятия решений, определяющих их, граждан, жизнь.
И когда терроризм против граждан олигархии называют «важным элементом демократии» — это какой-то издевательский сюрреализм. Для осмысления этого бреда требуются даже не Оруэлл с Хаксли, а Дали с Дюшаном.
Первое — штука, скорей, эмоциональная, но второе интересно для общего понимания ситуации.
Демократия — это власть народа, т.е. такая система, при которой народ непосредственно управляет государством. Сейчас такую систему называют «прямой демократией», но это тавтология: как только демократия перестаёт быть прямой, она перестаёт быть демократией. Нынешняя западная модель «представительной демократии» — это такая морская свинка, которая и не морская, и не свинка. Нет в этой политической системе ни представительства, ни демократии.
Я считаю референтной моделью демократии ту систему, которая формировалась в античных Афинах в VI-IV вв. до н.э., примерно между реформами Солона и македонским завоеванием. Разумеется, говорить в этом случае о «модели» можно только с известной натяжкой: система довольно активно видоизменялась. Однако основные идеи можно выделить довольно легко.
Государство управлялось общенародным собранием, в котором участвовали все достигшие совершеннолетия потомственные граждане мужского рода. Женщины исключались: в древних Афинах их положение было ещё хуже, чем при Талибане. Рабы и релоканты до политической жизни тоже не допускались. Таким образом, граждан, участвующих в народном собрании, было примерно 15% от всего населения. Идея фильтрации была правильной, ну а её принципы, особенно упоротый сексизм, можно и нужно оспаривать.
Поскольку общенародное собрание не могло работать постоянно, был необходим некий «дежурный» управляющий орган, разруливавший рутинные задачи. Назывался он «булэ», и попасть туда можно было только по жребию. Ни деньгами, ни краснобайством место в булэ не покупалось. Кроме того, орган этот должен был быть достаточно многочисленным, чтобы представлять все мнения: 500 человек, что, с учётом небольшого населения (тысяч триста), было весьма прилично.
Кроме того, существовала нужда в отдельном судебном собрании — тоже набираемом по жребию. В Афинах оно было чудовищно многолюдным, 6000 человек. Очень небесспорное количество, но фундаментальный фактор здесь, опять же, не цифра, а случайность выборки.
Избираемыми были только вакансии, требовавшие, в понимании афинян, особых талантов: военачальники и казначеи. Однако любого из избранных можно было погнать с должности и даже из города: избираемость не гарантировала неприкосновенности, которую так любят нынешние правители. Изгнать могли даже великого Фемистокла, одного из основателей афинской демократической системы и победителя персов.
Вот это и есть демократия, всё прочее должно именоваться как-то иначе. Даже Швейцария от этой модели далека: гораздо ближе любой другой страны, но недостаточно близка, чтобы называться полноценной демократией. Так что я предпочитаю называть Швейцарию не «истинно демократической», а «самой демократической» страной мира. Все же прочие самопровозглашённые «демократии» суть разнообразные вариации олигархии с элементами деспотии, т.е. власть имущественной элиты, нанимающей разнообразные партии для видимости политического процесса и надёжно изолирующей граждан от принятия решений, определяющих их, граждан, жизнь.
И когда терроризм против граждан олигархии называют «важным элементом демократии» — это какой-то издевательский сюрреализм. Для осмысления этого бреда требуются даже не Оруэлл с Хаксли, а Дали с Дюшаном.
Вот эти старые кроссовки были проданы за 8 миллионов долларов. Как утверждается, они были на ногах Майкла Джордана, когда его команда выиграла шесть чемпионатов NBA в 1990-е.
Фетишизм - очень древняя штука, скорей всего возникшая в контексте анимистических культов первобытных людей, десятки тысяч лет назад, и с тех пор не выходившая из моды. Великая сила традиции.
https://ewscripps.brightspotcdn.com/dims4/default/16960f0/2147483647/strip/true/resize/1280x720!/quality/90/?url=https%3A%2F%2Fcdn.scrippsnews.com%2Fimages%2Fvideos%2Fx%2F1707055139_bAD0vM.jpg
Фетишизм - очень древняя штука, скорей всего возникшая в контексте анимистических культов первобытных людей, десятки тысяч лет назад, и с тех пор не выходившая из моды. Великая сила традиции.
https://ewscripps.brightspotcdn.com/dims4/default/16960f0/2147483647/strip/true/resize/1280x720!/quality/90/?url=https%3A%2F%2Fcdn.scrippsnews.com%2Fimages%2Fvideos%2Fx%2F1707055139_bAD0vM.jpg
В прошедшее воскресенье европейские зелёные (это не ругательство, это название партии, 10% мест в Европарламенте) выпустили манифест, в котором обозначили сроки достижения полной "климатической нейтральности": 2040 год. Раньше, если не ошибаюсь, говорили о 2050. Торопятся.
Единственный способ, которым можно достичь этой нейтральности - это возврат к присваивающему хозяйству, т.е. к славным временам палеолита. За оставшиеся 16 лет отбросить человечество на десятки тысяч лет назад и сократить его численность до приемлемых палеолитических размеров - т.е. как минимум в тысячу раз - просто нереально. Поэтому необходимо что-то апокалиптическое.
Забавная особенность реверсоидов состоит в том, что они всегда объявляют о своих планах заранее. Чёрт их поймёт, почему. Возможно, это их юмор. Не исключено, что они строго следуют неким техническим регламентам, требующим соблюдения каких-то формальностей. А может быть, само объявление планов является манипуляционным воздействием ("самосбывающиеся прогнозы").
Так или иначе, срок "выключения" цивилизации обозначен. Посмотрим, что они придумали.
Единственный способ, которым можно достичь этой нейтральности - это возврат к присваивающему хозяйству, т.е. к славным временам палеолита. За оставшиеся 16 лет отбросить человечество на десятки тысяч лет назад и сократить его численность до приемлемых палеолитических размеров - т.е. как минимум в тысячу раз - просто нереально. Поэтому необходимо что-то апокалиптическое.
Забавная особенность реверсоидов состоит в том, что они всегда объявляют о своих планах заранее. Чёрт их поймёт, почему. Возможно, это их юмор. Не исключено, что они строго следуют неким техническим регламентам, требующим соблюдения каких-то формальностей. А может быть, само объявление планов является манипуляционным воздействием ("самосбывающиеся прогнозы").
Так или иначе, срок "выключения" цивилизации обозначен. Посмотрим, что они придумали.
В войне Йорков и Ланкастеров победили Тюдоры — собственно, это всё, что мы помним о Генрихе VII, первом короле из победившего клана. Между тем, этот человек подарил евро-политике целых три важнейших инсайта, актуальных до сих пор.
Инсайт первый, который я бы назвал принципом ретроспективного гоп-стопа: если не получается подстеречь жертву в тёмной подворотне, эту подворотню можно соорудить в прошлом.
Ричарда III Йорка, своего неудачливого предшественника, Генрих одолел в бою при Босуорте 22 августа 1485 года. Тогда же и короновался, не отходя от трупа поверженного врага. Однако датой своего восшествия на престол он объявил 21 августа. Этот простой и гениальный трюк автоматически сделал всех, кто 22 августа был на стороне Ричарда, изменниками: выходило, что они воевали против законного государя. В качестве наказания за измену, у бедолаг конфисковали имущество — в строгом соответствии с законом.
Инсайт второй: фискальный троллинг не только не раздражает тяглое сословие, но и укрепляет авторитет правителя.
В принципе, к этой идее вплотную подошёл ещё Ричард III, который собирал налоги с населения не регулярно, а просто когда в этом возникала необходимость — и называл это «благотворительностью» («benevolence»). Система принудительной благотворительности худо-бедно работала, но унылого Ричарда народ не особенно любил. Генрих же выступил коучем личностного роста и преподал подданным остроумную технику принятия неизбежного.
Эта доктрина, вошедшая в историю как «вилка Мортона», по имени тогдашнего лорда-канцлера, гласила: если налогоплательщик — мот и швыряется деньгами, то зашвырнуть кошель-другой в королевскую казну будет для такого человека самым естественным и, значит, приятным делом. Если же человек — скряга, то он непременно копит деньги, поди дофигища уже накопил, так что ему будет не в тягость, а в радость поделиться накопленным с королём. Логика была безукоризненной, подданные не нашлись, что возразить, и с позитивным настроем рассупонили свои мошны.
Инсайт третий: удачно подобранный символ способен менять символизируемое.
Войну Ланкастеров с Йорками мы называем «Войной Алой и Белой Розы», но во время этой войны такого названия не было. Собственно, эти события и не воспринимались современниками, как одна большая война, это было просто смутное время, довольно обычное в ту эпоху. Розы не были символами этих семей и не входили в их гербы, они были символами соответствующих графств: белая у Йоркшира, алая у Ланкашира, но во время смуты они не использовались как символы воюющих сторон. Так что люди, участвовавшие в «Войне Роз», очень удивились бы, услышав это определение.
После своей победы Генрих VII, родственник Ланкастеров, женился на девушке из рода Йорков. По обычаю того времени, для свадьбы нужен был логотип. Обычно это была какая-нибудь уродливая фигня, которую забывали сразу после свадьбы, но на этот раз вышло удачно. Генрих придумал вложить белую розу Йоркшира внутрь алой розы Ланкашира. Получился красивый и выразительный символ, который очень всем понравился. Генрих поместил этот символ на свой герб, а к символу подогнал пропагандистский нарратив. Многолетние, развивавшиеся неравномерно и не имевшие общего сюжета распри Йорков, Ланкастеров и их союзников были представлены в виде связной истории — той самой «Войны Роз». Она якобы длилась 30 лет, и никто не мог её закончить, пока не явился Генрих и не положил конец борьбе, примирив враждующие дома и объединив Розы.
Эта цветочная мифология благополучно дожила до наших дней, превратив довольно бестолковый период британской истории в героический комикс.
Ну а как они всей тюдорской мишпухой лепили образ Ричарда III, и какую роль в этом процессе сыграли люди с хорошими лицами, типа Томаса Мора и Вильяма Шекспира, это отдельный сериал…
Ни хрена не меняется репертуар этого вашего театра, товарищ Шекспир.
Инсайт первый, который я бы назвал принципом ретроспективного гоп-стопа: если не получается подстеречь жертву в тёмной подворотне, эту подворотню можно соорудить в прошлом.
Ричарда III Йорка, своего неудачливого предшественника, Генрих одолел в бою при Босуорте 22 августа 1485 года. Тогда же и короновался, не отходя от трупа поверженного врага. Однако датой своего восшествия на престол он объявил 21 августа. Этот простой и гениальный трюк автоматически сделал всех, кто 22 августа был на стороне Ричарда, изменниками: выходило, что они воевали против законного государя. В качестве наказания за измену, у бедолаг конфисковали имущество — в строгом соответствии с законом.
Инсайт второй: фискальный троллинг не только не раздражает тяглое сословие, но и укрепляет авторитет правителя.
В принципе, к этой идее вплотную подошёл ещё Ричард III, который собирал налоги с населения не регулярно, а просто когда в этом возникала необходимость — и называл это «благотворительностью» («benevolence»). Система принудительной благотворительности худо-бедно работала, но унылого Ричарда народ не особенно любил. Генрих же выступил коучем личностного роста и преподал подданным остроумную технику принятия неизбежного.
Эта доктрина, вошедшая в историю как «вилка Мортона», по имени тогдашнего лорда-канцлера, гласила: если налогоплательщик — мот и швыряется деньгами, то зашвырнуть кошель-другой в королевскую казну будет для такого человека самым естественным и, значит, приятным делом. Если же человек — скряга, то он непременно копит деньги, поди дофигища уже накопил, так что ему будет не в тягость, а в радость поделиться накопленным с королём. Логика была безукоризненной, подданные не нашлись, что возразить, и с позитивным настроем рассупонили свои мошны.
Инсайт третий: удачно подобранный символ способен менять символизируемое.
Войну Ланкастеров с Йорками мы называем «Войной Алой и Белой Розы», но во время этой войны такого названия не было. Собственно, эти события и не воспринимались современниками, как одна большая война, это было просто смутное время, довольно обычное в ту эпоху. Розы не были символами этих семей и не входили в их гербы, они были символами соответствующих графств: белая у Йоркшира, алая у Ланкашира, но во время смуты они не использовались как символы воюющих сторон. Так что люди, участвовавшие в «Войне Роз», очень удивились бы, услышав это определение.
После своей победы Генрих VII, родственник Ланкастеров, женился на девушке из рода Йорков. По обычаю того времени, для свадьбы нужен был логотип. Обычно это была какая-нибудь уродливая фигня, которую забывали сразу после свадьбы, но на этот раз вышло удачно. Генрих придумал вложить белую розу Йоркшира внутрь алой розы Ланкашира. Получился красивый и выразительный символ, который очень всем понравился. Генрих поместил этот символ на свой герб, а к символу подогнал пропагандистский нарратив. Многолетние, развивавшиеся неравномерно и не имевшие общего сюжета распри Йорков, Ланкастеров и их союзников были представлены в виде связной истории — той самой «Войны Роз». Она якобы длилась 30 лет, и никто не мог её закончить, пока не явился Генрих и не положил конец борьбе, примирив враждующие дома и объединив Розы.
Эта цветочная мифология благополучно дожила до наших дней, превратив довольно бестолковый период британской истории в героический комикс.
Ну а как они всей тюдорской мишпухой лепили образ Ричарда III, и какую роль в этом процессе сыграли люди с хорошими лицами, типа Томаса Мора и Вильяма Шекспира, это отдельный сериал…
Ни хрена не меняется репертуар этого вашего театра, товарищ Шекспир.
Забавно, что в технологически продвинутой Швейцарии совершенно неизвестен "термический" метод удаления грибков со стен.
Плесень на стенах - довольно распространённая проблема. Экономные швейцарцы обожают задраивать свои жилища, чтобы не терять тепло. Это, конечно, очень способствует.
Борьба с грибной порослью в стенах сводится исключительно к применению разнообразных химикатов. В особо сложных случаях могут выколупать часть стены - что, очевидно, не работает в случае обширного заплесневения. Вариант "содрать штукатурку и хорошо прожечь стену паяльной лампой" вообще (!) не рассматривается. Притом в соседней Германии этот метод известен.
Одна из культурных загадок Гельвеции.
Плесень на стенах - довольно распространённая проблема. Экономные швейцарцы обожают задраивать свои жилища, чтобы не терять тепло. Это, конечно, очень способствует.
Борьба с грибной порослью в стенах сводится исключительно к применению разнообразных химикатов. В особо сложных случаях могут выколупать часть стены - что, очевидно, не работает в случае обширного заплесневения. Вариант "содрать штукатурку и хорошо прожечь стену паяльной лампой" вообще (!) не рассматривается. Притом в соседней Германии этот метод известен.
Одна из культурных загадок Гельвеции.
Помнится, в позднем СССР был чрезвычайно популярен миф о незыблемости права частной собственности на Западе. Дескать, что бы ни случилось, вся государственная власть, хоть среди ночи её разбуди, всеми своими ветвями незамедлительно встанет на защиту движимого и недвижимого имущества граждан. Впоследствии эта история обросла всевозможными нюансами, как карибский пират Билл Тернер-старший ракушками, и сияние её померкло.
Мне, однако, всегда казалась, что в Швейцарии это всё ещё один из системообразующих мифов. И вот третьего марта это предположение можно будет проверить, по крайней мере, применительно к кантону Цюрих. Среди всего прочего, кантональные жители будут голосовать за инициативу сделать берег Цюрихского озера — на всём его протяжении в пределах кантона — доступным для публики. Авторы инициативы хотят, чтобы кантон обустроил непрерывную прогулочную дорожку вдоль воды.
Проблема в том, что в общественном владении находится меньше половины береговой линии (мне встречалась цифра 41%). Остальное — частная и корпоративная собственность. С этим придётся что-то делать. Об экспроприации речь не идёт: землю под прогулочную дорожку кантон должен будет купить. Но наверняка не все на это согласятся — по разным причинам, например, у некоторых из береговладельцев хозяйственные постройки или даже жилые дома подходят вплотную к берегу, так что здания эти придётся либо перестраивать, либо разрушать. Да и простое «не хочу, и всё тут» выглядит более чем солидным обоснованием. Так или иначе, нет никаких сомнений в том, что какая-то часть владельцев упрётся рогом.
И тут возникнет коллизия: с одной стороны, решения референдумов обязательны к исполнению. С другой стороны, частная собственность тоже защищена законом, отменять который никто не планирует. Решения у этой коллизии не существует. Понятно, что в принципе, это просто вопрос цены, и можно довести предложение до таких цифр, на которых сломается кто угодно. Но это не вариант: бюджет ограничен, так что выше рынка платить кантон просто не сможет. Поэтому единственный разумный выход из этой дурацкой ситуации — проголосовать против инициативы. Голосование «за» будет, по сути, означать призыв к изъятию земельных участков заради «общественной пользы».
Вот и посмотрим, насколько сильна на Цюрихщине вера в неприкосновенность частной собственности.
Мне, однако, всегда казалась, что в Швейцарии это всё ещё один из системообразующих мифов. И вот третьего марта это предположение можно будет проверить, по крайней мере, применительно к кантону Цюрих. Среди всего прочего, кантональные жители будут голосовать за инициативу сделать берег Цюрихского озера — на всём его протяжении в пределах кантона — доступным для публики. Авторы инициативы хотят, чтобы кантон обустроил непрерывную прогулочную дорожку вдоль воды.
Проблема в том, что в общественном владении находится меньше половины береговой линии (мне встречалась цифра 41%). Остальное — частная и корпоративная собственность. С этим придётся что-то делать. Об экспроприации речь не идёт: землю под прогулочную дорожку кантон должен будет купить. Но наверняка не все на это согласятся — по разным причинам, например, у некоторых из береговладельцев хозяйственные постройки или даже жилые дома подходят вплотную к берегу, так что здания эти придётся либо перестраивать, либо разрушать. Да и простое «не хочу, и всё тут» выглядит более чем солидным обоснованием. Так или иначе, нет никаких сомнений в том, что какая-то часть владельцев упрётся рогом.
И тут возникнет коллизия: с одной стороны, решения референдумов обязательны к исполнению. С другой стороны, частная собственность тоже защищена законом, отменять который никто не планирует. Решения у этой коллизии не существует. Понятно, что в принципе, это просто вопрос цены, и можно довести предложение до таких цифр, на которых сломается кто угодно. Но это не вариант: бюджет ограничен, так что выше рынка платить кантон просто не сможет. Поэтому единственный разумный выход из этой дурацкой ситуации — проголосовать против инициативы. Голосование «за» будет, по сути, означать призыв к изъятию земельных участков заради «общественной пользы».
Вот и посмотрим, насколько сильна на Цюрихщине вера в неприкосновенность частной собственности.
Европейская народная партия (крупнейшая партия Европарламента) слила в прессу свою новую программу, в которой отвергается запрет на производство и продажу машин с двигателями внутреннего сгорания. В ЕС существует план ввести подобный запрет с 2035 года, но «народники» якобы прозрели и хотят этот план упразднить, позволив потребителям самим решать, какую машину предпочесть. Дескать, пущай рынок разрулит.
Я скорей поверю в то, что Талибан позволит своим дамам разгуливать по Кабулу в стиле пин-ап, придерживая разлетающиеся «а-ля Мерлин Монро» юбки, чем во внезапный приступ либертарианства в среде евро-совковых политиков. И уж совсем невозможно поверить в то, что такой приступ станут заранее анонсировать. Скорей всего, это просто нехитрый популистский ход перед июньскими выборами.
Очевидно, они так долго и тщательно запугивали электорат приходом несуществующих «ультраправых», что в какой-то момент сами поверили в возможность этого прихода. Теперь пытаются увести голоса у воображаемых право-консервативных конкурентов, про которых принято думать, что они против климатобесия.
И вот в этом состоит парадоксальная ловушка, в которую Евросовок себя загоняет. С одной стороны, оппозицию они зачистили до полной стерильности. С другой стороны, непрерывно пугая избирателей выдуманной фрондой, они закрепляют в народном сознании архетип этой самой фронды, как чего-то реального. А у коллективного бессознательного есть такая фича: оно может создавать сущности, воображая их. В принципе, так и происходят всякие социальные потрясения: сначала электорат сооружает в своём воображении некую разрушительную машинерию, а потом эта штука возникает в реальности — и включается.
Плюшевые клоуны, именуемые в прессе «ультраправыми», не имеют никакого отношения к жуткому образу, создаваемому евро-политиками. Но навязчивый образ этот уже живёт своей жизнью и незаметно для нас меняет реальность, причём совершенно непонятно, в какую сторону. В какой-то момент кто-то сделает нечто, ещё недавно немыслимое, и внезапно выяснится, что теперь так — можно. И наутро мы проснёмся в другом мире.
Спокойной ночи.
Я скорей поверю в то, что Талибан позволит своим дамам разгуливать по Кабулу в стиле пин-ап, придерживая разлетающиеся «а-ля Мерлин Монро» юбки, чем во внезапный приступ либертарианства в среде евро-совковых политиков. И уж совсем невозможно поверить в то, что такой приступ станут заранее анонсировать. Скорей всего, это просто нехитрый популистский ход перед июньскими выборами.
Очевидно, они так долго и тщательно запугивали электорат приходом несуществующих «ультраправых», что в какой-то момент сами поверили в возможность этого прихода. Теперь пытаются увести голоса у воображаемых право-консервативных конкурентов, про которых принято думать, что они против климатобесия.
И вот в этом состоит парадоксальная ловушка, в которую Евросовок себя загоняет. С одной стороны, оппозицию они зачистили до полной стерильности. С другой стороны, непрерывно пугая избирателей выдуманной фрондой, они закрепляют в народном сознании архетип этой самой фронды, как чего-то реального. А у коллективного бессознательного есть такая фича: оно может создавать сущности, воображая их. В принципе, так и происходят всякие социальные потрясения: сначала электорат сооружает в своём воображении некую разрушительную машинерию, а потом эта штука возникает в реальности — и включается.
Плюшевые клоуны, именуемые в прессе «ультраправыми», не имеют никакого отношения к жуткому образу, создаваемому евро-политиками. Но навязчивый образ этот уже живёт своей жизнью и незаметно для нас меняет реальность, причём совершенно непонятно, в какую сторону. В какой-то момент кто-то сделает нечто, ещё недавно немыслимое, и внезапно выяснится, что теперь так — можно. И наутро мы проснёмся в другом мире.
Спокойной ночи.
Марксисты стремились внедрить естественно-научные концепции в любую дисциплину. К примеру, геродотам советской поры было предписано искать и находить в человеческой истории так называемые «общественные формации» — в некотором роде «агрегатные состояния», которые проходило в своём развитии общество. Как и в физике, состояния эти следовали одно за другим в строго заданной последовательности: первобытно-общинный строй, рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, социализм и — в сияющей перспективе, когда-нибудь потом — коммунизм.
Марксистам было важно показать историю в динамике и убедить аудиторию в том, что социализм был не умозрительной конструкцией, а неминуемой стадией развития безудержно прогрессирующего человечества. Движителем этого прогресса был назначен конфликт производительных сил (грубо говоря, бизнеса) и производственных отношений (грубо говоря, политической системы). Производительные силы постоянно обгоняли производственные отношения, в результате чего росла социальная напряжённость, периодически разряжавшаяся революциями, вплоть до Окончательной Революции 1917 года, после которой прогрессировать было уже некуда.
Определённая логика в таком подходе была. Идея вечного гальванизирующего столкновения производительных сил и производственных отношений, вообще говоря, довольно разумна. Люди, занимающиеся делом, склонны к инновациям, тогда как политики всегда защищают свою жопу, поэтому деловые люди бегут впереди политиков, а политики хватают деловых людей за развивающиеся фалды и ставят подножки. На этой интриге и в самом деле строится множество сюжетов мировой истории. Однако идея эта была довольно опасна: при желании, с её помощью можно было показать, что, вопреки официозу, совковый колхозный феодализм откатывал общественный прогресс назад.
Так что в советское время эта многообещающая теория, от греха подальше, была догматизирована и выхолощена — к великому несчастью для страны, потому как именно эта теория могла предсказать крах гайдаровской приватизации, пытавшейся поставить историческую логику с ног на голову и трансформировать производственные отношения в надежде, что производительные силы каким-то чудом сами подтянутся. Эта же теория могла подсказать правильный алгоритм приватизации, основанный на постепенном взращивании класса собственников — что должно было стать предпосылкой, а не результатом приватизации. Дэн Сяопин, который, в отличие от Гайдара, классику изучал и хорошо знал, поступил именно так.
Как это ни парадоксально, инферно 1990-х случилось не из-за того, что бездарные и невежественные позднесоветские реформаторы не знали и не понимали капитализма, искренне веря, что после Адама Смита буржуазная экономическая мысль не развивалась. Случилось оно из-за того, что реформаторы эти не знали и не понимали своей собственной классики — что потрясает, если вспомнить, что Главный Реформатор до своего производства в «экономические гении» заведовал отделами экономики в журнале «Коммунист» и газете «Правда». Если и существует лучшее доказательство тезиса, что догматизация убивает теорию, то, как говорится, I’ve yet to see it.
Однако вернёмся к мифическим «общественным формациям». Разумеется, в чистом виде их никогда не существовало. В первой половине XIX века, к примеру, где-нибудь в Америке или в России за одним столом могли встретиться рабовладелец, феодал и капиталист, причём это мог быть один и тот же человек. Однако советского школьника, добросовестно учившего уроки, очень увлекала разметка общественного прогресса чёткими верстовыми столбами «формаций». Когда же столбы валятся — это всегда будоражит эмоции.
[продолжение следует]
Марксистам было важно показать историю в динамике и убедить аудиторию в том, что социализм был не умозрительной конструкцией, а неминуемой стадией развития безудержно прогрессирующего человечества. Движителем этого прогресса был назначен конфликт производительных сил (грубо говоря, бизнеса) и производственных отношений (грубо говоря, политической системы). Производительные силы постоянно обгоняли производственные отношения, в результате чего росла социальная напряжённость, периодически разряжавшаяся революциями, вплоть до Окончательной Революции 1917 года, после которой прогрессировать было уже некуда.
Определённая логика в таком подходе была. Идея вечного гальванизирующего столкновения производительных сил и производственных отношений, вообще говоря, довольно разумна. Люди, занимающиеся делом, склонны к инновациям, тогда как политики всегда защищают свою жопу, поэтому деловые люди бегут впереди политиков, а политики хватают деловых людей за развивающиеся фалды и ставят подножки. На этой интриге и в самом деле строится множество сюжетов мировой истории. Однако идея эта была довольно опасна: при желании, с её помощью можно было показать, что, вопреки официозу, совковый колхозный феодализм откатывал общественный прогресс назад.
Так что в советское время эта многообещающая теория, от греха подальше, была догматизирована и выхолощена — к великому несчастью для страны, потому как именно эта теория могла предсказать крах гайдаровской приватизации, пытавшейся поставить историческую логику с ног на голову и трансформировать производственные отношения в надежде, что производительные силы каким-то чудом сами подтянутся. Эта же теория могла подсказать правильный алгоритм приватизации, основанный на постепенном взращивании класса собственников — что должно было стать предпосылкой, а не результатом приватизации. Дэн Сяопин, который, в отличие от Гайдара, классику изучал и хорошо знал, поступил именно так.
Как это ни парадоксально, инферно 1990-х случилось не из-за того, что бездарные и невежественные позднесоветские реформаторы не знали и не понимали капитализма, искренне веря, что после Адама Смита буржуазная экономическая мысль не развивалась. Случилось оно из-за того, что реформаторы эти не знали и не понимали своей собственной классики — что потрясает, если вспомнить, что Главный Реформатор до своего производства в «экономические гении» заведовал отделами экономики в журнале «Коммунист» и газете «Правда». Если и существует лучшее доказательство тезиса, что догматизация убивает теорию, то, как говорится, I’ve yet to see it.
Однако вернёмся к мифическим «общественным формациям». Разумеется, в чистом виде их никогда не существовало. В первой половине XIX века, к примеру, где-нибудь в Америке или в России за одним столом могли встретиться рабовладелец, феодал и капиталист, причём это мог быть один и тот же человек. Однако советского школьника, добросовестно учившего уроки, очень увлекала разметка общественного прогресса чёткими верстовыми столбами «формаций». Когда же столбы валятся — это всегда будоражит эмоции.
[продолжение следует]
[продолжение последовало]
Итак, в буржуазной и образцово-либеральной Швейцарии, вплоть до середины прошлого века, можно было купить раба.
Ну хорошо — не совсем раба и не совсем купить, но в общем, это не такое уж и преувеличение. Я имею в виду так называемых «Verdingkinder», «наёмных детей» — явления, процветавшего в Швейцарии с 1800-х по 1960-е годы. На самом деле, это явление в той или иной форме существовало во всём германском мире, включая Британию и Скандинавию, но меня интересует Швейцария.
Занимались этим «бизнесом» власти. Они изымали сирот, а также детей из неполных и «неблагополучных» семей, причём критерии «неблагополучности» оставлялись на усмотрение чиновников. Помимо бедности, неустроенности или, скажем, аморального поведения родителей, поводом для изъятия мог послужить кочевой образ жизни — поэтому детей активно отбирали у йенишей (немецкоязычного кочевого сообщества, «белых цыган»).
Чаще всего, изъятых детей распределяли среди заинтересованных семей на своеобразных рынках, так называемых Verdingmarkt-ах. Там действовала аукционная система. Каждому Verdingkind-у от властей полагалось содержание, и на аукционе побеждал тот, кто требовал меньше всего денег. По словам очевидцев, детей на этих рынках рассматривали и ощупывали, как скот. Впрочем, в некоторых общинах детские рынки были запрещены, и детей распределяли между благополучными семьями по жребию, причём «выигравшие» были обязаны взять выпавшего им Verdingkind-а, даже если он был им не нужен.
В новых семьях «наёмным детям» практически всегда приходилось тяжело работать, в основном, на фермах. Условия были самыми спартанскими, и ни о каком «найме» в случае «наёмных детей» речи, конечно, не шло. Эти дети работали за еду, денег им не платили, но зато активно подвергали унижениям и насилию. Уйти они никуда не могли, в обществе у них не было никаких прав, и закон их не защищал. Семье, убившей «наёмного ребёнка», могли запретить брать новых детей в течение пяти лет (а могли и не запретить). Никакого другого наказания не предусматривалось.
И это не было какой-то экзотической редкостью. По современным оценкам, в начале прошлого века в «наёмное» рабство были отданы 4% швейцарских детей в возрасте до 14 лет, а в кантоне Берн — целых 10%. С середины прошлого века практика изъятия детей с целью превращения их в рабов постепенно сошла на нет. В 2013 году тогдашняя министресса юстиции принесла «наёмным детям» официальные извинения, а несколькими годами позже правительство выплатило им небольшие, по 25 тысяч франков, компенсации. За выплатами обратились меньше 10 тысяч человек.
Сегодня в Швейцарии живёт около 15 тысяч приёмных детей. Официально детского рабства не существует, но государством эта сфера регулируется очень слабо, и закон от 1978 года довольно расплывчат. Даже статистика не ведётся, и вышеприведённая цифра является оценочной. Федеральный совет периодически собирается пересмотреть законодательство о приёмных детях, но всё никак не соберётся. В конце нулевых был запущен процесс тотальной ревизии закона, но в 2011 году работы были прекращены, и вся информация об этом проекте была вычищена с сайта Федерального совета. Сильно подозреваю, что если эту тему когда-нибудь основательно взрыхлят, там полезет очень много всего интересного.
А вы говорите, общественные формации…
Итак, в буржуазной и образцово-либеральной Швейцарии, вплоть до середины прошлого века, можно было купить раба.
Ну хорошо — не совсем раба и не совсем купить, но в общем, это не такое уж и преувеличение. Я имею в виду так называемых «Verdingkinder», «наёмных детей» — явления, процветавшего в Швейцарии с 1800-х по 1960-е годы. На самом деле, это явление в той или иной форме существовало во всём германском мире, включая Британию и Скандинавию, но меня интересует Швейцария.
Занимались этим «бизнесом» власти. Они изымали сирот, а также детей из неполных и «неблагополучных» семей, причём критерии «неблагополучности» оставлялись на усмотрение чиновников. Помимо бедности, неустроенности или, скажем, аморального поведения родителей, поводом для изъятия мог послужить кочевой образ жизни — поэтому детей активно отбирали у йенишей (немецкоязычного кочевого сообщества, «белых цыган»).
Чаще всего, изъятых детей распределяли среди заинтересованных семей на своеобразных рынках, так называемых Verdingmarkt-ах. Там действовала аукционная система. Каждому Verdingkind-у от властей полагалось содержание, и на аукционе побеждал тот, кто требовал меньше всего денег. По словам очевидцев, детей на этих рынках рассматривали и ощупывали, как скот. Впрочем, в некоторых общинах детские рынки были запрещены, и детей распределяли между благополучными семьями по жребию, причём «выигравшие» были обязаны взять выпавшего им Verdingkind-а, даже если он был им не нужен.
В новых семьях «наёмным детям» практически всегда приходилось тяжело работать, в основном, на фермах. Условия были самыми спартанскими, и ни о каком «найме» в случае «наёмных детей» речи, конечно, не шло. Эти дети работали за еду, денег им не платили, но зато активно подвергали унижениям и насилию. Уйти они никуда не могли, в обществе у них не было никаких прав, и закон их не защищал. Семье, убившей «наёмного ребёнка», могли запретить брать новых детей в течение пяти лет (а могли и не запретить). Никакого другого наказания не предусматривалось.
И это не было какой-то экзотической редкостью. По современным оценкам, в начале прошлого века в «наёмное» рабство были отданы 4% швейцарских детей в возрасте до 14 лет, а в кантоне Берн — целых 10%. С середины прошлого века практика изъятия детей с целью превращения их в рабов постепенно сошла на нет. В 2013 году тогдашняя министресса юстиции принесла «наёмным детям» официальные извинения, а несколькими годами позже правительство выплатило им небольшие, по 25 тысяч франков, компенсации. За выплатами обратились меньше 10 тысяч человек.
Сегодня в Швейцарии живёт около 15 тысяч приёмных детей. Официально детского рабства не существует, но государством эта сфера регулируется очень слабо, и закон от 1978 года довольно расплывчат. Даже статистика не ведётся, и вышеприведённая цифра является оценочной. Федеральный совет периодически собирается пересмотреть законодательство о приёмных детях, но всё никак не соберётся. В конце нулевых был запущен процесс тотальной ревизии закона, но в 2011 году работы были прекращены, и вся информация об этом проекте была вычищена с сайта Федерального совета. Сильно подозреваю, что если эту тему когда-нибудь основательно взрыхлят, там полезет очень много всего интересного.
А вы говорите, общественные формации…
Географический детерминизм, коего я большой поклонник, помогает осознать одну важную штуку — и примириться с ней. Все люди одинаковы, просто при рождении их определили в очень разные среды. В то время как в одной среде человек, рогатиной заваливший медведя, зубами и когтями сдирает с него шкуру, чтобы влезть в неё и не околеть на морозе, в другой среде человек, запив козий сыр вином, перебирает струны арфы и думает о совершенствовании народовластия.
Двигаться от медведей к арфе можно и нужно, просто надо помнить, что человек с арфой — точно такой же, как человек без арфы, только с арфой.
Я искренне считаю Швейцарию лучшей страной в мире.
В то же время я понимаю, что дело здесь не в каких-то генетически обусловленных качествах местных жителей, а просто так получилось. Поэтому широко распахнутые глаза, хлопанье в ладоши и взвизги «божечки, какая милота» — на мой взгляд, необходимо совмещать с брюзжанием и сарказмом. Иначе возникает больно царапающая глаз асимметрия.
Двигаться от медведей к арфе можно и нужно, просто надо помнить, что человек с арфой — точно такой же, как человек без арфы, только с арфой.
Я искренне считаю Швейцарию лучшей страной в мире.
В то же время я понимаю, что дело здесь не в каких-то генетически обусловленных качествах местных жителей, а просто так получилось. Поэтому широко распахнутые глаза, хлопанье в ладоши и взвизги «божечки, какая милота» — на мой взгляд, необходимо совмещать с брюзжанием и сарказмом. Иначе возникает больно царапающая глаз асимметрия.
В истории с «наёмными детьми» (см. выше) самое простое — принять торжественную позу и, сдвинув на затылок лавровый венок, обрушить на жестокосердных швейцарцев стандартный набор гуманитарных трюизмов. Но мы же не ищем простых путей, поэтому копнём на штык-полтора глубже.
Будет большой ошибкой увидеть в «наёмных детях» всего лишь попытку насытить рынок неквалифицированного труда сверхдешёвой рабсилой, слегка обогатившись в процессе, если повезёт (коррупционная урожайность схематоза вызывает у меня большие сомнения). Тут всё несколько сложнее.
В швейцарской национальной психологии важнейшее место занимает представление о персональной ответственности за себя и свою жизнь. Именно благодаря этой идее государственный патернализм был очень мало востребован в обществе, и участие государства в жизни граждан было сведено к необходимому минимуму. Одно из следствий культа персональной ответственности состоит в понимании того, что голодранство — это, чаще всего, продукт специфической жизненной философии, а не каких-то непреодолимых обстоятельств.
Разумеется, у сына крестьянина совсем не такая стартовая позиция, как у сына банкира, поэтому и финишные позиции у них окажутся очень разными. Жить или не жить в особняке на берегу Цюрихского озера — это, по большей части, выбирает жребий, но жить или не жить в говне — это уже личный выбор человека. Ну а личный выбор определяется воспитанием и окружением. Поэтому, подобно тому, как богатые родители оставляют своим детям в наследство их благосостояние — бедные передают по наследству их голодранство. Лет 15-20 назад среди западных социологов стал популярен термин «ловушка бедности» — вот это примерно она и есть. Просто швейцарцы знали это всегда, и без всяких социологов.
Изымая детей из неблагополучных семей, переселяя их в благополучные и заставляя их работать, чиновники пытались искоренить философию бедности в стране. Насколько могу судить, до известной степени им это удалось. Циничный рационализм пресловутой протестантской этики, в конечном итоге, улучшающей мир, но не шибко стесняющей себя в средствах.
Будет большой ошибкой увидеть в «наёмных детях» всего лишь попытку насытить рынок неквалифицированного труда сверхдешёвой рабсилой, слегка обогатившись в процессе, если повезёт (коррупционная урожайность схематоза вызывает у меня большие сомнения). Тут всё несколько сложнее.
В швейцарской национальной психологии важнейшее место занимает представление о персональной ответственности за себя и свою жизнь. Именно благодаря этой идее государственный патернализм был очень мало востребован в обществе, и участие государства в жизни граждан было сведено к необходимому минимуму. Одно из следствий культа персональной ответственности состоит в понимании того, что голодранство — это, чаще всего, продукт специфической жизненной философии, а не каких-то непреодолимых обстоятельств.
Разумеется, у сына крестьянина совсем не такая стартовая позиция, как у сына банкира, поэтому и финишные позиции у них окажутся очень разными. Жить или не жить в особняке на берегу Цюрихского озера — это, по большей части, выбирает жребий, но жить или не жить в говне — это уже личный выбор человека. Ну а личный выбор определяется воспитанием и окружением. Поэтому, подобно тому, как богатые родители оставляют своим детям в наследство их благосостояние — бедные передают по наследству их голодранство. Лет 15-20 назад среди западных социологов стал популярен термин «ловушка бедности» — вот это примерно она и есть. Просто швейцарцы знали это всегда, и без всяких социологов.
Изымая детей из неблагополучных семей, переселяя их в благополучные и заставляя их работать, чиновники пытались искоренить философию бедности в стране. Насколько могу судить, до известной степени им это удалось. Циничный рационализм пресловутой протестантской этики, в конечном итоге, улучшающей мир, но не шибко стесняющей себя в средствах.
Видимо, какие-то вещи надо проговаривать явно, а то между строк они не считываются. Ну ОК, проговариваю.
Я, разумеется, не одобряю историю с «наёмными детьми». Просто хотел отметить неочевидную, как мне казалось — и, как выяснилось, правильно казалось — сложность мотиваций людей, вовлечённых в процесс. Спартанские методы разрыва цикла воспроизводства голодранства вполне совместимы с крестьянской моралью. И в общем, они в какой-то мере сработали. Я сомневаюсь, что из массы детей-рабов взросли процветающие буржуи (впрочем, статистики у меня нет), но между нищетой и процветающим буржуинством есть довольно много промежуточных стадий, и с чего-то надо было начинать.
При этом понятно, что рабство, как его ни маскируй, остаётся рабством, и в качестве метода «социальной евгеники» оно, мягко говоря, далеко не бесспорно. Для извлечения людей из «ловушки бедности» были и другие средства — в первую голову, народное просвещение. Важность образования швейцарцами всегда осознавалась, поэтому лучший по всем рейтингам вуз континентальной Европы находится не где-нибудь, а в Цюрихе. Обязательное начальное образование было внесено в конституцию ещё в 1874 году, но в ту далёкую пору роль образования в качественной трансформации общества осознавалась деревенскими чиновниками далеко не всегда. Тогда как привлекательность «простых и эффективных» решений была в этой среде неоспорима (да почему «была», она и сейчас остаётся таковой, и это, кстати, далеко не всегда плохо).
В общем, в анализе любой ситуации желательно избегать чёрно-белых оценок и стараться соскоблить хотя бы самые внешние слои. А то есть риск обнаружить себя живущим в мире примитивных комиксовых «орков» и «эльфов», а такое видение жизни приводит к довольно страшным последствиям, в чём можно убедиться, бегло просмотрев новости.
Я, разумеется, не одобряю историю с «наёмными детьми». Просто хотел отметить неочевидную, как мне казалось — и, как выяснилось, правильно казалось — сложность мотиваций людей, вовлечённых в процесс. Спартанские методы разрыва цикла воспроизводства голодранства вполне совместимы с крестьянской моралью. И в общем, они в какой-то мере сработали. Я сомневаюсь, что из массы детей-рабов взросли процветающие буржуи (впрочем, статистики у меня нет), но между нищетой и процветающим буржуинством есть довольно много промежуточных стадий, и с чего-то надо было начинать.
При этом понятно, что рабство, как его ни маскируй, остаётся рабством, и в качестве метода «социальной евгеники» оно, мягко говоря, далеко не бесспорно. Для извлечения людей из «ловушки бедности» были и другие средства — в первую голову, народное просвещение. Важность образования швейцарцами всегда осознавалась, поэтому лучший по всем рейтингам вуз континентальной Европы находится не где-нибудь, а в Цюрихе. Обязательное начальное образование было внесено в конституцию ещё в 1874 году, но в ту далёкую пору роль образования в качественной трансформации общества осознавалась деревенскими чиновниками далеко не всегда. Тогда как привлекательность «простых и эффективных» решений была в этой среде неоспорима (да почему «была», она и сейчас остаётся таковой, и это, кстати, далеко не всегда плохо).
В общем, в анализе любой ситуации желательно избегать чёрно-белых оценок и стараться соскоблить хотя бы самые внешние слои. А то есть риск обнаружить себя живущим в мире примитивных комиксовых «орков» и «эльфов», а такое видение жизни приводит к довольно страшным последствиям, в чём можно убедиться, бегло просмотрев новости.
У Фридриха Райнхольдовича Дюрренматта в пьесе «Физики» есть замечательная фраза: «Je planmäßiger die Menschen vorgehen, desto wirksamer vermag sie der Zufall zu treffen», в буквальном переводе: «Чем планомерней действуют люди, тем эффективней на них может повлиять случай», а в литературном: «Чем логичнее поступки людей, тем сильнее их зависимость от неожиданности».
Литературная версия нравится мне гораздо больше, потому что её можно перефразировать так: чем нелогичней ведут себя люди, тем меньше в их жизни неожиданностей. При всей парадоксальности, это очень полезная мысль.
Хаос — категория относительная, его можно разглядеть только в противопоставлении с упорядоченностью. Если же в вашей жизни всё — хаос и случайность, то хаоса и случайности в вашей жизни нет, аналогично тому, как в жизни глубоководной рыбы нет воды, а есть просто «среда». Чтобы понять, что ваша среда — вода, надо сначала выпрыгнуть из неё, а нафига? Пусть дельфины прыгают, тем более, что они и не рыбы, а вообще не пойми кто. А уважающей себя рыбе в воздушной среде делать решительно нечего.
Если в вашей жизни есть только хаос, то это не хаос, а бесконечная природа, частью которой вы, явочным порядком, и становитесь. Природа всемогуща и всемилостива, и быть её частью — удобно и безопасно. До тех пор, разумеется, пока вы не начнёте пытаться упорядочить хаос. Тогда вы выпадете из природы и станете подобны рыбе на воздухе, задыхающейся в чуждой и враждебной среде.
Примерно эти соображения двигали группой толковых гиков, придумавших в начале нулевых Agile Manifesto, потрясший программерский универсум. Целью манифеста было излечить менеджерскую одержимость планированием и переключить фокус с диаграмм и ленточных графиков на продукт и его потребителя. 12 принципов этого манифеста можно свести к древней максиме «делай, что должно, и будь что будет». Корпорации с тех пор приложили немало сил, чтобы изуродовать Agile и превратить его в собственную противоположность, в чём и преуспели. Но в частной жизни ещё не всё потеряно.
Назад к природе, в общем. Соберите все свои планы, сожгите их и развейте пепел по ветру, пританцовывая и бормоча:
план-план-план
на погибель нам дан,
прилети, ураган,
подхвати этот план,
сбрось в глубокий вулкан,
а кому нужен план,
тем пожизненный бан…
ну и т.д.
Потом вздохните полной грудью и почувствуйте, как объём легких вырос раза в полтора — и это не предел.
Литературная версия нравится мне гораздо больше, потому что её можно перефразировать так: чем нелогичней ведут себя люди, тем меньше в их жизни неожиданностей. При всей парадоксальности, это очень полезная мысль.
Хаос — категория относительная, его можно разглядеть только в противопоставлении с упорядоченностью. Если же в вашей жизни всё — хаос и случайность, то хаоса и случайности в вашей жизни нет, аналогично тому, как в жизни глубоководной рыбы нет воды, а есть просто «среда». Чтобы понять, что ваша среда — вода, надо сначала выпрыгнуть из неё, а нафига? Пусть дельфины прыгают, тем более, что они и не рыбы, а вообще не пойми кто. А уважающей себя рыбе в воздушной среде делать решительно нечего.
Если в вашей жизни есть только хаос, то это не хаос, а бесконечная природа, частью которой вы, явочным порядком, и становитесь. Природа всемогуща и всемилостива, и быть её частью — удобно и безопасно. До тех пор, разумеется, пока вы не начнёте пытаться упорядочить хаос. Тогда вы выпадете из природы и станете подобны рыбе на воздухе, задыхающейся в чуждой и враждебной среде.
Примерно эти соображения двигали группой толковых гиков, придумавших в начале нулевых Agile Manifesto, потрясший программерский универсум. Целью манифеста было излечить менеджерскую одержимость планированием и переключить фокус с диаграмм и ленточных графиков на продукт и его потребителя. 12 принципов этого манифеста можно свести к древней максиме «делай, что должно, и будь что будет». Корпорации с тех пор приложили немало сил, чтобы изуродовать Agile и превратить его в собственную противоположность, в чём и преуспели. Но в частной жизни ещё не всё потеряно.
Назад к природе, в общем. Соберите все свои планы, сожгите их и развейте пепел по ветру, пританцовывая и бормоча:
план-план-план
на погибель нам дан,
прилети, ураган,
подхвати этот план,
сбрось в глубокий вулкан,
а кому нужен план,
тем пожизненный бан…
ну и т.д.
Потом вздохните полной грудью и почувствуйте, как объём легких вырос раза в полтора — и это не предел.
В симпатичном, хотя и изобилующем сюжетными дырами, сериале «Hijack» есть одна важная мысль, которую надо как-то донести до ответственных за авиационную безопасность, схватив этих дурней за лацканы и вопя фальцетной дурниной прямо им в рожу, заплёвывая очки.
Мысль состоит в том, что если злые террористы захотят пронести на борт оружие, хоть бы и целый арсенал, они не будут проносить его через контроль в скрытых полостях тела и собирать в туалете при помощи заколки для волос и зубочистки. Для этой цели к их услугам — толпа служащих аэропорта, имеющих доступ к самолётам. У всех этих людей есть скелеты в шкафу, материальные сложности, семьи — целый список манипуляционных «рычагов». Можно посулить им денег, припугнуть публикацией компромата, пообещать искалечить или убить кого-то из домашних — варианты на любой вкус и кошелёк, что называется. В итоге террористы, взойдя на борт воздушного судна с парой лёгких рюкзачков, найдут всё, что нужно, аккуратно сложенным на месте действия.
Все же эти «меры безопасности» в аэропортах ровным счётом ничего, кроме проблем для законопослушных граждан, не создают.
Авиационному начальству понадобилось больше 20 лет, чтобы начать осознавать бессмысленность требования отключать в самолётах телефоны. Так что я не рассчитываю, что они сходу поймут, о чём речь. Видимо, им понадобится ещё 20 лет для того, чтобы сфокусировать взгляд и спросить «а? чо?». Но когда-то же начинать надо.
Мысль состоит в том, что если злые террористы захотят пронести на борт оружие, хоть бы и целый арсенал, они не будут проносить его через контроль в скрытых полостях тела и собирать в туалете при помощи заколки для волос и зубочистки. Для этой цели к их услугам — толпа служащих аэропорта, имеющих доступ к самолётам. У всех этих людей есть скелеты в шкафу, материальные сложности, семьи — целый список манипуляционных «рычагов». Можно посулить им денег, припугнуть публикацией компромата, пообещать искалечить или убить кого-то из домашних — варианты на любой вкус и кошелёк, что называется. В итоге террористы, взойдя на борт воздушного судна с парой лёгких рюкзачков, найдут всё, что нужно, аккуратно сложенным на месте действия.
Все же эти «меры безопасности» в аэропортах ровным счётом ничего, кроме проблем для законопослушных граждан, не создают.
Авиационному начальству понадобилось больше 20 лет, чтобы начать осознавать бессмысленность требования отключать в самолётах телефоны. Так что я не рассчитываю, что они сходу поймут, о чём речь. Видимо, им понадобится ещё 20 лет для того, чтобы сфокусировать взгляд и спросить «а? чо?». Но когда-то же начинать надо.
Термин «деколонизация» был введён в обиход в начале 1930-х и изначально обозначал процесс получения независимости бывшими колониями. Сейчас это не процесс и не явление, а, скорее, чувство — чувство вины. Деколонизайцы убедили себя и всех окружающих в том, что ныне живущие белые люди ответственны перед ныне живущими небелыми людьми за то, что происходило сотни лет назад, и к чему ныне живущие не имеют вообще никакого отношения. Очевидно, это какой-то левацкий извод учения о реинкарнации.
В этом сюжете случаются интересные повороты.
В баварском Университете Эрлангена-Нюрнберга работает ирландская палеобиологиня Эмма Данн (Emma Dunne). У неё PhD по количественной палеобиологии, и в свои тридцать с небольшим она руководит группой исследователей и координирует магистерскую программу. По списку её работ хорошо заметно, что где-то в 2021 году на неё снизошло озарение, и скучные темы, навроде «динамики разнообразия фанерозойских наземных четвероногих», сменились увлекательной и карьероподъёмной тематикой: «Колониальная история и глобальная экономика искажают наше понимание биоразнообразия», «Углубление колониальной палеонтологической практики в Мексике и Бразилии», «Этика, право и политика в палеонтологических исследованиях в Мьянме» и т.д. Речь там, в основном, о том, что колонизаторы монополизировали науку, копают окаменелости в комфортных для себя местах, а если и выезжают на раскопки в «колонии», то увозят добычу домой, не давая расцвести местным палео-талантам.
Тема хорошая, но там уже пасётся огромное количество коллег Эммы Данн, и выделиться довольно сложно. Нужна какая-то «фишка» — и Эмма её нашла.
На днях вышло её исследование, в котором она сделала шокирующее открытие: колониализм укрылся в самих именах динозавров. Эмма проанализировала полторы тысячи названий ископаемых ящеров, и в 89 из них нашла признаки колониализма. В частности, некоторые из этих названий были придуманы немецкими учёными, проводившими исследования в Танзании с 1909 по 1914 год. Например, Janenschia robusta, Brachiosaurus branca, Dicraeosaurus sattleri, Elaphrosaurus bambergi и Dicraeosaurus hansemanni были названы в честь германских научных и околонаучных деятелей: Вернера Эрнста Мартина Яненша, Вильгельма Карла Франца фон Бранка, Бернарда Вильгельма Заттлера, Пауля Бамберга и Давида Пауля фон Ганземана. А что касается Dicraeosaurus hermanni, то он, похоже, был и вовсе назван в честь Германии.
Ни один из открытых танзанийской экспедицией динозавров не был назван в честь местного носильщика или чернорабочего, а ведь в экспедиции их работало довольно много. Это надо срочно исправлять. Восстановить имена нанятых немцами африканцев сейчас не представляется возможным, поэтому Эмма предлагает разумный компромисс: ящеров надо назвать по их физическим характеристикам, навроде того, как были поименованы стегозавр («ящер с крышей») или трицератопс («трёхрогая морда»).
Тема, что называется, зашла. Об этом написали все, от таблоида Bild до «солидного» Nature. Обалдевшая Международная комиссия по зоологической номенклатуре (ICZN), не ожидавшая такого поворота, пока активно упирается, но вряд ли их хватит надолго. Обвинения в недостатке инклюзивности сейчас имеют силу приговора инквизиции.
Не могу не восхититься креативной палеобиологиней: она открыла настоящее эльдорадо. Во всех науках, особенно естественных, накопилось бесчисленное количество названий — объектов, веществ, биологических видов, законов, теорем, аксиом, констант, и т.д., и подавляющее их большинство — откровенно колонизаторские. Работы по наведению справедливости непочатый край.
Вот с пифагоровых штанов и начнём.
В этом сюжете случаются интересные повороты.
В баварском Университете Эрлангена-Нюрнберга работает ирландская палеобиологиня Эмма Данн (Emma Dunne). У неё PhD по количественной палеобиологии, и в свои тридцать с небольшим она руководит группой исследователей и координирует магистерскую программу. По списку её работ хорошо заметно, что где-то в 2021 году на неё снизошло озарение, и скучные темы, навроде «динамики разнообразия фанерозойских наземных четвероногих», сменились увлекательной и карьероподъёмной тематикой: «Колониальная история и глобальная экономика искажают наше понимание биоразнообразия», «Углубление колониальной палеонтологической практики в Мексике и Бразилии», «Этика, право и политика в палеонтологических исследованиях в Мьянме» и т.д. Речь там, в основном, о том, что колонизаторы монополизировали науку, копают окаменелости в комфортных для себя местах, а если и выезжают на раскопки в «колонии», то увозят добычу домой, не давая расцвести местным палео-талантам.
Тема хорошая, но там уже пасётся огромное количество коллег Эммы Данн, и выделиться довольно сложно. Нужна какая-то «фишка» — и Эмма её нашла.
На днях вышло её исследование, в котором она сделала шокирующее открытие: колониализм укрылся в самих именах динозавров. Эмма проанализировала полторы тысячи названий ископаемых ящеров, и в 89 из них нашла признаки колониализма. В частности, некоторые из этих названий были придуманы немецкими учёными, проводившими исследования в Танзании с 1909 по 1914 год. Например, Janenschia robusta, Brachiosaurus branca, Dicraeosaurus sattleri, Elaphrosaurus bambergi и Dicraeosaurus hansemanni были названы в честь германских научных и околонаучных деятелей: Вернера Эрнста Мартина Яненша, Вильгельма Карла Франца фон Бранка, Бернарда Вильгельма Заттлера, Пауля Бамберга и Давида Пауля фон Ганземана. А что касается Dicraeosaurus hermanni, то он, похоже, был и вовсе назван в честь Германии.
Ни один из открытых танзанийской экспедицией динозавров не был назван в честь местного носильщика или чернорабочего, а ведь в экспедиции их работало довольно много. Это надо срочно исправлять. Восстановить имена нанятых немцами африканцев сейчас не представляется возможным, поэтому Эмма предлагает разумный компромисс: ящеров надо назвать по их физическим характеристикам, навроде того, как были поименованы стегозавр («ящер с крышей») или трицератопс («трёхрогая морда»).
Тема, что называется, зашла. Об этом написали все, от таблоида Bild до «солидного» Nature. Обалдевшая Международная комиссия по зоологической номенклатуре (ICZN), не ожидавшая такого поворота, пока активно упирается, но вряд ли их хватит надолго. Обвинения в недостатке инклюзивности сейчас имеют силу приговора инквизиции.
Не могу не восхититься креативной палеобиологиней: она открыла настоящее эльдорадо. Во всех науках, особенно естественных, накопилось бесчисленное количество названий — объектов, веществ, биологических видов, законов, теорем, аксиом, констант, и т.д., и подавляющее их большинство — откровенно колонизаторские. Работы по наведению справедливости непочатый край.
Вот с пифагоровых штанов и начнём.
PS. Пишут, что главный приз берлинского кинофестиваля получил документальный фильм о возвращении из Франции в Бенин предметов искусства, относящихся к эпохе королевства Дагомея. Тема деколонизации разрабатывается плотно и профессионально, по всем направлениям. Предметы искусства - история отдельная, со своими интересантами (понятно, что "возвращаемые" в Африку объекты продаются коллекционерам, что называется, с колёс), но восхищает многомерность проработки сюжета.
Всех (особенно эмигрантов) интересует вопрос «с чего начинается родина». Почему-то гораздо реже люди задаются вопросом «с чего начинаюсь я». Ответ на первый вопрос может быть только поэтическим, а на второй можно ответить предметно: «я начинаюсь там, где начинается то, что мне интересно, а именно <beep>» (конфиденциальную информацию законодательство велит запикать).
За последние 20 с лишним лет я общался с бесчисленным количеством релокантов, и могу утверждать, что вопросом о пределах родины терзаются только те, кто не ответил на второй вопрос.
За последние 20 с лишним лет я общался с бесчисленным количеством релокантов, и могу утверждать, что вопросом о пределах родины терзаются только те, кто не ответил на второй вопрос.
Коммунистическая партия Швейцарии была запрещена в ноябре 1940 года, главным образом, чтобы не злить нервного северного соседа. Запрет прижился и с тех пор как-то особо не оспаривался. Само слово «коммунистический» запрещено не было, но осторожные коммунисты его не употребляли — просто на всякий случай. Использовались всякие эвфемизмы, навроде «Партии труда» (2000 членов) или «Искры» (300 членов).
Вот эта последняя организация, в названии которой олдфаги легко считают намёк на партийного кумира, хочет вернуть ленинскую терминологию в швейцарскую политику. В мае они собираются учредить Революционную (!) Коммунистическую Партию, дабы начать, я цитирую, «новую эру в швейцарской классовой борьбе». Ближайшая цель — довести количество партийцев хотя бы до 500.
Сейчас они пытаются создавать «ячейки» в школах, вербуя старшеклассников. Кроме того, они отлавливают участников пропалестинских протестов и соблазняют их масштабной задачей борьбы с капитализмом вообще, а не с Израилем в частности.
Насколько я понимаю, вербуется народ вяло. Внятно связать арабо-израильский конфликт с борьбой труда и капитала не смог бы, наверное, и сам Ленин. Ну а школьникам вообще на классовую борьбу насрать, им надо пообещать, что при коммунизме будут бесплатные компьютерные игры и лигалайз, тогда они встрепенутся, но до этого искровцы пока не допёрли.
Впрочем, время до мая у них есть. Пока это всё выглядит, скорей, комично. Конечно, и над ленинской «Искрой» тоже поначалу потешались, а потом всем стало очень не до смеха, но у тех была мощная команда. Сможет ли швейцарская «Искра» выстроить команду — большой вопрос.
Самое интересное, конечно, это реакция «истеблишмента», пока мне не очень понятная. По ней можно будет судить, действительно ли речь идёт о внесистемной силе, или это очередные клоуны. К маю, наверное, станет понятней.
Вот эта последняя организация, в названии которой олдфаги легко считают намёк на партийного кумира, хочет вернуть ленинскую терминологию в швейцарскую политику. В мае они собираются учредить Революционную (!) Коммунистическую Партию, дабы начать, я цитирую, «новую эру в швейцарской классовой борьбе». Ближайшая цель — довести количество партийцев хотя бы до 500.
Сейчас они пытаются создавать «ячейки» в школах, вербуя старшеклассников. Кроме того, они отлавливают участников пропалестинских протестов и соблазняют их масштабной задачей борьбы с капитализмом вообще, а не с Израилем в частности.
Насколько я понимаю, вербуется народ вяло. Внятно связать арабо-израильский конфликт с борьбой труда и капитала не смог бы, наверное, и сам Ленин. Ну а школьникам вообще на классовую борьбу насрать, им надо пообещать, что при коммунизме будут бесплатные компьютерные игры и лигалайз, тогда они встрепенутся, но до этого искровцы пока не допёрли.
Впрочем, время до мая у них есть. Пока это всё выглядит, скорей, комично. Конечно, и над ленинской «Искрой» тоже поначалу потешались, а потом всем стало очень не до смеха, но у тех была мощная команда. Сможет ли швейцарская «Искра» выстроить команду — большой вопрос.
Самое интересное, конечно, это реакция «истеблишмента», пока мне не очень понятная. По ней можно будет судить, действительно ли речь идёт о внесистемной силе, или это очередные клоуны. К маю, наверное, станет понятней.
Сегодняшние версии так называемого «генеративного искусственного интеллекта» умеют компоновать правдоподобно выглядящие тексты, картинки и видео из бесчисленного множества фрагментов, скормленных «интеллекту» во время обучения. Всё, что ИИ генерирует, строится из известных и понятных нам семиотических единиц, легко и комфортно нами распознаваемых.
«Придумать» то, чего не может быть, генеративный ИИ не в состоянии по той очевидной причине, что у него нет для этого строительных материалов. На просьбу изобразить небывальщину, он нарисует кота в чешуе, с крыльями и птичьей головой, или летающее дерево, или скрученное в петлю здание, или ещё какую-то сказочную чертовщину, но всё это будет легко читаться.
Самое интересное начнётся, когда ИИ научится генерировать семиотические единицы, не коренящиеся в нашем мире, и создавать из них контент, не имеющий никакой связи с известной нам реальностью. Такой контент, скорей всего, не будет распознаваться мозгом взрослого человека. Некая информация в первую сигнальную систему попадёт, но наше сознание не сможет осмыслить и визуализировать полученное.
Возможно, для нас это будет выглядеть как серый экран, но вообще вряд ли кто-то возьмётся предсказать, как поведёт себя мозг, получивший порцию информации, которую он не сможет обработать. Предположу, что в такой ситуации он перегрузится и сломается. Взглянул человек на экран — и зомбировался.
Разумеется, отупение людей, потребляющих масс-медийный контент, это никакая не новость — но там всё же несколько иной механизм. То, о чём я говорю, не будет оглуплять человека, оно его просто «выключит». Вот это и будет настоящий боевой ИИ, а не «Скайнеты» эти ваши.
«Придумать» то, чего не может быть, генеративный ИИ не в состоянии по той очевидной причине, что у него нет для этого строительных материалов. На просьбу изобразить небывальщину, он нарисует кота в чешуе, с крыльями и птичьей головой, или летающее дерево, или скрученное в петлю здание, или ещё какую-то сказочную чертовщину, но всё это будет легко читаться.
Самое интересное начнётся, когда ИИ научится генерировать семиотические единицы, не коренящиеся в нашем мире, и создавать из них контент, не имеющий никакой связи с известной нам реальностью. Такой контент, скорей всего, не будет распознаваться мозгом взрослого человека. Некая информация в первую сигнальную систему попадёт, но наше сознание не сможет осмыслить и визуализировать полученное.
Возможно, для нас это будет выглядеть как серый экран, но вообще вряд ли кто-то возьмётся предсказать, как поведёт себя мозг, получивший порцию информации, которую он не сможет обработать. Предположу, что в такой ситуации он перегрузится и сломается. Взглянул человек на экран — и зомбировался.
Разумеется, отупение людей, потребляющих масс-медийный контент, это никакая не новость — но там всё же несколько иной механизм. То, о чём я говорю, не будет оглуплять человека, оно его просто «выключит». Вот это и будет настоящий боевой ИИ, а не «Скайнеты» эти ваши.